Спасатели, часть 1

Ольга Не
    «Эволюция это была или революция? Трудно сказать точно. Если эволюция – откуда такие изменения за какие-то 200 лет? Если революция – почему 200 лет, а не 10, как это было с мобильной связью и интернетом? Впрочем, как бы то ни было, начиналось практически незаметно, по-эволюционному.
    Ещё в 50-х годах 20 века физик Фейнман указал на возможность построения любого объекта из отдельных атомов, но этого никто не заметил. Все решили, что это лишь игра гениального ума. Общественность тогда волновали возможность ядерного нападения и управляемый термояд. Время шло, развивалась техника, наращивались вычислительные мощности, и увеличивалась плотность элементов на кристалле, пока конец этому процессу не положили пределы, обусловленные законами физики…»,- Умнов оглядел свою юную аудиторию: внимательно ли слушают? Слушали затаив дыхание, видно комиссия по отбору кадров и впрямь работала хорошо.
    «Достигнув этих пределов, учёные подошли к работе с веществом на уровне атомов. Появились нанотехнологии, углубляться в суть которых вы будете на соответствующих лекциях, я как историк отмечу лишь, что они в корне и навсегда изменили нашу жизнь. В старину были детские сказки, где рассказывалось о вещах, которые сбежали от людей, не любивших мыться и поддерживать чистоту. Вещам не нравилось быть грязными. А во «взрослой» литературе были популярны сюжеты о том, что кража или потеря чего-либо ломали судьбу людей и даже приводили к смерти. А, что общего с детской сказкой? Хороший вопрос! Общее – то, что в наши с вами времена читатели (если бы они существовали, кто сейчас читает, тем более, древние книги?)…»
 – «Чита-ать?»,- послышался из угла возмущённый ломкий басок, - «Зачем? лучше в 8D- сценарии по коннектору…».
    Умнов строго взглянул на говорившего: тот рассуждал (что в колледже 1 категории не только дозволялось, но поощрялось) правильно: конечно, туннельная передача данных эффективнее, но прерывать старшего по званию запрещено всем, кроме тех, кто входит в золотую элиту.
    «Читатели, если бы они существовали», - продолжил Умнов,- «просто не восприняли бы эти сюжеты. Вещи ведь не могут пачкаться! К ним грязь не пристаёт, и на хозяйку жаловаться незачем! Убивать из-за кошелька с деньгами? А что с ними делать? Ведь у каждого есть контролируемый личный счёт в распределённой базе, все расчёты делаются автоматически. Никакая вещь пропасть не может: расстегнулся например, замочек ожерелья – на чип владелицы сразу сигнал, а если вдруг не заметила, или не сработало (вероятность чего практически нулевая), то, правильно! Взял из личной базы код, позвонил, и – готовы координаты с привязкой к местности! Кражи бессмысленны: вещи самоидентифицируются, незаконный владелец не может ими пользоваться. Так что, как видите, прогресс в науке и технологиях неизбежно приводит к изменениям в сознании и нравственности человека, никого теперь не волнуют былые дуэли и страдания. Коррупция и войны, от которых человечество гибло 200 лет назад, позади. Жизнь стала совсем иной».
    Умнов помолчал, отдыхая, и оглядел аудиторию, поймав себя на мысли о том, какой жуткий анахронизм эта лекция с отключёнными интерактивным голографом и коммуникаторами. И даже системой наблюдения! Включены только личные чипы, и то в ограниченном режиме. Кому-то зачем-то понадобилось исследовать активность мозга учащихся при использовании древних методов обучения. «Бедняги,- подумал Умнов, - когда это лекции конспектировали! Где только карандаши и бумагу добыли?!»
    Впрочем, ещё кое-что мешало полностью сосредоточиться: смутное ощущение, что что-то не так. Присмотревшись к слушателям в поисках источника беспокойства, он заметил группу, от которой словно исходило некое невидимое излучение. У окна сидела тоненькая светловолосая девушка, почти девочка, цвет больших, слегка восточного разреза, глаз её напоминал морскую воду в пасмурный день. В древности его, кажется, называли славянским. Золотистые волнистые волосы словно создавали сияние вокруг головы, как же оно называлось в старину? Девочка была вроде бы вся внимание, но при этом всё время искоса поглядывала на своего соседа, высокого и темноглазого, а сейчас она смотрела словно сквозь него. Идеальной формы брови, немного темнее волос, сошлись на переносице, губы были сжаты, словно она силилась что-то вспомнить или напряжённо думала о чём-то. Её сосед, впрочем, не замечал этого взгляда, сосредоточенно чиркая по бумаге карандашом. Умнов вдруг кожей ощутил напряжение, с которым за всем этим следил сидевший сзади них кудрявый зеленоглазый шатен, неправильные черты лица которого странным образом вызывали к нему симпатию. Он тоже словно вспоминал что-то, шевеля толстыми губами. На кого же он так похож?…
    Умнов ещё успел подумать о том, сколько нарушений сразу, и это в благополучнейшей группе! Посторонние мысли на лекции – это мелочь, а вот явные предпочтения потенциальных партнёров! Несмотря на БАДы, подавляющие эмоции пубертатного периода! Надо немедленно сообщить куратору. Хотя жалко ребят: по всем предметам у этих троих – самые лучшие характеристики. Впрочем, вряд ли их отчислят: немного сейчас подростков с таким интеллектом. Да и эмоции у студентов колледжей 1 категории корректируют мягко, только на уровне сознания. Жёсткие методы (Умнов внутренне содрогнулся) – для тех, кто не прошёл отбор сюда.
    «Итак, внедрение нанотехнологий», - лекция потекла своим чередом, - «привело к встраиванию буквально во все окружающие человека предметы средств, названных совестью, улучшающих качество жизни, предотвращающих преступления, предохраняющих, вместе с видеонаблюдением, от неправильных поступков. Так что теперь у нас», - Умнов усмехнулся, - «все вещи со встроенной совестью. Без неё, без централизованной системы полного контроля общества мы вернёмся к ужасам начала 21 века, едва не уничтожившим человечество. Однако, несмотря на то, что себестоимость отдельного элемента совести мала, из-за массовости производства на неё расходуется слишком много ресурсов и энергии, которых давно уже не хватает. Поэтому на планете и было введено ограничение рождаемости. Эти два фактора обусловили некоторое замедление («Не замедление, а полный застой»,- уточнил он про себя) развития науки и техники и невозможность в ближайшем будущем выхода в Космос, надеюсь, вам понятно, почему. Дефицит ресурсов на Земле набирает силу, но лучшие умы планеты ищут выход из создавшегося тупика, и это придаёт нам оптимизм. Кстати, большие надежды возлагаются на вас…», - Умнов сделал выразительную паузу, попытавшись всем своим видом изобразить уверенность в будущем, но сам он не питал иллюзий: он хорошо знал математику («Спец высшего класса должен знать всё!», – утверждал его научный руководитель), и график экспоненциальной зависимости (а именно так росли потребности) был ему знаком.
    «Мы отказались от старой жизни, её безумных страстей, всепоглощающих чувств, войн и революций в пользу полной рационализации бытия, поэтому произведения древней литературы, как ни жаль авторов, устарели. Никому не нужные, они теперь забыты»,- он умолк, и в тишине...
    «Я Вас любил, Любовь ещё быть может В душе моей угасла не совсем»,- голос вскочившего со своего места зеленоглазого паренька слегка дрожал, но глаза горели, и Умнов сразу вспомнил (спец высшего класса всё-таки!), на кого юноша так похож.
    «Что это?» - тупо спросил сам себя Умнов. Вопрос относился не к стихам: откуда воспитанный под неусыпным оком кураторов мальчик мог их знать? И вообще, любовь - специальная тема исторической психологии для ограниченного контингента, он не может, не должен понимать, что это такое! Да и зачем ему? Однако налицо неконтролируемое поведение, посторонние эмоции, получение информации из неизвестного источника. Куратору и наблюдательной комиссии предстоит разобраться. «И почему именно на моей лекции?»,- Умнов представил себя в роли свидетеля. В следующую секунду он понял, что стихи о любви - это ещё цветочки. Та самая светловолосая девочка, встав с места, покраснев (недоработка социопсихолога, надо сказать куратору! – машинально отметил Умнов) и, глядя прямо в глаза лектору, произнесла: «Зачем встроенная совесть?». «Как зачем?», - эхом отозвался тот, с ужасом начиная догадываться, что происходит.
    Пытаясь взять себя в руки и придать голосу твёрдость, Умнов, подойдя к ней ближе, произнёс: «Я это только что объяснял, разве Вы не слушали? Не поняли, что это избавляет от многих проблем?». Тишина в аудитории стала такой, какая бывает перед ураганом, ведь это была угроза из угроз: невнимательность и невозможность усвоить информацию с первого раза – прямой путь к отчислению со снижением категории, а там и до деструкции личности недалеко. Но девочка, продолжая смотреть на лектора с сожалением, как на ребёнка, не понимающего очевидных вещей, терпеливо пояснила: «Это порождает другие проблемы, Вы нам о них говорили. Нет смысла встраивать так называемую «совесть» в предметы: они же сами по себе не могут ни убивать, ни воровать. Вещей намного больше, чем людей». «И … что?»,- Умнов окончательно растерялся. Девочка, посмотрев на него уже с тоской, ответила: «Так ведь лучше встроить её в человека, на уровне сознания, и он не будет ни воровать, ни убивать». «И никакого контроля не надо», - продолжала девочка (Умнов задохнулся: ещё и сомнения в основах общественного устройства – вообще кошмар!), - «и ресурсы будут целы, и в Космос полетим». Она улыбнулась, словно хотела сказать: «Видите, как просто!», но опять сдвинула свои прелестные бровки и, прикрыв глаза, проговорила: «Человек человеку друг, товарищ и брат, зачем красть у друга?». Потрясённый Умнов смотрел на неё во все глаза и словно со стороны видел себя, стоящего столбом, девочку с сиянием вокруг головы (теперь он вспомнил, это называется «нимб»), любителя поэзии, застывшего в восхищении. Из ступора Умнова вывел голос соседа девочки, глядевшего на него с иронией: «Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась ты…», и онемевший Умнов увидел, что на его листке вместо конспекта – портрет возмутительницы спокойствия. Слушатели вдруг задвигались, зашумели восхищённо-удивлённо: «Вот это да! Здорово! И всё?!». Ни одного равнодушного лица!
«Прекратите!», - заорал, несмотря на строгий запрет подавлять психику студентов, Умнов, но в следующую микросекунду осознал, что орёт про себя, а вслух мямлит: «Это уже было… Ничего не получилось. Природа человека… его низменные…». «Нет!», - спокойно прервал сосед девочки, - «Человек – это звучит гордо! Просто надо стать человеком!». И улыбнулся её улыбкой.
    Бунт? Непохоже. Неужели…? Кто проглядел детей с развитой генетической памятью? Может, есть корреляция с интеллектом? Что её растормозило? Древний метод обучения? Нет, скорее это следствие многих, внешне незначительных, факторов в совокупности…(о, мудрый старина Лем! – Умнов книги и его, и Ефремова знал не понаслышке, несмотря на запрет: спец высшего класса всё-таки, за спиной 10 поколений инженеров!). Мысли неслись, обгоняя друг друга, как камни при обвале. - Срочно сообщить в наблюдательную комиссию, иначе ему несдобровать! Но тогда их ждёт… Впрочем, не только их: конец цивилизации уже брезжит! Но сокрытие факта… Должностное преступление… Наблюдение отключено, ограниченный режим чипов не должен показать… Совесть не велит промолчать? – Он вспомнил прямые взгляды студентов. - Уже встроили?- время словно замедлилось, он успевал даже поиронизировать – Нарушение обязанностей… К чёрту! Из-за этих обязанностей мир уже одной ногой… Так чего, собственно, бояться? А вдруг они – спасатели? И это – шанс для всех? И пульсом стучал в висках извечный вопрос: «Что делать?»