Моему поколению повезло – мы еще застали в живых людей Серебряного века. Или тех, кто с ними близко соприкасался. И хотя нынче можно услышать, что термин этот придуман и никакого «Серебряного века» не было, – дело не в том. Дело в людях.
С Мстиславом Николаевичем Потоцким я познакомился летом 1986 года в старинном Ивангороде. Вот некоторые факты его биографии.
Его матерью была Александра Васильевна Щекатихина-Потоцкая (1892 – 1967) – живописец, художник театра, фарфорист. Приехав в Петербург в 1908 году, она поступила в Рисовальную школу при Обществе поощрения художников, где до 1913 года училась под руководством Николая Рериха и Ивана Билибина. Побывала и в Париже, где занималась у художников М. Дени, Ф. Валлоттона, П. Серизье. С 1915 года участвовала в выставках «Мира искусства». В 1918 году она поступила на Государственный фарфоровый завод, стала художником по фарфору, принимала участие в создании первого советского «агитационного фарфора».
В начале 20-х годов эти изделия из фарфора, как часть русского художественного авангарда, стали приобретать в мире популярность. В 1922 году Щекатихина-Потоцкая получила от завода командировку в Европу. Подписал командировку нарком Луначарский.
Так Мстислав Николаевич, тогда шестилетний Славчик, вместе с мамой оказался за рубежом. А в воспоминаниях его петроградского детства остались соседи по знаменитому Дому искусств на углу Невского и набережной Мойки, в котором жили и бывали литераторы и художники. Приветливая с ним, ребёнком, хотя обычно замкнутая Анна Ахматова; вспыльчивый, часто срывавшийся на крик Владислав Ходасевич, которого он побаивался; Ольга Форш.
Командировки тех лет за границу, как мы помним, нередко заканчивались невозвращением. Так вышло и в этом случае. Из Германии, куда была командирована Александра Васильевна, она вместе с сыном поехала в Каир по приглашению Ивана Яковлевича Билибина, узнавшего о смерти мужа художницы и давшего ей телеграмму с предложением о замужестве. С 1923 года художница на Фарфоровом заводе уже не числилась…
А вообще, 1922 год был урожайным на отъезды деятелей культуры и искусства – два рейса «философских пароходов», Георгий Иванов, Одоевцева, Ходасевич с Берберовой…
В 1925 году Билибин с новой семьей переехал из Египта в Париж. В этом году в Париже проводилась международная выставка фарфора – одна из первых, на которой выставлялся «агитационный фарфор», в том числе и работы Щекатихиной-Потоцкой.
Возвращение в СССР, однако, всё же состоялось – в 1936 году. Билибин начал преподавать в Академии художеств, Щекатихина-Потоцкая вновь продолжила работу на Фарфоровом заводе. Мстислав Николаевич поступил на биологический факультет Ленинградского университета. Последний выпускной экзамен он сдал 20 июня 1941 года.
С первых же дней войны Потоцкий добился отправки добровольцем на фронт. Воевал на Ленинградском фронте, на Ораниенбаумском пятачке. Был несколько раз ранен, награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Закончил войну в Кенигсберге в 1945 году.
После войны поступил в аспирантуру Зоологического института, защитил диссертацию, работал в этом институте, а позже в Институте физиологии им. И.П. Павлова. Много ездил по стране – до Южного Сахалина и Курил.
…В самом конце 20-х годов группа русских интеллигентов облюбовала посёлок Борм на юге Франции. Там они купили участки, проводили в Борме помногу времени. Здешние места напоминали им Крым. Посёлок этот изображен на одной из картин Билибина.
Семья художника соседствовала в Борме с Куприным и Сашей Чёрным. Потоцкий хорошо запомнил тот августовский день 1932 года, когда поэт после оказания помощи в тушении пожара, случившегося неподалёку, вернувшись к себе, умер от сердечного приступа.
Была у Мстислава Николаевича и своя версия быстрого угасания Куприна на родине – а вернулся писатель вскоре после Билибина, в 1937 году. Мол, во Франции обходился Александр Иванович лёгким натуральным вином, а в России снова, как в молодые годы, налёг на водочку…
В Ивангороде я оказался, в общем-то, случайно. В апреле того года, напомню, произошла катастрофа в Чернобыле. Подошло время летних отпусков, профком «распределил» курсовку в Анапу. Но ехать на юг через Украину поездом (а самолётом было не по карману) показалось не совсем, мягко говоря, уютным. А незадолго до этого я как раз выступал с чтением стихов в Доме писателей перед школьниками из Ивангорода. И после выступления они горячо приглашали приехать, посмотреть их город. Тем более, от Ленинграда недалеко, около трёх часов на автобусе.
Кстати, позже выяснилось, что через Ивангородский район радиоактивное облако прошло на Эстонию и дальше на Швецию. Именно шведы первыми забили тревогу, благодаря им в чернобыльском деле заработала горбачёвская «гласность».
Потоцкий же к тому времени уже шесть лет проводил по нескольку месяцев в Ивангороде, был смотрителем местного музея. А возник этот музей так.
В 1980 году М.Н. Потоцкий передал в дар государству большую художественную коллекцию матери и отчима. Кроме вещей самих Билибина и Щекатихиной-Потоцкой (картины, рисунки, фарфор), в собрание входили также работы художников их круга – Сомова, Добужинского, Коровина, Бенуа, Лансере. При этом Мстислав Николаевич хотел, чтобы коллекция не осела в запасниках какого-либо крупного музея, а могла быть доступной. И начались поиски места для нового музея. Но почему он открылся именно в Ивангороде?
Мстислав Николаевич вспоминал, что в один из дней 1937 года Куприн побывал в гостях у Билибина. Разговор, в частности, зашел об Ивангороде. Выяснилось, что и художник, и писатель бывали в нем в разное время и даже – случаются совпадения! – останавливались в одном и том же доме. Потоцкому эта беседа запала в память – приметы старого купеческого дома, вид, открывающийся из его окон. И когда встал вопрос о месте для музея Билибина и Щекатихиной-Потоцкой, усилиями энтузиастов дом был найден и передан под музей. А Потоцкий стал его смотрителем.
Позже с фотографом журнала «Искусство Ленинграда» Людой Кудиновой мы вновь побывали в музее для подготовки материала о нем и его смотрителе. И в 1990 году очерк под названием «Смотритель» был опубликован («Искусство Ленинграда», №10 - 1990).
В наших разговорах Мстислав Николаевич не раз подчеркивал, что Ивангород для русских людей, волею судьбы выезжавших через Нарву и далее Эстонию в Европу, всегда был последним рубежом русской земли…
Вообще, комплекс Ивангородская крепость – Нарвский замок уникален. Где еще можно встретить стоящие «на расстоянии брошенного камня», на противоположных берегах реки Наровы, два столь разных по стилю укрепления. С одной стороны – строгая готика замка с его доминирующей башней Германа, с другой – некоторая разбросанность, бесшабашность русской крепости.
Замок старше почти на два с половиной века – он был основан в 1257 году, а «первая очередь» Ивангородской крепости – небольшое по площади укрепление, впоследствии оказавшееся внутри новых крепостных стен, – заложена в 1492-м. Крепость названа по имени Ивана III, чьим повелением ее начали строить «на реце на Нарове, на Девичьей Горе», как повествует летопись.
Долгое время Ивангородская крепость играла важную роль для северо-западной Руси как оборонительный, порубежный оплот, и лишь во второй половине XIX века ее вычеркнули из списка крепостей.
Имена многих известных людей связаны с Ивангородом и крепостью. Кроме уже названных, это писатель А.М. Ремизов, поэт И. Северянин, Е. Кузьмина-Караваева (мать Мария). В начале 20-х годов, когда в крепости правительством Эстонии был устроен лагерь для перемещённых лиц, там содержались писатель Я. Гашек, будущий маршал и глава Югославии И. Броз Тито, крымский палач, сам репрессированный и расстрелянный в 1938 году, венгерский коммунист Бела Кун.
Однако вернёмся к нашему герою. Заядлый грибник, краевед, знаток здешних мест. Он водил меня по старому заброшенному Ивангородскому кладбищу с множеством интересных, на то время еще сохранившихся памятников. А как-то раз повёл осматривать заброшенную церковь, оказавшуюся в результате земельных переделов на территории Нарвской ГЭС.
Церковь Святой Троицы, построенная во второй половине XIX века в псевдорусском стиле архитектором А.И. Кракау, была примечательна сохранившейся внутри росписью, выполненной по картону Ф. Бруни, и могилой известного банкира и мецената барона Штиглица (1814 – 1884) с хорошо сохранившимся мраморным надгробием. Собственно, по его указанию церковь и возвели над могилой жены, умершей на одиннадцать лет раньше него.
А.Л. Штиглиц был, в частности, основателем в Петербурге Центрального училища технического рисования, носившего его имя (впоследствии – ВПХУ им. Мухиной, ныне – Санкт-Петербургская Художественно-промышленная академия). Это ему принадлежит известное высказывание – в ответ на скептическое замечание о размещении капиталов в русских финансовых фондах: «Отец мой и я нажили всё состояние в России; если она окажется несостоятельной, то и я готов потерять с ней вместе все своё состояние».
В Ивангороде Штиглиц владел суконной и льнопрядильной фабриками. В городе еще сохранялись старые дома из жёлто-серого доломита в районе под названием Парусинка, служившем местом жительства рабочих фабрик.
10 июня 2011 года состоялась торжественная церемония возвращения памятника Александру Людвиговичу Штиглицу в Художественно-промышленную академию.
…До церкви добирались дубовой аллеей заросшего старого парка. Среди этого парка и стоял когда-то дом Штиглица, его местная резиденция (основной особняк на Английской набережной, 68 в Санкт-Петербурге сохранился и является памятником истории и архитектуры федерального значения). Потоцкий рассказывал о своем давнем желании – разыскать следы дома. Он предполагал, что недалеко от него под слоем почвы должна сохраниться и старая свалка, на которой можно найти много интересного. Например, черепки фарфора, к которому он, по его признанию, всегда был неравнодушен. Даже на территории Ивангородской крепости в отвалах археологов собрал целую коллекцию фарфоровых донышек с фабричными марками знаменитого Кузнецова. И считал, что даже такая, казалось бы, не слишком ценная коллекция – штрих в истории русского фарфора.
Однажды он рассказал мне, как, проходя мимо одного из домов Петроградской стороны, заметил в баке для мусора странного вида листок бумаги. Не поленился достать его и рассмотреть. Листок оказался рисунком Б.М. Кустодиева с его автографом.
До могилы Штиглица добраться нам, увы, не удалось, – в подвале, где находилось надгробие, стояла вода, сказывалась близость Нарвского водохранилища. А вот роспись Бруни рассмотрели. Большая многофигурная композиция показалась странноватой – например, две лежащие в центре коровы с нимбами и крыльями.
Позже я побывал на квартире Потоцкого на Петроградской стороне, – кажется, на улице Лизы Чайкиной, – где жил Билибин, где в 1967 году умерла Щекатихина-Потоцкая. Поразил богемный хаос и огромная картина в золочёной лепной раме.
Затем наше знакомство как бы законсервировалось, а потом и вовсе прервалось, о чем теперь сожалею. Но, надеюсь, уроки Потоцкого я всё-таки усвоил…
В середине девяностых годов по какому-то региональному каналу промелькнул сюжет о тяжбе из-за домика, который Потоцкому предоставили для пребывания в Ивангороде. Кто-то из сотрудников музея позарился на него, мотивируя это тем, что крайне трудно работать в Ивангороде, живя в Нарве. В то время на мосту под названием «Дружба» через Нарову, соединяющем два города, появился пограничный пост. И люди, жившие в одном городе, а работавшие в другом, по два раза на дню пересекали государственную границу. Свободных листочков в загранпаспорте хватало для штампов недели на две…
А между тем по мосту в сторону Эстонии потоком шли грузовые фуры с бухтами медной проволоки, алюминиевыми чушками, даже с лопатами, изготовленными из редких сплавов. И на какое-то время Эстония, не имеющая собственных месторождений цветных металлов, вырвалась чуть ли не на первое место в Европе по их экспорту.
Чем закончилась история с домиком, не знаю. М.Н. Потоцкий умер в 1998 году. А музей жив.
Опубликован: "Крещатик" №3 - 2011.
Первоначальные варианты: газ. "За коммунизм" Кингисепп Лен. обл. №3(9245) от 8.01.1987 под назв. "Смотритель музея"; журнал "Искусство Ленинграда" №10 - 1990 под назв. "Смотритель".
На фото: М.Н.Потоцкий. Ивангород, конец 1980-х гг. Фото Л.Кудиновой.