29
Вот и лету конец. Дружок мой Генка закончил «бурсу», сдал госэкзамены, прошел полуторамесячную военную стажировку в Крыму – на Черноморском флоте и отбыл к месту работы – в город Очаков, в рыболовецкий колхоз. Его все поздравляли с удачным распределением. Ну как же: юг, Чёрное море; Херсон и жена под боком.
Всё это конечно так. Но Генка – колхозник?! По-моему, это анекдот.
В начале сентября началась замена, или как сейчас модно выражаться ротация экипажа. Всех дедов-пенсионеров стали потихоньку отправлять домой, в Мурманск, а оттуда начали возвращаться штатные моряки “Алтая”; а также новобранцы — мотористы и матросы, недавно отслужившие на Северном флоте и оставшиеся в Заполярье подзаработать копейку.
Первым явился новый, вернее старый капитан “Алтая”. По внешности и по происхождению это был типичный донской казак, сменявший не глядя лошадь на пароход. По крайней мере для меня, манерами и особенно речью своей, он казался одним из героев Шолохова, сошедшим со страниц “Тихого Дона” или “Поднятой целины”.
За ним появились на судне: новый старпом и второй помощник капитана, новый стармех и третий механик. Списался с судна и уехал домой Яков Степаныч, а взамен его прибыл новый четвёртый электромеханик Димка. Уехала на Север и камбузница Таня. Тут ей бедняжке было совсем скучно.
А вот за кем мы жалели больше всего, так это за нашим коком. Кок на “Алтае” был действительно знаменитый. Ещё не так давно он числился поваром в нашем посольстве ни то в Западной, ни то Восточной Германии, и кормил дипломатов на всяких там банкетах, фуршетах и официальных приёмах.
Так бы и продолжал он их кормить, если б не развёлся с женою. В МИДе очевидно посчитали повара персоной нон грата и из посольства убрали. Скучать в Союзе ему не захотелось и он решил податься в моря.
Ну кто откажется от первоклассного специалиста? Тем более моряки, не избалованные деликатесами как дипломаты. Конечно, его взяли с дорогой душой. И пока компетентные органы открывали ему по новой загранвизу, его отправили в Николаев, — погреться на солнышке, на юге.
Именно благодаря такому стечению обстоятельств команда “Алтая” и узнала, как у нас кормят простых советских дипломатов.
Правда имелись тут, как говорится, и свои нюансы. Блюда были все изысканными, но порционными; добавки не полагалось. А когда в Мурманск отправили ведомость с перечнем закупавшихся продуктов для камбуза, в котором фигурировали коньяк, ром и марочное вино, (всё это требовалось коку для его кондитерских и кулинарных изделий) то из бухгалтерии конторы пришла угроза: ещё один такой отчёт — и все расходы будут вычтены из зарплаты экипажа.
И вот открылась ему виза и теперь другие счастливцы будут есть как дипломаты, а мы снова переходим на обычный рацион. Не знаю, вспоминали ли о своём поваре работники посольства, но мы о нашем коке очень жалели.
Один за другим стали подъезжать из Заполярья, положенные по штату, но до сих пор не имевшиеся в наличии мотористы и кочегары... вернее котельные машинисты.
Так у меня в вахте появились подчинённые: мотористы Юра и Миша. Кочегара мне пока не досталось.
Женя — второй помощник капитана, оказался моим однокашником. Он тоже окончил Херсонскую мореходку, только тремя годами раньше меня.
Сидеть после вахты на заводе — довольно скучное занятие и я, сочувствуя Женьке, пригласил его к себе в гости. Он с удовольствием согласился, тем более что ему самому хотелось побывать там, где прошла бесшабашная курсантская юность, и где знакомые девчонки ещё хорошо помнили весёлого и симпатичного “подходящего жениха”, так и застрявшего в звании “позор неженатым”.
Мир оказался довольно тесен и вечером, втроём прогуливаясь по Суворовской, мы встретили Женькиного однокурсника и одногруппника Сашу с женой Катей. Саня, в отличии от Женьки, женился на последнем курсе. Катя окончила техникум советской торговли и работала продавцом в ЦУМе. Была она коренной херсонкой, южанкой и на Север ехать не хотела; поэтому Санька мотался, как и я, самолётом из Мурманска в Херсон и обратно. Карьеру он, за пять лет после мореходки, успел сделать крутую. Попав сразу на голландский ПР он с него, как говорится, не слезал и умудрился дослужиться от четвёртого помощника капитана до старпома. А в следующий рейс он шел уже капитан-директором, — самым молодым в Траловом флоте. Словом фортуна Сане улыбалась, и служба шла в масть.
Но, фортуна – она ведь женщина. А женщина – это всегда загадка, – никогда не знаешь чего от неё ожидать.
Забегая вперёд расскажу, – чтобы ты, дорогой читатель, когда будешь открывать банку с рыбными консервами, или размораживать брикет рыбы, проникся ещё большим уважением к тяжелому труду мужественных рыбаков, добывающих из под воды все эти дары морей.
Сначала всё было хорошо и Саня благополучно привёл свой голландский ПР на Большую Ньюфаундлендскую Банку. Хотя в районе промысла постоянно висели туманы, зато рыба ловилась, как говорится штанами. И через месяц трюма оказались почти полностью забиты паками мороженой трески, канадского ерша и красного морского окуня. Оставалось сделать ещё несколько тралений, и можно было идти сдавать первый груз на транспортный рефрижератор.
И тут им не повезло… почти так же как и «Титанику». Санькин «голландец» столкнулся с айсбергом. Лоб в лоб, в тумане, на небольшой скорости, – потому что тащил за собою трал. Это их и спасло.
Носовой трюм, с грузом, был затоплен, трал вместе с рыбой и ваерами пришлось сбросить на дно. Зато судно осталось на плаву, и даже дошло своим ходом до Галифакса. Там смятые и разорванные листы металла обрезали, а на их место приварили стальную заплату, в несколько квадратных метров.
И вот с таким, приплюснутым как у бульдога, носом, в сопровождении буксира-спасателя, прервав рейс возвратились они домой – в Мурманск.
С Саньки попили крови в различных «компетентных органах», а также понизили в должности. А его «голландец» получил, у языкатой тралфлотовской братвы, неофициальное название – «Микротитаник».
Ну что такое наша жизнь? Тельняшка! Сегодня белая полоса, а завтра – чёрная. Глядишь, послезавтра – опять белая.
………
“Какой русский не любит быстрой езды?”... Тем более донской казак! Капитан взял с собою моего моториста Мишку, ещё совсем недавно бывшего, в своей родной Астрахани, персональным водителем какого-то ответственного работника, и улетел с ним в Мурманск. Оттуда они, вместо рыжего иноходца, пригнали, своим ходом, капитанский “жигулёнок” цвета “золотое руно” и поставили его на причале, рядом с “Алтаем”.
Между тем в одном из кабаков Николаева открылось неведомое и невиданное до сей поры у нас шоу — варьете; где длинные как шпалы девицы, с ногами растущими прямо от ушей, выплясывали “канкан” и ему подобные танцы. Новинка имела у публики бешеный успех.
Решили, как-то, и капитан со стармехом провести там вечерок: на людей посмотреть, себя показать. Мишка отвёз “кэпа” с “дедом” на увеселительное мероприятие и вернулся назад, с приказом забрать их в полночь, к закрытию кабака.
Пока командиры, попивая дорогие напитки, любовались на длинноногих див, на судне также проходил вечер отдыха. Матросы во главе с боцманом, — молодым ещё хлопцем, но успевшим сходить с нашим капитаном три полугодовых рейса в Южную Атлантику, произвели бартер с местным населением. Реализовав за “жидкую валюту” — самодельное виноградное вино, пару бесхозных прорезиненных рыбацких комбинезонов, и таких же ярко-оранжевых курток, они, собрав на камбузе закусить чем Бог послал, устроили себе вечеринку.
Не знаю, с чего это боцману пришла в голову мысль облагодетельствовать “мастера” , но только он взял да и налил этого тёмно-рубинового напитка в хрустальный графин, стоявший на столе в кабинете капитанской каюты.
С утра боцман был вызван к капитану “на ковёр” и, получив видно хорошего “фитиля”, с необычайным приливом трудолюбия “озадачивал” работой палубных матросов.
— Ты представляешь, — обращаясь к стармеху, возмущался в кают-компании “мастер”, — припёрли на судно какого-то “чемергеса”, — им днище можно красить, вместо “патентованной” краски; да ещё мне в графин налили.
“Дед”, уныло ковыряя вилкой в тарелке, задумчиво произнёс:
— Зачем я свою каюту закрыл? Может быть и мне налили бы.
Новый старпом, как и положено на флоте, начал проводить еженедельные обходы жилых помещений экипажа, на предмет чистоты и гигиены. В двухместной каюте мотористов, на койке верхнего яруса, он обнаружил спящую красавицу.
— Женщина! Откуда она здесь? — изумился он.
— А она давно у нас тут живёт, — заявили Юрка с Мишкой.
— Немедленно убрать! — разорался старпом.
Капитан-директор собрал экипаж в столовой команды и произнёс краткую воспитательную речь:
— Ремонт заканчивается; скоро пойдём домой, а оттуда на промысел. Анархии и махновщине — конец. Весь этот бардак буду выжигать калёным железом.
Вообще, нигде так не расшатывается дисциплина как во время вынужденного ничегониделания; когда экипаж судна или корабля не занимается постоянно своими профессиональными обязанностями. Ярким примером может служить всё тот же броненосец “Потёмкин”, спущенный на воду, кстати, здесь же в Николаеве, на теперешнем Черноморском заводе.
Его долго закладывали, ещё дольше достраивали; потом он долго стоял в Севастополе без орудий главного калибра в башнях. Их почему-то слишком поздно заказали изготовить для “Потёмкина”. Поэтому он и не попал во Вторую Тихоокеанскую эскадру адмирала Рожественского, и не участвовал в русско-японской войне.
И всё это время, пока “Потёмкин” торчал у заводской стенки, а потом у пирса в Севастополе, команда броненосца постепенно превращалась не столько в большевиков, сколько в анархистов.
Ну а что было потом — всем известно.
Ремонт действительно затягивался до неприличия надолго. И капитан наш, наверное, сумел убедить руководство “Тралфлота” что эксперимент с судостроительным заводом, в качестве судоремонтного, не совсем удался; и если “Алтай” не забрать домой, то он тут вообще может прирасти к причальной стенке. Решено было перегнать траулер в Мурманск и там уже поставить его в док судоверфи, чтобы очистить подводную часть корпуса и заново её окрасить. Здесь, в Николаеве, такая возможность, похоже, не скоро могла представиться.
Когда “ Алтай” пришел на завод, всё топливо с него выкачали на берег, на склад ГСМ, а танки запаса соляра и мазута пропарили паром и протёрли ветошью насухо. Делается эта нудная, грязная и довольно-таки небезопасная и вредная работа силами машинной команды судна.
Потом из них взяли пробы воздуха и только после его анализа на взрывоопасность, отдел техники безопасности и пожарный инспектор дали добро на производство ремонтных работ с применением резки и сварки.
Теперь же в некоторые из них нужно было снова взять дизельное топливо и мазут, а в остальные принять воду. Тем более что у судов этой серии был один довольно серьёзный конструктивный недостаток — плохая остойчивость. И наш “Алтай”, без груза да ещё с пустыми танками, попав в приличный шторм, имел хороший шанс опрокинуться. Поэтому, для увеличения остойчивости, выйдя в море, нужно будет набрать в них, в качестве балласта, забортной воды. Это, конечно же, положительно скажется на безопасности судна и людей; вот только по приходу в Мурманск придётся снова пропаривать и протирать эти проклятущие танки, то есть каторжную работу выполнять второй раз и заново.
Ну что ж, на флоте, что на рыбачьем, что на военном, одно и то же правило: “Побольше делай и поменьше рассуждай!”.
Всё шло к тому, что весьма скоро, где-то сразу после октябрьских праздников “Алтай” отправится домой. Круиз этот, вокруг Европы, когда судно выйдя из одного отечественного порта, приходит в другой, тогда ещё не менее отечественный порт, зовётся в морской практике большим каботажем. Раз нет захода в иностранный порт — нет соответственно и валюты.
Чтобы поднять боевой дух у экипажа, из Мурманска нас подбодрили что мол планируется заход “Алтая” в город Киль, где нужно будет забрать новый коленвал для главного двигателя одного из БМРТ типа “Пушкин”. Все повеселели, а я решил, (как потом когда-то Лёня Голубков), что куплю жене сапоги.
-------------
ПР - производственный рефрижератор.
"мастер" - капитан.
Продолжение следует.