Гуго Вормсбехер
С каких позиций, Рейнгольд Иваныч?
В ежегоднике "Heimatbuch", издаваемом Землячеством немцев из России в Штутгарте (Западная Германия), в номере за 1982-1984 гг. опубликована статья Рейнгольда Кайля "Литература немцев Поволжья. Опыт анализа". Редакция "Нойес Лебен" попросила Гуго Вормсбехера, редактора альманаха «Хайматлихе вайтен», ознакомиться с этой статьей. Публикуем его ответ на нее.
Может быть, Вы еще помните, Рейнгольд Иваныч, - уж позвольте называть Вас так по привычке, - как в первые дни 1966 года сидели мы в еще не оборудованных помещениях редакции только что созданной в Казахстане, в Целинограде, ежедневной немецкой газеты "Фройндщафт", по нескольку человек за одним столом, по нескольку отделов в одной комнате? Через несколько лет совместной работы пути наши разошлись. И вот теперь передо мной вдруг большая печатная работа, над которой стоит Ваше имя. Да еще тема: "Литература немцев Поволжья" - моя родная литература, ведь я тоже родом с Поволжья. И подзаголовок: "Опыт анализа". Ну как тут остаться равнодушным?! Тем более, что уже много лет я связан с советской немецкой литературой самым тесным образом: и как редактор, занятый выпуском альманаха "Хайматлихе вайтен" с первого его номера, и немного как автор. Практически все самое значительное в нашей литературе последних лет - и в прозе, и в поэзии - проходит через альманах, т.е. и через мои руки. И конечно, всегда интересно узнать мнение и читателей, и специалистов о нашей литературе. Даже если это будет мнение недоброжелателей. А тут - статья бывшего коллеги. И что с того, что она пришла с неожиданной для меня стороны: если человек объективный, честный, то его мнение всегда будет объективным и честным...
В общем, мое уважение к лежащему передо мной труду и мои ожидания Вы, надеюсь, понимаете. И вот статья прочитана...
Рейнгольд Иваныч, я постараюсь не позволить себе писать в том же тоне, в каком написали свою статью Вы. Опускаться до него значило бы дать повод считать нашу литературу действительно заслужива¬ющей Ваших обвинений. Признаюсь, мне казалось, что сегодня ни одно издание, в какой бы отсталой стране оно ни выходило, не может позволить себе опубликовать работу на уровне, на котором написана Ваша статья. Тем более когда речь идет о литературе. Да еще литературе не своей страны. Но мы тут, за "железным занавесом", видимо, действительно не имеем представления обо всех "преимуществах" "свободного мира"...
Чтобы ответить на все, что вызывает в Вашей статье недоумение, неприятие или возмущение, нужно бы иметь гораздо больше места, чем то, на нехватку которого Вы в своей обширной статье постоянно жалуетесь. По этой причине придется многое опустить. Однако некоторые моменты нельзя обойти никак.
В своем "Опыте" Вы стремитесь рассматривать нашу с-н литературу в тесной связи с историей советских немцев и их сегодняшней жизнью. С этим можно только согласиться. Однако этот верный принцип Вы используете совсем не в научных целях, а единственно для того, чтобы доказать два основных своих тезиса:
1. У советских немцев литературы нет и быть не может, потому что они живут при этом плохом "советском империализме"; и
2. "Советский империализм" очень плохой, потому что он не дает никакой возможности для существования советской немецкой литературы.
Есть у Вас, конечно, и другие положения, причем нередко весьма противоречивые, например:
- "мощный рывок вперед, всесторонний и ярко выраженный рас¬цвет немецких колоний на Волге отмечаем мы уже во второй половине XIX века" (стр. 47);
и буквально через 11 строк:
- "Не только письменность и литература, но и все экономическое, общественно-политическое и культурное развитие, "дойчтум" колонистов как таковое, протекало в самых неблагоприятных и часто весьма сложных условиях" (стр. 47);
- «литература у советских немцев была и есть, ибо она всегда - и литература, и история, и сегодняшняя их жизнь» (43);
- "выясняется, что мы имеем там литературную жизнь без литературы" (44), а то, что газетами выдается за литературу, всего лишь "пропагандистский и идеологический салат» (44).
Ну и т.д.
Однако эти положения лишь варьируют Ваше стремление доказать основные два тезиса. И противоречивость их понятна: желание заклеймить "советский империализм" так велико, что при нехватке аргументов используются даже противоположные утверждения. Из этого главного устремления вытекает и тот факт, что "Опыт анализа" вместо рассмотрения с-н литературы направлен в основном против идеологии нашей страны.
Ну что ж, давайте поговорим о том, что Вас так волнует.
Одним из основных принципов науки о литературе является: судить о творчестве автора, исходя из законов, которым он сам следует. То есть надо сначала понять позицию самого автора, то, чем он руководствуется в своей работе, тогда легче избежать распространённой ошибки - говорения о разных вещах.
Свое «кредо» Вы провозглашаете резко, на первой же странице. Позвольте Вас процитировать, ибо пересказать - будет не так убедительно для читателя: подумает еще, что искажаем Ваши слова, чтобы дискредитировать Вас.
Итак, мы "не должны и не можем упускать из виду, что со всем немецким ("дойчтум") в Советском Союзе... систематически расправлялись по заранее измышленному преступному плану:
а) тем, что революция "рассчитывалась" со старым;
б) через разгром частной собственности;
в) через насильственную коллективизацию-раскулачивание, и
г) начавшимся в 1941 году походом с целью тотального уничтожения в концлагерях, рассеиванием и русификацией; для выживших сегодня - дискриминацией, преследованием, пытками и затем – каторгой» (стр.43).
Привожу ЭТОТ фрагмент дословно еще и для того, чтобы читатель получил некоторое представление о тоне, стиле, фразеологии Вашей статьи, а также о степени мотивированности Ваших утверждений, ибо в таком ключе она выдержана почти вся.
Однако отвлечемся от формы. Что же Вы хотите сказать здесь? Значит, по-Вашему, "дойчтум» в нашей стране - это то старое, что отмела революция? "Дойчтум" - это частная собственность? «кулаки»? И об этом Вы скорбите? За сохранение этого в нашей стране выступаете?
Не кажется ли Вам, Рейнгольд Иваныч, что такая позиция сегодня выглядит некоторым анахронизмом?
Возникают и другие вопросы: по Вашей логике получается, что таким же образом в нашей стране "расправлялись" и с «руссентум», и с «белоруссентум», и с «украинентум», и вообще с национальным у всех советских народов? Ведь революция и последующие процессы проходили по всей стране?
Я уж не говорю о том, как это в Советском Союзе могли еще до Октябрьской революции выработать план, часть которого осуществила революция в 1917 году, если Советский Союз был создан только в 1922 году. Ну, а насчет сегодняшних "преследований, пыток и каторги" - тут Вы, видимо, перепутали эпохи и страны; это уж пусть будет на Вашей совести.
Полистаем страницы истории - иногда это помогает развеять туман эмоций и разобраться в существе вопроса.
223 года назад по приглашению Екатерины II первые наши предки прибыли в Россию, на берега Волги. Обещали им молочные реки и кисельные берега, получили они голую дикую степь, суровый для них климат и опасное соседство с неспокойными кочевниками. Последующие партии переселенцев были уже более осведомлены и о тяготах пути, и о том, что их ждет, тем не менее поехали тоже. О чем это говорит? Это говорит о том, что сюда ехали люди, для которых далекая и незнакомая Россия была меньшим злом, чем их родина - различные германские княжества. И эта Россия стала уже не "избранной родиной", а настоящей родиной для потомков первых переселенцев. Здесь началась их новая жизнь, новая история, своя культура и, со вре¬менем, своя небольшая литература.
Но и в жизни этих трудолюбивых, старательных, аккуратных людей все больше давали о себе знать экономические законы. И эти законы начинали их расслаивать, как и везде, на классы. И со временем одни стали иметь гораздо больше, чем другие. Как это получается вообще, Вы можете узнать из политэкономии, а к чему это привело у российских немцев, в частности немцев Поволжья, можете почитать хотя бы в автобиографической повести испытавшего на себе все прелести того житья Рейнгардта Кельна "Через школу жизни" (опубликована в "Хайматлихе вайтен" 2/1982). Там Вы увидите, до какой степени нищеты и горя доходили одни, создавая богатство другим.
Так вот, подобное положение было не только у немцев Поволжья, но и повсюду в России. Вот и возникло у российских народов желание устроить такой мир, в котором не приходилось бы одному работать на другого, не было бы богатых и бедных, все имели бы равные права и все жили бы свободно, не угнетая друг друга, и сами, сообща устраивая такую жизнь, какая им нравится.
И в нашей стране людям удалось, совершив революцию, заложить фундамент для строительства такого общества. Но те, кому при старом времени жилось хорошо, естественно, не хотели перемен, а пытались силой и кровью заставить большинство по-прежнему работать на меньшинство, поэтому и началась гражданская война.
И если Вы помните, в этой войне немцы Поволжья боролись за Советскую власть так же, как и все их братья по классу, ибо для подавляющего большинства из них это была желанная власть. Так что они сами освобождали себя от того «дойчтум», о котором Вы скорбите.
То, что Советская власть была их родной властью, доказывает и весь дальнейший ход событий. Уже 19 октября 1918 года декретом, подписанным В.И.Лениным, провозглашается, в соответствии с пожеланием 1-го Съезда Советов немцев Поволжья, Автономная область (Трудовая Коммуна) немцев Поволжья, которая в январе 1924 года преобразуется в Автономную республику. Об успехах этой республики в экономике, ликвидации неграмотности, развитии образования, культуры, литературы и искусства не мне Вам напоминать: Вы это видели собственными глазами...
К сожалению, последующие годы были омрачены, и не только в жизни советских немцев, а и всего советского народа, тяжелыми проявлениями культа личности. Его условиями можно объяснить и указ 1941 года, которым было выказано недоверие советским немцам, а необходимость эвакуировать мирное население в связи с приближением фронта мотивировалась необоснованными обвинениями. И хотя участие советских немцев в боевых действиях против фашистов, как и вся их дальнейшая жизнь, не давали никакого основания для недоверия, они всё же вынуждены были пройти через ненужную суровость трудармии и последующих ограничений.
В 1956 году культ личности был осужден, а в 1964 году несправедливые обвинения, выдвинутые против советских немцев, сняты, и т. о., с прошлым было вроде бы покончено. Однако от прошлого быстро можно только отречься; гораздо более длительный процесс - освободиться от него: от инерции мышления категориями этого прошлого, от инерции эмоций, от практики замалчивания проблем вместо их решения, от стремления дистанцироваться от ошибок предшественников вместо делового их исправления. Так долго было и у нас.
Но и не будь сегодня долгожданных перемен, которые принесли нам последние два года, всё равно мы бы сказали: "дойчтум", как понимаете его Вы, для нас никак не приемлем, ибо такой "дойчтум" принадлежит не нам и не нашим отцам и дедам - рабочим и крестьянам, завоевавшим и отстоявшим социализм, а их классовым противникам. Эксплуатация для нас неприемлема под любым названием. И обвинять нашу страну, социализм в том, что здесь так "расправились" с таким "дойчтумом", так же нелепо, как обвинять капитализм в том, что он так "бесчеловечно" покончил с феодализмом. История движется вперед, и человечество расстается со своим прошлым не всегда только смеясь, а иногда и с кровью. Да и несколько запоздали Ваши упреки - по крайней мере лет на семьдесят...
В этом свете не выдерживает критики и обвинение нашей литературы в том, что она, якобы понуждаемая к тому насильно, воспевает только то, "что требуется". Вы пишете:
"Что касается круга тем у поэтов (и не только у поэтов, но и у писателей), то он представляет собой шаблон - стандарт на все времена: всезнающая партия, ленинский идол, мир и борьба за мир, коммунистическое строительство, так называемая дружба народов, единственно "правая" война, немного колхоза, немного природы во время пролетарского досуга..." (60).
Ну, можно было бы сказать, что "шаблон" даже в Вашем изображении получился довольно-таки объемлющим; можно было бы и гордиться тем, что даже Вы не можете не признать активный патриотизм и гражданственность нашей литературы; можно было бы спросить: что же нам, воспевать капиталиста или безработицу что ли? Но, думается, все ясно и так. Поэт воспевает то, что ему дорого. И у нас есть понятия, которые дороги нам всем с детских лет и неотделимы от нашей жизни, наших забот. Эти понятия - родина, мир на Земле, дружба всех людей, наши социалистические идеалы.
Вы ведь любите место, где родились, почему же другим не любить сел и городов, где родились они, своей родины, где они живут? И кого из советских людей надо заставлять считать мир на земле и дружбу между народами самым дорогим в жизни? Для них это с детских лет незыблемые идеалы. Мир им нужен потому, что свою жизнь они хотят устроить не за счет других народов, а своим трудом, своими руками. А еще потому, что у нас от производства вооружения никто не получит ни копейки выгоды - наоборот, оно только отнимает у каждого из нас рубли, сотни рублей, тысячи рублей и многие возможности. Мы знаем: если будет прочный мир, нам меньше придется тратить на вооружение и мы будем гораздо лучше жить. И если бы всем на Земле было так же невыгодно производить оружие, как нам, то, наверное, давно уже договорились бы и о его сокращении, и о полной ликвидации.
Мир - наша самая большая, самая заветная цель, и Вы, проживший столько лет в нашей стране, знаете это не хуже любого из нас. Поэтому непонятно, зачем Вам нужно высказывать заведомо необоснованное обвинение.
Думаю, Ваш жизненный опыт позволяет Вам согласиться и с тем, что то же самое можно сказать об отражении социалистических идей в творчестве авторов (как и советских писателей вообще). Да и было бы странно иное: люди, боровшиеся и умиравшие за эти идеи в революцию, гражданскую и Отечественную войну - что же им, хулить что ли эти идеи? По меньшей мере нелогично...
Обвиняете Вы нас и в том, что у нас нет никакой свободы сказать "правду". Согласен: если понимать под "правдой" то, что противоречит нашим идеалам, то свободы для нее у нас действительно маловато. Но отсутствие у кого-либо потребности высказывать такую "правду" не превращает для нас отсутствие этой свободы в трагедию.
Нет, не эта "несвобода" волновала нас до последнего времени. Нам, - как Вам, наверное, известно из наших сегодняшних газет,- не хватало чаще всего свободы говорить правду во имя социализма, свободы в полную силу бороться с тем, что мешает избранному нами и завоеванному с кровью социализму, бороться с теми, кто примазался к нашим идеям и кто стремится трактовать критику недостатков в нашем обществе как посягательство на сами идеи. Именно эта несвобода являлась одной из наших главных внутренних проблем, мешавших естественному движению вперед, не дававших нам в полную силу показать всему миру преимущества нашего строя и позволявших противникам нашим выдавать мешающее социализму за суть социализма. Так уж получается, что и при социализме еще немало таких, кто вместо честного служения обществу пытается главным образом побольше от него получить, а для этого нежелательно, чтобы говорилась вся правда.
Но вот у нас накопился необходимый потенциал добра и справедливости, идейной убежденности и неприятия всего, что мешает нам, и начался процесс очищения нашей жизни от того, что нам мешает. И этот процесс возглавило само руководство страны, и все честное и порядочное выступило, чтобы активно включиться в этот процесс.
Наши люди отрицают не социалистические идеи и ратуют не за капиталистическую "свободу" - они просто хотят как можно больше социализма, хотят устранить из жизни то, что еще мешает полному раскрытию дорогих им идей. И нам нужна одна свобода: свобода строить и совершенствовать социализм, ибо мы хотим жить при настоящем социализме, т.е. социализме для всех, а не при социализме для примазавшихся к нему. Вы же впадаете в распространенную ошибку: выдаете недостатки в нашем обществе за сам социализм.
Что же касается «свободы», под которой подразумевается свобода проповедовать капитализм, то у нас ведь нет классов, заинтересованных в нем - зачем же и кому у нас стремиться к тому, от чего с трудом избавились? И зачем нам критиковать строй и идеи, в правильности которых мы убеждены, ибо правильность эта доказана и научно, и историей, и практикой? Или Вы думаете, что мы не в состоянии не отождествлять сами идеи с действиями тех, кто, относясь к ним потребительски, оказался в роли их осуществителей? Как показывает жизнь - в состоянии...
Нет, не можем мы принять Ваших обвинений. На том простом основании, что Вы судите нас с позиций нашего прошлого, так сказать, "сзади", а мы хотим более серьезного подхода, т.е. критики с позиций будущего, куда мы идем: мы сторонники прогресса, а не противники его.
И еще один распространенный метод Вы используете: обвиняете нас в том, что мы давно и сами уже осудили - и перегибы в коллективизации, и проявления культа личности, и необоснованные репрессии. Неужели за сорок-пятьдесят лет, прошедших с тех пор, Вы не увидели ничего нового в нашей стране? И где же здесь объективность, уважение к истине, авторское чувство ответственности за верность и корректность написанного? Или "свобода" позволяет пренебрегать всем этим?
Ваше неприятие всего советского проявляется даже в стиле, во фразеологии Вашего обзора. Советские люди у Вас - это "граждане Гулага”; Вы утверждаете, что в СССР все делается для "тотального исчезновения" немцев (53) (“тотально", между прочим, Ваше любимое слово); что "сегодня в СССР... царит жестокая диктатура" (55); ГДР у Вас - только СЗО: Советская зона оккупации (52); "Советский Союз ведет… во всех концах света войну", а "народы (в СССР – Г.В.) находятся в смирительной рубашке" (57), и власть наша - это, конечно, "советский империализм". Видимо, "свобода", до которой Вы, наконец, добрались, очень привлекательна для любителей хлестких обвинений, особенно бездоказательных... Откуда это у Вас, Рейнгольд Иваныч? И зачем Вы дискредитируете себя в Ваши-то годы? Ведь Вы же, как Вы пишете, работали когда-то учителем...
Несмотря на все свое неприятие социализма, Вы в обзоре литературы все же не можете полностью обойти саму литературу. Однако и здесь Ваши утверждения весьма противоречивы и далеки от объективности, а мотивировка их ограничивается, как правило, эмоциями. О научном уровне Вашего "анализа" и Ваших оценок могут дать представление критерии, которые Вы используете. "Аллилуйщина" (52), "рабские ревнители" (53), "от их стихов хочется рыдать" (53), "недоделанный словесный салат" (54), "поэзия... это марксистская шарманка" (61), "красный ура-патриотизм" (46) и, наконец, "дерьмо", "надо выбросить на навозную кучу" (63), - согласитесь, такие оценки не очень-то располагают к автору статьи о литературе целого народа. Вдобавок и несколько своеобразная классификация, применяемая Вами в "теоретических" положениях Вашей статьи, вызывает далеко не лестное впечатление о компетентности автора, взявшегося за такую серьезную работу. Судите сами:
"Романы бывают по содержанию и форме очень разные - реалистические, натуралистические, исторические, просветительские и общественные". Понимая, видимо, ущербность такого перечня, Вы "существенно" дополняете его, награждая "анализируемый" Вами роман еще одним "научным определением": "тоскливо-утопический" (62).
На том же уровне пишете Вы о шванках:
«Шванк имеет множество форм: стихи и проза, короткий и длинный, повествовательный и диалогичный» (63).
Это все равно что сказать: автомобили бывают разные - грузовые, легковые и зеленые.
Конечно, после всего этого трудно ожидать от статьи действительно серьезного анализа или оценки произведения, творчества писателя и тем более нашей литературы в целом. И Вы эти ожидания не оставляете неоправданными. Бессистемно выхватывая из разных эпох, из разных направлений, из произведений разных авторов как правило всего лишь строчки, Вы ими бьете "советский империализм" или высокомерно отвергаете литературу.
Возьмем, например, поэта Генри фон Хайзелера, который родился в 1875 г. в Петербурге и, как Вы сами пишете, жил попеременно то в Санкт-Петербурге, то в Мюнхене. Непонятно, какое отношение он может иметь к "литературе немцев Поволжья". Но Вам он нужен: ведь Вам надо доказать, что "советский империализм" совсем уничтожил "дойчтум", а у Хайзелера есть строчки, которые, по-Вашему, говорят о том, как ценен этот "дойчтум". Поэтому и включаете его в литературу немцев Поволжья и, сказав, что это был большой поэт, приводите потом так нужные Вам его слова:
«Теперь я знаю, что вообще могу лишь тогда быть полностью человеком, если прежде целиком являюсь немцем, русским, малайцем или китайцем» (59).
По-моему, выраженное здесь стремление к цельности личности вполне естественно, тем более у Хайзелера, чье сердце, как отмечаете Вы, в равной степени принадлежало России и Германии, и который в годы первой мировой войны мучился от раскола между народами этих стран и надеялся, и желал им новой, более хорошей жизни в согласии и любви (59). Хайзелер считал тогда, что цельность могло бы ему дать мононациональное сознание, и это логично. Однако для решения в широком смысле той проблемы, которая мучила поэта - устранения вражды и раскола между народами, установления между ними "согласия и любви", этого, видимо, недостаточно. И сегодня мы бы сказали иначе: сегодня, чтобы "быть полностью человеком", надо быть и немцем, и русским, и малайцем, и китайцем, надо считать всех живущих на Земле равными себе, равноправными с собой, считать себя ответственным за судьбу каждого человека на Земле - иначе на ней не останется ни немца, ни русского, ни китайца - никого.
Вслед за Вами я хотел бы процитировать прекрасные строки Хайзелера, но уже как доказательство того, что надо жить, и быть, и действовать совместно: в этом залог и цельности, и согласия.
Und dieses ward dein Fug und dies dein Heil:
Du gehst nicht mehr gesondert, du nimmst teil,
In Truemmern liegt der Zaun, der dich gehemmt,
Du bist nicht laenger fern, nicht laenger fremd.
Wo immer Leben lebt - du lebst es mit.
Wo Wesen wirkt - du gehst im gleichen Schritt.
Wo Liebe lieben mag - du tust es auch.
Wo Seele haucht – geschieht`s mit deinem Hauch. (59)
Такое кредо, по-моему, вполне приемлемо и сегодня. И не надо привлекать ни эти масштабные, «фаустовские» по своей вершинности духа и формы, строки, ни их автора вообще для аргументации своих мелочных устремлений...
От такого же некорректного использования хотелось бы уберечь другого, гораздо более известного советским немцам, писателя, плотью и кровью связанного с литературой немцев Поволжья, с советской немецкой литературой - Августа Лонзингера. Вы с уважением называете его имя и гордитесь тем, что он был Вашим учителем, я же думаю о том, что хорошо, что он не дожил до этого "Опыта анализа" одного из тысяч учившихся у него, известнейшего педагога на Волге.
Ибо даже если ограничиться одним его романом "Nor net lopper g’gewa", вышедшим еще до революции, можно с полным правом утверждать: не о том будущем мечтал он, в котором, в соответствии с Вашим кредо, должны сохраниться "старое", "частная собственность“ и т.п. Еще в те далекие времена выступал он бесстрашно против всесильных клерикалов, за равенство, за дружбу между народами России. А вспомните его послереволюционный рассказ "Твое слово" - один из сильнейших в советской литературе о времени гражданской войны вообще. Но в борьбе с "Советами" Вы не щадите имени и своего учителя, пытаясь и его выдать за своего сторонника, для чего даже не упоминаете о действительной направленности его произведений, о его активной роли во многих прогрессивных начинаниях в дореволюционных немецких колониях Поволжья, о его горячей любви к своей Родине.
В таких же целях используете Вы имя одного из лучших и популярнейших наших писателей, сделавшего много и для литературы, и для подготовки литературной смены, Виктора Клейна.
Не могу обойти вниманием и еще один Ваш прием в стремлении во что бы то ни стало очернить нашу страну, нашу литературу и неугодных Вам ее авторов. Это - беззастенчивое искажение фактов. Так, о Франце Шиллере, который, несправедливо оклеветанный во время культа личности еще в 1938 году, умер в Сибири в 1955 году, Вы пишете как об ученом, "посвятившем себя литературе и культуре немецких колонистов" (46). Достаточно, однако, ознакомиться хотя бы с библиографией работ этого большого ученого с мировым именем, чтобы увидеть: главная сфера его научных интересов и его деятельности была мировая литература, теория литературы, взгляды основоположников марксизма в области литературы и искусства, - и только в небольшой степени, в ранние годы, уделяет он эпизодически внимание и литературе немецких колонистов в России (см. также очерк В.Эккерта о жизни и творчестве Франца Шиллера в "Хайматлихе вайтен" №1/1983). Но Вам нужно показать, что "Советы" "расправились" с Ф.Шиллером именно за то, что он занимался литературой немецких колонистов, поэтому Вы и умалчиваете о главном.
"В те годы (после 1956 г. - Г.В.) не было, да и сегодня практически нет возможности печататься для немецких авторов в Советском Союзе", - пишете Вы (51). При этом как единственную возможность публиковаться Вы называете литературные полосы газет "Нойес лебен" и "Фройндшафт". Да, активность с-н литературы в последние десять лет сильно повысилась, и очереди на публикацию у нас действительно стали большими, однако зачем же выдавать за сегодняшний день положение, существовавшее более двадцати лет назад? Почему Вы умалчиваете об альманахе "Хайматлихе вайтен", вот уже семь лет выходящем дважды в год объемом по 16 авторских листов каждый номер, хотя и цитируете из него; о регулярном - пусть и недостаточном - выпуске наших книг в издательствах "Казахстан" (Алма-Ата), "Радуга" (Москва) и на Алтае? Не потому ли, что с-н литература, нуждающаяся, несмотря на имеющиеся у нее сегодня возможности, в увеличении издательских объемов, предстала бы гораздо более серьезной, чем не укладывающаяся в рамки только газетной полосы, а это уже не согласуется с Вашей концепцией невозможности существования литературы у "немецких колонистов" при "Советах"?..
Для доказательства "слабости" нашей "женской" поэзии Вы цитируете, не указывая, кого и откуда, стихотворение Александра Бекка "Стога я метал" (53), причем цитируете неправильно (см. "Хайматлихе вайтен" №1/1982, стр. 215), как неправильно - искажая текст, объединяя в строфы строчки из разных строф и стихотворений, цитируете и многих других поэтов. Так ведь тоже не делают.
Но тут еще другое: кого-кого, а Александра Бекка-то уж никак не упрекнешь в неумелости, в декларативности, в слабой технике версификации. Наоборот, это один из самых тонких и глубоких наших лириков; то, что подвластно ему, доступно далеко не каждому. Вы же вырываете строки из контекста стихотворения, написанного нарочито жестко, приземленно, в соответствии с темой (тяжелая работа подростка в поле в военное время), и этим недопустимым приемом вводите в заблуждение читателя, не имеющего возможности прочитать стихотворение целиком...
Наконец, Вы обрушиваетесь на шванк Г.Гафнера "Свежие чувства". Напомним его содержание: у дяди Ханнеса несколько лет назад умерла жена; пожилая соседка хочет вывести его из состояния горя, советует ему тоже приобрести, как у нее, собачку; совместные прогулки позволяют, наконец, двум пожилым людям подружиться и,преодолев свою застенчивость, придти к обоюдному желанию жить вместе. Вы пишете:
"Тетушка Анна, дядюшка Ханнес и Г.Гафнер радуются, когда их собаки прыгают друг на друга. Они причмокивают при этом, так что у них слюни текут. "Да, Кукла и Бобик знают свое дело, тут мы можем брать с них пример, тетушка Анна", - говорит дядюшка Ханнес. "Я согласна, - говорит тетушка Анна, - не будем терять время и сразу начнем" (63).
Да, наверное, не очень-то хорошо такое писать и публиковать. И хотя это и шванк, в котором многое допускается по закону жанра, можно понять недовольство старого человека, выросшего в таких условиях "советского империализма", что, оказавшись вдруг в обществе свободы порнографии, он стремится оградить своих бывших "соугнетенных" даже от неприличного "собачьего прыгания". Кроме чувства глубокой вины, это могло бы вызвать еще и чувство признательности к человеку, из такого далека заботящемуся о нашей нравственности.
Однако посмотрим, что же в действительности написано у Г.Гафнера, чей шванк был опубликован в "Хайматлихе вайтен" №1/1981. Выясняется, что никакого "прыганья друг на друга" там нет, что никто там не причмокивает и ни у кого слюни не текут, и что подчеркнутое мною в Ваших "цитатах" или совсем отсутствует в шванке, или цитируется Вами искаженно, против всяких правил, и что диалог двух пожилых людей в шванке не имеет ничего общего с теми сальностями, с тем смыслом, которые Вы в него вкладываете, так что ни у кого, кроме как, видимо, у автора "Опыта анализа", нет оснований так распаляться. Зачем же, Рейнгольд Иваныч, так недобросовестно порочить и автора, и его произведение, и издателей, и литературу, и страну?
Ваш пассус о шванке Вы заканчиваете категорично: "Кто публикует такую продукцию как эта, является литературным ничтожеством" (63). Чем же тогда, по-Вашему, является тот, кто так "анализирует" литературное произведение и такой "анализ" публикует?
В своей статье Вы, разумеется, не можете обойти и вопрос о свободе творчества, о партийности литературы, утверждая, естественно, что это вещи несовместимые. Не буду отсылать Вас к известным и Вам, наверное, работам В.И.Ленина по этому вопросу - для Вас они, видимо, все равно "неубедительны". Но почитайте хотя бы великолепную статью известного оппонента Ленина, Г.В.Плеханова «Искусство и общественная жизнь». В ней он хорошо показывает, как любая политическая власть (и Ваша сегодняшняя, надо полагать, тоже), стремится направить литературу и искусство на служение тому делу, которому она сама служит.
Если же и эта статья Вас не убедит, то давайте будем рассуждать так: что такое "свобода творчества" для писателя? По-моему, это возможность писать и публиковать то, что он считает верным и нужным, что выражает его убеждения и позицию в жизни. Если мы считаем верными и правильными принципы и идеи общественного строя, который мы сами установили, то нам нужна для свободы только одна возможность: открыто говорить то, что соответствует нашим идеалам, и так же открыто выступать против всего, что мешает их достижению. Не всегда с этим было у нас все в порядке, но никогда не требовалось нам свободы выступать против наших собственных принципов.
Можно бы еще долго говорить о Вашей статье, ибо материала, подобного рассмотренному, в ней еще предостаточно. Но, думаю, основное ясно уже и так.
В начале своей статьи Вы объясняли причины, по которым взялись за нее:
«а) потому что до сих пор на этой ниве часто только топтались, ее же надо, наконец, вспахать;
б) потому что проблема литературы немцев в России мне небезразлична;
в) потому что мне всем сердцем хочется объективно оценить в этом кратком очерке состояние сегодняшнего нашего дойчтума в советской диаспоре, где все вынуждены ходить в наморднике» (44).
При этом Вы отмечаете свои преимущества:
"Мое преимущество по сравнению с пишущими здесь и там состоит в том, что я ... отвечаю только перед моей совестью, в то время как авторы там должны придерживаться установки ЦК КПСС от 25.11.55 о "ленинском принципе партийности в литературе"» (49).
Декларируя Ваше полное превосходство над нами, Вы пишете и о том, что "история литературы и литературная критика не так просты, как это представляется некоторым товарищам в их типовом мышлении" (54).
Теперь, дойдя до конца Вашей статьи, можно полностью согласиться с этим Вашим утверждением. Своим "Опытом анализа" Вы убедительно показали, что:
а) литературная критика действительно не так проста, как думают даже некоторые бывшие "товарищи" и сегодняшние господа авторы;
б) любые "преимущества" бессильны поднять иных авторов выше уровня "топтания" на чужом литературном поле;
в) не всегда освобождение от "намордника" сопровождается извержением только интеллекта.
(„Neues Leben“, № 15, 8 April 1987)