Сам ты, сам ты, сам ты Наташа,
Сам ты, сам ты, сам ты Наташа,
Сам ты, сам ты гуляй на свой пляж
И сам себе делай массаж...
Из репертуара группы «Шпильки»
1
В машине было уютно и спокойно. Василий за-дремал, начал засыпать, появилось что-то вроде сна. Та-кого приятного, красочного, доброго сна! «Я сплю и вижу... надо запомнить, мужикам расскажу», – подумал.
«Едрит-кудрит, снова мобила звонит, не вовремя как...» – это телефон. Жена спешит напомнить о том, что завтра утром возвращается из командировки. Ну, дейст-вительно, как же не вовремя, эти бабы... уф... все про-блемы от них!
А за окном темно. Фонарь немного поодаль, и тот выключен. На маленькой стоянке только три машины, все с шашечками: здесь традиционно можно взять такси. И Василий уже тридцать лет работает таксистом...
«Нет, ну надо же, эта дура такой сон прервала! Почему женщины настолько едкие? Вот, хорошее слово подобралось – едкие – сколько баб не встречал, все, как одна, глупые, нудные, дурацкие! Ну, и правильно, их предназначение в том, чтобы угождать мужикам, а больше они ни на что не гожи. Моя вот, даже поесть нормально приготовить не может, пора бы за пятьдесят пять лет было и научиться. Благо, раньше красивая бы-ла, ущипнёшь, и колышется, колышется, а сейчас... тьфу, ядрёна Матрёна, слишком умная стала, и пилит, пилит... и дочь такую же воспитала, одни, вон, шмотки на уме: поехала в Симферополь к друзьям, которые по дешевке шубку норковую продают, видите ли, не подошла им, а ей, значит, подойдёт... мещане! Одна младшая, Маринка, выбивается из всего этого круга, но не нужно забывать, что ей пока всего четырнадцать лет, посмотрим, как оно будет-то годков эдак через пять».
– Слышь, до площади Металлистов подбросишь, а?
– Полезай.
С улицы потянуло морозцем, а от мужчины — спиртом и табаком. Вероятно, решил продолжить свою радость в забегаловке, находящейся на вышеназванной площади, но Василия это не касается, он взял деньги и дал газу.
Через пару минут приехали. Пассажир вышел, и, действительно, направился в сторону небольшой пивной. Снова потянуло морозцем. Василий посмотрел на почти безлюдную маленькую зимнюю площадь и хотел, было, вернуться на стоянку, но вдруг резко передумал: сегодня последний день, когда дома никого нет, когда не нужно докладывать, почему так поздно пришел, и вообще что-либо доказывать. Василий решил зайти в пивную, всё равно рабочий день закончился, не много, конечно, вы-пьет, ведь нужно ещё же и вернуться, но, ничего, добе-рётся.
Зашёл. «Надо же, – подумал, – два месяца тут не был, а ничего не изменилось». Всё те же столики с не-убранными пустыми стаканами, всё та же публика...
– Васька, сколько лет, сколько зим!
– Абляим, здорово!
– Давненько тебя не видел, интересно узнать, как ты...
Два старых приятеля, русский и татарин, купили себе пива и сели за свободный столик. Они не виделись без малого три года. «Чего не ожидал, того не ожидал, даже проснулся...»
– Как я, спрашиваешь? Ничего нового, жена, дети...
– Как я, спрашиваешь? Жена, дети...
– Внуков ещё не нажил?
– В апреле ожидается... а ты?
– Надеюсь, не ожидается.
– А у меня дочь вот вышла замуж, переехала в Черноморское, я, кстати, к ней в гости собрался, может, подбросишь?
«Блин, сейчас, видно, нарушу все планы, – подумал Василий, – но мне, правда, очень импонирует компания Абляима, для такого друга и потраченного бензина не жалко... всё равно же, если приду домой, проведу вечер в четырёх стенах... Ай, была, не была!»
– Подброшу, ну, что за вопросы, тебе, друг, всегда готов угодить.
– Что, мальчики, скучаем?
– Наталья... Тебя только ещё не хватало.
Она уже не впервые подходила и к Василию, и к Абляиму, а теперь подошла к ним обоим. Их просто не могла миновать такая участь, потому что с Натальей сталкивался каждый мало-мальски постоянный посети-тель забегаловки. Она любила носить броскую, вызы-вающую аляповатую одежду, красные лакированные са-поги и странную, но, кажется, не дешевую шубу. Её, по обыкновению собранные в конский хвост, волосы были перепалены перекисью водорода, веки разукрашены толстым слоем синих теней, губы густо наведены ярко-красной помадой. Её тяжело не узнать, её знали все, некоторые, по их собственному мнению, очень хорошо, другие же просто знали, что её зовут Наташа. К по-следним можно отнести и Абляима с Василием.
– Да... И кто это, интересно, вас так довёл? Жены дома, коллеги на работе? Бедняги...
– Можешь даже не подлизываться, всё равно пла-тить нам нечем, одним словом: бедняги.
– Да в этом смысле вроде не очень... не волнуй-тесь, много не возьму, двадцать баксов, не больше.
– А ты хорохориться-то молодец! Брось-ка эти шу-точки, а то снова останешься с дырой в кармане. Назо-ви по-человечески, в гривнах.
– Ты, Васька, смотрю, ушлый парень, – сказал Аб-ляим, но не помнишь ли, что обещал подвезти меня в Черноморское... про то, что ты женат, я вообще молчу. Плохо, дружок... Был бы я твоим папой, хорошо за та-кое отодрал.
– А хорошо ли с голоду прозябать? – заканючила Наташа. – Каждый зарабатывает, как умеет. Думаете, так мне хочется работать, я вот, если честно, кушать хочу.
С каким же пренебрежением Василий слушал все эти слова. «Ещё одна баба-дура, – подумал он, – а так ничего... но всё-таки Абляим прав».
– Право, впечатляющий рассказ, – сказал Василий. – Я даже захотел тебе помочь... но прав мой друг, не хо-рошо бы как-то было с моей стороны... а мне хотелось себе доказать, что я ещё... у-ух!.. хе-хе-хе! Но, не надо, не надо мне... слушай, я вот о чём подумал: отвезу Аб-ляима в Черноморское, а потом мне возвращаться со-всем одному... потом тёмная холодная пустая трасса... Наташа, поехали со мной. Ничего не надо, я так запла-чу, только спаси меня от одиночества тёмной ночи, по-будь со мной.
– И так их души слились вместе, – сказал Абля-им. – Ой, что я ляпнул... даже сам не понял... Да, друг, одинок ты, видно, одинок, как осенний ивовый листок.
– Поэт! --- воскликнула Наталья.
Так в Черноморское поехала и Наташа.
«Славное создание, – думал Василий, – но такая бестолковая. А всё равно славная... Вроде нашего Тузи-ка, так в рот и заглядывает, хотя и не разумная, однако тоже восприятие есть. А нужна ли ей разумная душа?.. право... по ней видно, что там ничего нет, есть только эта поверхность, и есть инстинкты. Инстинкт самосохра-нения толкает её к тому, чем она занимается... одна, видимо, совсем живёт. И всё-таки зря её жалею, зачем жалеть то, что всё равно не чувствует своей ничтож-ности, что имеет только поверхностный лепет, силико-новые губы да грудь четвёртого размера».
– Ой, смотрите, мальчики, какой домина там вот, фонарём освещен!.. днём, правда, эффектнее... да нет, не этот, а в Спутнике-2 ... Интересненько, чей это особня-чок?
– Ага, чей-то домишко... – сквозь зубы проговорил Василий, и почувствовал зависть.
«Домишко, так домишко, и главное раньше я его не видел, не вглядывался, что ли? В самом деле, стран-но, я думал, знаю город настолько досконально, что мо-гу рассказать о месторасположении любого мало-мальски выбивающегося из общей массы здания. За столько лет я выучил всё... а как же иначе, род деятельности обязы-вает, тем более в таком замечательном городе... право, удлиняя путь благодаря лабиринтам улиц, можно пре-восходно нажиться на неопытности этих приезжих де-нежных мешков... Жалко, что сейчас не лето, ведь тёп-лое время года – это просто находка. Главное, опреде-лить, с кем пройдёт фокус «в Саки через Мойнаки », а с кем лучше не связываться».
Так они и ехали. Наташа о чём-то щебетала, а Ва-силий изредка пренебрежительно поддакивал. Наблюдав-ший за своими спутниками Абляим никак не мог понять своего друга, который ещё каких-нибудь десять минут назад плакался о своём одиночестве и упрашивал Ната-лью поехать с собой. А всё просто: мир очень-очень переменчив, и сегодня мы вовсе не знаем, кем станем завтра. И Василий не знал...
2
– Ну, когда, когда ты уже заткнёшься, глупая женщина! Не видишь, человек за рулём! Или в Донуз-лав захотела?!
– Вася, ты что, следи за дорогой, --- вмешался до этого молчавший Абляим.
– Козёл, – как бы про себя, но вслух оторвала На-талья.
– За-а-а-а-а!..
– Откуда взялось это дерево-о-о-о?!..
Бабах!..
3
Василий открыл глаза, и понял, что сидит совсем не на своём водительском кресле, но в машине. Абляи-ма рядом не было, и... о, ужас, его обездвиженное тело лежало впереди... да, Василий не ошибся: сам он каким-то образом оказался на заднем сидении. Ужасно болели ноги, очевидно, произошел удар. Василий посмотрел на свои ноющие конечности, и... какой кошмар: на них были красные женские сапоги с высоченными каблука-ми. Да это же Наташины сапоги! Откуда? А чья это рука впереди? Кто это? Василий посмотрел, и остолбе-нел: на водительском сидении в его куртке полулежало что-то недвижимое. Он посмотрел через спинку и ос-толбенел в ещё большем ужасе: это что-то было Васи-лием Кораблевым, то есть, им. «Выходит, это я, – поду-мал Василий, – мёртвый, с расшибленным лбом... но по-чему я тогда чувствую себя в материальном мире?..». Пустая тёмная трасса и два трупа в разбитой машине: Абляим и... Василий, а где же тогда Наталья? Выйдя из остолбенения, обезумевший от ужаса Василий не нашел ничего другого, как что есть мочи заорать первую букву русского алфавита и... о, ужас ужасный, кошмарный кошмар: это был чужой голос, не его голос, это был какой-то женский визг! «Что это?» – после внезапной небольшой паузы пробормотал Василий. При этом он махнул рукой и увидел там накрашенные ногти. Как? Шуба норковая, сапоги на каблуках, волосы длинные и грудь... мама родная, грудь... четвёртого размера! «А-а-а!» – снова закричал Василий. Однако вечно кричать не будешь, надо что-то делать.
Сложно описать, в каком душевном состоянии на-ходился Василий, которого сторонний наблюдатель те-перь уже назвал бы совершенно другим именем, но бо-лее-менее ясное сознание к нему вернулось. Он решил, надо сделать всё возможное, чтобы его, а точнее, Ната-шиных следов здесь не оставалось, ведь потом его, то есть её, допытают все. Всё возможное, что Василий в данном случае мог сделать, это ноги. Он не стал терять времени, дрожащей рукой залез в свой, а точнее теперь уже не свой карман, достал оттуда ключи, открыл бар-дачок, вытащил триста пятьдесят гривен, которые там были, закрыл, положил ключи на место, и засунул об-ратно в карман. Эти триста пятьдесят гривен и мобиль-ный телефон были всем, что он взял из своей машины, прежде чем попрощаться с ней и с прошлым навсегда.
Итак, Василий вышел на трассу, снял ужасные са-поги, на которых не мог передвигаться, и быстрым ша-гом, почти бегом, стал отдаляться. Ноги просто отвали-вались от холода. Вскоре, обернувшись, он увидел свет и каких-то людей возле своей машины. Жуткое огорче-ние, как волной, накрыло душу Кораблева, ему хотелось сесть где-нибудь на обочине, и заплакать, но он знал, что волю эмоциям сейчас лучше не давать. Минут через семь он увидел вдали на трассе что-то напоминающее автобус. И действительно, это был автобус, который по-добрал голосующую женщину и довёз до Евпатории. Вот и всё. Василий встал с места и поковылял на своих высоченных каблуках. И что теперь? Может, вдоволь нареветься? Ну и как это будет выглядеть: бьющаяся в истерике женщина посреди тихой вечерней улицы? А плевать на всех! Пошли они на х...! Легко судить дру-гих с позиции самодовольного сытого существования, легко сторониться другого, когда никто никогда не сто-ронился тебя, легко отшатнуться и покрутить пальцем у виска, глядя на страдания человека, у которого случи-лась трагедия, гораздо легче, чем понять и помочь.
И на Василия кто-то посмотрел, как на дуру, когда он открыл свой пухлогубый рот, и что есть мочи заорал первую букву родного алфавита.
А он крикнул пару раз и решил пойти к себе до-мой, попрощаться с квартирой, пока жена не приехала.
«Родной мой дом, прощай навсегда», – сказал Васи-лий-Наталья вслух, лёг на пол и уставился в потолок. Взгляд его был стеклянным, а из глаз беззвучно текли слёзы. Через несколько часов Василий покинет эту квар-тиру, покинет, чтобы не вернуться больше никогда. «Я умер», – вдруг пришла к Кораблеву ясная и безнадёжная мысль. «Я!» – крикнул он вслух, и тут же остановил себя, вспомнив о позднем вечере и соседях, почти ше-потом промолвил: «умер...». И в таком ужасном душев-ном состоянии, заливаясь беззвучными слезами, Василий открыл шкаф, и стал смотреть, что бы можно было взять из одежды жены, так как в мини-юбке и кофточке с экстремальным декольте бомжевать, мягко говоря, не-удобно. Новая комплекция Василия и комплекция его жены были похожи. Кораблёву не составило труда влезть в её свитер, а вот джинсы Василий, как не пы-тался, но натянуть не смог. Тогда он плюнул и решил оставить одежду жены в покое, а попробовать напялить что-то своё. Но и его джинсы оказались малы! «Да что же это у неё, то есть теперь у меня, такая эта!» – разо-злился Василий, и полез в комод за заначкой, чтобы завтра купить себе штаны. В общем, вместе с теми деньгами, что взял из машины, у Кораблева получалось около тысячи гривен. Самые простенькие новые штаны стоят гривен сто, значит на всю последующую жизнь остаётся около девятисот. Очень мало. Когда Василий об этом задумался, его пронзил ужас, как жить, когда деньги закончатся, впрочем, и до наступления этого мо-мента перспектива рисовалась не радужная. На работу Василий-Наталья вряд ли устроится, так как для этого нужен паспорт. А паспорта нет! Где жила Наталья, Ва-силий тоже не знал, кто её друзья – и подавно. Если жить бомжем, деньги уйдут быстро, если снимать квар-тиру – ещё быстрее. А что дальше?
В таком настроении прошли последующие несколь-ко часов. Заснуть Василий не мог: во-первых, произо-шедшее напрочь лишило его сна, а во-вторых, он боял-ся заснуть и не уйти до возвращения жены. Это был бы полный аут.
На улицу Василий вышел часа в четыре утра. Те-перь уже спать хотелось очень сильно: физиология ока-залась сильнее самой себя (чувство ужаса ведь – тоже физиология). Но спать было негде – не посреди ведь улицы! Это даже опасно, особенно имея тот облик, ко-торый был сейчас у Василия. Опасно во всех отноше-ниях.
Утро Кораблёв встретил на скамейке возле театра Пушкина, где всё-таки ему удалось заснуть. Бедняге бы-ло холодно-прихолодно, однако спасения от этого не было. Никогда ещё родной сказочный город-игрушка не был столь жестоким к Василию. Но Василия больше нет!
Разбудил Василия какой-то мужик, который неис-тово кричал: «Едрит-кудрит, снова мобила звонит, не вовремя как…» Да это же телефон! Жена с утра по-раньше спешит узнать, куда запропастился её муж. То-гда Василий понял, что она ещё ни о чём не знает. И чуть было не поднял трубку, но вовремя остановился: ведь теперь он звучал голосом Натальи. Ничего, кроме пары ласковых слов, его, а, точнее, её ответ в шесть часов утра не вызовет – Кораблёв достаточно хорошо знал свою жену.
Он мог бы поднять трубку, и фыркнуть: «А знае-те, ваш муж умер!» Но данный факт так ужасал Васи-лия, что он просто не мог этого произнести. А если даже и так, предугадать реакцию жены Кораблев не ре-шался. Пусть лучше это сделает кто-нибудь другой, только… телефона-то они её не знают. Поэтому, собрав всю волю в свой кулачок с наманикюренными ногтями, Василий всё же решился позвонить жене сам.
– Ты, хрыщ неблагодарный, жук ты колорадский, бабник несчастный! Даже жену свою нормально встре-тить не можешь! Запропастился куда-то в такую рань, да ещё и в свой выходной… ага! Так ты и не появлял-ся дома! Я так и знала! Подлец! Жук! Бабник!
«И, правда, у меня сегодня выходной», --- подумал Василий, а вслух сказал то, что и собирался:
– Ваш муж умер.
– Вот я так и знала, – ответила жена, – я так и зна-ла, насколько мой муж всегда был равнодушен к се-мье, – её голос задрожал, – ему никогда не было дела до нас. Доброе слово от него слышала всего раза четыре, и то, много лет назад. Мы его практически не видели. Дети, когда были маленькими, постоянно спрашивали: «А где наш папа? Когда он придёт?» Я же не знала, что ответить, так как понимала, придёт он не скоро. И не потому что у него работа, вовсе нет, а потому, что просто не придёт. А когда наконец-то придёт, уж точно не поинтересуется, как поживают его родные детишки! А детишки подросли и перестали спрашивать, только однажды младшая дочь мне столь проникновенно гово-рит: «Мамоська, почему насего папоськи так долго нет? Может, он умел?», а старшая так серьёзно посмотрела и ответила вместо меня: «Умереть может только то, что существует». Я дала ей пощёчину.
– Извините, но ваш муж действительно умер, – си-лясь держать хладнокровный тон, повторил Кораблёв. Услышанное было для него неожиданным откровением.
– Я не знаю, кто вы, да мне это и не интересно, мне только очень жаль… Я не знаю, что произошло, признаться, мне сложно поверить. У меня даже мельк-нула мысль, будто вы меня разыгрываете… Я знаю, знаю, что реагирую не так, как должно. Как должно, мне стоило спросить, что случилось. Но я не знаю, как быть…
Кораблев услышал рыдание. Впервые за много лет он почувствовал себя виноватым, и хотел было сказать что-нибудь в утешение жены, но вдруг в трубке разда-лись какие-то сигналы, и связь прервалась. «На вашем счету 0 гривен и 0 копеек»…
4
Кораблев, как и его жена, тоже не знал, что де-лать. Впрочем, не совсем: что сделать сперва, ему дик-товала физиология. И он пошел под ёлку, в сквер возле театра. Там окончательно осуществились его жуткие ожидания. Понятно, какие.
Так как дело происходило зимой, медлить было прескверно. Но Василий силился минут пять: сложно ведь делать что-то эдак, когда привыкаешь так.
А вот что делать дальше, Василий и вправду не знал. Хотя в планах у него было несколько вещей:
1. Купить штаны;
2. Найти Наташин дом;
3. Повидать и утешить жену, проводить себя в по-следний путь.
Последнее было самым важным, но самым слож-ным, и что приводило Василия в ужас – может, всё это сорвётся. Может, всё это сорвётся!.. Кораблев снова чуть было не заорал первую букву родного алфавита, однако сдержал себя.
Вот только что делать сейчас, ранним утром зим-него выходного дня? Базар со штанами ещё, наверно, не работает, пивная, где кто-нибудь мог бы знать о Ната-лье, не открылась, к жене идти — не время. И Кораблёв остался один перед пустотой. А самым страшным стало то, что он вдруг осознал: эта самая пустота была с ним всю жизнь, только всё время что-то мастерски её заполняло, и этим чем-то была сама жизнь Василия Ко-раблева. Мышиная возня, по сути. Но Василия она уст-раивала. Теперь же Василия нет. И жизни его нет тоже. Кораблев вспомнил, что когда умирают звёзды, образу-ются чёрные дыры. Так и жизнь Василия стала чёрной дырой, внутри которой искажается время.
Он пошёл на набережную Горького. Стал просто слоняться от одного конца к другому. Думал, может напиться, но тут же передумал: не хватало ещё грох-нуться тут и замёрзнуть. Да и нечем было напиваться. Да и деньги надо было поберечь в первую очередь на еду и штаны.
Штаны Василий таки купил. Но не на базаре, а в магазине «Всё по 55». Он увидел в этом какой-то знак, вроде: «мне 55, и штаны тоже»…
Однако никто теперь бы не дал Василию не то что пятидесяти пяти, но и сорока. Подержанная бабёнка, и всё же, молодая, женщина, как говорится, в самом соку. Пока что ещё не испорченная кочевой жизнью, но с растёкшейся тушью, усталыми глазами и убитой гри-масой. Ещё чуть-чуть, и под ханурку не далеко скосить. Так и бутылки не стыдно собирать, говорят, можно прилично заработать. Через несколько дней, глядишь, и на рогалик соберётся. И в кранах вода есть, а если от-ключат, не беда, море всегда к вашим услугам! В об-щем, не жизнь, а малина ожидала нашу неординарную личность по имени Василий-Наталья Кораблёв (или Ко-раблева?.. не суть важно).
Второй пункт плана был выполнен менее успешно. Когда Василий пришёл в пивную, там было всего два посетителя. Он задумался, как задать свой насущный вопрос, чтобы его послушали хотя бы просто без удив-ления, многих ведь из нас хлебом не корми, только дай поудивляться, не вникая в суть. Разве не легко вести себя адекватно, когда у тебя всё в порядке? В смысле, не только с головой.
У Василия же продолжался ужас. Он подошел к барной стойке, и сказал:
– Извините, я не помню, где живу… погодите, мне важно узнать… я забыл, то есть забыла… а, впрочем, вы не поймёте… сегодня ночью меня не стало, поэтому я не знаю, где живу… ой, простите, я несу чушь, вы, наверное, думаете…
– Наташенька, – прервала попытку Василия бармен-ша Зойка, полная розовощёкая женщина, – пощади ты себя, перестань заниматься своей убийственной деятель-ностью, а то вон заговариваться уже начала, мысли пу-таются, так недалеко и впрямь умереть. И будешь хо-дить трупом, никем в нигде по пути в никуда. Брось бяку!.. Да… А если честно, по секрету, что этот Васи-лий и впрямь такой… ну, воооот-такой? Внешне-то и не скажешь, да ещё и неказистый, к слову…
Кораблев хотел возразить, но сдержал себя: сейчас не время отстаивать достоинства своей прошлой роли. Но хоть он и оставался рассудительным, внутри у него всё кипело.
Адреса Натальи Василий так и не узнал.
5
Некуда Василию было идти. Остался жить на ла-вочке. Иногда ходил к морю. Жаловался в синюю даль. А однажды всё-таки напился. Грохнулся в подъезде сво-его бывшего дома. Жена мимо шла, и даже не догады-валась, кто та пьяная женщина, которая вызвала у неё невольное подобие осуждения. Именно подобие, ведь не до порицания было бедной вдове. Своего горя хватало. В среду похороны.
Василий тоже узнал о похоронах. Позвонил в свою квартиру, представился соцопросом. Жена как увидела в глазок, сразу и послала. Тогда он предпринял послед-нюю попытку прикинуться попрошайкой, только чтобы словом обмолвится. «Воры! – крикнула жена через дверь. – Убирайтесь отсюда, мухоморы поганые! Собаки паршивые! Жуки колорадские!». «Что же делать», – рас-строился Василий, и вдруг ему пришла в голову одна мысль.
– А я — любовница вашего мужа!
– Нет у меня мужа, — изнурённым голосом ответи-ла жена, – в среду похороны.
На этом диалог и закончился.
6
До похорон оставалось целых два свободных дня. Ничего хорошего они не сулили. Впрочем, будущее то-же. Ни жилья, ни денег, ни прошлой жизни. Главное, прошлой жизни. А значит, впереди была одна пустота. Хотя, всё на свете так бренно и условно, что, может быть, причин для горя не бывает? Василий и Наталья – всего лишь маски актёра. На самом деле у него было гораздо больше ролей, но памяти о них не осталось. Самозабвенно играющий актёр не вспоминает о своих предыдущих воплощениях до конца пьесы. Но Василий помнил ещё одну роль. Потому что сыграл две роли в одном спектакле. Точнее, одну уже сыграл, а вторую доигрывает.
С такими мыслями Кораблёв бродил по улицам. И добрёл до продуктового на Революции. Философия фи-лософией, но есть тоже надо. Купил хлеба, колбасы и водки. Всё. Когда настанет время обеда, возьмёт суп в кафе «Молочное».
А пока кушать сел в сквере. Отламывает хлеб, ку-сает колбасу, запивает водкой. В голове полный сюр-реализм: всё прошлое атеистическое мировоззрение по-летело в никуда, вместе с жизнью Кораблёва. Теперь-то он знал, что душа – не просто импульсы в мозге. Суть – не плешивое темя, не курносый нос, не грудь четвёрто-го размера, не пол, не вес, не рост, не цвет кожи… всё это лишь одежда актёра. Когда износится, станет ничем. А душу, как корову, не оценишь…
Ещё отхлебнул водки. Чувства притупились. На несколько минут застыл в одной позе. Но вдруг рядом кто-то заговорил:
– Что же ты, доченька, так живёшь? Неправильно ты делаешь, деточка.
– Откуда вы знаете, как я живу? Да и вообще, я вам не деточка, – опешил Василий.
– Извините, просто вы мне в дочери годитесь… ну, ладно… вот смотрю я на вас…
– И что вы видите?
Старец слегка усмехнулся.
– Вам следует подумать о будущем, о ваших детях, о вашей душе, в конце концов.
– О ней-то я и думаю… О своей, о загадочной, о русской… только у души нет национальности, нет пола, нет возраста, нет ярлыков. Может, вы на меня сейчас смотрите и осуждаете, потому что думаете: я пьяница. Я деградирую, падаю в никуда, так? А если я скажу, что меня уже нет, вы не поверите, подумаете, это всё алкоголь, да? Так отойдите же, объяснять пьяному бес-полезно! Особенно мёртвому…
– Иначе нужно отвлекаться, эх, – сам себе вздохнул старец.
– Как?! Комиксами?! – не выдержал Кораблев. – Или, может, любовными романами? Или пол вымыть, пыль вытереть?! Как мне отвлечься?.. Трахнуться? Головой об стену… Ха-ха!.. Или даже доброе дело совершить!.. – он почти заплакал. – А если жизнь, моя жизнь ЗАКОНЧИЛАСЬ?! Вы… легко вам говорить со своего ракурса. И я не спорю, вы мудры. Но не только ВЫ мудры. Каждый из нас мудр. По своему мудр. И у всех своя правда. Может, иногда стоит просто остаться в стороне, чтобы… совершить благое дело, а если не остаться, то хотя бы НЕ ОСУЖДАТЬ ТО, О ЧЁМ ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ НИ МАЛЕЙШЕГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ!
7
Вечером Василий пошёл в церковь. Он не знал, где истина, ведь каждая религия говорит, что истина в ней. Но теперь Кораблёв был уверен, что Бог есть, хоть и не мог знать, какой он. Главное — суть, а не нюансы. Главное — помыслы. Искренность, открытое сердце… главное – душа. Ей всегда есть прощение, а Василий каялся. И он понял, что услышан. А когда вышел на улицу, заплакал, как ребёнок.
На следующий день он пошел в книжный магазин, и наткнулся на книгу Лобсанга Рампы «Три жизни». Это вычло от его сбережений ещё 16 гривен, но он уже вчера каялся в своей скупости. Книга была о жизни после смерти. И читал её Василий в запой, находя в прочи-танном объяснение произошедшего и надежду. Впервые за время пребывания в новом теле он почувствовал по-добие умиротворения. Однако, когда книга была дочита-на до конца, умиротворение сменилось негодованием, и он узнал в голосе автора некоторые черты своего про-шлого мировоззрения. Но теперь такая сатирическая раз-делка с недоброжелателями, и женщиной, не смирив-шейся со своим угнетённым положением, удручили Ва-силия. Он перестал верить автору. Он захотел всех про-стить. И простил.
8
На следующий день были похороны. Вчера Васи-лий читал, что во время похорон душа парила над те-лом и смотрела на него, как на более не нужный кос-тюм. Кораблёву стало интересно, чья душа парит над его телом. Может, Наташина? Или он сам притянут сю-да, хоть и в другом физическом теле. Но в любом слу-чае душа его страдала, страдала за мировоззрение и грехи прошлой жизни.
Василий не мог скрыть слёз. Ему было больно смотреть на страдания жены, детей, коллег. Близких друзей у него не было, но сегодня всех пришедших на похороны он воспринимал как своих друзей, которые остались верны Кораблёву до самого конца. И в то же время он был одинок, как никто другой, ведь он здесь чужой, и не нужен никому. Потому что нужен он был бы в теле Василия Кораблева. Но для этого тела уже вырыта яма.
Он даже не смог в последний раз взглянуть на то, что другие называли Василием Кораблёвым. Вопреки ожиданиям, психологически это оказалось гораздо слож-нее. Он не осмелился. Но пробыл на похоронах до кон-ца.
«Он был светлым и добрым человеком, и ушёл раньше срока, не попрощавшись… но Богу было угодно призвать его душу…»… — «Наш папа попадёт в рай?» – «Только Бог знает… но мы будем молить Бога о его душе, о прощении всех его грехов»…
«А хороший был человек всё-таки… может быть, не всегда честный, может, эгоистичный, может даже, жестокий. Но хороший… земля ему пухом».
9
Постепенно Василий стал замечать в себе сущест-венные перемены. У него изменились манеры, вкусы, способности. Он заметил, что теперь ему гораздо легче компоновать слова в предложения, но стал хуже музы-кальный слух. Это он понял, когда, зайдя в магазин, услышал красивую незнакомую мелодию, и попытался намычать себе под нос. Раньше такие вещи удавались ему без проблем. Теперь же он понял, что не может. Вообще мир теперь был совсем не таким. Он провёл аналогию с видом из окна другой машины, когда ты много лет ездил только в своём такси. Однако масшта-бы в миллиарды раз существеннее… «Или мне так ка-жется», – подумал Кораблёв.
Он уже себе не верил. Он был угнетён. Только иногда ночью ему снилось, что он – Василий Кораблев и внутренне и внешне, да становилось легко и хорошо, но утром всё оказывалось по-прежнему.
Денег становилось всё меньше и меньше. Он стал просить милостыню под церковью, но дохода это при-носило критически мало. Он пытался ни с кем не всту-пать в разговор, так как был наслышан о конкуренции некоторых попрошаек. Ему было страшно, что кто-то запретит стоять здесь с протянутой рукой, и он умрёт с голоду. Хотя умереть было не жалко. Ведь былое уже никогда не встанет на круги своя. Василий Кораблёв разложился.
Однажды весной деньги закончились. Осталось все-го 5 гривен. И всё. Василий взвыл. И пришлось отва-житься на крайнюю меру: Кораблев вспомнил, что он Наталья. Только кому она теперь нужна-то такая, за-мухрыженная неумытая бомжиха с грубыми манерами? И всё же он пошёл.
Этот выбор стоил ему немалых душевных терза-ний. Неожиданно для самого себя он обнаружил кое-какие остатки гордости. И страшно ему было, что уж греха таить. Но другого выхода он не видел. Вечером отправился в пивную.
Всё те же столики с неубранными стаканами, всё та же публика. За барной стойкой всё та же Зойка. Ва-силию не хотелось с ней сталкиваться. Да и вообще, не знал он, что сказать, как себя вести, да и к кому по-дойти, тоже всё никак не мог решиться. Но то, что ни-кто не обратил на Наталью особого внимания, на самом деле было даже очень хорошо. Наконец Василий отва-жился на столь тяжелый и отчаянный шаг.
– Что, мальчики, скучаем?
– Наталья… тебя только ещё не хватало.
– Да… и кто это, интересно, вас так довёл? Жены дома, коллеги на работе…
– Всё гораздо проще, Ташенька, гораздо проще… НИКТО ТУТ ТЕБЯ НЕ ХОЧЕТ!
10
Говорят, всегда есть два выхода. И у Василия ос-талось два выхода. От голоду или по собственной воле. И он отважился…
Ещё говорят, самоубийство – грех. Хорошо, допустим. Но только не нужно никого осуждать! Кто станет спорить, что бывают ситуации, когда нет выбора. Точ-нее, выбор-то, он есть всегда, но ты понимаешь, что лучше никак, чем так. Вот как рассудил Кораблев. А вообще, пусть рассудит Бог.
Последние 5 гривен он потратил на дешёвую водку. Отхлебнул, перекрестился, и пошёл к мосту.
В зелёно-серых зрачках отразилось такое же зелё-но-серое море. Василий вспомнил, что когда он был ещё мальчишкой, моста здесь не было, и он любил гулять по длинной песчаной косе. Тогда ему казалось, что он уходит в дальнюю волшебную страну счастья и веч-ной жизни, а в душе при этом рождались чувства уми-ротворения и покоя. Сейчас же были лишь сожаление и досада. Но другого пути он не видел. Он уже почти осмелился, и вдруг вспомнил, что… умел плавать. Васи-лий умел плавать. Быть может, в теле Натальи он тоже не сможет утонуть. Ведь в критических ситуациях часто срабатывает инстинкт самосохранения, и ты ничего не можешь с этим поделать. Тогда он вернулся на берег, и набрал полные карманы камней. Вот теперь уже навер-няка…
А ЭТУ жизнь он всё-таки любил. Он любил этот город, этот мост, порт и церкви по обе стороны… Он вдруг сам слегка встрепенулся, осознав, что окружен церквями. Он искал в церкви надежду, но, кажется, не нашел, и остался один (одна?) в целом свете.
– Господи! Если ты меня слышишь… точнее, про-сто понимаешь… прости, я до последней минуты… я по-прежнему не хочу этого. Но ты не оставил мне вы-хода, Господи! Господи-и-и! – отчаянный крик, словно громом пронзил тишину, и перешёл в дождь. С неба тоже вдруг хлынул дождь. И так они плакали вдвоём.
Но Василий решился. Никто не видел, как на краю безлюдного моста ещё совсем не старая, но изнурённая и обессилевшая женщина в последний раз перекрести-лась, и рухнула в воду.
– Господи, я так люблю этот город!.. Я.. я… толь-ко бы у них, у НИХ было всё хорошо… благослови Мариночку, благослови…
Раздался плеск, и женщины не стало. Только свист и тёмный тоннель, в конце которого едва-едва виднелся свет. Перед глазами Василия пронеслась вся его жизнь.
11
Василий не ошибся, продолжение его существова-ния последовало. Он открыл глаза, и увидел белый по-толок. Ему казалось, что он находится совсем не в дру-гом мире, и вокруг всё так же, как и прежде. Он попы-тался пошевелить пальцами, и понял, что у него всё те же руки, ноги, голова, в конце концов, ведь он смог её приподнять. И когда он это сделал, увидел вокруг ба-нальную больничную палату. Рядом стоял небольшой компьютер, с которым Василий был соединён проводоч-ками. Да и вообще, он был весь в проводочках. «Я не умер…», – подумал Василий. И радостно произнёс вслух: «Я не умер!». Да тут же обрадовался ещё боль-ше: он сказал голосом Василия Кораблева, а значит, он совсем не умер. И так он восклицал, смеялся, снова вос-клицал, и снова смеялся. Проходивший мимо врач ус-лышал звуки и вошел.
– Я не умер? — спросил Василий.
– Нет, ты ожил, — ответил врач.
И оба искренне рассмеялись, как дети.
12
Ещё несколько дней Кораблев находился в больни-це. Сразу же после радостного известия, к нему пришла вся семья, и Василий был рад этому визиту больше всего на свете. Он понял, что ошибался, искренне про-сил прощения за прошлое, а супруга и дети жалели его. Кажется, жена посчитала, что после нескольких месяцев в коме он временно слегка свихнулся, и совсем скоро придёт в норму. Но Василий знал, что теперь-то он и пришёл в норму, ведь Кораблёв больше не эгоистичный алчный циник, а простой честный человек, верный семьянин и любящий отец.
Внезапно открылась дверь. Это благотворно от-влекло совестливого Кораблёва. Василий посмотрел и в лёгком тумане близорукого зрения разглядел фигуру Аб-ляима. Он пришел проведать друга, и принёс новость о том, что стал дедушкой. Внучку назвали русским именем Наталья. После услышанного Василий пристально посмотрел на друга, и… шлёпнулся в обморок.
Р.S: он очнулся и жив до сих пор. В прошлом месяце его фотографию повесили на доску Почёта.
2008-2010