Он скорее почувствовал, чем услышал ее присутствие в комнате. Она неслышно прошла и встала позади него. Он не двигался. Ее руки опустились ему на голову, потом на глаза. Потом она опустилась рядом. Он не двигался. Он боялся спугнуть этот невозможный сон. Хотя…невозможного в мире уже не было ничего. И он это понял, вернее почувствовал.
Он взял ее руки, и не открывая глаз, поцеловал их. Потом усадил ее к себе на колени напротив раскрытого окна. Холодный ветер доносил ее дыхание, и еще что-то восхитительное, названия чему он не знал. Она наклонилась к нему, и нежно поцеловала.
- Я вернулась. И больше тебя не покину.
И ничего не случилось. Не прогремел праздничный салют, не зазвучали фанфары, не вышли на улицы ликующие толпы народа. И только в далеком городе Урук жрец храма богини Инанны мелодичным голосом возвестил: «Радуйтесь люди! Боги вернули нам свою милость!».
А в цветущих Помпеях упала и вдребезги разбилась статуя Юпитера-Громовержца. Но никто даже не обратил внимания на этот ужасный дурной знак – секундой ранее взорвался сотни лет молчавший Везувий…
***
Сотни лет молчавший Везувий играл в лучах ласкового солнца. По пронзительно глубокому синему небу плыли редкие облака, принимая причудливые формы. Легкий ветер играл в кронах деревьев, мягким шелестом разбавляя птичьи трели. Если бы эдемский сад еще существовал, то выглядел бы приблизительно так же. Увы, но Эдем давным-давно был уничтожен, сметенный с земли бурными водами Потопа. А благодатная природа италийского полуострова, напротив, десятилетиями не преподносила неприятных сюрпризов и словно взяла на себя заботу умиротворять беспокойные людские души во время гражданских беспорядков.
А беспокойство в людских умах нарастало. Особенно в благородных… Возможно представителям низших сословий и казалось, что жизнь римского патриция мало чем отличается от вожделенного праздного времяпровождения олимпийских богов. Но сами светлейшие так вовсе не считали. И если ежедневная забота бедняка не выходила за рамки его миропонимания, и была о том, где достать кусок хлеба, то насущная потребность элиты была куда как серьезнее. Каждый день светлые головы задумывались, смогут ли дожить до вечера. И не всем это удавалось…
Феликс (от латинского «счастливый») – так, кажется, его тогда звали. И небезосновательно. Он, будучи молодым благородным наследником большого состояния, сумел пережить «сердечную дружбу» Суллы и Мария не испортив отношений ни с тем, ни с другим. И еще многие опасности проходили мимо и материализовались в чужих жизнях, не причинив Феликсу никакого вреда. И сейчас сохранив и приумножив удачной военной службой состояние, он тихо наслаждался частной жизнью в небольшом селении на юге италийского полуострова близ побережья Тирренского моря – Стабиях.
Стабии находились в нескольких часах пешего пути от величественного Везувия, что позволяло жителям окрестностей наслаждаться созерцанием одновременно и морского и горного пейзажа. Еще недавно, в дни юности патриция, это селение было крупным городом, но… гражданские беспорядки сделали свое дело. И на опустевшем месте быстро разрослись римские виллы.
Общество Феликсу составляли представители известных древних римских родов, быстро облюбовавших эти красивейшие места. Однако, вскоре он начал тяготиться бесконечными обедами, семейными праздниками, и прочими церемониями, которые отнимали невероятно много времени, и при этом не доставляли никакого удовольствия. Поэтому он отошел от общественных мероприятий. И совсем бы заскучал, если бы не благородный ученый сосед Тит Лукреций, именуемый Каром, с которым они крепко подружились, и иногда вместе выбирались на прогулки по живописным окрестностям.
Но уже не первый день неспокойно было на сердце – и не политика была тому причиной. Причиной являлись новости, которые неделю назад привез его приятель и собутыльник Тит Лукреций, заезжавший в Помпеи (если бы кто-то рассказал, что для истории он будет известен под именем Лукреция Кара с известным на весь мир трактатом «О природе вещей», Феликс хохотал бы неделю).
Помпеи были ближайшим крупным городом и располагались на полпути от Стабий к живописной горе. Большое количество храмов делало Помпеи еще и важным культовым центром, куда стекались верующие граждане с близлежащих селений и небольших городов. И вот там, со слов Лукреция, в небольшом храме Исиды недавно появилась очень милая жрица. С невероятными карими глазами. И, похоже, что не латинянка.
Его дружба с молодым Лукрецием продолжалась к тому времени уже несколько лет. («Молодым» в части возраста Лукреций, конечно, не был, просто в его роду еще были живы представители старшего поколения.) Их притягивала друг в друге помимо достаточно легкого отношения к жизни, взаимная симпатия, которая возникает при длительном нахождении среди ограниченного круга людей. Ну, а пьяные приключения, до которых неожиданно оба оказались большими охотниками, ко всему прочему, укрепляли такую дружбу покрепче бетона. Удивительно, но при всем этом Лукреций умудрялся быть прекрасным оратором и активным эпикурейцем. И любой диспут с любым философом заканчивался его победой, настолько оглушительной, что с какого-то момента его просто перестали на дискуссии приглашать. А если и приглашали, то только затем, чтобы проучить какого-нибудь зарвавшегося гения, который не проявлял должного почтения к соратникам по цеху.
А Феликс, наоборот был рад такому соседу и собеседнику. И когда Кар озвучил свое бессмертное: «Когда мы есть – смерти нет, когда смерть есть – нас нет. Так что ее бояться?», - Феликс искренне порадовался способности друга так лаконично излагать фундаментальнейшие вопросы философии, но при этом сам почувствовал себя неуютно. Что-то важное шевельнулось в самом далеком уголке памяти. И это что-то не давало покоя. И когда они остались одни поинтересовался: «А где смерть, пока мы есть, и что есть, когда нас нет?». И тут было о чем порассуждать…
***
Зевс всегда был уверен в своих словах. На Олимпе у небожителей жизнь текла по своим законам. А из всех законов важнейшим была его воля. С Олимпа управлял Зевс растущим беспокойным миром, рассылал людям свои повеления и утверждал на земле мир и порядок. В его руках была судьба людей, он наделял их счастьем и несчастьем, добром и злом, даровал жизнь и отнимал ее. И беда неотвратимо настигала того человека, который нарушал установленный Зевсом порядок на земле и не соблюдал его законов. Беда приходила и к человеку, которого невзлюбил владыка-громовержец, и которому посылал недобрые знаки, недолго ему оставалось мирно наслаждаться жизнью под солнцем.
- Скажи, Отец, - Зевс привычно уклонился от пытавшегося его обнять древнего Кроноса, - к чему людям столько счастья? Они стали слишком самоуверенны, и от этого не уделяют нам достойного почтения.
- Зачем ты вспомнил нашу старинную беседу? – Кронос не понял сразу, куда клонит его могущественный отпрыск, - Люди приносят нам жертвы, чтят нас молитвами, испрашивают наших советов. Ты уверен, что ощущал бы себя богом без всего этого?
- Да, но появились и такие, кто уже отрицает наше существование. Не истребить ли нам человечество еще раз? – Зевс, конечно, не собирался всерьез сделать это, но отношение отца к людям ему всегда было интересно.
- Ты уже разделил однажды людей пополам. А после утопил. Или тебе Потоп доставил удовольствие, Энлиль? – спровоцировал сына Кронос.
- К чему ты назвал меня этим древним именем, давно исчезнувшего народа? – Зевс не любил помнить о своих неудачах.
- Не забывай, время идет не только вперед. А что ты ощущал, когда в Уруке вместо тебя начали поклоняться Афродите? Увы, мы уже не обойдемся без людей, поэтому стоит принять их такими, какими мы их сделали. Ведь тебя тоже когда-то не было. И мир не распался.
***
Раньше боги подобно людям жили на земле. И могли запросто заглянуть в гости к человеку. И не всегда их намерения были добрыми. Страстей хватало и у небожителей.
Урук находился на берегу великой реки Евфрата невдалеке к северу от ее впадения в великое море. Именно оттуда, как гласило предание, и приплыли в междуречье первые черноголовые. И построили в устье Евфрата, на берегу моря, первый на земле город. И назвали его Эриду. Там же построили первый храм, и тот первый храм благосклонно приняли боги. И там же появились первые человеческие цари. Из этого города и пошли расселяться люди по всему двуречью – вдоль Тигра и Евфрата и дальше по всей земле. И вскоре по берегам великих рек выросли и расцвели города.
Население городов состояло из шумеров, но сами они об этом не догадывались, и называли себя «черноголовые». Наиболее крупными и почитаемыми городами-государствами (в направлении с юга на север) у шумеров изначально являлись Эриду, БадТибиру, Шуруппак, Ларак и Сиппар. В них правили великие цари, признававшиеся, как старшие братья, и правителями других городов.
Отдельно и особо от любых других поселений черноголовые почитали Ниппур, общеизвестный, как священный город и резиденция верховного бога шумеров – Энлиля.
Урук, подобно любому другому городу в Междуречье, представлял собой маленькое государство с большой плотностью населения, и поклоняющееся одному из великих богов. При этом божественные покровители у разных городов различались. Управлялся Урук выборными правителями – энси, городским советом из старейших и наиболее уважаемых горожан, и народным собранием, куда входило все здоровое и совершеннолетнее мужское население города.
Лето в Уруке было сущим адом. От многочисленных каналов шли испарения. Пахло стоячей болотной водой. Не раз Мешкиангнан ловил себя на мысли: «Зачем же боги прорыли эти две реки?». И не находил приемлемого ответа.
Сегодня черноголовые горожане были заняты приятным делом. Урожай выдался необычайно обильный. И все, кто мог стоять на ногах, занимались его уборкой. В дело пошло все, что могло резать: и каменные и медные ножи, и серпы, и даже зубы – у тех, кому орудий не хватило. И мало кто обратил внимание на двух рослых странников, направлявшихся к городским воротам. Соседская дочь Абсина была здесь же, выделяясь грациозной фигурой и ловкими движениями среди соплеменников. Мешкиангнан издали любовался ею. У него тоже хватало забот – чинить серпы и ножи из каменных пластинок при кипящей работе приходилось непрерывно. «Хорошо, что старый ЛуИнанна успел передать мне свое ремесло», - ловил он себя на мысли: «Ведь неизвестно какую жизнь пришлось бы тогда вести». Старого мастера рядом не было, он уже плохо владел ногами и посчитал за лучшее не покидать пределов дома.
Мешкиангнан появился в Уруке подростком. Он и помнил себя только подростком. Детства у Мешкиангнана не было. У него остались смутные воспоминания о ласковом родительском доме, веселых братьях и сестрах. Потом уже вспоминались чума, грабежи, пожар и смерть близких людей. «Помни свое имя и уходи подальше от города», - успел сказать отец перед тем, как выпустить его через черный ход. Потом были несколько лет полной опасностей и случайностей полубродячей жизни, когда каждый колосок в поле считался хорошей едой, а дождевая вода – прекрасным напитком. Его до сих пор пробирала дрожь, при воспоминании обо всех случаях, которые наверняка могли закончиться его гибелью. А случаев таких у подростка уже с запасом хватало и на целую полнокровную жизнь. И, пожалуй, не на одну.
Он помнил, как бродяжничая недалеко от Урука, хотя возможно это был и БадТибиру – названий городов он в то время еще не знал, а мест для поселений в междуречье уже тогда не хватало, и все находилось по соседству – наткнулся в камышах на огромного льва. И долго маленький человечек с большим хищником разглядывали друг друга, каждый со своими мыслями. А потом лев встал, лениво потянулся, и ушел. Видимо, был сыт, а может, как радушный хозяин по закону гостеприимства просто пожалел и оставил пожить на земле трясущегося от страха двуногого гостя. Кто знает, какие мысли способны приходить в львиную голову… Или однажды во время грозы Мешкиангнан неразумно забрался под дерево и туда же с той же целью заглянул волк. И по-звериному обрадовался, обнаружив там не только кров, но и сытный обед. И сразу же без разведки, оскалившись, набросился на человека. Но одновременно в дерево ударила молния, и когда Мешкиангнан пришел в себя, то увидел рядом труп хищника, а над собой – опасно нависающий совершенно обуглившийся ствол. А на себе, как ни искал, не нашел никаких повреждений ни от грозы, ни от зубов. К счастью, этим случаем пугающие воспоминания Мешкиангнана и завершались.
А вскоре потом его пожалел старый и одинокий ЛуИнанна, и оставил у себя.
У старика было говорящее имя: «Человек, принадлежащий богине любви Инанне». Что за этим скрывалось, Мешкиангнан не знал. И не пытался выпытать это у своего благодетеля. Шестым чувством он понимал, что придет время и ЛуИнанна сам все расскажет. Новый отец заботливо обучал его своему ремеслу. В городе старик был уважаемым человеком – мало кто мог изготовить серп из пластинок камня, да и у тех, кто обладал таким навыком, орудия получались часто тяжелые и неудобные в работе. Медные орудия использовались реже, но и этим искусством мастер владел в совершенстве. А кроме серпов были нужны еще и ножи для торговцев и охотников, и мечи для благородных воинов, и наконечники копий и стрел – для ополчения, и предметы тонкой работы для служителей культа. Иногда, впрочем, в гости заходили и личности, не подпадавшие ни в одну из этих категорий.
Один из таких визитов намертво врезался Мешкиангнану в память.
***
- Здравствуй уважаемый Лу, - слова принадлежали юной девушке, но почему-то ЛуИнанна сразу рухнул перед ней на колени, - трудно вести одинокую жизнь, когда силы начинают оставлять твое бренное тело?
- Госпожа…, - выдохнул он, - я снова вижу тебя, и ты совсем не изменилась, а мне уже скоро умирать.
- Умирать нужно, когда дела на земле закончишь, а не по своему желанию. Поднимись, – мастер послушно встал, - А дела у тебя не закончились, - она говорила нараспев, глубоким прекрасным голосом. И сложно было понять – слова или гимн это, или любовная песня, или молитва, или все вместе…
Если и можно было представить абсолютно несовместимых собеседников и обстановку разговора, то это был самый вопиющий случай. Мешкиангнан видел, как острый осколок кремня на полногтя вошел в стопу гостьи, неудачно ступившей на пол мастерской, но та вместо того, чтобы закричать, небрежно смахнула его, а рана почти тут, же затянулась, и, ни капли драгоценной крови не пролилось на землю. Несмотря на жару, на ее лице не было ни капли пота, и этим она тоже была непохожа ни на мастера с подмастерьем, ни на кого другого из черноголовых. А одежда ее благоухала невыразимым насыщенным ароматом свежих трав и цветов, и чего-то еще, названия чему он не знал. Это была женщина, за которую, не раздумывая можно отдать жизнь (а кое-кто уже и отдал, но об этом юноша пока не догадывался). Самообладание вмиг отказало Мешкиангнану, его непреодолимо влекло упасть к ее ногам на колени, признание в любви, вот-вот было готово сорваться с языка, но мастер, едва заметив это, вовремя опередил неуместное желание приемного сына.
- Но я стар, как я могу быть тебе полезен, о высокорожденная? – в глазах ЛуИнанны что-то сверкнуло и погасло.
- Да, молодость человеку не вернешь, - ее улыбка осветила дом, - многие пытались это сделать, и многие еще попытаются… Поэтому мудро прими свою долю и радуйся тому, что тебе доступно. А я запомню тебя молодым и красивым. Но твой путь среди черноголовых еще не окончен. Подскажи, кто это притаился в углу твоего дома?
- Госпожа, нельзя, чтобы мое мастерство угасло вместе со мной – это мой ученик и приемный сын, - мастер почтенно склонился в полупоклоне, а юноша затаил дыхание.
- А как его имя?
- Мешкиангнан.
- И ты, Лу, никогда не задумывался над этим? - глаза Инанны – а Мешкиангнан уже понял, что это сама вечно юная богиня любви посетила их дом – лукаво сверкнули, - Что-то с трудом верится. Ты же по себе знаешь, что людям с такими именами нельзя просто жить на земле. Они слишком заметны…
Мастерская мгновенно опустела и потускнела, как только богиня покинула их.
А ЛуИнанна еще долго смотрел на пустую середину комнаты, где недавно стояла богиня…
- Знаешь, Мешкиангнан (от шумерского «любимый герой бога Нана»), сколько мне лет? – учитель задумчиво разглядывал подростка, тот молчал, - вот и я не знаю…
- Но ты еще полон сил, мастер, - Мешкиангнан впервые видел на его лице такое полное тоски, отрешенное выражение.
- Может и так, но Инанна к смертным просто так не заходит… А сейчас я не знаю, зачем она приходила ко мне. Значит, она прощалась, и мне вскоре придется оставить этот прекрасный мир. Но я прожил добрую и интересную жизнь, а тебе это только предстоит, поэтому, если мои ошибки обернутся твоими победами, я буду радоваться в нижнем мире, - он замотал головой, словно стряхивая с себя оцепенение, - у меня осталось мало времени на земле. Я расскажу тебе свой путь. А ты уже сам решай, что делать с таким знанием.
- Учитель, ты подобрал меня в поле, обогрел, научил своему ремеслу, - Мешкиангнан пытался и не мог подобрать правильные слова, - на что я мог еще надеяться? Я всю жизнь буду приносить богам жертвы в память о твоей доброте!
- Ну, вот ты сам и начал наш разговор, который я хотел и не знал с чего начать, - Лу Инанна присел на скамью, прислушался, и заговорил вновь, но уже тихо,- а теперь меня не перебивай. Не все боги одинаковы, не всем надо приносить жертвы…