/Моей Принцессе./
Раскатистое эхо шагов гулко отдавалось от стен руин. Темное, мрачное помещение дохнуло в лицо парня сыростью; изъеденные временем деревянные балки угрожающе нависали над головой, источенные любопытными жуками двери грозили рассыпаться при малейшем прикосновении. Темнота раздражала, не давая рассмотреть все изменения, случившиеся с тех пор, как Шут в последний раз видел поместье.
Прошло уже много лет. Блондин так и остался собой, не изменившись со дня своей смерти. Зданию повезло гораздо меньше.
Во время переворота поместье подверглось многочисленным грабежам. Все мало-мальски ценные вещи были вынесены, вывезены или по крайней мере испорчены. Перевернутое вверх дном нутро здания казалось странно притягательным, той особенной красотой, которая присуща разрушениям. Казалось, в воздухе витал аромат сухого разложения, точно давно мертвое здание было трупом.
Шут откинул светлые волосы со лба и бессознательно облизнул пересохшие губы. Глаза уже привыкли к темноте, и можно было разглядеть партеры из паутины, абстрактные полотна трещин на стенах, выщербленный камень пола. Все это казалось мазками на огромной картинке упадка, заботливо скомпонованными и прорисованными. Шут, постояв некоторое время, направился в бальный зал. На второй этаж подняться у него не хватило духу.
Бальный зал представлял собой классическое большое помещение, убранное в былые времена мрамором и хрусталем. Осколки разбитых вдребезги люстр и канделябров тоскливо мерцали, лишенные возможности отбрасывать блики. Зола из каминов, смешанная с пылью, покрывала некогда прекрасный узорчатый пол темным слоем праха. Будто кто-то скорбел.
Эхо здесь было еще более явственным. Несколько шагов, и среди облачков взметнувшейся пыли послышалась своеобразная мелодия. Отражаясь от стен, отталкиваясь от полузеркальных осколков и окружая Шута, начавшего этот концерт, звуки стали крепнуть, и оркестр гремел все увереннее.
Не желая заканчивать бал, которого изголодавшийся по музыке и кружащимся парам зал ждал так давно, Шут стал кружиться по комнате, добавляя звяканье осколков к шорохам и стуку.
Танцуя свой давно забытый, горький шутовской танец, блондин вспомнил, как один-единственный раз точно так же кружился с Принцессой.
…Свет. Яркий свет огромных люстр, когда свечей так много, что жар стоит просто непереносимый. Громкая, кружащая голову музыка, больно бьющая по ушам. Шуршащие по полу подолы платьев, одинаковые фраки. И Принцесса, обреченно ведущая с кем-то так называемую светскую беседу.
Желание вызволить милую госпожу из лап обязательств.
Танец.
Шут выделялся среди напоминающих пингвинов в своей однотипности кавалеров, на нем была рубаха и панталоны, так абсурдно выглядевшие на балу. И непременно клоунский колпак с бубенцами.
Он бесцеремонно подхватил Принцессу под руку и увел в самый центр зала. Она сначала недовольно хмурилась – желания танцевать не было, как и обычно. А потом, когда закружилась с Шутом в ни на что не похожем танце, вызывая недоуменные взгляды, улыбнулась. С каждым аккордом улыбка становилась все шире, и наконец – переросла в счастливый, ничем не скованный смех.
И все расступались, давая дорогу Принцессе и Шуту…
Эхо шагов затихло еще не скоро. Потревоженные руины поместья играли реквием по разграбленной любви, провожая в ужасе сбежавшего Шута.