ЮРИЙ ОВТИН
АВТОПОРТРЕТ
Рассказ.
Кто в Одессе не знал Люсьена Дульфана, эксцентричного художника с музыкальной французской фамилией, которую легко можно рифмовать с такими известнейшими
именами, как Фанфан-Тюльган или же - Де Волан?
В том, что Дульфан – француз или, по крайней мере, имел французские корни, искренне верили многие сограждане и гости нашего любимого музами города, - и они блуждали невдалеке от истины.
В том, что Дульфан - "француз", ни на минуту не сомневаются сидящие в самых высоких кабинетах столоначальники и они, конечно же, безусловно правы.
Дело в том, что Люсьен является истинным одесситом, а с Францией его роднит любовь к авангардизму, та самая любовь, которая была присуща, скажем, великому "французскому" живописцу Марку Шагалу.
В квартирах многих одесситов висят картины Дульфана с видами Одессы, приобретенные в художественном салоне на Екатерининской улице. В свое время из-за множества продаваемых там картин художника салом этот был кем-то метко окрещен "Дульфанарием".
А многие наши бывшие сограждане, покидая любимый город в поисках счастья, стремились увезти с собой кусочек одесского моря, одесского неба и солнечный лучик над ним, запечатленный на веселых и грустных холстах художника.
Некоторым выпало счастье быть представленным экзальтированному мэтру и возможность приобрести полотно непосредственно в его мастерской. Надо сказать, что Люсьен был большим артистом и умел загипнотизировать, обворожить покупателя и тот легко и без боли расставался с содержимым своего кошелька.
При одних таких торгах мне и довелось присутствовать как-то в мастерской Дульфана.
* * *
Было это лет тридцать назад.
Во время воскресной прогулки мне повстречался давнишний знакомый, доктор - в то время один из немногих у нас представителей очень модного направления в медицине - иглотерапии. Разговорившись, он поведал, что через пару дней летит в Ригу на симпозиум по акупунктуре и сейчас направляется к Дульфану - он лечил его от невроза, - чтобы выбрать, по его предложению в знак признательности, небольшую картину, которую собирается в виде подарка вручить академику, возглавляющему симпозиум
Доктор предложил составить ему компанию.
В то время мастерская Дульфана находилась в мансарде небольшого старинного особняка в Воронцовском переулке.
Мы поднялись по узкой и скрипучей деревянной лестнице и позвонили, подергав за свисающую откуда-то сверху унитазную ручку, - в ответ за фанерной перегородкой раздался дребезжащий перезвон жестяных колокольчиков.
Дверь отворил сам художник.
Невысокого роста, плотного телосложения, широкоскулый, с лихо закрученными усами-кисточками, он походил одновременно на пирата, Кота в сапогах и Д’Артаньяна. Еще было нарочито подчеркиваемое сходство с Сальвадором Дали, правда, калибр выходил помельче, однако, сравнение художника с художником всегда неэтично...
Доктор представил меня, Люсьен подозрительно оглядел мой серый цивильный костюм с галстуком. На его немой вопрос - мол, кого ты сюда привел? - доктор ответил
- Не беспокойся, это мой надежный товарищ.
- Ну что ж, проходите и подсаживайтесь к столу, - сказал Люсьен. - Правда, я немного занят, у меня клиенты. - И Люсьен указал жестом на интеллигентного вида пожилую пару, как выяснилось, мужа и жену, известных одесских врачей. Мы вежливо кивнули друг другу.
Дульфан предложил всем венгерского вина и разлил его в суровые граненые стаканы, усеянные красочными отпечатками пальцев.
Я с любопытством оглядывал просторное помещение мастерской.
Оно, в общем, мало отличалось от других ему подобных, - те же засохшие букеты немытых кистей, наспех сколоченные подрамники - за исключением разве того, что на кривой вешалке у входа красовался белый мундир с золотыми эполетами и самодельной медалью, из пивной жестянки, на лацкане - "Основоположнику дульфанизма"...
Люсьен меж тем показал несколько блестящих лакированных каталогов международных выставок, английские, французские издания с репродукциями принимавших в этих салонах участие его, Люсьеновых, картин.
У меня вызвало недоумение отсутствие советских каталогов, чем я не замедлил осторожно поинтересоваться.
- Для того, чтобы попасть на солидные отечественные выставки - ответил Дульфан, - надо быть приверженцем социалистического реализма, а для меня это все равно, что стать и красить разными красками длинный забор...
И он размашисто продемонстрировал как по его представлению это делается...
- У нас признаются только звуки фанфар, героика труда, битвы за хлеб, победы в космосе или же воспевание просторов широкой и необъятной Родины, "где так вольно дышит человек".
При этом Люсьен широко разводил в стороны руки и делал глубокие вздохи и выдохи.
- А если тебя интересуют сложные философские проблемы, такие как возникновение жизни и таинство смерти?..
И он приставлял палец ко лбу, слегка постукивая по височной кости.
- Любая попытка приподнять занавес и проникнуть туда объявляется идеологической диверсией. А между тем, эта тема манила к себе многих великих художников
Здесь он неожиданно описал пируэт.
- Вам знакомо имя Караваджо?
- Вы имеете в виду итальянского живописца? - неуверенно спросила женщина
- Да, Караваджо, основоположника караваджизма, он был известен, как Микеланджело Меризи. Его кисти принадлежат несколько исключительных по драматической силе евангельских композиций. Одна из них, "Положение во гроб", произвела на меня настолько ошеломительное, можно сказать судьбоносное впечатление, что я начал работать по мотивам живописи Караваджо.
С этими словами Дульфан стал демонстрировать, выдергивая из прислоненного к стене штабеля, словно гигантские игральные карты, рассыпая их цыганским веером, холсты, на которых в немыслимой цветовой гамме противоестественно широкими мазками были набросаны разнообразные сочетания человеческих силуэтов.
И если бы не пояснения художника, никто из присутствующих не различил бы о каком, собственно, сюжете идет речь - на какой картине изображен "Путь на Голгофу", на какой - вариации на тему "Положения во гроб".
Мы были ошеломлены этим сюрреалистическим фейерверком.
- А вот мои последние работы на темы Караваджо - "Поцелуй Иуды", - продолжал Дульфан, раскручивая дальше огненное колесо. На полотнах были представлены тяжелые фантасмагорические фигуры, вершащие черное дело в Гефсиманском саду, напоминающем больше и не сад вовсе, а какую-то пугающую красочную свалку.
- Скажите, а были ли у вас желающие купить эти вещи? - осторожно спросил Люсьена его пожилой гость.
- Конечно, - с нескрываемым достоинством ответил художник - Мое лучшее полотно из серии "Поцелуй Иуды" недавно, за три тысячи, купил один весьма почтенный человек
- А интересно, кто он по профессии? - спросил я художника.
- Врач-психиатр, - ответил Люсьен - Причем картину он купил для домашнего интерьера. Мы понимающе переглянулись.
- А сейчас, будьте любезны, обратите взимание сюда. Я покажу вам свой автопортрет, - подозвал Люсьен к затянутому шторкой полотну.
И когда мы, насыщенные уже до предела впечатлениями, подошли поближе, откинул занавес.
На картине был изображен улыбающийся хозяин мастерской, в тельняшке и бескозырке, с зеленым попугаем на плече.
Однако, в отличие от множества виденных мною портретов, на которых натура традиционно изображалась анфас или в профиль, на этом полотне его автор был представлен нагнувшимся спиной к зрителю. Морские штаны его были приспущены и оголяли во всей нелицеподобной белизне ту часть тела, простонародным названием которой мы порой называем тугодумов. Причем, именно там, где и положено, находилась небольшая щель, подобная монетозаборнику телефона-автомата.
- У кого-то есть пятнадцатикопеечная монета? - осведомился у присутствующих Люсьен.
Наша спутница трясущимися руками достала из сумочки блестящую монетку.
- А теперь бросьте ее в отверстие на картине, - скомандовал художник.
Справившись с волнением, пожилая дама опустила монету в отверстие.
За холстом что-то звякнуло, щелкнуло и мастерскую заполнила негромкая скрипучая мелодия пружинной детской музыкальной шкатулки - "Ты моряк, красивый сам собою..."
Мы стояли потрясенные. Это был апофеоз художника, полная победа мастера над плебсом.
Ошеломленная супружеская пара, не торгуясь, купила у Люсьена несколько предложенных картинок с видами Одессы и поспешно удалилась.
* * *
…Вот уже несколько лет, как Дульфан уехал в Соединенные Штаты. Те одесситы, которые бывали и видели его, рассказывают, что Люсьен не сумел пока обрести себя за океаном.
А город наш, к глубокому сожалению, потерял необычного и самобытного художника, великого мастера эпатажа.
Утрачен и удивительный автопортрет, с любимой песней Василия Ивановича, героя гражданской войны, не сумевшего переплыть глубокую реку Урал.