Макар был озадачен поступком Лёньки: вместо того, чтобы наспех отговориться и продолжить свою обыкновенную прогулку в сторону Варькиного дома, сам подошёл, протянул в знак приветствия руку, а потом и вовсе сел рядом на скамью, будто дороги дальше не было. Мало того, Лёнька старался даже не смотреть туда, где в палисаднике, за разноцветьем георгинов, мелькала светлая девичья головка.
Макар жил на земле давно, а потому быстро смекнул, в чём тут дело, хотя и не подал виду.
"Зачем парня смущать, когда ему и так не сладко, - подумал Макар, взглянув на студента. - Без того угрюм, как кот на остывшей печке".
Сам Ленька был городским, но каждое лето, на каникулах, приезжал погостить в деревню. Год назад он поступил в Космическую академию, и стал предметом особой гордости своей бабушки Катерины Филипповны, а заодно и всей деревни. Как не гордиться, когда внук будет самолично запускать ракеты в космос!
На учебу уходило много сил и времени, но и дорогу в деревню студент не забыл. Погостить у бабушки, это всегда с радостью, но была у той радости и другая сторона – деревенская девчонка Варька, которую от знал столько, сколько помнил себя. Её природная красота, проявившаяся в полной мере к окончанию школы, заставляла сердце студента наполняться несерьёзными мыслями. Может в тех мыслях он и летал в космос, но явно не один. Макар ещё в прошлом году заметил, как смотрел студент на повзрослевшую Варьку, и как та смущалась от его пронзительного взгляда.
- Смотри-ка, Катерина, как твой пострел поспевает, – говорил он Филипповне. – Вроде как вчера насыпал Варьке песок в сандалии, а вон уже какой ухажер знатный!
- Что ты, Макар, - отмахивалась Катерина, - внучок всего год в академии проучился, ему женихаться рано!
Прошёл ещё год. Как только закончилась летняя практика, студент помчал к своей Варварке первым же рейсовым автобусом.
Филипповна только вздыхала всякий раз, когда внук выбегал вечером на улицу, на ходу дожевывая ужин.
- Не жди меня, бабуля, я буду поздно! – кричал Ленька, пробегая под окнами.
Так и бегал на радость Макару, разве что на минуту останавливался, чтобы поздороваться и ответить на очередной неловкий вопрос старика, а в тот вечер остановился у скамейки как вкопанный.
- Ну, будь здоров! – Макар пожал протянутую Лёнькой руку и принялся крутить цигарку с ядрёным табаком-самосадом. – Уважь старика разговором, раз пришёл.
Видел Макар, что не до разговора студенту, а зачем тогда на скамейку сел? Кури теперь самокрутки, Макар, думай, как Лёнькину беду поправить.
Закурил, кашлянул в кулак для затравки разговора.
- Как думаешь, Леонид, испортится погода завтра, или ещё денёк погожий простоит? – спросил он, не сводя глаз с расстроенного студента. – Что-то закат сегодня мне не нравится: ишь, как облака раскапустились …
- Не знаю, - вяло ответил Лёнька. – Мне всё равно.
- И то верно, молодым все погоды хороши! – Макар глубоко затянулся и протяжно выдохнул. – Это же не тебе, а Варьке нашей сено завтра сушить. У них по берегу ручья покос большой, есть где граблям разгуляться.
Лёнька метнул колючий взгляд на самый крупный цветок в Варькином палисаднике и ещё более неохотно отозвался.
- Высушат. Их много …
- Может и много, а только, вижу, одним меньше стало.
Макар по-доброму ухмыльнулся и тут же пустил дымовое облако – хватит и того с Лёньки, и так сам не свой.
Маскируя вздох под зевок, Лёнька прикрыл рот рукой и ничего не ответил. Он давно уже выучил, что деду Макару только того и надо. Его только зацепи словом!
- Так ты в тот край больше не ходок? – спросил Макар и кивнул в сторону Варькиного дома. – У моего крыльца комаров прикармливать будешь?
- Не всё ли равно, где их прикармливать? – буркнул Лёнька, нервно шевельнув ногой под скамейкой.
- Э-э-ээ, не скажи, - хрипло протянул Макар и снова примерил свой хитрый прищур на студента. – Было бы тебе всё равно, со мной все вечера просиживал, а ты, вон, к Варьке бежишь, только сегодня заминка вышла.
Лёнька снова не ответил, вздохнул незаметно и начал что-то выискивать взглядом на небе.
- У вас, молодых, поводов для горячки, как в кармане крошек, - помедлив, продолжил Макар и лукаво улыбнулся, добавляя лицу глубоких морщин, а Лёньке – досады. – Что, развернула Варька нос в сторону леса? Причину-то тебе объявила, или ждёт, когда сам догадаешься?
- Скажет она – жди!
Лёнька вдруг понял, что, сам того не желая, ввязался в разговор. Не то, чтобы он совсем не хотел говорить о Варьке, а только что тут скажешь?! Они и раньше вздорили, но как-то быстро дело налаживалось, а в этот раз по-другому вышло.
Высыпавшие к закату все разом, комары добавляли Лёньке если не злости, то уж точно не радости. С силой лупил он по местам их посадки, не жалея собственной шеи и плеч. Не укрылось и это от Макара.
- Знаешь, Леонид, а ведь для бабских капризов и причины-то не всегда нужны, потому как даже самая пустячная из них в самую важную оборачивается! – продолжил он разговор. – Выходит и нет неважных вовсе. Баба, как погода: ветерок туч нагнал, вот тебе и гроза, а словечко какое хорошее от сердца оторвал – распогодилось дело!
Лёнька не отвечал, и только нервно перебирал ногами под скамьей. Его взгляд то бесцельно блуждал по траве, то поднимался к закатному небу.
Макар ненавязчиво продолжал разговор, надо же как-то парнишку из беды выручать, а то совсем в землю закопается, ногами-то работает – будь здоров!
- Я свою Антонину, бывало, совсем не понимал: вроде всё так, а ей не так! Только после двадцати годков супружнической жизни что-то до меня доходить стало про причуды да про причины. С тех самых пор и управляю погодой.
При последних словах Макар даже приосанился: распрямил спину, расправил плечи, приподнял подбородок. Лёнька, поглядев на старика, невольно улыбнулся.
- Мы как-то с моей в церковь пошли. Вообще-то я туда не большой ходок, а тут как раз родительский день был, сродников помянуть полагается. Идём по дороге, а Антонина меня на другую сторону улицы тянет и тянет! Чем, спрашиваю, тебе тут не дорога, а она на своём: там пыли меньше. И как же меньше, говорю, когда столько же! Но спорить без толку, перешли. А, знаешь, Леонид, зачем перешли?
- Зачем?
- За той же пылью дорожной! – Макар хрипло хохотнул, полуобернулся к дому и, убедившись, что Антонина его не слышит, объявил с победоносным торжеством в голосе: - Наряды она свои показать хотела одной бабе завистливой, которая как раз на той стороне дороги жила! За тем и переходили. Вот поймёшь ты после этого бабу? Велика причина, как думаешь?
Лёнька немного смутился и снова не ответил. Дёрнул только плечом и продолжил возню с комарами.
Макар удовлетворённо пыхнул самокруткой. Значит – в точку! Значит, не он один не понимает.
- И до слов бабы ох, как охочи! Вот мне, к примеру, поставь поллитру на стол и ничего говорить не надо - сам всё пойму! А попробуй я этак!.. Тут и без любезностей не обойдёшься, и ответы толковые заранее заготовь, мол, по какому такому поводу, да годиться ли тот повод для случая? Не уймётся, пока всю душу не вынет. А, казалось бы, выпей молча и захорошеет не меньше. Душа, она и без лишних слов согреться может.
Вспомнил Макар про поллитру, и стало ему грустно. Зачастила рука с самокруткой к прокопчённой дымом бороде. Только что толку о душе думать, когда на дворе не банный день и не праздник? Антонина на слово крепкая, никогда без повода выпить не позволит!
Помолчал, пока отлегло от сердца, и дальше заговорил.
- И скажу тебе, Леонид, что слова не всегда к месту приходятся. Как-то раз пришёл я из бани паром расслабленный, сел на оттоманку, дух перевожу. Моя Антонина по избе кружится, как молодуха: то подзор кроватный поправит, то крошки со стола смахнёт, то горшками у печи загремит – любо слушать и глядеть дорого. Давно на неё не глядывал, а тут глаз сам разохотился. Ладная, думаю, какая супружница у меня, не зря из-за неё в молодости с Михайлом подрался, царствие ему небесное, год как помер ... Ну, и скажи ей добрые слова за её заботу. Не поверишь, Леонид, набросилась на меня ни за что.
«Что ты мелешь, как жернов, или перепарился? Может, кто гудрону тебе на каменку налил? Какая ещё фигура в мои-то годы, так и скажи, что после бани выпить хочется!»
- И что? – немного повеселев спросил Лёнька.
- А то! Взбеленился я, как давно не бывало. Смолчишь – плохо, скажешь – ещё хуже! Как понять-то? Я как на духу ей говорил, а она, вон, как перевернула. Тут уже и я все словечки грузные припомнил – собирай в лукошко, коль распекла нутро хуже самосаду! Осеклась тогда моя Антонина. Тарелку передо мной поставила, на неё картошечки положила отварной, рассыпчатой, топлёным маслом сдобрила. Хлеб порезала тоненько, как в городе, и на блюдце с золочёной каёмкой сложила. Почувствовал я, признала она свою вину. Про поллитру тоже не забыла, и две стопочки на стол поставила. Наморщилась крепко, а всё же пригубила с моей компанией.
Лёнька растянул губы в улыбке. Ноги перестали шоркать под скамьёй, а яркие георгины у Варькиного дома уже не так раздражали своей нарядностью. Прав дед Макар: всякое в жизни бывает.
- Мужик – организм цельный, - заключил Макар, обрадованный Лёнькиной перемене. - Баба – другое дело. Она из мелочи собрана, оттого и звону больше. Звенит, звенит, а чего звенит сама не знает! Собака Митрича тоже не знает, зачем на месяц брешет. Может, тоска на неё ночью нападает, или сон не идёт.
- Точно! – ещё больше оживился Лёнька, услыхав про собаку. - Буян полночи лаял, мне его хотелось снотворным накормить!
- Снотворным, - недовольно проворчал Макар и выдержал небольшую паузу. – Сегодня снотворным, а завтра что? Совсем потравить захочешь, чтоб издох и лаем тебе не досаждал? Ты, брат, лучше с Варькой помирись, а то сперва всех собак в округе потравишь, а потом что, за сверчков примешься? Ишь, как стрекочут заливисто.
- Да это я так, - пошел на попятную Лёнька. - Я и не собирался Буяна снотворным кормить...
- То-то, что так! - Макар вздохнул и на минуту задумался. - Ты, вот что, Леонид, ты на Варьку долго не гляди, а прижми покрепче да поцелуй пожарче безо всяких оправданий. Глядишь, и у вас распогодится. А то, ишь, вздумала бузу бузить, стрекоза!
Лёнькина нога вяло толкнула землю и затихла. Ей, может, ещё полночи ходить, бессонницей маяться, что зря плясать!
- Как поладите, так ни сверчки, ни собаки мешать не будут, как бы те не голосили. Ну, да бог с ними, с тварями божьими. Что я тебе про бабскую-то натуру говорил?
- Что звенит, - ответил Лёнька и скривился, как от лимона.
- И то правда, звенит! Как карман с мелочью. Звоном этим, Леонид, можно управлять, и тогда это уже никакой не звон, а целая песня. Не хуже соловьиной будет.
- А ты умеешь? – подобрался Лёнька к самому нутру старика.
- А как же! Была бы охота со звоном в ушах всю жизнь жить!
Лёнька ещё больше скривил ухмылку, но смолчал. Старик жизнь прожил, опыта у него много.
На улице почти стемнело, а Варька всё хлопотала во дворе по хозяйству: то в палисадник заглянет, то по тропинке в сад убежит – не даёт глазу отдохнуть. Садовая калитка призывно хлопала, будоража Лёнькино сердечко. Делал он вид, что слушает деда Макара, а сам нет-нет, да и посмотрит в сторону Варваркиного дома, стоит ли тот на месте?
- А только знаешь, Леонид, с годами лень меня одолевать начала: думаю, поверну сейчас, куда мне надобно, а как прикину, сколько сил в те повороты вкладывать придётся, так и рукой махну – пусть себе звенит! Вот ведь как оно бывает …
Лёнька коротко вздохнул и поднялся со скамейки.
Макар свернул ещё одну самокрутку, ещё не решив до конца, прикурить, или оставить до утра.
- Можно было бы, так и на том свете курил бы, - сказал Макар не то Лёньке, не то, чтобы себя успокоить. - До того уже жизнь без дыма не сладкая.
В сенях забрюзжала утомлённая знойным днём Антонина. Что-то гулко бухнуло и покатилось по половицам, догоняемое старушечьей бранью.
- О, мой звонок зазвенел. Иди и ты к своему, - сказал Макар, убирая самокрутку в карман. – Видишь, девка туда-сюда бегает, в избу не идёт. Загрызут ведь комары красоту такую, пока ты тут думаешь. Иди, да робей, бабы робких не жалуют.
Студент попрощался с Макаром и пошёл в заветном направлении. В его сердце кто-то часто-часто дёргал за самую звонкую струну, и трудно было сдержать ноги под такую музыку.
Загорались первые звёзды, густел и пропитывался запахом свежей соломы туман. Соседский Буян негромко тявкал в ожидании месяца.
Макар с задумчивой улыбкой смотрел Лёньке вслед.
- Ну, что, всех комаров накормил, или ещё недовольные имеются? – раздался от крыльца голос Антонины.
- Нужна им моя кровь, им молодую подавай, – неохотно отозвался Макар.
- То, что старая – полбеды … - Антонина подошла к скамейке, и нависла над мужем широкой тёмной тучей. Руки, упёртые в бока, добавляли размеру. – Она у тебя ещё и дурная! Лестницу опять у бани оставил? Или я тебе не говорила, чтоб у веранды ставил?
- Нужна она тебе сейчас? Куда ты, на ночь глядя, лезть вздумала?
- Нужна, раз говорю. У тебя забыла спросить, куда мне по ней лезть! Полвека с тобой маюсь, может сразу к небу и приставлю!
- Так бы и сказала, – ответил Макар и тяжело поднялся со скамьи. – Сейчас принесу.
Шумно шаркая ногами по тропинке, он направился к бане. По пути Макар свернул в сад, где долго стоял рядом с ульем, слушая как отходит ко сну молодая пчелиная семья. К негромкому жужжанию пчёл примешивались голоса Лёньки и Варьки, доносящиеся из прогона. Макар подошёл к бане, откуда словесная перебранка была слышна более отчётливо. Раскидистая черёмуха на меже скрывала запальчивую парочку. Наконец, Варька вышла на прогон и быстрым шагом направилась к околице, погрузившейся в густой туман. Лёнька догнал её и попытался остановить. Не тут-то было! Разгоряченная спором, она дёрнула плечом так, что кофта упала на влажную землю. Не поднимая кофты, Варька припустила по прогону, в тумане замелькали её быстрые ноги.
Макар замер. Вот ведь с характером девка, попробуй, догони такую.
Но взялась откуда-то прыть у долговязого студента – в два шага нагнал беглянку.
Больше ничего Лёнька говорить не стал, обнял порывисто и поцеловал, не переводя дыхания. Варька только один раз рукой махнула, и затихла в крепких объятиях.
Макар довольно крякнул в кулак, взвалил на плечо лестницу и побрёл к дому.