Халид Исра кряхтя поднимался по ступенькам старого каменного дома. Краска, некогда соперничавшая цветом с чистым небом облупилась, поблёкла от солнца и морских ветров, продувавших Сеуту каждый год с обоих сторон Гибралтарский пролив. Халид Исра успел сроднится с этим городом, отдать ему большую часть самого себя и будто стать частью Сеута. Почти сорок лет назад он впервые ступил на землю этого города, да так там и остался. Внезапно для самого себя, Халид Исра обнаружил редкий талант корабельных дел мастера. Начинал он еще в молодости, подмастерьем. Но вскоре тесак да рубанок, запах масла и свежих стружек столь плотно вошёл в жизнь араба, что расставаться с ними Халид Исра совершенно не желал. К тому же, корабельное дело позволяло ему содержать семью. А семья араба росла так быстро, что порой он сам удивлялся той плодовитости рода, которой наделил его Господь. Трое сыновей, две дочери, двенадцать внуков и даже двое правнуков. Всё это богатство сделало бы иного счастливым и почтенным отцом, главой семейства, но старый араб не ощущал ни счастья ни почтения.
Халид Исра открыл чуть дрожащими руками дверь, и затворил её за собой. В душном доме было пусто. Только отголоски прошлого, детских голосов и ушедших лет приветствовали старика. Старый араб прошёл на кухню. В сумраке, обволакивавшем два нижних этажа помещения, подобно плотному туману зажёгся огонёк газовой плиты. Тихо, словно боясь нарушить спёртую тишину звякнул чайник.Халид Исра очень любил крепкий чай. Особенно в последнее время. Периодически у него случались приступы немощности, и только крепкий чай возвращал силы тонким рукам, которые, судя по цвету уже просто не могли вместить в себе больше солнца и навсегда обрели цвет тёмной бронзы. Самому Халиду Исре иногда казалось, что вовсе не солнце сделало его цвет кожи столь тёмным, а тяжесть прожитых лет впиталась со всеми пережитыми печалями и проблемами так глубоко в само его естество, запала так глубоко в душу, что начала просачиваться чернотой обид и разочарований сквозь кожу.
Чайник вскипел. Свисток на нём давно был сломан. Халид Исра налил себе в большую кружку еще кипящей воды, кинул несколько ложек чайных листьев, накрыл кружку блюдцем и отправился наверх. Только на третьем этаже общий сумрак в доме немного рассеивался. В комнате, некогда бывшей детской и взрастившей два поколения его отпрысков сейчас из всей мебели была лишь древняя кровать да детский деревянный столик, который старик приспособил под верстак. Только в этой комнате окно было открыто настежь и ничем не занавешено. И только эта комната оставалась жилой. Лестница наверх была крутой, и старику приходилось опираться о поручни, чтобы преодолевать высокие ступеньки, отделявшие его от свежего воздуха. Здесь, наверху, сквозь небольшое всегда открытое оконце можно было видеть море. Там, за крышами двух домов пониже, плескались волны. Кровать старик поставил так, чтобы с самого утра можно было не вставая с постели смотреть на волны и небо. Это занятие приносило ему удовольствие и покой, которого он не испытывал даже когда играл со внуками.
Халид Исра поставил чашку на импровизированный верстак, чуть подвинув деревянные фигурки. Последнее время руки хуже слушались его, и старик начал вырезать из дерева фигурки различных мифических существ, о которых он слышал еще в детстве. Сейчас старый араб работал над фигуркой каркаданна. Когда-то, за много лет до приезда в Сеуту он слышал рассказы об этом таинственном существе. Видом оно напоминало коня, мощью– носорога, а длинный рог придавал сходство с единорогами. Но ни единороги ни носороги не могли похвастать такой статью, лёгкостью поступи при необыкновенном величии и мощи, которой обладал каркаданн. Халид Исра старался изо всех сил передать эту величественную грацию массивного, но стремительного зверя, с ювелирной тщательностью работая острейшей стамеской.
Халид Исра медленно опустился на кровать. Руки непроизвольно тряслись и их дёрганые движения, словно вызванные кем-то другим, не им, не Халидом Исрой, а каким-то чуждым существом внутри, дёргающим за невидимые ниточки так, что конечности слушаются уже не хозяина, аэто самое существо, вызывали у старца сильнейший испуг. Но испуг этот коренился так глубоко в его теле, что ни единым движением не выдавал внутренних переживаний для тех, кто мог бы случайно увидеть старца. Собрав силу воли в кулак, Халид Исра попытался утихомирить беспорядочные движения рук. Бесполезно…Пришлось взять тяжёлую кружку с чаем. Она согревала покрытые морщинами кисти рук и гасила их дрожь. Старик пил чай медленно, наслаждаясь каждым глотком. Крепкий и терпкий вкус чёрного чая разливался тёплыми нитями по сухожилиям, придавая движениям старца точности и осознанности, разум несколько прояснялся, и, на какое-то мгновенье Халид Исра думал, что он счастлив. Он считал, что тепло напитка согревает не только его тело, но и душу. И чтобы растянуть минуты душевного наслаждения он пил чай медленно. Ровно настолько, чтобы успеть сделать последний глоток до того, как чай утратить волшебное тепло и перестанет согревать. Допив, старик поставил кружку на верстак. Взгляд его долго был прикован к вечернему небу, устремившись куда-то вдаль, к морю. Быстро наступали сумерки, опутывая Халида Исру, пустую чашку в окружении деревянных фигурок, всю Сеуту пеленой сна.
Утро встретило старого араба солнцем и теплом. Он проснулся по привычке, зная что вот-вот солнечные лучи доберутся до лица и станут слепить его глаза, привыкшие смотреть на жизнь без прикрас, но всё равно не выносящие яркого солнечного света. Халид Исра потянулся и сел на кровати. Вернее он попытался это сделать. Всё, что у него получилось – вытянуть голову подобно черепахе и слегка подёрнуть левой рукой.Всё остальное тело будто не слышало хозяина. Многотонным бесчувственным грузом оно оставалось лежать на кровати, не обращая никакого внимания на все потуги старца заставить работать внезапно обездвиженные конечности. Спустя несколько минут отчаянных мучений, Халид Исра вздохнул. Он решил собраться с мыслями перед тем, как пытаться предпринять что-нибудь еще.
Прежде всего старик подумал освоём состоянии. Боли он не ощущал. Впрочем, он вообще ничего не ощущал кроме своего лица и кончиков пальцев левой руки. Было ясно, что это паралич. Как ни странно, первое осознание произошедшего с ним вовсе не напугало араба. Скорее он огорчился. Меньше всего ему хотелось умереть в своей постели. А настоящее его положение было близко к переходу в мир иной. Хотя он всё еще дышал, осознавал происходящее, но что с того? Если он не мог пошевелиться, разве отличалось его существование от какого-нибудь трупа, мирно лежащего в своём гробу? Практически нет. Разве что гроб этот Халид Исра мог назвать своим домом. И из этого гроба открывался вид на морские волны. От этого в душе корабельных дел мастера становилось немного теплее.
Солнце поднималось всё выше и начинало слепить старца. Пришлось закрыть глаза. Халид Исра погрузился в мрачные думы. Он и так проводил немало времени размышляя о себе и своей судьбе, но сейчас, из-за случившегося несчастья думы его были необычайно глубоки. С улицы лишь изредка доносились какие-либо звуки. В комнате шуметь было нечему, разве что резкий порыв ворвавшегося в открытое окно ветра мог разметать опилки на полу, оставшиеся после работы над резными фигурками. Он погружался вглубь своего сознания, словно ныряльщик, задумавший достать со дна самую большую жемчужину. Но чем глубже он уходил в свои мысли, тем дальше оказывалось дно. Кто он такой, по сути? Чего он добился? А чего мог бы достичь? Что было правильным, а в чем он ошибся? Халид Исра размышлял о своём прошлом. Ехидничал о настоящем. О будущем предпочитал не думать вовсе.
От мыслей о жизни его внезапно отвлекло резкое ощущение. Засосало под ложечкой. Будто чего-то не хватало. Хриплый звук, который ему удалось издать разносился звонким молодым смехом в душе. Чай! Ну конечно же! В это время он привык пить чай! Губы старика беззвучно шлёпали друг о друга. Если бы в этот момент он увидел себя со стороны, то, скорее всего, и не признал бы. Вдруг ему стало безумно интересно, когда же он потеряет самообладание и начнёт паниковать. Вот уже несколько часов, как его тело отказалось подчиняться, а он лишь смеётся! Но ни страха ни паники не наступало. Словно это состояние ничуть его не тяготило. Прислушавшись к своим внутренним ощущениям, он с удивлением понял, что его и вправду ничуть не тревожило происходящее с его телом. Ему даже стало интересно, сколько еще его организм сможет функционировать в таких условиях.
К полудню корабельных дел мастер начал ощущать жажду. Лёгкую, ненавязчивую, как комариный писк в дальнем конце комнаты. Но раздражающую. С усмешкой подумал Халид Исра о своей привычке допивать чай до самого конца, не оставляя ни капли драгоценного напитка. Хотя сейчас он мог лишь с трудом пошевелить одной рукой, но возможно у него получилось бы… А, впрочем, Зачем? Продлить агонию чуть подольше? Нет, в этом не было никакого смысла. Зато смысл был в наслаждении от чая, которое он получил прошлым вечером. Значит всё было правильно.
Жажда становилась сильнее. К ней постепенно начинал присоединяться голод. Старик думал о странности человеческого тела. Вот оно работает, а в следующую минуту представляет собой неподвижную куклу. Только что было марионеткой, страдающей от излишних движений, дёргающейся и жаждущей контролировать себя, а на следующий день,будто все нити обрезали, и марионетка лежит в постели, грустно склонив голову.И ничего нельзя поделать.
Ближе к вечеру Халид Исра вдруг ощутил изменение окружающего мира. Сосредоточившись на внутренних ощущениях, он не сразу понял, что солнце перестало светить ему на закрытые веки. Открыв глаза, старик какое-то время оглядывался по сторонам. Как только пятна перед глазами прошли, он посмотрел в окно и понял, что за окном пошёл дождь. Ставни затрепетали под натиском ветра, словно крылья неведомой птицы, изо всех сил старающейся взлететь, но не могущей поднять за собой весь дом. От косого ветра капли воды попадали в комнату. Это уже не важно – подумал Халид Исра. Он так долго смотрел на море из окна, а оно вдруг пришло само…
К ночи дождь стих, но разбушевалась жажда. Старику казалось, что он не пил уже целую вечность. Стоило закрыть глаза, как перед глазами представлялся тихо бурлящий чайник. Горячая вода заполняла кружку с чаем… Чайные листки отдавали воде свой цвет и вкус,превращая прозрачную воду в благородный тёмный напиток с насыщенным терпким запахом и бодрящим эффектом… И он подносит кружку чая к губам, какую-то секунду вдыхает, наслаждаясь ароматом, а затем делает большой глоток… Не в силах выдерживать подобные видения, Халид Исра открывал глаза и смотрел в ночное небо. Когда в городе гасли огни, кое-где на небе, еще не полностью освободившемся от туч, но уже предвещавшем ясное утро можно было разглядеть звёзды. Звёзды… Разбросаны по всему небу, словно кто-то шёл сквозь бесконечную тьму небосвода и разбрасывал блестящие серебром огоньки… Такие далёкие,холодные… и почему-то такие одинокие…
Халид Исра забылся тяжёлым сном лишь поздно ночью. Ему снилось, что он уходит в море, с каждым шагом погружаясь в воду, и каждое движение тела достигается всё большим трудом, пока он вовсе не застывает в толще воды, неспособный даже пошевелиться. Старый араб очнулся,ощущая, как по лбу течёт холодная капля пота. Он попытался стереть её левой рукой, но ему удалось лишь незначительно переместить ладонь с одного места на другое. Тогда старик затряс головой, стараясь стряхнуть раздражающую каплю, но вместо этого он лишь размазал её по лбу. Ощущение было премерзкое, как будто какое-то крохотное насекомое мелко перебирая маленькими щетинистыми лапками ползёт по голове, и от него никак не избавится. От резких движений пересохшие губы корабела растрескались. Облизнуть их не вышло – во рту всё пересохло, и язык причинил лишь боль губам.
Утро было мучительным. Привыкшие за ночь к темноте глаза казались сухими, и первые же лучи солнца резко ударили по ним, заставив старика зажмуриться и потрясти головой. Его огорчало, что он не может видеть моря. Солнце нагревало и без того пересохшую кожу, успевшую буквально за сутки истончится и стать подобием маски, надетой на череп по чьей-то глупой шутке. К полудню Халид Исра не выдержал, открыл глаза и превозмогая боль стал смотреть на море. Он терпел сколько мог, несмотря на то, что веки сами пытались закрыться, спасая глаза от палящего солнечного света. Старый мастер корабельных дел хотел видеть море и никто во всём мире не мог помешать ему.
Когда он очнулся, солнце светило уже не так сильно. Видимо от боли старик провалился в забытьё. Наверное оно и к лучшему – подумал он. Почему-то Халид Исра очень захотел очутиться на площади Полковника Руиса. Захотелось побродить по Королевской улице… Обычно он не любил эти шумные, наполненные людьми места, но сейчас его непреодолимо тянуло к ним.Хотелось посмотреть на расписные фасады зданий, на цветущие растения, на яркие блики солнца в каплях росы…
Голод становился всё сильнее,а пересохшие губы не давали покоя. В голову старому арабу приходили самые разные мысли. Одной из них была неприятная идея взять стамеску со стоящего у кровати верстака и вскрыть себе вены. Хотя Халид Исра был уверен, что у него не хватит на это сил, идея словно птица о стекло тонкой пульсирующей венкой билась у него в голове, не желая покидать. В какой-то момент старик не выдержал. Напрягшись,он сумел немного приподнять руку над кроватью и практически уронил её настоящий рядом верстак. Нащупав стамеску, он обрадовался, попытался перенести её на кровать, но рука, с трудом державшая на весу свой собственный вес не справилась с дополнительным грузом, звонко уронив инструмент на пол и безвольно повиснув. От напряжения корабел часто дышал. Поднять стамеску не было никакой возможности… даже если он каким-то чудом сумеет повернуться, то скорее всего он просто упадет на пол и будет лежать там лицом вниз. Звон от упавшей стамески гудел в ушах как пчелиный рой. Вдруг откуда-то раздался скрип…
Сосредоточив внимание насколько позволяли его ослабшие с годами органы чувств, Халид Исра прислушался. Вроде бы скрип доносился снизу. Но что это могло быть? Словно ступеньки прогибались под чьим-то весом. Внезапно старца поразила идея вызвавшая одновременно ужас и приступ смеха. Ему показалось, что это может быть вор. Сначала он испугался,что грабитель убьёт его, а затем рассмеялся – ведь то же самое несколько минут назад он пытался проделать самостоятельно. Веселье сменил страх, что его не найдут. Ведь помимо грабителя это мог быть кто-то из родственников, зашедших проведать его без предупреждения…. Хотя кого он обманывает? У всех свои дела и никто не будет навещать старого деда просто так. Страх сменился любопытством и Халид Исра стал ждать гостя.
Скрип ступенек стал громче. Гость явно настороженно поднимался по лестнице. Старый араб в нетерпении замер. Дверь в комнату тихонько отворилась. На пороге застыл испуганный мальчишка из верфи,где работал Халид Исра. Он застыл на пороге, переступил с ноги на ногу, после чего, стесняясь, тихо позвал старого араба. Корабельных дел мастер смог лишь что-то простонать в ответ. Мальчишка сделал несколько шагов вперёд, затем глаза его расширились, словно вместив в себя весь ужас, который должен был бы пережить любой человек на месте Халида Исры, он попятился, затем быстро выбежал из комнаты. Еще с полчаса старик смотрел на открытую дверь. Взгляду мешала фигурка караканна. Еще не до конца оформленная, она походила на замершее в куске дерева движение, кое-где под деревянной кожей уже бугрились могучие мускулы зверя. Начинал показываться великолепный рог, способный пробивать кирпичные стены… Настоящий воин пустыни, великолепный и грациозный, пока что он был лишь неотёсанным куском дерева. Неподвижным, безжизненным… Халид Исра усмехнулся. А ведь забавно, что столь могучий зверь, равного которому сложно было найти по преданиям гиб от когтей птицы Рух, возносившей его до небес и швырявшей на землю… Сильнейшее существо из-за своей мощи не могло самостоятельно оторваться от земли и даже прыгало с трудом, а впервые оказавшись над землёй встречало не только красоту окружающего мира, доступную ишь птицам, но и верную гибель…
Мальчишка вернулся приведя с собой докторов. Они на носилках перенесли парализованного в госпиталь.Следующие две недели ему делали специальный массаж, что-то кололи и поили такой гадостью, что порою Халид Исра думал, что лучше уж голодать… Но тем не менее,лечение помогало. Постепенно тело обретало чувствительность и подвижность. Хотя до прежнего ему было далеко, но старый араб начал потихоньку двигаться, а через месяц уже мог ходить, опираясь всем весом на деревянную трость. Он предпочёл нио чем не сообщать своим родственникам, чтобы лишний раз не беспокоить их. Хотя на самом деле, он больше хотел, чтобы не беспокоили его самого. Доктора прописали ему делать физические упражнения, и, когда он окреп достаточно, чтобы передвигаться самостоятельно, практически не опираясь на трость, его отпустили домой. В тот же день он пошёл на Королевскую улицу, вышел к площади Полковника Руиса и простоял там добрых два часа, обтекаемый людьми, временем, городом,словно древняя статуя. Он вдыхал аромат города, ставшего ему побратимом, и ему казалось, будто он слышит дыхание города, и дышат они в унисон. Затем Халид Исра пошёл к пляжу. Не снимая одежды, он вошёл в море. Словно лохмотья на пугале, на нём повисли старые штаны и рубашка. Он шёл в море до тех пор, пока вода не дошла ему до шеи. Там он остановился, расправил руки, словно птица,расправляющая крылья, закинул голову к вечернему солнцу, и закрыл глаза. Он чувствовал, как движется вода вокруг него, как поддерживает и не даёт упасть.Он чувствовал, как откликаются на каждое его движение волны, как ласково касается смуглой морщинистой кожи вода… И, хотя он стоял на месте, ему казалось, что он летит… Он был в том самом недосягаемом море, которое привык видеть из небольшого окна на третьем этаже своего опустевшего дома. На губах старика играла радостная улыбка, и на глазах выступали капли слёз, солёных, как омывающее его море…