Во дворе дома, возраст которого точно мог указать лишь великий комбинатор, снискавший своей известной фразой об историческом материализме неувядающую славу и память поколений, толкалась, переминаясь с ноги на ногу, группа студентов - правоведов одного из волжских государственных университетов.
Пока они о чем-то оживленно беседовали, прерывая, иногда, речь короткими смешками, подъезжали машины, кого-то привозили, внося вовнутрь помещения, а кого-то выносили и увозили.
Слева от двери висела доска, поясняющая, - областное бюро судебно-медицинской экспертизы такого-то города К. Вход. Здесь же находился морг.
Платон, слушавший какой-то анекдот, механически отмечал происходящее, бросая короткие взгляды, и неожиданно полностью переключил свое внимание на суетившихся мимо людей.
Выходившие санитары или медбраты, черт их поймешь, чем-то отличались от обычных.
Фартуки - вот что, понял Платон. Наподобие тех, что у рыночных торговцев и рубщиков мяса. И еще взгляд. Необычным было то, что он был обычным, обыденно безразличным и - никакого таинства смерти, а все лишь суета.
Абсурдность ситуации усугублялась будничностью речей о помывке, бритье, с прейскурантом неофициальных цен, и убеждением в необходимости бальзамирования формалином, то ли еще каким-то "весьма радикальным" препаратом. Родственники спрашивали тихо друг друга: ну что, будем делать? А как лучше?- до еще более тихого - спроси, а можно ли подешевле? И Платон совсем бы не удивился, услышав, что оптом дешевле. Опять же, ни таинств, ни горя, ни скорби.
Подошедший преподаватель прервал говорящих, поинтересовавшись общим самочувствием и настроением, пояснив, что перед процедурой приема предстоящего зачета по судебной медицине, ознакомимся с внутренней спецификой работы учреждения и в целом, и в частностях. Не удержавшись, с улыбкой, философски заметил - и с иным мироощущением на предмет бытия и о дальнейших взглядах на будущее, задав общее направление мыслям.
Первый предмет бытия лежал сразу же, при входе в коридор, притулившись у стены, встречая вошедших немым приветствием безобразно раскрытого рта, с черным, распухшим и развернутым поперек, языком. На темно-багровых веках синело "не будить".
Платон усомнился, а действительно ли, Дали воскликнул: "Сюрреализм - это я!"
Через замызганную рубаху остро выпирали усердно переломанные ребра, задранные штанины обнажали грязные ноги, зовущие надписью на босых ступнях " иди туда где нет закона и труда ". Вот и пришел, родимый.
Из кармана рубахи нелепо - щеголевато торчала пришпиленная бумажка "неизвестный".
И хотя почти все были практические работники системы, тем не менее, группа, стала незаметно съеживаться, сжимаясь плотнее, но некоторых все-таки не оставлял здоровый цинизм, своеобразный иммунитет, выработанный, как принято говорить специалистами, профессиональной деформацией личности, но защищающий от окончательной гибели душевное здоровье человека.
Платон, отделившись от основной группы, вместе со Степаном, добродушным опером одного из районных отделов, толкнули дверь с табличкой "Прозекторская". Платон даже не понял увиденного, различив только двух, стоящих у прозекторского стола, диктующих машинистке, сопровождающих свою речь далекими от грусти и печали, замечаниями.
Оторвавшись от объекта исследования, один из врачей довольно весело спросил,- что хотели, парни? На что Степан сходу выдал - покушать.
Тут же вверх поднялся, одобрительно оценивающий, большой палец свободной руки весельчака-визави патологоанатома. Платона аж передернуло,- идиот! О чем он и сказал. Но Степана уже не было рядом. Того, едва успевшего выскочить на улицу, выворачивало наизнанку.
Покушал, по- дурацки отметил Платон, но и самому недели две виделась одна и та же картина, и звучал кукольный голос Петрушки : " Дураки! Дураки! Ну и балаган! Ха-ха-ха..." Тут же, откинув рогожку, появлялась похабная рожа "неизвестного", вторившая из чрева: "Дураки!"
Платон первым сдал зачет, который принимался в комнате - музее, среди представленных не для широкой публики экспонатов. Один из них, в стеклянной, запаянной банке из под полуприкрытых глаз, с рубленной раной поперек лица и вздернутой презрительно губой, смотрел мимо Платона. Сдали все. Оптимистов, желающих вновь заглянуть в будущее, не было.
Незадолго до окончания университета, Платон внезапно заболел чахоткой и долго, тяжело лечился.
Оправившись от болезни, Платон вернулся к учебе, успешно защитился. Проработав несколько месяцев юристом на одном из крупных предприятий области, он, забросив диплом далеко на полку, навсегда распрощался с юриспруденцией и неверной Фемидой.
сентябрь, 2011