Моя сиамская кошка Муля… Мы жили с ней душа в душу долгие пятнадцать лет, и за это время она дважды жестоко искусала меня. Подобрала я ее около помойки – классический, как говорится, случай. Грязно-белый котенок, сразу мне в глаза бросились ее необычные, бледно-голубые глаза, иначе не скажешь. Когда я к ней протянула руку, чтобы погладить, она по этой руке мигом скользнула мне на плечо и громко замурлыкала – прямо в ухо. Это и решило ее судьбу: я принесла ее домой. Это был 1992 год. В моей жизни ничего тогда не осталось, кроме стен квартиры – у меня умерла мать, я рассталась с мужчиной, которого любила шесть лет, и с которым давно надо было расстаться, но все равно это было больно. И я потеряла работу старшего научного сотрудника (остепененного) в одном из вузов. Объездила почти всю страну, внедряла улучшенные технологии химического меднения порошков. Работали по договорам с предприятиями, а новых договоров даже и не предвиделось… И когда финансирование полностью прекратилось, моя научная карьера была завершена.
Кроме этого, в нашем подъезде случилась авария: с чердака в подъезд долго хлестала горячая вода, мы собирали ее тряпками. Остатки воды просочились до самого низа, вся побелка с моих потолков благополучно очутилась на полу, а старые обои потемнели и кое-где отстали от стен… Да еще все сразу как-то оказалось прокуренным, потолки были страшные, желто-грязные, с пятнами от отставшей побелки. Курила я тогда много, бросила курить только через восемь лет. Действительно, кроме этих самых стен, ничего и не осталось! Ремонт я сделала лишь годы спустя. И вот в это хрущевское хайло (так бы моя покойная мать выразилась) вошла моей госпожой и повелительницей прекрасная сиамская кошка.
Назвала я ее Мулей по моему школьному прозвищу – глаза у меня светло-зеленые, как крыжовник, и чуть раскосые, поэтому до восьмого класса меня, к моему негодованию, звали Мулей, а когда я перешла в другую школу, стали звать Кисей, что тоже меня не радовало.
…Жизнь сразу же приобрела смысл, как только я ее посадила на диван. Тут же побежала в магазин и помню, купила ей консервы из курицы с рисом. Боялась – будет ли есть? Еще как ела! У меня даже слезы на глазах появились. Когда я ее погладила, она всей своей кошачьей душой отозвалась на ласку – выгибалась, терлась мордочкой о ладонь, а мурлыкала просто оглушающе! У меня впервые за это время возникло отчетливое чувство, что все будет хорошо. Это великий дар Творца – независимо от обстоятельств, ощущать время от времени себя счастливым. Ничего тогда не страшно!
Пособия по безработице мне хватало только на еду – мне и кошке. О том, чтобы себя порадовать какой-либо покупкой, не было и речи. Об этом времени прекрасно написала гениальная Петрушевская в повести «Время ночь», но у меня до такого все же, слава богу, не доходило, просто не было внука, которого надо было кормить, была только кошка. И мы с ней начали жить вместе.
Постепенно она становилась все красивей – на ее мордочке под усами появилось множество маленьких темных пятнышек, как бы веснушек, расположенных совершенно симметрично, темно-розовый носик окаймился еще более темной полоской, усы стали длинными, у глаз проявились полоски светлой шерсти, а сами глаза стали темно-голубыми. На пушистых скулках тоже появились темные полоски, на лобике – темная буква «М». Общий фон мордочки был серый, ушки и хвост – почти черными, носик – рыжим, вытянутое, изящное туловище было серебристо-серого цвета. Одна моя приятельница называла ее «Серебряная королева».
Муля была просто великолепна. Любое ее малейшее движение было исполнено грации. Когда она просто «возлежала» на диване или вылизывала себя длинным розовым язычком, я не выдерживала такой ослепительной красоты и садилась рядом – побыстрей приласкать ее. Как сказала Джорджиана С. Гейтс: «Предназначение кошки в том, чтобы сидеть и восхищать». Так, вот, моя Муля была именно такой кошкой. Мы спали с ней вместе, мы ели с ней в одно и то же время.
Несколько раз я бегала с ней в ветлечебницу. Заметила однажды, что она вставляет лапку в ухо и трясет мордочкой. Посмотрела ей в ушки – и ужаснулась: в глубине они были сплошь черными. Засунула ее в большую сумку (она там билась и орала всю дорогу) и побежала в больницу. Молодая девушка сказала, что это ушной клещ и выписала рецепт, нужно было два раза в день чистить ей ушки и закапывать лекарство. Я попросила:
- Почистите ей ушки, первый раз ведь надо долго чистить, она мне не дастся.
Врач ответила, что сделает это только под общим наркозом, иначе кошка всю ее исцарапает. Я согласилась, и Муле сделали укол. Уснувшую, ее положили на операционный стол, глаза кошки были широко раскрыты. Врач ватными палочками, смоченными фурацилином, прочищала ей ушки, и горка темной использованной ваты все росла. Подошел еще один ветеринар и неодобрительно сказал:
- Женщина, как вы могли так инифицировать кошку?
Я сказала, что нашла ее на помойке. Вот тогда он и произнес название ее достаточно редкой породы «сиамская сил табби-пойнт» и сказал, что если я захочу иметь котят, то у него есть кот Персик такой же породы, и у нас будут прекрасные котята…
Я принесла вычищенную, но все еще спящую Мулю домой, выложила ее из сумки на диван, на подстилочку и села в кресло – посмотреть новости. И Муля, еще полуспящая, поползла ко мне. Она свалилась с дивана, но это ее не остановило – где шатаясь, а где ползком, она целеустремленно двигалась к моему креслу. Около меня она замяукала, так и хочется сказать, нечеловеческим голосом. Действительно, нечеловеческим! Я взяла ее на руки, и кошка пролежала на них с двенадцати дня до двенадцати ночи – пока полностью не отошел наркоз. Я ее снимала и клала на пол, только когда отходила поесть или еще куда-нибудь, причем Муля сразу же начинала судорожное движение по направлению к моему креслу.
Потом три недели я закапывала ей противное вонючее лекарство: схвачу, завалю набок, закапаю, она в возмущении сразу убежит. Когда кошка немного забывала об экзекуции и теряла бдительность – я хватала ее вновь и закапывала лекарство уже в другое ухо. И сама намучилась, и ее измучила, но ушки вылечила, слава богу.
С утра в кухне она запрыгивала на стул, поднималась на задние лапки, вытягивая вверх передние – просилась «на ручки», громко и хрипло мяукая. Длинный темный хвост ее, поднятый вверх, при этом быстро вибрировал. Мяукать нежно и мелодично она не умела. Я брала ее на руки, она сначала, мурлыкая, долго тыкалась носиком мне в шею, а потом далеко свешивалась за мою спину, как воротник из чернобурки. Я ходила с ней по квартире, держа ее задние лапки в руке, потом опускала на пол. Если Муля считала, что мы мало погуляли, она больно кусала меня за ступню, хрипло рыча при этом. Приходилось вновь брать ее на руки.
Когда она важно восседала на диване в загадочной позе сфинкса, подогнув передние лапки, не дай бог было повалить ее на бочок! Она с ума сходила от злости, и моим рукам здорово доставалось от ее устрашающих когтей. От игры до распускания когтей у нее вообще был очень маленький зазор, да она и видела игру в том, что царапала меня просто безжалостно. Все мои руки были в царапинах…
А как она любила играть – любой пуговицей, шариком из бумажки, веревочкой! Мне лень было каждый раз поднимать закатившиеся под диван или комод пуговицы, и постепенно все они – целая коробка – оказывалась в укромных местах. Я их доставала, когда мыла полы. В квартире стояли страшный шум и стук – Муля самозабвенно катала пуговицы по полу. Особенно она любила поддать лапкой так, что пуговица пролетала в щель под дверью. Тогда она забегала за дверь с другой стороны и вновь пуляла пуговицей в щель. Так она могла проделывать бесконечно. Когда пуговица закатывалась под диван, Муля подбегала ко мне и громко мяукала, чтобы я достала следующую.
Шарики из бумаги она закатывала в одно и то же место. Однажды, когда я смотрела интересное кино, Муля совсем разрезвилась. Все пуговицы уже закатились, куда только можно, и я быстро катала ей шарики из бумаги, листы которой я положила перед собой на журнальный столик. Муля несколько раз била их лапкой, потом почему-то охладевала к ним, и, хрипло мяукая, просила новый шарик.
- Муля! – сурово сказала я, - вон у тебя сколько шариков на полу валяется, играй ими! Я собрала все шарики и оставила ей один. Тогда Муля легла на пол, вытянулась, и стала, протянув лапку, доставать шарики из щели между мебельной стенкой и стеной, куда она сама их когда-то затолкала. Она просто пыхтела от усилий, честное слово! Я не выдержала, взяла палку и пошарила в щели, при этом извлекла из нее более десятка бумажных шариков. Муля запомнила, куда она их закатила!
Это было примерно через полгода, как она у меня появилась. Муля-игрунья… Я что-то шила под торшером и положила нитку с иголкой на торшерный столик. Кошка, по обыкновению, вертелась рядом. Мгновение – и она схватила нитку со свисающей с нее иголкой, мгновение – и иголка исчезла в ее ротике (не поднимается рука написать – в пасти). Я с криком кинулась к кошке, а она понеслась от меня, куда глаза глядят. Что мне было делать? Я зачем-то кинулась к соседке, старенькой и несгибаемой Анне Тимофеевне. У нее в гостях как раз были две внучки. Я им не могла рассказать, что случилось – молча, много раз, падала на стоящий в комнате диван и тут же поднималась, чтобы вновь упасть.
Аня и внучки недвижно стояли рядом. Наконец, я выкрикнула: «Муля иголку проглотила! Господи, не отнимай у меня эту кошку!» Чем мне могла помочь Анна Тимофеевна?! Только посочувствовала. Я вернулась домой. Муля, как ни в чем не бывало, выбежала мне навстречу. Смотреть на нее я не могла из-за сразу же подступающих слез. Позвонила в ветлечебницу, мне сказали, что когда кошка забеспокоится, нужно срочно сделать рентген, а потом операцию, хорошо, если бы это было днем.
- А если ночью? – спросила я.
-Значит, вам не повезло – ответили мне.
Я, рыдая, позвонила сразу двум своим приятельницам, и они тут же примчались, каждая с бутылкой водки: купить что-либо другое, кроме ядовитой окраски химической ликеров, тогда не было возможности. Я быстро и целеустремленно напилась.
Кормила я кошку из рук, приговаривая и плача:
- Ты всегда будешь со мной, всегда!
Другой день не принес никакой ясности. Я по-прежнему кормила кошку из рук и мучительно ждала – когда же она забеспокоится. Но Муля вела себя, как ни в чем не бывало. Вечером я не выдержала. Собрала все свои золотые вещи: два кольца, серьги, обручальное кольцо, цепочку и полетела в травпункт, который находился недалеко от моего дома. Стоял январь, и на улице было совершенно темно.
В небольшом кабинете сидела пожилая толстая медсестра. Я сбивчиво рассказала ей, что моя кошка проглотила иголку, и попросила сделать ей в травпункте рентген и операцию у меня дома. Высыпала на стол свое золото. Медсестра спросила меня, когда произошел несчастный случай, и, услышав, что вчера днем, раздумчиво сказала мне:
- Вернее всего, там нет никакой иголки, а если она и есть, то она каким-то чудом прошла кишечник. Ждите опорожнения и заберите свое золото!
Я понеслась домой. Долго ласкала кошку и все ждала – когда же совершится важнейший акт?
Решила покормить ее на этот раз из мисочки. И ахнула – в миске валялась та самая иголка, только без нитки! До сих пор ничего не понимаю! Своими ведь глазами видела, как иголка исчезла во рту Мули… Мистика! Возможно, Творец пожалел меня и совершил чудо…
А как она сбрасывала с подоконника цветочные горшки! Лапками двигала их к самому краю, а потом торжествующе смотрела вниз, на месиво из земли, горшка и цветка… пришлось все цветы раздать знакомым. Это были мои любимые фиалки, а было их у меня сортов, наверное, пятнадцать. Я ни разу не рассердилась на нее за все годы, пока мы жили вместе. Разбила она и единственную ценную в моем доме небольшую вазу, матовую, с золотыми просвечивающими листочками.
Договорилась со знакомым ювелиром о продаже, вынула вазу из стенки и поставила на стол… Только ее и видели! Муля, наверное, злорадно хохоча в своей кошачьей душе, тут же сбросила ее на пол. И даже тогда я не рассердилась – сама виновата, сказала только громко:
- Ну, и черт с ней, с этой вазой! Выразилась я, кстати, покрепче…
Кричать на нее, я знала, бесполезно. Как сказал Марк Твен «Из всех Божьих созданий только одно нельзя сделать рабом. И это – кошка. Если бы человека можно было скрестить с кошкой для получения нового вида, это бы улучшило человека и ухудшило бы кошку».
Всегдашним знаком приглашения к игре были мои действия по разборке постели. Муля тут же мгновенно юркала под простыню. Надо было через простыню же кошку слегка потискать, при этом она радостно кусалась и царапалась. Выгнать ее из-под простыни не было никакой возможности – Муля вновь и вновь юркала обратно, пока я, с суровыми и страстными обличениями, не выносила ее в другую комнату. Так она играла все пятнадцать лет, до последних дней.
Другим знаком к игре служило мое укладывание в постель. Тут же она прибегала, и забравшись мне на грудь, начинала, мурлыкая, обнюхивать меня и тыкаться мне в шею и уши. Потом она залезала мне на голову и там довольно долго выпускала свои коготки в кожу головы, причем я стоически терпела боль – ведь так она выражала свою ласку.
Когда, она, наконец, довольно укладывалась на моей груди, я с облегчением говорила: «Слава богу, уложилась, слава богу, повалилась!» Потом я поворачивалась на бок, и Муля устраивалась спать на моем возвышающемся бедре или в ногах. Если Муля спала, когда я ложилась, стоило мне только произнести жалобным голосом: «Никто ко мне, старухе старой, не идет! Видно, никому я не нужна!», как Муля тут же стремительно бежала ко мне, что бы выполнить свой обязательный ритуал. По словам знаменитой французской писательницы Колетт «Общаясь с кошкой, человек всего лишь рискует стать богаче».
Однажды моя подруга, чтобы я более радостно и оптимистично смотрела на мир, подарила мне на мой день рождения громадного, яркого игрушечного клоуна с плутовской ухмылкой, красным носом картошкой и торчащим рыжим хохолком на макушке. Ко всему прочему, при нажатии на живот клоун ужасающе верещал, то есть «смеялся». Услышав впервые этот смех, обычно храбрая Муля позорно струсила – высоко подпрыгивая, убежала в кладовку и долго там отсиживалась. Теперь, если она шкодила (пи-пи не на месте, объеденные цветочные листья, сброшенные с подоконника горшки и т. п.), я ее наказывала – клоуном! Клоун громко «смеялся» под моими сжимающими руками, а я при этом сурово говорила: «Это что такое?! Это что за безобразие? Хорошие, умные кисы так себя не ведут! Не ведут!» Муля стремглав улепетывала в кладовку.
И вот однажды, придя домой, я обнаружила моего клоуна-воспитателя валяющимся на полу – в самом что ни на есть жалком и неприглядном виде! Его желто-зеленая рубашечка была расстегнута и измята, а самое главное – он полностью лишился своего роскошного хохолка: Муля напрочь отгрызла его, совершенно обезволосив своего недруга! Представляю, как она долго сидела в засаде под креслом, потом мгновенно кинулась на клоуна и задала ему ужасающую трепку – мол, я покажу тебе, кто в доме хозяин!
Впоследствии одна моя хорошая знакомая сшила пострадавшему красивый беретик, и он опять важно восседал на диване, но Мулю я с его помощью уже не «воспитывала». Хочется привести здесь слова Мисси Дизи «Некоторые люди говорят, что кошки – это злые, жестокие и пронырливые существа. Да, это правда. Плюс ко всему, они также обладают многими другими хорошими качествами».
Про повышенный аппетит сиамских кошек я неоднократно читала, но так есть, как моя Муля… Также я прочитала в одном из кошачьих руководств, что кошку кормят во второй половине дня, ближе к вечеру, поэтому я утром ее не кормила, а вечером готовила ей особую еду: отваривала средних размеров рыбку, минтая или путассу, удаляла все, даже мелкие, косточки, добавляла раскрошенное яйцо и чуть-чуть картошки – для лучшей работы кишечника. Получалась внушительная мисочка корма. Муля съедала все дочиста, торопясь, как будто еду вот-вот отнимут, хвост ее при этом лежал на полу неподвижной палкой. Потом она, в прямом смысле слова, выползала на ковер в комнате. Там кошка валилась на бок и частенько икала. Часа через три я ее опять кормила.
Однажды я уходила из дома на два дня, очень переживала за Мулю, купила ей большую камбалу и оставила в миске, думая (наивная душа!), что этой еды ей хватит на все два дня. Я занималась своими делами, когда кошка медленно вползла комнату и повалилась на спину. Судороги сотрясали ее тело. Я просто заголосила: «Муля, Муля! Что с тобой?» Потом кинулась к миске. Она съела всю камбалу, а то, что я приняла за судороги, было суперикотой!
Тогда я провела эксперимент. Купила рыбину минтая весом в 800 граммов, отварила и стала давать понемногу кошке. Муля, по-видимому, решила, что попала в чудесный рай. Она съедала порцию и через какое-то время вновь подбегала к мисочке. Ела, ела и ела. К ночи моя кошка весом в два с половиной килограмма расправилась со здоровенной рыбиной! Пи-пи она сделала 8 раз, а на следующий день выложила «отходы производства» в три ряда. Их общая длина составила около 25 сантиметров!
Частенько я ей говорила «Муля! Ты просто притворяешься кошкой, ты не киса вовсе, а крокодил! Кису кормят один раз, ближе к вечеру!» Но Муля не обращала ни малейшего внимания на мои слова… Потом, когда с деньгами у меня стало получше, я покупала ей и дорогой сухой корм, и «Вискас», и «Кити-кэт» в пакетиках, но больше всего она любила рыбку с яйцом.
Я раз в месяц ходила к инспектору по безработице, где расписывалась в том, что работы для меня не найдено и получала жалкое пособие, которого, как я говорила, хватало только на еду. И с поникшей головой я возвращалась домой. И все-таки иногда возникало странное, неизъяснимое, необъяснимое чувство, что все закончится хорошо. Наверное, такое чувство бывает у долго и тяжело, смертельно болеющих людей … странно, но когда все действительно стало налаживаться, я такого чувства уже не испытывала. Но мне кажется, что это чувство я переживала, благодаря Муле.
Единственной положительной стороной в моей безработице было внезапно появившееся свободное время, которого раньше никогда не было – институт, аспирантура, защита кандидатской диссертации, работа, два неудачных замужества… Теперь времени было навалом, хоть отбавляй. Не знаю, почему, но мне захотелось сделать ревизию своей жизни, я бесконечно вспоминала, выписывала и считала: всех, кто меня обидел; всех, кого обидела я; все случаи моего везения; все случаи, когда мне не повезло; вещи, которые я потеряла; все мои контакты с противоположным полом, не только сексуальные. Везде выстраивались устрашающие двухзначные цифры. Было над чем подумать, и я поняла, что во многих моих бедах виновата сама.
Наконец, наступил день, когда я подошла к книжным стихам и тщательно перетряхнула все свои книги. Туда я складывала листочки со стихотворениями, которые писала всю свою сознательную жизнь, никому их не показывая. Набралось их штук пятьдесят. И впервые я засела за свои стихи, правила их, дописывала, писала новые. Помню, за короткий период я написала 28 новых стихотворений. И, будучи безработной, издала первый свой сборник стихов – ротапринтное издание в страшной обложке. Сейчас у меня шесть книг, я член Союза писателей России, но это уже другая история…
Она оказалась очень ревнивой кошкой, чутко и мгновенно реагировала на любое изменение моего голоса. Не любила, когда я долго разговаривала по телефону – бежала ко мне, громко и мурлыкая, тыкалась мне в лицо, наступала на рычаг аппарата, подлезала под руку, в общем, суетилась, как могла, лишь бы я прекратила разговор! Не терпела, когда ко мне приходили гости, и я увлекалась беседой. Она лезла мне прямо в лицо, хрипло и негодующе мяукая. Приходилось держать рядом пульверизатор, из которого я водой брызгала на кошку, чтобы она хоть ненадолго оставила нас в покое. По словам Джона Дингмана, «Кошки – абсолютные индивидуалисты со своей точкой зрения на все, включая людей, которые в их власти»
А уж если я пыталась запеть! Ее негодованию не было предела. Она хрипло и громко орала, упираясь мне в плечи передними лапками, мурлыкая при этом так оглушающее, что ее темно-розовый носик отсыревал, и я вытирала его салфеткой, как ребенку. По моему совершенно изменившемуся голосу Муля предполагала, что произошло что-то страшное с ее хозяйкой и этому надо положить конец – любым способом!
Но на Земле ни одно событие не является полностью отрицательным, кроме наступившей старости, поэтому я извлекла из яростной ненависти Мули к моему пению некоторую выгоду. Теперь я мгновенно находила свою кошку, где бы она ни спряталась. Когда я приходила домой, а Муля не выбегала мне навстречу, я уже не искала ее по всей квартире. Встав на середину комнаты, я громко заводила «Позарастали стежки-дорожки», и мгновенно появлялась моя киса, до этого мирно отсыпающаяся где-то в кладовке, разумеется, на выстиранном, но еще не выглаженном белье!
И вот однажды я не доглядела, и кошка выскользнула на улицу. Меня не было дома около трех часов, и я по-настоящему испугалась. Во всех кошачьих руководствах отмечались такие необыкновенные особенности сиамских кошек, как привязанность только к одному хозяину, повышенный аппетит, исключительные память и сообразительность и чрезвычайное любопытство, которое в погоне за приключениями может заставить кошку потерять обратный путь к дому, если она вдруг оказалась на улице. Учитывая, что дикая нубийская кошка, от которой произошло большинство известных кошачьих пород, была приручена человеком свыше четырех тысяч лет назад, а сиамская кошка живет с человеком только триста лет, тут нечему удивляться.
Холодея в душе, я кинулась на поиски пропавшей кошки. Громко выкрикивая: «Муля! Муля!» я много раз обежала дом и прилегающие к нему улицы. Кошка исчезла. Я возвращалась к квартиру, опять обегала всю округу, опять возвращалась…Так прошло часа полтора. Когда я в очередной раз охрипшим голосом выкликала «Муля!», ко мне подошли две маленьких девочки, и вежливо спросили:
– Тетя, в траве на другой стороне дома не ваша серенькая кошечка гуляет?
Я кинулась туда. Там две пятиэтажки, наша и соседняя, смотрели окнами друг на друга. Подъезды выходили на противоположную сторону, поэтому здесь было тихо. Под окнами росли чахлые кусты сирени, редкие деревья да глухой высоченный бурьян, мирно соседствующий с крапивой. Вдруг вдали у бурьяна мелькнуло что-то серое. Мои добровольные помощницы закричали в один голос:
– Она вон туда, туда побежала!
Я ринулась «туда», а кошка – оттуда! Да она просто издевалась надо мной, как обычно! Я подняла голову кверху и громко крикнула:
- Эй, товарищи, кто на балконах, посмотрите, где тут внизу кошка, и скажите мне, я не могу ее поймать!
Весь народ, который был в доме, радостно выскочил на балконы – еще бы, бесплатное развлечение! Мне, крича, показывали сверху на место, где была кошка. Я бегом устремлялась туда, но Муля была гораздо проворней меня. Она мгновенно оказывалась на противоположной стороне. Бурьян, кстати, я просто перепахала при этой беготне, и от крапивы мне здорово досталось…
Положение казалось безнадежным. Муля в любую минуту могла убежать, куда глаза глядят. И вдруг меня осенило!
Я присела на корточки в невысокой зеленой траве, за которой начинались значительно поредевшие бурьянные джунгли, глубоко вдохнула и оглушительно, во весь голос, запела-заорала:
Позарастали стежки-дорожки,
Где проходили милого ножки,
Позарастали мохом-травою,
Где мы гуляли, милый, с тобою.
Птички-певуньи, вдаль вы летите
И от милого весть принесите:
Где милый бродит, где пропадает,
Бедное сердце плачет-страдает и т. д., и т. д.
Боковым зрением я видела, как на тропинке между домов застывают в полной неподвижности проходившие мимо по своим делам люди, как подтягиваются с месту моего сольного концерта бабуси, мирно сидевшие на лавочке, и значительно переглядываются между собою… но это мне было полностью безразлично. Закончив песню, я начала ее снова! Зарастайте, стежки-дорожки, до победного конца!
И вот верхушки бурьяна слегка зашевелись – распластавшись по траве, вытянувшись в длину почти на метр, ко мне медленно подползала моя Муля! Я стоически, уже в третий раз, продолжала свою арию: главное было – не спугнуть кошку. И вот она все ближе, ближе… Цоп! Я схватила ее в охапку и радостно рванула домой. Слава русской народной песне!
Мы с ней надолго никогда расставались, а если я куда-то уходила, она меня обязательно встречала – вставала на тумбочке на задние лапки, мурлыкала, всячески выражала радость. Расстались мы на десять дней только один раз, когда я попала в больницу. Кормить ее ходила моя подруга, рассказывала, что Муля ни разу не подошла к ней, только шипела. Подруга так и звала ее – «Шипучка».
…В подъезде я крикнула двоюродному брату, который привез меня на машине из больницы: «Звони! Увидимся!» и сразу же услышала дикое мяуканье кошки. Муля просто вцепилась в меня, ее тельце было напряжено, как камень, она одновременно громко мяукала и мурлыкала, тыкаясь в меня носиком и передними лапками. От пережитого стресса у нее не пришла очередная течка, и все ее поведение угрожающе изменилось. Во-первых, она стала стремительно убегать от меня, где бы я ни появлялась. В узком коридоре, убегая, она однажды не рассчитала движений и со всего размаху мордочкой врезалась мне в ногу. Правый глаз у нее заплыл, осталась только маленькая щелочка.
Во-вторых, она стала непрерывно оглушительно орать под дверью, просясь на улицу, чего раньше не бывало.
Я сдалась – достала кошачью шлейку и стала выводить ее гулять. Муля начинала есть травку и немного отвлекалась от своего тяжелого самочувствия. Но каждый раз к нам выходила серая кошечка, очевидно, бездомная, и садилась неподалеку. Муля начинала громко мяукать и подпрыгивать вверх, на всю длину шлейки, тяжело при этом падая на землю. Она рвалась растерзать кошку. Я хватала ее от греха подальше и уносила домой, при этом Муля так душераздирающе верещала, что подростки, стоящие у подъезда, как-то спросили меня: «Женщина, у вас кошка рожает, что ли?» Так мы мучились три недели. Я уже решила, что Муля окончательно сошла со своего бедного кошачьего ума. Но потом пришла течка (каюсь, давала контрасекс, откуда и последующий рак молочных желез, но я тогда этого не знала…), и все, к обоюдному счастью, вернулось на круги своя…
В этот период она часто выскальзывала на улицу, если дверь была открыта, и как-то раз залезла на дерево, растущее у подъезда. Это была высоченная, до пятого этажа, нераскидистая лиственница. Я с ужасом смотрела на Мулю, которая находилась на уровне четвертого этажа. Мои громкие крики «Муля! Муля!» не помогали – кошка неподвижно сидела на ветке. Я позвонила на работу, что задерживаюсь, и стала то и дело звать ее, причем не жалела и ругательных слов. У нас в соседнем дворе рыжий кот залез на высоченный тополь, как через трое суток его снимали спасатели.
Меня такая перспектива не радовала, потому что моя зарплата на работе, на которую я наконец-то устроилась, была немногим выше пособия по безработице. Несколько раз я убегала домой, потом возвращалась к проклятой лиственнице, но кошка и не думала спускаться, правда, она перешла на другую ветку на этом же уровне. Это меня несколько успокоило – значит, она там, на высоте, не испытывает страха. Когда я в очередной раз, где-то часа через полтора, стала звать ее, кошка начала спускаться вниз. Это было нечто! Он скользила вниз, кверху мордочкой, как серая молния. Я только успела подойти к дереву от газона. Весь спуск занял секунд пятнадцать. Как вы поняли, в моем запасе опять оказалось много «ласковых» слов для кошки…
Как Муля искусала меня? Об этом стоит рассказать чуть подробней. Наверху у нас была квартира тихих, невзрачных алкоголиков Степановых – пил Сергей, прекрасный брючный мастер, пила его жена, портниха Валя. Она много лет держалась, и все-таки спилась, в конце концов. Такая же судьба ждала их дочь Нелю, которая уже в юном возрасте стала алкоголичкой. Друзей, если они приходили с выпивкой, там, конечно очень и очень привечали, и зачастила к ним некая Марина, молодая, но уже со следами разрушения во всем облике.
Несколько раз она заходила ко мне – позвонить по телефону, мобильников тогда в обиходе еще не было. И Муля всегда на нее необычно реагировала – на голос, на запах перегара: начинала шипеть и угрожающе бить хвостом. В этот раз Марина пришла вызвать скорую помощь к Степановым, к кому-то из гостей. От нее особенно сильно пахло перегаром. Разговаривала она громко, почти орала, и Муля, которая уже била себя хвостом, не выдержала – кинулась на Марину со столика, на котором она сидела. Я успела каким-то чудом схватить кошку и закричала: «Уходи немедленно!» Марина встала с бессмысленным видом у двери и заголосила: «Я боюся! Я боюся!»
Я пыталась выбросить Мулю в комнату, но даже не успевала закрыть дверь – она влетала опять в коридор. Я опять закричала: «Уходи!», и тут Муля, совершенно ошалев от нашего истеричного двойного крика, впилась мне в ногу. Ощущение было такое, что нога попала в волчий капкан. Я с усилием оторвала кошку, а она опять вцепилась мне в ногу в другом месте, потом еще раз… Марина, наконец, убралась, я замолчала, и Муля отступила. Из места укуса на пол тонкой струей лилась кровь. Я кое-как допрыгала до аптечки, перетянула ногу бинтом и вызвала «скорую помощь».
Муля подошла ко мне, как ни в чем не бывало, и я ее приласкала. Честное слово, мне было ее жалко – такой стресс пережила! Я открыла дверь, села на тумбочку и стала терпеливо ждать. Наконец, люди в белых халатах появились в коридоре. «Сюда, сюда! Кошка укусила, прокусила или вену, или артерию, не знаю» - позвала я. Два врача были в полной растерянности: «А нам вроде передали, что выкидыш». Я повторила: « Да нет, понимаете, кошка покусала!» Врач пожала плечами и осмотрела место укуса.
- Ничего страшного, вена чуть-чуть задета, сама затянется, но вам надо с нами проехать в травпункт, дезинфицировать раны и прививку от столбняка сделать. Кошка у вас гуляет?
- Нет, домашняя, так что бешенства быть не может.
Мы поехали в травпункт. Только в дороге я сообразила, что перехватила «скорую помощь», которая ехала к Степановым! И смех и грех…
Когда я на следующий день пришла к участковому хирургу и небрежно сказала: «Какой случай смешной – меня кошка искусала!» Врач очень серьезно ответил мне « Это совсем не смешно. У кошки микрофлора несовместима с человеческой, ее глубокий укус гораздо опасней собачьего. Будете ходить на перевязки каждый день, и никакой самодеятельности! У нас тут одна девочка с укусом пошла на свидание, так она бинт сняла, а укус заклеила лейкопластырем. Намучились мы с ней потом!»
Я исправно ходила на перевязки, а потом как то вечером поняла, что моя ступня стала сине-голубого цвета и не вмещается в тапку. Врач был по-настоящему озабочен: начиналась флегмона – тяжелое, некрозное воспаление тканей. Но выписанные антибиотики сделали свое дело, и ровно через 21 день меня выписали с больничного…
Второй раз это случилось, когда в квартиру к нам случайно забежал крохотный соседский котенок. Боже, как же за ним погналась Муля! А я – вслед! Схватила котенка, швырнула на руки прибежавшей соседке, но Муля вцепилась в мою ногу – от злости, видать, что не удалось растерзать котенка. И я опозорилась – закричала от боли. Этого не надо было делать – ни в коем случае… Муля меня искусала кусавши – почувствовали, какое колоритное выражение? И руки, и обе ноги…
Опять «скорая», опять врачи. Помню, женщина-врач соболезнующе посмотрела на меня и спросила: «У вас есть зеркало? Посмотритесь!» Я посмотрелась – все лицо в крови, как будто резала кого-то, может, любовника под кроватью… В этот раз обошлось без флегмоны, но на больничном тоже посидела три недели. Две недели по делам ходила в громадных мужских сапогах из ткани, которые мне одолжил сердобольный сосед – особенно сильно искусанная нога так распухла, что не помещалась в мою обувь.
На моем плече ей сделали усыпляющий укол – рак молочных желез, опухоль еще не прорвалась, Муля бегала и прыгала по-прежнему, но я поклялась в свое время, что не дам ей мучиться, ни дня. Когда меня спросят ТАМ – любила ли я истинной, всепрощающей, всепоглощающей любовью, я скажу, что пятнадцать лет так любила свою кошку. И пусть она ТАМ первой меня встретит.