Самое одиозное место в воинских частях это гауптвахта. Без неё не обходится ни одна воинская часть. Не все, кто служил в армии прошли через неё, но все, кто хоть раз отсидел там, с гордостью говорят, что тот не солдат, кто не бывал на «губе».
Ни в одной части не обходится без «штрафников». Обязательно кто-то совершает маленький или большой проступок, который несёт за собой наказание провинившегося. Небольшой проступок наказывается одним или несколькими внеочередными «нарядами» на работу. При этом старательно выбирают самую грязную и неприятную. Тут надо сказать, что в таких воинских подразделениях, как батальон или полк, солдат по распорядку ходит в «наряд» раза два в месяц. И для него наказание, например, «три наряда вне очереди», существенно «отравляет» настроение. А в нашей полу-роте, когда при нормальном распорядке мы ходили в «наряды» через день, такое наказание требовало хождения в наряд каждый день, что запрещалось уставом. Потому что после суточного наряда солдат должен был отдыхать один день. Но у нас вместо отдыха отправляли на работы, «чтоб служба мёдом не казалась».
А при более серьёзных провинностях, например, уход в самоволку, возвращение с увольнения в пьяном виде, отправляли на «губу».
Сначала своей «губы» у нас не было, ведь это надо ставить охрану, не менее троих солдат на сутки, а людей у нас и так не хватало. Поэтому штрафников отправляли в Славянск на Кубани. Там была гарнизонная «губа». И славилась она старшиной, главным в этом заведении. Он устраивал провинившимся такую «жизнь», что они потом боялись это заведение, как огня.
Мне запомнился рассказ одного сидельца. За трое суток, что он там провёл, сидеть не приходилось. Во дворе лежала куча угля на зиму, и куча брёвен. «Сидельцы» перетаскивали этот уголь и дрова сначала в другой конец двора, а после завершения работы, обратно. И так каждый день. Самой лёгкой работой было мести двор.
Так вот, после того, как наша часть при очередной инспекторской проверке получила звание «Отличная часть», нельзя было показывать, что у нас есть нерадивые солдаты. И командир части распорядился организовать свою «губу».
Для этого на территории части построили кирпичный сарайчик, четыре на четыре метра. Там поставили железную кровать и табуретку. Постель приносили только на ночь. В одной стене было маленькое окошечко, сорок на шестьдесят сантиметров.
Сидельцы там случались очень редко. Но тем, кто попадал, иногда там даже нравилось.
Во-первых, на работы оттуда, первое время, не водили. Поэтому там отсыпались, даже на голой кровати.
Во-вторых, кормили сидельцев тогда, когда все уже поели. А остатки бывали такие, что они ели по две – три порции. А осенью, когда поспевали на наших грядках арбузы и дыни, они ели их «от пуза».
Но наши, как я уже заметил, там сидели редко. В основном там пребывали чужие. Летом в станицу присылали взвод строителей. Что они строили, я не знаю, но у нас сидели иногда по двое – трое. Чужих, конечно, кормили не так как своих. А позже и вообще брать перестали. Засыпали туда зерно для скота.
У нас откармливали свиней для нашей столовой. Но сами не резали. Отвозили на скотобойню. А запах стоял в свинарнике такой, что с непривычки можно было упасть в обморок. Служил у нас один сельский парень, которого назначили свинарём. Его одежда пропитывалась этим запахом настолько, что рядом с ним находиться было невозможно. А он этот запах уже не замечал.
Так вот, его периодически отправляли на дежурство в караул на территорию станции. Летом он дежурил исправно, а вот зимой, когда он замерзал, обязательно уходил с поста в котельную станции. И если в это время приезжал проверяющий офицер, его не находили на посту, а это автоматически тянуло не менее, чем на трое суток гауптвахты.
Тихий был парень, спокойный. И совершенно спокойно переносил и «губу», и службу, и свинарник.
Мне не пришлось сидеть на «губе», как и большинству моих сослуживцев. Но думаю, это не большая потеря.