(8)
_________
Старый дом на одной из множества узких улиц туманного города – здесь он жил. Наверху, в мансарде, напоминавшей небольшую башню – башню Наблюдателя. Из окон открывался вид на черепичные крыши старых домов, стянутых вместе невидимой цепью, за которыми медленно стремилась в неизвестность чёрная лента холодной реки. Тусклый мираж солнечного света застыл на стёклах, словно хотел заглянуть в глаза Наблюдателя – волчьи зрачки, налитые янтарной мглой, отражали блеклый цвет болезненной охры.
Отойдя от окна, он снова включил свою любимую песню. Чёрная лента печали... наблюдала, как падает ангел с печальным взглядом.(9) Так наблюдает и он за городом с двойным дном и потайными дверьми.
Наблюдатель… Впервые появившись здесь, он влюбился в городской профиль. Заглянув за фасад, полюбил его ещё больше. Встретившись лицом к лицу – проиграл в неравной дуэли, рискнув взять на себя ответственность за то, что не в силах скрывать. И когда Город предложил ему стать Наблюдателем, он согласился. Несмотря на то, что многие были против, и не желали принимать чужака. Какое ему до них дело…
Он давно присматривался к этому дому, а хозяин был только рад сдать мансарду, потому что никто не хотел в ней жить – из-за привидений. Сам хозяин рассказывал: среди людей ходит легенда, что там умерла ведьма, отравилась одним из своих ведовских отваров. Наблюдатель всегда с улыбкой слушал эти истории, сравнивал разные версии и иногда рассказывал их самому призраку – юной девушке, появлявшейся на кухне, обычно на новолуние, чтобы снова продолжить свои эксперименты. Она настаивала, что должна продолжать, несмотря ни на что, и Наблюдатель решил не спорить, будучи не понаслышке знаком с характером девушек-призраков.
Хозяин брал скромную плату, никогда не интересовался, чем его жилец занимается, больше любил выпить и травить байки. Благодаря чему Гэбриел всегда был в курсе последних городских новостей «из первых рук».
У хозяина он был записан, как «Иностранец, англичанин или немец». Якоб (так звали хозяина) плохо знал языки, что избавило Иностранца от объяснения странной фамилии Ластморт, на которую часто обращали внимание более искушённые в образовании люди. Часто, уходя прочь, он бросал скупое: «Я инкуб…», игнорируя последующие вопросы, ибо знал, что никто не поверит, или не поймёт. Этим ещё, в том числе, был интересен таинственный город, в котором несуществующее существовало и спокойно бродило в одеянье тумана среди плывучести образов и размытости тел.
Истощённый ночной прогулкой, Гэбриел встречал утро в полудрёме, наслаждаясь экспрессией скрипки, почти касавшейся звуком самой кромки пурпурных небес. От усталости черты его лица казались более строгими, напряжёнными. Как будто он был настороже, готовый в любой момент открыть глаза и посмотреть прямо в душу тому, кто осмелится потревожить его покой. На сжатых губах читалась борьба… с голодом, вновь овладевшим им… с пламенем, вновь обуявшим. И то был не сон, а тяжёлые думы, от которых он не умел избавляться, оставлявшие следы морщин на молодом, но истомлённом веками, лице.
***
В то время серые тени, гонимые днём, стекались в трущобы – тёмные городские закоулки, заканчивавшиеся глубоко под землёй. Там, во мраке городской бездны, среди крыс, пауков и змей, таились ночные кошмары, преисполненные страхов и предрассудков, питающиеся отчаянием и безнадёжностью. Сквозь пелену мглы они прогрызли пещеры, сотворив цепь тоннелей под городом, питавшим их кровью и отчаянием. И каждой ночью они выползали из своих нор в поисках новой жертвы, пришедшей на порог смерти, но забывшейся в сомнениях и страхе перед ней.
Стервятники… Так называли их Видящие – те, кто не понаслышке был знаком с изнанкой города; те, кто не раз заглядывал за фасад.
Сами стервятники никак себя не называли. Они не имёли имён, ненавидели свет, и никогда не поднимались в город поодиночке. На сумрачных улицах они блуждали в поисках падали, и, найдя, навсегда похищали жизнь и тело жертвы с поверхности.
Кто-то считал их вампирами, кто-то безликими демонами; заблудшими душами или злыми призраками, не сумевшими обрести покой. Ходили слухи, что их жертвы сами становились стервятниками: слугами неизвестной пустоты, без памяти, мысли и времени. Возможно, то были просто тела, ибо ни один Видящий не чувствовал их души.
Городской Совет знал о существовании стервятников и считал их неотъемлемой частью Баланса, поддержанием которого и занимался на протяжении долгих веков существования самого Города. Но, ступая по камням улиц, даже члены Совета невольно вздрагивали при мысли, что где-то там внизу чуткие безликие существа прислушиваются к их шагам, стучатся в их мысли в надежде учуять запах смерти и увлечь за собой в острую, беспросветную мглу.
В темноте – без единой свечи и островка света – серые тени перешёптывались на неизвестном Видящим языке в ожидании смерти дня и великого пришествия ночи. И Город не слышал их, обычно. Но не сегодня, ибо ропот был столь громким, что дрожала земля под ногами людей.
- Неужели землетрясение? – удивлялись одни.
- Может, штормовое предупреждение? – вопрошали другие.
И только Видящие настороженно прислушивались, понимая, что это гнев стервятников сотрясает своды подземных тоннелей, заставляя землю дрожать под воздействием пульсирующих волн, которые излучали их шипящие голоса.
***
- Вы передали информацию в Новости?
- Да, представим это как обычное землетрясение, ничего особенного.
- В городе давно не было землетрясений…
- Но люди поверят. А вот серьёзность истинной причины землетрясения мы пока не смогли оценить. Мы ведь не можем контролировать стервятников.
- Они действительно взбешены, если заставили вздрагивать целый город.
- Вообще за всю историю Города, не припоминаю случая, чтобы кто-то отнимал у стервятников добычу.
- И тут появился этот Наблюдатель… что же, он себя приговорил, собственноручно. Не думаю, что его оставят в живых.
- Мы не будем вмешиваться?
- Зачем? Он чужак в нашем городе. Коли решил жить по своим законам, его защита не входит в наши компетенции.
- Но как же испытательный срок? Мы пойдём против международных правил?
- Представим всё как несчастный случай. Наблюдатели не вечны и могут оступиться. А нам, думаю, можно начинать искать нового Наблюдателя. Ночью Гэбриела Ластморта, несомненно, поглотит тьма.
_________
Портрет
_________
Гэбриел… Гэбриел… Голос из пустоты… словно из сна… Приятный, бархатистый голос безусловно красивой девушки – это он знал наверняка. Открыв глаза, огляделся. Комната показалась знакомой, но обстановка и вещи… краем взгляда он уловил расшитые золотом алые портьеры, женский портрет на стене и балдахин на кровати, в которой, по всей видимости, он сейчас лежал. Повернув голову, он встретился взглядом с девушкой, томно улыбавшейся, глядя на него.
- Гэбриел, ты был великолепен! Впрочем, как всегда! Но я не перестаю удивляться, как ты меня чувствуешь! Быть может, есть школа, где обучают искусству любви… тогда, бесспорно, ты был бы там фаворитом!
Обнажённая, ничуть не стесняющаяся своей наготы, девушка лежала спиной к большому овальному зеркалу, и Гэбриел мог видеть её великолепные ягодицы, и крошечные капельки пота – солёной воды безумия страсти – которые ему тут же захотелось слизать… нежно провести языком по гладкой бледной коже и, поцеловав соблазнительный изгиб спины, с головой погрузиться в желание – утолить голод, продолжавший мучить его с ночи, испить до дна бокал элегантного томления, представший перед ним на подносе чёрного шёлка средь лепестков ароматных французских роз(10).
- Твой взгляд… он пугает немного… но от него исходит сладострастный жар, и я пламенею изнутри. Неужели, ты не насытился, Гэбриел?
- Нет.
- Ты неистовый любовник! Но, боюсь, я не выдержу больше. Слишком сильна усталость, и вино ударило в голову…
- Мне нужно ещё.
- Прости, но твоей хищнице нужен отдых. Удивляюсь, как ты сам ещё в состоянии продолжать безумствовать. Уже почти рассвело, мы не смыкали глаз ночью, но в твоих глазах я не вижу усталости… только похоть… свирепая похоть… что с тобой?
- Как тебя зовут?
- Теперь ты ещё и имя моё забыл? Издеваешься!
- Имя!
- Люсьель…
- Извини меня, Люсьель, за боль, что причиню тебе.
- Боль? Мне хорошо с тобой! Гэб…
Он не дал ей договорить, заткнув рот поцелуем, сжимая её губы зубами до крови, кусая язык. Она пыталась вырваться, но нечеловеческая сила заключила тело девушки в стальные оковы и покорила себе. Словно древнее чудовище из снов, Гэбриел овладевал ей вновь и вновь, пока не почувствовал, как кровь закипает в его венах. Тогда он отпустил её обмякшее тело, и ещё долго смотрел в неподвижное мёртвое небо в её глазах.
Словно в дурмане, опьянённый смертельным соитием, он поднялся с кровати, медленно оделся и, посмотрев ещё раз на девушку, тихим, спокойным голосом произнёс:
- Мне тоже было хорошо с тобой, Люсьель.
И только зеркало не могло скрыть агонию чувств поглотивших Гэбриела. С ненавистью посмотрев на своё отражение, он разбил его рукой и вышел прочь из комнаты, словно бежал от того, что совершил. Разбитая жизнь застыла на осколках стекла, и прекрасное юное тело несчастливой девушки покрылось глубокими трещинами – таким оно и осталось на зеркальном полотне, перечёркнутом голодом неконтролируемой неистовой страсти.
***
- Просыпайся уже!
Гэбриел вздрогнул, услышав женский голос.
- Люсьель?
- Это ещё кто? Та, что тебе снилась, что ли? Открой глаза, я не сон, а суровая реальность, ворвавшаяся в твой дом без стука и совсем не через дверь! Ещё вопросы будут?
Гэбриел сел на диване и посмотрел на девушку, стоявшую перед ним. Бледная кожа, тёмные кудри, вздёрнутый носик и полные чувственные губы, сжавшиеся в недовольстве – незнакомка отличалась яркой красотой и, по всей видимости, несносным характером. Но больше всего привлекали глаза – чёрные, как ониксовая смола, кошачьи, загадочно контрастировавшие с цветом тела, они затягивали, похищали, словно дом с привидениями, закрывали двери и не выпускали наружу до тех пор, пока сама хозяйка не дарует свободу своему пленнику. И если бы Гэбриел был простым человеком, то, наверняка, стал бы её послушным рабом, готовый сделать всё ради мимолётного, но пронизывающего насквозь поцелуя.
- Ты похожа на меня…
- Разве только похожа! В отличие от тебя, я своих жертв не жалею, и уж тем более во снах! Не то, что ты, весь испариной покрылся!
- Откуда тебе знать, что мне снится?
- Сколько раз мне подобные сны снились, знакома не понаслышке, так что различить «сладости» от стандартных видений вполне сумею.
Гэбриел задумчиво посмотрел в окно. Его створки были раскрыты, и в мансарду дул прохладный ветер с реки. Город готовился к вечеру. Солнце медленно увядало в объятьях сумеречного тумана белых ночей.
- Приготовить тебе чаю?
- Нет, лучше виски. Просто открой вон тот шкаф и дай мне бутылку.
После нескольких глотков бодрящего напитка Гэбриел полностью пришёл в себя, и теперь с интересом смотрел на незнакомку, ожидая, что будет дальше. В этом городе он не знал почти никого. Вдобавок, он не заводил друзей, потому что боялся предательства. Но наибольшую настороженность вызывали у него женщины, которых он любил и при этом намеренно сторонился.
- Значит, суккуб(11)… у меня в гостях… Чем обязан?
- Считай это маленькой услугой. Я решила предупредить новоиспечённого Наблюдателя города, что ночью за твоей головой будут охотиться крысы из трущоб.
- Стервятники…
- Схватываешь на лету. Так что, я бы на твоём месте нашла место, где тебя никто не найдёт и переждала, пока гнев серых теней не утихнет.
- Спасибо за информацию. Но бежать я никуда не собираюсь – Гэбриел отпил ещё виски, наблюдая город за окном
- Тогда погибнешь. Дело твоё.
- Как оно касается тебя?
- Да никак, ты тут у нас самый странный, вот и решила хоть как-то тебя надоумить. Лицо у тебя приятное, нравится смотреть на него. А исчезнешь – так больше и не увижу.
- Умеешь рисовать?
- Пейзажи, портреты, абстракции – что угодно, в этом я мастер.
- Тогда нарисуй меня.
Девушка вопросительно посмотрела на Гэбриела. В глубине души она удивлялась его спокойствию перед лицом смерти, и, возможно, хотела бы помочь, но понимала, что даже вдвоём они не смогут справиться со стервятниками. Вдобавок… С какой стати вообще ему помогать?
- Ещё есть время до ночи. Ты можешь нарисовать мой портрет, и тогда, если я исчезну, у тебя останется моё лицо. Сохрани его, если оно тебе так нравится…
- Но…
- Рисуй. Когда-то давно здесь жил художник. После него остались кое-какие вещи. Посмотри в углу у окна. Уверен, там найдётся всё необходимое для хорошего портрета. А в твоих руках я не сомневаюсь.
- Почему же?
- Суккуб ценит красоту, и всегда хочет сама обладать ею…
- Повернись-ка немного… вот так. И замри, ни слова больше. Я начинаю…
Всего несколько минут до полуночи…
Гэбриел смотрел на часы на стене, размышляя о времени. Для него оно текло медленно, иногда слишком медленно. Настолько, что он даже не замечал событий, являвшихся непосредственными последствиями его собственных действий. Он никогда не запоминал что-то специально, считая память лишним мусором в голове, но события прошлого иногда настигали его во снах или видениях, общались с ним с помощью ветра, показывали образы на воде. В его доме не было зеркал – он испытывал отвращение к своему отражению. Возможно, это прошлое преследовало его. Возможно, он просто устал видеть себя таким – не меняющимся. Но чаще боялся встретиться взглядом с тем существом, что жило внутри него. Кем он по сути сам и являлся.
Я инкуб… Так он говорил многим. Даже не пытался скрывать свою сущность, зная, что люди слишком погружены в себя, чтобы поверить. Искушённое «новое поколение» проявляло интерес, но, зачастую, он сводился либо к познаниям о демонах, приходящих по ночам для занятий сексом, либо к дешёвым сериалам про охотников на вампиров и их любовные похождения.
Сам же Гэбриел никогда ничего не объяснял. Просто бродил по улицам среди множества неизвестных ему лиц, наблюдая за глазами прохожих, мимикой, жестами. Бывало, он приходил в парк, чтобы просто послушать мир, слияние природы и людей, музыку жизни и смерти.
Едва только оказавшись в этом городе, он захотел здесь жить, чтобы иметь возможность слушать и наблюдать. Но за фасадом его восприняли как чужака, и только решение Города сделать его Наблюдателем позволило ему остаться. Незаметно для себя, вместе с городом, он полюбил и людей, что его населяли…
Наблюдатель не вмешивается в жизнь людей. Он следит за Балансом и никогда не принимает каких-либо самостоятельных действий без допущения Совета. Наблюдатель не имеет права спасать, помогать или просто сочувствовать. Наблюдатель, нарушающий правила Совета, предаётся под суд обитателям города, который может заключать в себе как наказание, так и смерть, в зависимости от того, чьи интересы были ущемлены его действиями…
Гэбриелу был неинтересен Баланс, как и правила, которыми его забросал Совет, после того, как он стал Наблюдателем. Он был первым, кого избрал сам Город, и слушал только его. Видящих в Совете он считал не более чем собранием выскочек, заинтересованных больше в статусе, нежели в сохранении того самого Баланса, о котором всегда твердили.
«Интересно то, что зная, что вы не люди, я вижу сборище низкосортного человечества, тянущего на себя одеяло эфемерной власти. Как Наблюдатель, я не обязан вам ничем, поэтому больше не появлюсь на Совете. Играйте в свои игры без меня» - так он сказал, уходя, потеряв протекцию и голос, но оставшись Наблюдателем, понимающим язык Города. Именно поэтому нынешний глава Совета, председатель Коби Кёль, был только рад представившемуся случаю избавиться от неблагодарного чужака, в глубине души опасаясь, что Гэбриел может решить претендовать на его место. Ведь сам Город принял Инкуба…
- Готово. Две минуты до полуночи, я ухожу. Спасибо за предложение нарисовать тебя. Необычно, но это именно то, что мне было нужно. Прощай… но, постарайся пережить эту ночь.
- Ты не покажешь мне портрет?
- Не сегодня.
Лёгким изящным движением она запрыгнула на подоконник, улыбнулась, взлохматив чёлку, и шагнула в ночь, сжимая в руке свёрток с портретом Гэбриела Ластморта – инкуба, не такого как те, кого она знала… какой была сама, хоть никогда и не хотела ей быть.
Не сегодня… Он улыбнулся.
Надев плащ, и посильнее натянув шляпу на глаза, так, что полы скрывали лицо, он отправился на улицы города, оставив одинокую свечу догорать на столе, там, где недавно стояла незнакомка, закусивши губу, тщательно вырисовывавшая линии его лица. На какой-то момент Гэбриелу захотелось верить в то, что портрет может быть лучше отражения, и если он ему понравится, то он хочет, действительно хочет его увидеть…
Он спускался по лестнице, когда его окликнул хозяин, как всегда по вечерам сидевший внизу, в уютном кресле у камина, потягивая ароматный глинтвейн:
- Эй, Иностранец, на часах полночь, не поздновато для прогулки?
- Рановато. Вчера я ушёл в два…
- Ох, не знаю, что у тебя за работа такая ночная, главное, чтобы не был маньяком каким. Ты ведь не маньяк?
- Вы всегда меня это спрашиваете, когда видите выходящим на позднюю прогулку.
- Ну, знаешь, перестраховка никому ещё не вредила! Глотнёшь винца на дорожку?
- Не сейчас, хозяин. Срочное дело, - с этими словами он уже выходил на улицу, однако, повернувшись, добавил: Если кто-то будет меня спрашивать, пусть ищут на мосту. Том, что за парком, неподалёку…
- А, там ещё паб рядом, «Дикий Койот» вроде называется?
- Верно, именно там.
Гэбриел ушёл, а хозяин только покачал головой, и вновь принялся за чтение очередной книги, которую ему предложил Иностранец. На этот раз что-то из шведской драматургии: Стриндберг, Игра Снов.
- Интересно, интересно… - пробурчал Якоб, отпивая большой глоток пряного мальбека(12), - как раз не спится, так хоть почитаю про сны. Однако, странный этот Иностранец, определённо. Немец или англичанин, никак не возьму в толк…
***
Она шла, гуляла по крышам, высматривая на небе бледный диск едва заметной луны. Странные ночи царили в этом городе – словно нарисованные белыми, размытыми кистями вероналового(13) безумия. Этот воздух как наркотик… густой, плотный, пьянящий... немудрено, что здесь часто сходят с ума.
Она сжимала в руках своё маленькое сокровище – драгоценный свёрток, казавшийся ей таким дорогим, что в мыслях она ругала себя, злилась, презирая то, что она называла человеческими чувствами. Какая неосторожность, предупредить Наблюдателя о готовящемся суде… но, он как будто знал, был готов… или не подал вида… хотела бы я ещё раз увидеть это лицо…
Усмехнувшись, Мэлис покачала головой, и, крепче сжав свёрток, направилась в сторону центра. Там она жила – в отшельничьем театре, талантливая художница и пленница похоти, признающая лишь один мир – изображённый на тонких гладях полотен.
_________
Серебро
_________
Медленно, прислушиваясь к городу, Гэбриел проходил пустынные перекрёстки, направляясь к мосту, тому самому, где вчера спас от верной гибели почти потерявшего себя декадента Поля, чем и накликал гнев стервятников.
Он презирал этих безликих тварей, паразитирующих на безволии и слабости людей. Однако, становясь Наблюдателем, хотел просто жить в этом городе, не вмешиваясь в судьбы других. Ему было неважно, что его считали чужаком – лишь бы оставили в покое. Но он сам оказался недостаточно спокойным, чтобы позволить серым теням на глазах поглотить человека, который не казался обречённым, лишь слегка заблудившимся по неопытности и свойственной людям простоте. Вот, правда, этого поступка оказалось достаточно, чтобы жестокий суд приговорил Гэбриела Ластморта к смертной казни. Суд, название которому легальное беззаконие, созданное Советом под прикрытием того самого Баланса, которого, как верил Гэбриел, попросту не существует.
Бросив вызов, Инкуб не собирался отступать. Он понимал язык Города, и слышал, как Он просил о помощи. И был уверен, что за мишурой, созданной Советом, скрывается множество червоточин, полных гнили и смрада, от которых страдает и умирает душа города, который он полюбил.
Дойдя до места, Гэбриел прислонился к перилам, наблюдая за чёрными водами главной реки. Сейчас она была похожа на бассейн червей – живая, дрожащая, тухлая. Вниз по течению бесформенными кучами мусора сплавлялись трупы – жертвы города и его древних обитателей, назначивших себя королями здешних сомнамбулических(14) мест. Гэбриел слышал о том, что где-то там, где река впадает в море, в воде обитают существа, пережёвывающие человеческий мусор в прах, который илом оседает на дно. Со временем там образовалось мелководье, но сам Инкуб никогда не бывал в тех краях. Сначала он хотел изучить Город и понять причину его боли. И потому сегодня не собирался умирать…
Серые тени сгущались, заполняя мост. Сломанные куклы – они буквально ползли к фигуре на мосту, зловеще шепча, протягивая невидимые руки в кровожадном стремлении растерзать на части свою добычу – совершить ужасный и беспощадный суд.
Гэбриел ждал. Он чувствовал, как приближаются стервятники, слышал стоны и всхлипы, крики и мольбы о пощаде – обрывки воспоминаний жертв, похищенных серыми тенями в тёмные бездны. Весь мост наполнился зловещими горбатыми тварями в бесформенных одеяниях, и оставалось лишь несколько секунд до того, как они все накинутся на чужака и уничтожат вставшего на их пути Наблюдателя.
Всего несколько секунд…
Но именно в этот момент он повернулся и быстро выхватил из под плаща скрипку – вечную спутницу его одиночества. Стервятники не обратили внимания на странный предмет, их одежды уже почти касались Гэбриела, и только Наблюдатель знал, что будет дальше, крепко сжимая смычок, словно шпагу, которая ярким светочем проведёт его сквозь аморфную массу мглы и отчаяния.
Закрыв глаза, он заиграл мелодию, которой когда-то давно научила его богиня луны(15). Мелодию ослепительного серебра, поглощающую мрак, испепеляющую тени. Стоны усилились, вместе с ними поднялся сильный ветер, сорвавший шляпу с головы Гэбриела… а он играл, без остановки повторяя мотив, и сквозь мутное небо луна засияла слепящим клинком, озаряя фигуру неистового скрипача, вокруг которого растворялись серые тени – бежали в смятении от смертельного света, разрезавшего их на части невидимым лунным серпом.
С последней нотой мелодии бледный диск снова скрылся за облаками, а на мосту остался один только Гэбриел, застывший каменным изваянием посреди клочков и обрывков серых одежд растерзанных стервятников.
Спрятав скрипку, он подобрал один из лоскутов странной серой материи – на глазах она тут же рассыпалась в прах. Пепелище костей – вот, чем были стервятники. Порошком чьих-то диких фантазий они рассыпались по ветру, сочились под землю, чтобы снова обрести хрупкие формы своего безымянного небытия. Но теперь они были напуганы. Ведь больше всего эти серые тени скрежещущей мглы боялись яркого света – смертельного света. И музыка, напоившая разящим серебром луну, способна была уничтожить их всех.
Инкуб, казалось, услышал, как Город облегчённо вздохнул; и улыбнулся, погладив под плащом талию своей вечной возлюбленной – скрипки, с которой когда-то давно стал един и телом, и душой.
***
Мне кажется, или я слышал музыку? Старик, несмотря на то, что опирался на трость, оказался у окна очень быстро и теперь наблюдал, как неподалёку над мостом, как по волшебству, луна разверзла небо и вспыхнула ярким серебристым светом, затем вновь скрывшись от глаз случайных зевак. Любопытно… очень любопытно… Быстро нахлобучив на голову цилиндр и накинув на плечи пальто, старик выскочил из дома и торопливо посеменил к мосту, что видел из окна, периодически спотыкаясь, поминая чёрта, иногда даже забывая про трость. Что-то заставило его стремглав понестись туда, где случилось странное сияние, словно нечто знакомое услышал он в музыке, что донёс до его ушей ветер – древнюю и сильную магию.
Добравшись до места, сквозь плоть оседающей пыли он смог различить силуэт одинокой фигуры, лежавшей недвижно на холодных, промозглых камнях. Гэбриел Ластморт смотрел на небо, заложив руки за голову, и обыватель мог бы предположить, что это – всего лишь сумасшедший, избравший весьма сомнительный вид ночного отдыха. Однако – не из таких был старик.
Стоя рядом, опираясь на трость, он рассматривал необычного персонажа с растрёпанными волосами и измождённым лицом, и недовольно качал головой, периодически вздыхая и бормоча что-то про себя. Наконец, он сказал:
- Парализовало, да?
- Уходи, я тебя не звал.
- Конечно, не звал, и это удивительно, что ты способен говорить, я-то думал у тебя и язык отнялся после таких выкрутасов.
- Каких ещё выкрутасов?
- Это ты играл на скрипке?
- Да.
- Значит, это по твоей воле загорелась ярким светом луна?
- Да.
- Так-так-так…
- Что?
- Не думал, что кто-то способен ещё на такое.
- Что ты вообще знаешь?
- Больше, чем ты можешь подумать. Подняться сможешь?
- Конечно, я как раз собирался уходить.
Гэбриел поднялся, с трудом, но достоинством, лишь губы скривились в усмешке боли. Он осмотрелся, мельком окинул взглядом старика и сделал несколько осторожных шагов, высматривая что-то на мосту. Наконец, улыбнулся, и, медленно наклонившись, подобрал шляпу.
Казалось, он был погружён в мысли, и эти мысли существовали где-то между мирами; сознание смешалось, а взгляд помутнел, но Инкуб ступал твёрдо, направляясь в сторону мансарды, где он жил.
- Позволь мне проводить тебя к себе. Я тут недалеко живу, к тому же всё это очень и очень любопытно, и мне хотелось бы кое о чём тебя расспросить.
Не обращая внимания на назойливого старика, Инкуб молча продолжил свой путь.
- Ты же едва на ногах держишься! Я могу помочь!
Тёмный кровавый янтарь, тяжёлый и гипнотизирующий, увидел старик в глазах незнакомца, встретившись взглядом, когда тот сухо промолвил:
- Я Наблюдатель. Сегодня состоялся суд, и я был не согласен с вердиктом. Помогать мне – значит стать изгоем. Подумай над этим, а теперь, оставь!
«Наблюдатель…» - пронеслось в голове старика: «Тот самый, который пошёл против правил Совета и бросил вызов стервятникам». Он смотрел, как растворяется в сумерках улиц загадочный силуэт, и вспоминал мелодию скрипки, которая, несомненно, и стала причиной того невероятного сияния. «Без сомнения, он знаком с древней силой мелодии, но управляет ей иначе… я чувствую безумие и странное чувство голода, скребущееся внутри него. Голода, возможно, такого же древнего, как и сам мир…»
_________
Насилие
_________
Гулкие биты доносились из-за дверей ночного клуба – одного из тех, где собираются подростки, влюблённые в легенды о вампирах, стремящиеся быть похожими на манящих и богоподобных (как они верили) Детей Ночи. Многие из них, желающих познать «тёмный дар», стояли у стен клуба, пуская сигаретный дым в туманные саваны города – словно наполняя прахом молодости погребальные урны узких улиц и искривлённых силуэтов домов.
Подобные клубы, как этот, были излюбленным местом городских демонов, но сами люди, одурманенные алкоголем и травой, были не менее опасны. Особенно для молодых прелестниц, красящих губы чёрной помады, одевающих высокие сапоги и мини-юбки, которые привлекают внимание охотников, не приемлющих отказа, маньяков и садистов, готовых убить ради обладания объектом мимолётной страсти.
Для Шейди(16) вызывающий макияж и одежда из облегающего латекса, туго обтягивающего её широкие бёдра и идеальной формы грудь, были чем-то вроде вызова обществу, родителям, а также способом выделиться среди подруг неформалов. Ведь только она так сногсшибательно выглядела в чёрном латексе, и это пришлось признать всем, кто когда-либо встречал её в «Вечности» - любимом клубе фанатов вампиров и бессмертия как высшей цели жизни. И сегодня она ещё сильнее была пьяна от своего великолепия, познакомившись с высоким и статным светловолосым красавцем, угощавшим её «Оргазмом»(17), недвусмысленно глядя на неё своими гипнотическими изумрудными глазами, шепча сочные комплименты, склонившись к самому ушку «блестящей богини». Так он её называл.
Незнакомец очаровал Шейди настолько, что она решила оставить подруг и отправиться домой к светловолосому красавцу. Её тело вздрагивало, предчувствуя, как сильные и красивые руки будут ласкать её грудь, тряслось в предвкушении страсти, скользких пассажей искушения. Девушка почти верила в то, что незнакомец – вампир, ведь то, как он говорил, как вёл себя, как двигался – несомненно, выдавало в нём нечто таинственное, сверхъестественное.
Они вышли из клуба под руку, оставляя позади на танцполе чёрную массу, неистово пульсирующую в ритме Кровавого Ангела(18), и отправились в сторону реки, уходя прочь от света фонарей и покачивающихся в трансе любителей ночных трипов(19). Незнакомец рассказывал, что живёт неподалёку, в одном из старых домов со львами у входа. И Шейди представляла старинное убранство комнат и блеск английского столового серебра. Так, погрузившись в мечты, она не заметила, как они свернули с улицы, оказавшись в тупике – тёмном колодце между домами, в котором, как будто, был похоронен свет. Только тогда Шейди инстинктивно бросилась в сторону улицы, но сильная рука сжала её плечо и отшвырнула к стене. Девушка ударилась головой и частично потеряла сознание, чувствуя сквозь слабость и боль, как рвётся латекс и кружевной шёлк, как грубый шершавый язык раздирает в кровь нежную паутину её кожи. Она попыталась сопротивляться, но получила удар по лицу, и снова отключилась с мыслью о том, что самой красивой девушке района предстоит быть изнасилованной, если не убитой, неизвестным маньяком, которого она по глупости приняла за элегантного и соблазнительного вампира, поражённого её вызывающей красотой.
Прислонившись к фонарю, Наблюдатель смотрел в самое сердце тёмного переулка. Там, в глубине, создание ночи насыщалось плотью девушки, ставшей на сегодня его исключительной и лёгкой добычей. Наблюдатель не мешал, лишь созерцал, чувствуя запах разгорячённого тела, страх и борьбу желания и неприязни.
Прошло ещё какое-то время, прежде чем Наблюдатель промолвил:
- Ты такой же стервятник, как и те, что пытались меня убить.
И тень в тёмном переулке дрогнула, оторвавшись от бессознательного тела девушки.
- Ты живёшь ради смерти, питаешься страхом, отнимаешь силой, и при этом называешь себя таким же, как я – инкубом. Я презираю тебя, как когда-то заставил сам презирать себя. Презираю твоё грязное существование и двуличие, презираю то, что ты ведёшь себя как человек среди людей, и как чудовище, затаившись в укрытии. Презираю…
Тень направилась навстречу Наблюдателю. Отряхивая костюм, светловолосый красавец зло усмехался, глядя на измождённое, сухое лицо чужака, посмевшего потревожить его во время сладостной трапезы.
- Так вот он, наш новый Наблюдатель! Дерзок и глуп, как мне и рассказывали! Знаешь, я мог бы убить тебя здесь же, на месте, за подобные слова. Однако, ты спасся от стервятников, что поразительно. И я не хотел бы огорчить своих друзей, исключив возможность небольшого тотализатора(20)! Ах, люблю игры! Так, как думаешь сам, сколько ещё ночей переживёшь?
- Твои игры не для меня. Ты недооцениваешь мои силы.
- Вот и славненько – значит проверим! А пока, adios, mon cher!(21) Я не убил девушку, так что можешь полакомиться, если хочешь. А то смотреть на тебя больно… скулы острые, как ножи. Сидишь на диете?
- Я не прячусь по грязным подворотням, в отличие от тебя, фальшивого аристократа. И мой голод гораздо сильнее твоего, потому что требует другой, более изысканной пищи.
- Что ж, - светловолосый рассмеялся, - мой французский ресторан полон изысков. Будешь проходить мимо, обязательно проведай, есть замечательное вино. Впрочем, я пришлю тебе приглашение.
- Обойдусь.
- Мы всё равно встретимся. Ведь именно я стану Наблюдателем после твоей смерти…
_________
Следующая Глава (Dies II)
http://proza.ru/2011/09/16/782
_________
Список Глав (сторона A)
http://proza.ru/2011/09/16/1300