Поводырь. Глава третья

 
    С автобуса, который довез ее из деревни до станции метро «Южная», Елизавета Дмитриевна отправилась на рынок. В Кирюшкине, в собственных теплицах, зелень только-только поднималась, а уж до остального урожая было палкой не докинуть.
    Как обычно, в первые часы пребывания в городе Елизавета Дмитриевна всему радовалась – и многолюдью на улицах, и быстролетным поездам метро, и даже особенному запаху, настоянному на бензине, пыли и зелени разгулявшейся весны. Этой радости хватит дня на два-три, а потом снова потянет в ставшую привычной тишину деревни, в покой неторопливых и размеренных  дачных будней.
    Она нагрузила сумки продуктами, деловито прикидывая, хватит ли купленного для хорошего ужина на шестерых: Алевтина, племянница, ждала вечером гостей.
    Прежде всего, конечно, она выпьет чаю. Потом душ, потом – одновременно – кашеварить и убираться в квартире. Предстоящие хлопоты были приятны, как все, что делаешь для любимых людей. Однако времени оставалось маловато. А тут, как нарочно, перед самым носом оба лифта двинулись вверх.  Елизавета Дмитриевна пошла к лестнице.
    Навстречу ей кто-то сбегал, такой же нетерпеливый. Она чуть сдвинулась к стене, давая проход спускающемуся парню. Пол-лица скрыто огромным козырьком кепки – ну вот разве с таким удобно, скажите, пожалуйста? Красиво изогнутые губы – их только и разглядишь – насвистывали веселый мотивчик.
     Неторопливо поднимаясь дальше, Елизавета Дмитриевна подумала, что скоро забудет лица и тех немногочисленных соседей, которых знала. Дом – муравейник, и мы здесь букашки безликие…
     Едва переступив свой порог, она поняла, что тратить время на уборку не придется. Все сияло чистотой, и сквозь промытые стекла окон квартиру заливало солнце. Ах, Тина, девочка дорогая! Наверняка полночи все мыла-драила, чтоб не обременять тетку лишними хлопотами. Тоненько заныло сердце. Елизавета Дмитриевна нашла глазами портрет мужа на книжной полке, улыбнулась ему:
     – А ты беспокоился: как я одна буду. Детей не нажили, и ты поторопился… Теперь видишь, знаешь:  мы одной семьей с Катей. Будь покоен, родной!
   В этой квартире они прожили вдвоем десять лет, и хотя многое в ней изменилось с тех пор, как не стало мужа, тонкий теплый запах прошлого не выветрился, не умер. Тина хранит его, как хранят в старой книге засохший цветок…
   Взгляд на часы заставил Елизавету Дмитриевну вынырнуть из ностальгического настроения. Пожалуй, испечет она пироги для гостей Тины. Девочка будет очень довольна.
    Елизавета Дмитриевна уже ставила противень в нагретую плиту, когда тихое мурлыканье телевизора заглушил страшный крик. Кажется, детский?
    Она выскочила из квартиры. Крик перешел в непрерывный визг, пробивал стены и дверь соседей Коробковых. Елизавета Дмитриевна протянула руку к звонку, но дверь сама распахнулась, и на руки Елизаветы Дмитриевны буквально вывалился мальчик, Ваня. Белое искаженное лицо, безумные глаза и крик… Елизавета Дмитриевна, наверное, не удержала бы паренька – он был крепким, довольно высоким, он рвался к лестнице, прочь от того, что его так потрясло. Появились еще соседи, крепкие руки взяли мальчика в кольцо, низко загудел мужской голос, успокаивая, удерживая Ваню, а Елизавета Дмитриевна метнулась в квартиру Коробковых.
    В инвалидном кресле сидел, чуть склонившись на бок и откинув голову, седенький дед Вани.
Елизавета Дмитриевна сделала еще несколько шагов и остановилась.
   Дед был мертв.
  – Что там? Что? – за ее спиной вскрикнули, заохали, запричитали. – Где же Наталья Сергеевна?  Кто знает ее мобильный?
    Мобильного хозяйки никто не знал, а спрашивать теперь у Вани было бесполезно.
    Наталья Сергеевна появилась вместе со «скорой». Пока бригада медиков хлопотала возле Вани и его матери, прибыли и милицейские чины. Один из них предложил Елизавете Дмитриевне поговорить в ее квартире. Только теперь, открыв свою дверь, Елизавета Дмитриевна вспомнила про пироги в духовке. Чад стоял на всю кухню – обуглились пироги…
    Ответив на незамысловатые вопросы оперативника, она осталась одна. Долго сидела у открытого настежь окна, сжав на коленях руки. Потом позвонила Алевтине – ей решать, отменять вечеринку с гостями или нет.
    Тина сказала: « Какие теперь гости, тетя Лиза! Я сейчас всех обзвоню и приеду домой, не делайте ничего, полежите».
    Приехала Тина через час – все это время Елизавета Дмитриевна так и сидела возле окна. Чад давно выветрился, в квартире стало холодно.
    – Ну что вы так реагируете, тетя Лиза! – с беспокойством укорила Тина. – У вас же давление подскочит, ну что вы!
    – Не подскочит, – равнодушно проговорила тетка. – Это было так страшно, Тина, что просто все внутри замерзло…
    Они пили чай, Алевтина старалась отвлечь тетю Лизу от происшедшего, растормошить, но та и вправду как будто заледенела. Потом вдруг засобиралась:
  – Может, я с последним автобусом уеду в деревню?
   Тина замахала руками:
  – Как же я вас отпущу? Ни за что. Завтра с утра отвезу на машине.
   Уснуть Елизавета Дмитриевна не смогла, чуткая Тина подремала до пяти утра и повезла тетку в Кирюшкино.
    Катерина Дмитриевна в такую рань сестру не ждала и очень испугалась, сообразив, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Но Лиза рассказывать не торопилась. Напоив Тину чаем, сестры отправили ее назад, в город.
   – Рассказывай, – настороженно попросила Катя, едва дочкина «Хонда» скрылась из глаз.
Она не знала Коробковых, просто сталкивалась с ними несколько раз, когда бывала в Лизиной, а теперь Алевтининой квартире. Но от тихого, без охов и ахов, рассказа сестры у нее по щекам пошли мурашки.
    А Лиза вдруг подняла глаза:
   – Кать! А ведь я, может быть, видела убийцу.
   – Ну что ты, Лиза! Где ты могла его видеть!
   – А на лестнице. Я пешком решила подняться, чтоб лифта не ждать, а он как раз спускался. Кепка такая, как ее – бейсболка, вот, лицо закрывает, одни губы и подбородок – так чисто-чисто выбрит… Пожалуй, не совсем уж молодой парень, лет тридцать пять…
   – Ты милиционерам-то сказала?
  Лиза увела взгляд в сторону, покачала головой.
  – Забыла? Или… забоялась?
  Лиза снова  отрицательно качнула головой.
  – Мне показалось… Знаешь что показалось? Только не кричи, что я слепая старая дурочка…
  – Ты его узнала? – брови Кати взметнулись под короткую крашеную челку. – Да не молчи ты, Лизка! Всю душу вымотала, просто сказать не можешь!
  – Могу, могу… Только страшно, Кать. Мне показалось, – сестра снизила голос до шепота, будто кто-то мог их подслушать в пустом доме, – это сын нашей соседки, Горячевой. У которой мы яички да творог берем!
   – Ну и сказанула! – рассмеялась с облегчением Екатерина Дмитриевна. – А я то уж думала, и вправду какой босяк знакомый.
    Она захлопотала, намереваясь кормить сестру завтраком и снова пить с ней чай. Елизавета Дмитриевна молча наблюдала за ней. Виноватая полуулыбка скользнула по губам.
  – Послушай, Катя. Сын соседки занимается с Ваней Коробковым английским языком. Домой к ним ходит.
   – Ну перестань, Лиза. Я знаю, что он очень образован, не в пример многим нынче деткам очень заботится о матери, да и вообще…
   – Что?
   – Ты ж сама говоришь, что лица толком не видела! А представь, расскажешь в милиции, возведешь такую страшную напраслину на человека!
   – Вот я и хочу сказать тебе: никому об этом не рассказывай, если что… потому что я не на сто процентов уверена.
    Екатерина Дмитриевна повернулась к сестре, пристально вглядываясь в ее изменившееся, потемневшее  лицо. Может быть, у Лизы нервный стресс так проявляется? Надо ей успокоительное подавать. И детей на выходные зазвать, чтоб много суеты, разговоров, забот. Это обязательно отвлечет, поможет…