Авиационные рассказы.
Вместо предисловия.
Оканчивающие военное училище по первому разряду (отличники) получали право выбрать место дальнейшей службы. Я, новоиспечённый военный авиационный штурман, выбрал Тбилиси. Почему именно Тбилиси? Под впечатлением фильма «Далёкая невеста». И хотелось пожить в тёплом климате. Потом-то выяснилось, что служить придётся не в Тбилиси. Там был лишь штаб Воздушной Армии. Назначение получил в Шамхор. Есть такой уютный и чистый городишко в Азербайджане. А аэродром, где базировался мой отдельный разведывательный авиационный полк, назывался Долляр, по имени расположенной неподалёку железнодорожной станции.
Уезжал из родительского дома в Кустанайских степях, в 1955 году, после отпуска по окончанию училища, в пургу. Это в ноябре-то. Кавказские горы впечатлили. И немудрено для жителя бескрайних равнин. Горы проезжал, прильнув к вагонному окну. Железная дорога петляла по ущельям, за паровозом тянулась белая извивающаяся колбаса дыма. Чуть ли не под колёсами поезда бурлила горна речка. Меж горных отрогов чётко и контрастно просматривался покрытый снегами, Большой Кавказский хребет. Экзотика!
Ещё больше поразила Грузия. Влажным теплом, отсутствием снега, добротными домами сплошных поселений по долинам. В сравнении с Украинскими хатками под соломенными крышами здешние дома выглядели царскими хоромами. И совсем уж растаял под впечатлениями от Тбилиси. Кипарисы, дома по самому краю скал, нависающих над стремительной Курой.
В полку приняли приветливо. Месяц дали на изучение района полётов, матчасти и подготовку к зачётам на допуск к полётам. Мы, молодые лейтенанты, с ходу вступили в самостоятельную жизнь. Русских в городе не так много. Отношения с местным населением нельзя сказать натянутые, но – настороженные. Общаться приходилось в кругу сослуживцев здесь и в соседнем Кировабаде (Гяндже), где базировалась бомбардировочная дивизия и куда получили назначение другие мои однокашники.
Как повели себя? Каждый в меру своей испорченности. Жить стали на частных квартирах. Старались снимать их у русских жителей. Я и мой товарищ Владлен Виноградов поселились у Зины-халы (тёти Зины), вдовы азербайджанца, выходца из Ирана. У Зины-халы уже проживал, тоже молодой лейтенант, техник по фотооборудованию Толик по кличке Луна, маленький крепыш с полной лунообразной головой.
Городок одноэтажный, дома из белого туфа, добываемого неподалёку от аэродрома в окрестностях посёлка Дзегам. Заборы высокие, из того же туфа. Город утопает в зелени. Улицы чистые, по обеим сторонам арыки с чистой холодной горной водой. Прямо на узких тротуарах растут толстые и высоченные чинары. Они вместе с журчащей в арыках водой несут райскую прохладу и наслаждение бытием. Парк с кирхой: город основали переселенцы из Германии времён императрицы Анны. Ещё один парк с богатой субтропической флорой. 2 ресторана, чистеньких и уютных. Из них постоянно звучат зурна и пение местных акынов. В ресторане постоянно кто-то есть, пьют чай, слушают музыку. В каждой точке города ощутим запах шашлыка и пряностей.
Город – это ещё и виноградарский совхоз. Вокруг обширные виноградники и хлопковые поля. Есть и свой коньячный завод. В магазинах такое разнообразие вин, которое до сих пор видеть не приходилось. Работники совхоза за свой труд получали помимо зарплаты вино-сырец. Подъезжает к дому автоцистерна, в окно подвала подаётся шланг и в большие чаны сливается молодое вино. Каждый доводит его до кондиции по- своему. Вино превосходное. Приезжая после службы домой, мы приобретали такое вино у хозяев и блаженствовали за трапезой, которую готовила Зина-хала.
По выходным ходили на рынок. С полными авоськами, возвращались домой, по пути делая остановки для охлаждения арбузов или ягод в арыке.
От аэродрома до города полчаса езды. Ездили на крытых грузовиках, в кузове которых стояли скамейки. Любая поездка – событие с анекдотами, розыгрышами, разборками, подначками и сочувствиями. Остановка у ресторана была ритуальной. Жаждущие шли в ресторан, набрав по пути в лотках вяленой воблы. Пиво подавали в графинах. Под местную музыку, авиационные байки и анекдоты, шелестя рыбьей шелухой, утоляя жажду, расслаблялись после дневного зноя.
Позже для молодых неженатых офицеров построили гостиницу. На её втором этаже просторный балкон. Напротив, через улицу, обширный двор местного муллы. Рано утром он выходил во двор, садился в позу лотоса и расслаблялся под лучами низкого солнца. Из всех щелей дома выползали дети, выходили женщины. Женщины подносили медные тазы, сосуды с водой. Одна занималась омовением рук хозяина, другая мыла его ноги. Ловкие женские руки холили всё тело своего повелителя. Сосчитать женщин не удавалось, все они казались нам на одно лицо, длинноволосые брюнетки, в длинных, до пят, одеждах, проворные и умелые. Дымил самовар, расстилался ковёр на возвышении, несли яства. Мулла вкушал в окружении услужливых женщин.
Позже мы спросили у местного партийного босса, посетившего как-то наше офицерское собрание в рамках очередной выборной компании, почему местная и партийная власть не пресекает многожёнство, ведь женщины в доме муллы явно его жёны.
- Очень деликатный вопрос, отвечал босс, - Женой официально числится одна, остальные записаны родственниками и работницами.
Наш досуг был заполнен до отказа физкультурой и спортом. Любая свободная от занятий и полётов минута проходила на стадионе или спортплощадках. Играли до упаду в футбол, волейбол, баскетбол. Играли азартно все, от мала до велика, от рядового до полковника. Больше играли зимой. Не так жарко. Снега почти не было. Летом накал спортивных страстей стихал. В военном городке, расположенном на окраине Шамхора, почти у каждого финского домика, в котором жили одна – две семьи, своими силами сооружали души. Вместо ёмкости для воды использовали самолётные подвесные баки, отработавшие свой ресурс. В зной черепичные крыши домиков поливали из шлангов, было невыносимо жарко. Окна постоянно занавешивали мелкими сетками от термитов. Их укусы болели долго и невыносимо.
В городском парке была танцплощадка. Она активно функционировала. Иногда назревали стычки с местной молодёжью. Но они как-то сами собой и во время затихали. Каждая сторона сознавала невозможность антагонизма в многонациональном городке. Здесь проживали и азербайджанцы, и армяне, и грузины, и русские. И было сильно партийное влияние на все стороны жизни. Пресекались малейшие поползновения в разжигании недовольства и взаимной ненависти. Да и не было времени, тем более – желания, на что-то дурное, постороннее. Кроме полётов. Все жаждали летать. Часто. Много.
Бомбометание
В разгаре лётная смена. На флагштоке командно-диспетчерского пункта (КДП) вяло шевелится полотнище авиационного флага. Оно будет спущено с окончанием полётов. Только что под присмотром штурмана вооружейники закончили подвеску на семёрку практических авиабомб. Вкручены взрыватели, кольца предохранителей их вертушек подсоединены к тросу балочного держателя замков подвески. Штурман проверил цепи сброса и расписался в журнале механиков. Смотрит на часы. Есть время расслабиться.
Под плоскостью самолёта оживлённая группа лётчиков, штурманов, стрелков-радистов копошится над несколькими норками тарантулов, выуживая их прутиками сухой травы. Уже с десяток ядовитых пауков пытаются удрать от назойливых летунов.
- Ну, хватит, Витя, давай сюда твоего ужаку, - командует пилот своему штурману, которому уже надоело удерживать рогульками длинную змею. Её бросают в кучу тарантулов. Пауки оживились и вмиг облепили извивающуюся от такой щекотки змею. Слышен хруст её роговой шкуры. Несколько минут, и змея затихает. Тарантулы продолжают своё дело, торопливо откусывая лакомые кусочки, растаскивая их по своим норкам. Эксперимент закончен.
- Штурман, радист, по местам!
К борту самолёта подключаются жгуты аэродромного источника питания (АПА). Все надевают парашюты, штурман и пилот по стремянкам поднимаются в свои кабины, радист идёт к хвосту самолёта, его кабина там.
Штурман, подключив, свой шлемофон к самолётному переговорному устройству, готовит оборудование своей кабины к проверке, настройке и к запуску двигателей.
-Включаю АЗэСы, включаю ПСБН (бортовой радиолокационный прицел), прицел настроен, люки закрыты, кислородную маску подключил, к полёту готов.
- Радист АЗэСы включил, люк закрыт, законтрен, дальние связи имею, к полёту готов.
Командир: «Вас понял». И, переключившись на внешнюю связь;
- Волкодав, я – 305–й, разрешите запуск».
-305-й, запуск разрешаю.
- 305-й, запускаю.
Рутинная проверка двигателей на малых, крейсерских, взлётных оборотах, проба рулей. Техник помогает пилоту закрыть фонарь кабины, спускается вниз. Командир жестом показывает: «Убрать колодки». Механики убирают колодки из-под колёс шасси. Техник, отойдя на безопасное расстояние, поднимает большой палец вверх и прикладывает руку к козырьку: Готово, вперёд!»
- Волкодав, я – 305-й, разрешите предварительный?
- Я Волкодав, 305-му разрешаю предварительный.
- 305-й понял, выруливаю.
Самолёт трогается с места. Наземный экипаж будет следить за ним, пока он не наберёт высоту и станет недосягаем для глаз.
Самолёт рулит к началу взлётно-посадочной полосы. Остановка. Здесь ещё один пункт осмотра дежурным техником снаружи. Рука к козырьку. Порядок.
- Волкодав, я - 305-й, разрешите исполнительный?
- 305-й, занять исполнительный.
Самолёт выруливает на ВПП.
- Волкодав, я - 305-й, осмотр по карте произвёл, разрешите взлёт?
- 305-му взлёт разрешаю.
Гремят двигатели, самолёт, удерживаемый тормозами, подрагивает. Пилот отпускает тормоза. Начинается разбег.
- Волкодав, я - 305-й, взлетаю.
- 305-й, понял, я - Волкодав.
Штурман и радист в своих кабинах, пристегнувшись к катапультным креслам, сейчас только фиксируют показания приборов.
Штурман докладывает: «Скорость 180, скорость 200, скорость 220, отрыв»
- Волкодав, я - 305-й, взлёт произвёл… Высота 200, убираю шасси… Высота 500, в наборе по коробочке.
- 305-й, я – Волкодав, Разрешаю набор до 2000. Отход от дальнего привода…
- Я – 305-й, Дальний, 2000.
- 305-й, я – Волкодав, понял, разрешаю набор по курсу до 8000. До связи.
- Понял, по курсу в наборе до 8000.
И только теперь начинается собственно выполнение задачи полёта. Автопилот пока не включается: много работы с аэрофотосъёмкой по маршруту. Штурман, спустившись с катапульты на рабочий пятачок, припал к прицелу. Надо определить угол сноса. По времени прохождения опознанных ориентиров рассчитал путевую скорость. Карандаш проворно чертит на лимбе ветрочёта углы и векторы. Есть данные ветра на высоте полёта: направление и скорость. Они – основа всей дальнейшей навигации, аэрофотосъёмки и бомбометания.
- Командир, заходим на фотографирование линейной цели.
Горная дорога довольно извилиста, придётся попотеть, выдерживая перекрестие прицела в доворотах точно по центру дороги.
- Открываю люки. Курс… Скорость. … Включаю АФА. Влево – 5, так держать.… Вправо - 10. Так держать. Вправо – 5 без крена.
Командир ухмыльнулся: задача трудная, придётся ювелирно работать то штурвалом, то педалями, а то и одновременно тем и другим. Разворот без крена – та ещё задачка!
- Влево – 10! Стой! Стой! Назад!
Командир молчит. Он понимает, штурману тяжело. Радист хихикнул. Назад – это как? Есть сюжет для анекдота в курилке!
-Выключаю АФА (фотоаппараты), закрываю люки, курс ….
Таких заходов предстоит ещё несколько.
- Командир держать скорость ….
На контрольный ориентир надо выйти в заданное время, которое зафиксирует аэрофотосъёмка. На оценку «отлично» ошибка – не более 30 секунд. Вот где нужна точность в определении ветра. Самолёт входит в облака. Фотографировать контрольный ориентир придётся по экрану локатора.
Задания по фотосъёмке выполнены.
- Радист, связь с полигоном! Штурман – время выхода на полигон! Включаю автопилот.
Связь есть. Разрешён подход по плану.
Выполняется маневр для выхода на исходный пункт. Штурман уточняет ветер, рассчитывает угол прицеливания. Цель – крест в центре полигона. На связь с полигоном выходит командир.
- Паллада, я – 305й, разрешите заход по плану.
- 305й, я – Паллада, работу по цели разрешаю.
Начинается работа штурмана.
- На боевом! Открываю люки! Беру управление на себя, включаю муфту прицела, отключаю муфту автопилота.
С этого момента все довороты только от рукояток прицела из кабины штурмана.
- Доворот, доворот, включаю мотор путевой скорости, поднимаю прицельную планку, доворот. Внимание! Сброс. … Вижу разрывы. Сфотографировал. Закрываю люки. Курс …
Но что это?! Самолёт неожиданно и резко делает полубочку – переворот в положение вверх «ногами». Штурман, очутившись на входном люке кабины, пытаясь прекратить своё перемещение по кабине, хватается за красную рукоятку открытия люка. Люк сбрасывается, штурман вываливается наружу.
Всё происходит в мгновение. На высоте 4000м, как и положено, срабатывает автомат открытия парашюта. Штурман с ужасом наблюдает падающий в штопоре самолёт.
Долгие разбирательства разных комиссий. Допросы следователей. Отстранение от полётов. Косые взгляды товарищей. Почему спасся один?
Вывод комиссии: нештатное срабатывание рулевых машинок автопилота.
Бывает.
Подъём за 2 часа до рассвета. Именно столько надо до момента, когда над КДП взовьётся флаг ВВС, оповещающий о начале полётов. Голова гудит от вчерашнего. Командир со своим штурманом отмечали рождение близняшек пилота. Весь день накануне он был как на иголках, еле досидел до конца доведения плановой таблицы полётов. Им предстоял полёт на радиус, основная подготовка – у штурмана. И комэска отпустил пилота: «Да, да, поезжай, какой из тебя сейчас толк?». На контроле присутствовали штурман и стрелок-радист. За пилота поручился комэска: «Капитан Крылов проверен в знании особых случаев в полёте и инструкции по технике пилотирования применительно к поставленной задаче. Замечаний нет. Он только что звонил, близняшки у него: мальчик и девочка».
Радист только что получил допуск к полётам. Вчерашний 10-классник, он никак не мог усвоить авиационный лексикон и не раз попадал в анекдотичные ситуации. Шлемофон он упорно называл радиошапкой, в радиообмене допускал многословие и уставные: «Разрешите обратиться», «Так точно». В общем – типичный салага.
Полёты дневные. Они начинались с первым лучом солнца. С утра меньше болтанка и меньше вероятность появления мощной кучёвки, не говоря уже о грозах. Молодёжь выполняла «взлёт-заход-посадки»: полёты по кругу, в зоны техники пилотирования с инструкторами. Они набирали нужное, согласно Курса Боевой подготовки, количество «кругов», «зон». Потом – также установленное их количество самостоятельно, в составе штатного экипажа. И только потом получали допуск к полётам на боевое применение: маршруты, бомбометание, аэрофотосъёмку. Полёт нашего экипажа на радиус это уже где-то на вершине их уровня дневной подготовки.
Лётная столовая, построение для предполётных указаний, информация о погоде. Командир полка по очереди даёт слово специалистам. Полковой врач всегда в среде лётного состав. Выборочно проводит краткий медосмотр: давление, температура самочувствие.
- Жалобы на здоровье? Самочувствие? Не стесняйтесь. В вину ставить никто е будет. Нет? Товарищ командир, по состоянию здоровья к лётному составу претензий нет! Врач полка майор Петаниди.
- Давление в районе аэродрома 760. Температурка 27, ветерок слабый, облачность – небольшая кучёвочка, видимость…
Командир полка прерывает доклад синоптика:
- Что это за ветерок, кучёвочка, рюмочка, чекушечка? Докладывайте, как подобает офицеру, чётко, ясно, коротко. И всякая такая картинка!
- Есть! Ухудшения погоды не ожидается. Погода по маршрутам, ветры по высотам – согласно метеобюллетеням, выданным экипажам. Доклад закончен.
Начальник связи полка даёт указания по связи, код опознования системы «свой-чужой».
-Комэски, изменения в плановой таблице? Нет? Инженер, претензии к матчасти? Нет? Полётами руковожу я. По самолётам!
С балкона КДП взлетает зелёная ракета, поднимается флаг ВВС. Над аэродромом гремят запускаемые двигатели самолётов. По очереди рулят к исполнительному старту серебристые Ил-28. Разбег по прохладному утру короткий, энергичный набор высоты и самолёт растворяется в бездонном голубом небе.
Наш самолёт, заправленный под пробку, рулит степенно, помахивая на неровностях рулёжки подвесными баками. Разбег медленный, уверенный и торжественный. Отрыв в самом конце взлётной полосы. Набор высоты неторопливый. Разворот на курс полёта на первом этапе маршрута без пролёта над дальним приводом. Радиус должен быть радиусом, без всяких там коробочек и лишних отворотов.
Высота 12000 метров. Идёт привычная работа экипажа. Штурман колдует с локатором и аппаратурой радиоразведки. Радист держит связь с наземными службами управления воздушным движением, докладывая им, по командам штурмана, время прохода рубежей и запрашивая разрешение на вход в подведомственные им зоны. Выполнена аэрофотосъёмка контрольных ориентиров. Погода благоприятствует выполнению заданий. Пройдена крайняя точка маршрута. По плану больше не предвидится особых маневров. Включён автопилот. Разворот. Штурман закрыл шторки своего фонаря и приступил к отслеживанию сигналов наземных радиолокационных средств, отвлекаясь только на команды пилоту о новом курсе.
Двигатели поют свою монотонную песню. Полёт спокойный, даже без признаков болтанки. Выполнены все задания на полёт. Затих радиообмен внутри экипажа.
- Командир, наблюдаю повышенный расход кислорода. Как у вас? Командир, командир, ответьте радисту! Командир!
- Штурман, наблюдаю повышенный расход кислорода. Как у вас? Командир не отвечает. Штурман! Ответьте радисту!
- Командир! Штурман! Ответьте радисту! Ответьте радисту!
Прошли горы. Что это? Море? Каспийское море? Вон Бакинская коса. Но мы не должны быть здесь!
- Командир, штурман, ответьте радисту! Ответьте радисту!
Что случилось? Почему молчат пилот и штурман?
- Командир, штурман, Ответьте радисту! Вы не отвечаете. Покидаю самолёт!
И радист, открыв свой люк, вывалился вниз. Люк его кабины зафиксировался в открытом положении. Сейчас он работает как руль высоты. Самолёт плавно снижается. Горючее на исходе.
На пустынном такыре закаспийских равнин на брюхо садится красавец Ил-28. Садится чисто, просто – иллюстрация к Инструкции по технике пилотирования. Открываются фонарь пилота и люк штурмана…
Заключение комиссии: из-за кислородного голодания пилот и штурман потеряли сознание. Самолёт, будучи на автопилоте, имея небольшой тангаж из-за открытого люка стрелка-радиста, снизился и благополучно приземлился на брюхо. На земле, получив доступ воздуха, пилот и штурман очнулись. Все члены экипажа живы.
Бывает.
Поломка.
Лето в Закавказье знойное. На аэродроме трава – в рост человека. В полку много молодых экипажей. Очередная лётная смена. Полёты в основном по кругу и в зоны техники пилотирования. Один круг: взлёт, заход на посадку, посадка – 8 – 10 минут. 2 – 3 полёта с инструктором - своим командиром звена, контрольный полёт – и 5–6 кругов самостоятельно в составе штатного экипажа. Хотя и нудно, но никого не напрягает. Летать хочется. Часто и много. И надо продвигаться по Курсу Боевой подготовки. Полёты по кругам не минуешь. Они – ступеньки твоего мастерства. Чем больше умеешь, тем больше летаешь. Не станут преградой ночь, облака, плохая видимость. Техники самолётов еле успевают: послеполётный осмотр, заправка, укладка тормозных парашютов.
Старший лейтенант Соловьёв только что зарулил на стоянку. К самолёту сразу же подрулил топливозаправщик. Техник спарки (самолёта, у которого вместо штурманской кабины оборудована кабина лётчика-инструктора) уже на плоскости и вставил пистолёт заправочного шланга в очко бака. «Давай!» Насос ТЗ натужено заурчал, топливо пошло. Соловьёв, отстегнув парашют, подошёл к своему инструктору – командиру звена капитану Павде.
- Разрешите получить замечания по полёту, командир?
Павда – асс, в войну был сбит, вышел к своим через линию фронта. Говорит неторопливо, твёрдо, но по-доброму, отечески.
- Не подрывай раньше времени. После взлёта не торопись набирать высоту – не истребитель, Расчёт, заход – отлично, посадка – хорошо. Разрешаю самостоятельно. В общем, молодец, Соловей, – закончил не совсем по уставу инструктор.
Вылет в составе экипажа через час.
- Штурман, радист, пойдём, перекусим, - приглашает пилот свой экипаж.
Под навесом у КДП развёрнут выездной столовский пункт питания. Свободные от полётов экипажи подтягиваются к нему. В разгаре стартовый завтрак. Кто жуёт не торопясь, растягивая удовольствие, кто частит челюстью: поджимает график вылетов. Приветливые улыбчивые официантки, услужливый повар хлопочут у термосов. Тихий говор, перестук посуды прерываются изредка взрывами хохота: анекдоты и розыгрыши всегда в ходу.
- Пора, - напоминает Яша, упитанный весельчак, штурман экипажа старшего лейтенанта Соловьёва.
- Самолёт к полёту готов, - докладывает техник самолёта старший лейтенант Моськин, щуплый низкорослый жгучий шатен. И, подойдя вплотную к пилоту, тихо:
- Разреши прокатиться, командир. Очень хочется сверху на окрестность посмотреть.
Все знают, что Моськин начинал свою военную карьеру в лётном училище. Что-то не пошло там у него с полётами. «Рождённый ползать…», говорил он о своей неудаче. Перевели в техническое училище, уж очень хотелось быть в авиации. И ни разу не пожалел, давно понял о себе, что он природный технарь. Все системы его самолёта: двигатели, радиооборудование, приборы, вооружение - были всегда «с иголочки», механикам расслабляться не давал.
Ладно, лезь к штурману. Яша, посади его на катапульту. Моськин, только один круг! И – молчок. Не распространяйся.
- Спасибо, командир, - и Моськин шустро взлетел по стремянке вслед за штурманом, явно не одобрившим решение командира.
Соловей был любимцем полка. Балагур, весельчак, сыпал анекдотами и грешил розыгрышами. Других. Разыгрывать себя не позволял, обижался. Часто, когда с ним не было рядом Яши, попадал в курьёзные ситуации. Яша был его Санчо Пансой. Вот и сейчас, усаживаясь на рабочий пятачок в своей кабине, он не переставал ворчать. Не успел вмешаться. Уж очень стремительно Соловей принял решение. Не к добру. Шёл второй год их совместной службы в полку. Вместе, экипажем, набирали опыт. До совершенства далеко, но продвигались уверенно, без срывов и задержек. Забегая вперёд, скажу, что пару лет спустя Соловей поступил в Военно-Воздушную академию. Окрылённый успехами, несколько расслабился. И однажды чрезмерно отметил какой-то праздник. И попался патрулю. Яша бы не допустил. Он подстраховывал Соловья во всех его подвигах. В общем, вернулся Соловей из академии в свой полк в первый же год учёбы.
Соловей уверенно выруливает. При полётах по кругам на старте всегда очередь. Задержки со взлётами эту очередь удлиняют. Самолёты с работающими двигателями выстраиваются друг за другом на рулёжке. Руководитель полётов на чеку. Он осаживает тех, кто раньше времени запрашивает запуск. Соловей получил разрешение занять исполнительный. Ещё на развороте с рулёжки он попросил:
- Волкодав, я – 307й, осмотр по карте произвёл, разрешите взлёт?
- 307й, я – Волкодав, взлёт разрешаю.
И Соловей с ходу, не набрав обороты на тормозах, начал взлёт. Взлётный режим двигатели приобретали в ходе разбега.
Штурман докладывает показания указателя скорости:
- Скорость 100, скорость 120, скорость 120, скорость 140, скорость 140. Командир, скорость! Скорость!
Кончается полоса. Соловей берёт штурвал на себя, поднимая переднее колесо. Но скорости для взлёта недостаточно. Конец полосы. Штурвал на себя. Отрыв. И проседание. Касание. Подскок. Касание основными стойками шасси склона оврага, колёса отлетают, передняя стойка подламывается. Самолёт на животе ползёт по заросшему полю. С КДП его не видно, очень высокая трава. И не видно признаков падения.
Соловей выключает двигатели. Тишина. Чудо! Уцелело остекление кабины штурмана. Открывается люк, выскакивает и скрывается в высокой траве Моськин. Налегке, отстегнув в кабине парашют, медленно вылезает Яша, спрыгивает в траву, смотрит в сторону пилота. Тот, открыв фонарь, разводит руками: бывает. Кричит: «Посмотри радиста!»
Вой сирен пожарных машин. Подъезжает тягач, санитарная машина. Подруливает (как они перебрались через овраг!?) командирская Победа. Командир полка быстро взлетает по подставленной кем-то стремянке к кабине пилота.
- Жив? Вылезай! Примите его! И всякая такая картинка! – командует он подоспевшему полковому врачу.
Командир усаживается в пилотскую кабину, осматривая приборы, пробуя рули и тяги.
- Где Моськин?! Моськина сюда!
- Командир, - переминаясь с ноги на ногу, докладывает полковой инженер, - Моськин… там…, в кустах…, обделался.
Узнал ли командир об одиссее Моськина, не ведаю. Разговоров об этом в полку больше не было. Ни со стороны начальства, ни в среде лётного и технического состава.
Аэродромный маневр
Пятидесятые годы. В разгаре холодная война. Многочисленные инциденты диктуют содержание лётной и тактической подготовки. Почти каждое утреннее построение авиаполка начинается с чтения информации об этих инцидентах.
«Самолёт-разведчик типа «Канберра» пересёк государственную границу со стороны Ирана, маршрут его полёта пролегал через всю европейскую часть СССР. Самолёт скрылся в сторону Норвегии. Полёт происходил на высоте 20 000 метров, недосягаемой для истребителей нашей ПВО».
Зенитных ракет ещё не было на вооружении. Бессильные, мы только констатировали это наглое наблюдение за нами с воздуха. Не редкостью была информация о полётах со стороны стран Западной Европы воздушных шаров с подвесками контейнеров, начинённых пропагандистской литературой и колорадскими жуками. Обнаружить радиолокаторами эти шары было невозможно. При визуальном обнаружении их сбивали. Чаще они приземлялись сами, израсходовав свой потенциал.
Полк отрабатывал приёмы реагирования на случай горячей войны. Вот и сегодня полным составом ему предстояло выполнить аэродромный маневр – перебазирование на аэродром другого «театра военных действий». Полёт на максимальных высотах, чтобы не мешать воздушному движению Гражданского Воздушного Флота.
- Особое внимание связи, - заканчивает свои указания командир полка, - пересекаем несколько зон ответственности за воздушное движение. Обязательный запрос входа и условий прохода. Строго выдерживать заданные высоты полёта. Снижение и пересечение нижних эшелонов только с разрешения РДС. И всякая такая картинка!
Наш самолёт перевалил Кавказский хребет. Прослушивая эфир, удивляешься, как удаётся вклиниться в радиообмен. В воздухе тесно. Перелёт происходит одиночными экипажами с 5-минутным интервалом. Разведчики строем не летают. Длительный полёт строем был бы чрезмерной нагрузкой на пилотов. Да ещё и потеря времени на сбор и роспуск. Летим «по потолкам», исчертив небо инверсионными линиями.
Красота! Но нет времени на созерцание и умиление. Отмеченная разумом и душою, красота сразу уходит в подсознание. Особенно не отвлечься штурману. Верчусь на рабочем «пятачке», как юла, хорошо хоть, что сидя на парашюте. Локатор приходится калибровать и подстраивать постоянно. Это были первые наши бортовые локаторы, служившие одновременно и для навигации, и для прицеливания вне видимости земли. Периодически припадаешь к окуляру оптического прицела для определения угла сноса. Постоянно засекаешь секундомером пролёт опознанных ориентиров для расчёта путевой скорости. Они – угол сноса и путевая скорость – основа навигации. Следишь за подлётом и пролётом рубежей зон ответственности диспетчерских служб, задаёшь новые курсы пилоту, довороты для исправления линии пути. Уклонения недопустимы. Измерения, расчёты, поправки в режимы и планы. Не до красот!
И вдруг – резкое изменение ощущения себя. Любое произнесённое слово, любое изменение положения тела сопровождается непривычным, ощущаемым, перемещением внутренностей. Холод. За бортом 55 мороза. Командир:
- Экипаж! Разгерметизация! Проверить кислородные маски! Штурман, местонахождение? Радист, запросить у РДС экстренное снижение по неисправности до эшелона не выше 4 000 метров!
Остекление кабины покрывается толстым слоем инея. Наддув в кабину продолжается, но всё уходит в атмосферу. Самолётовождение – вне видимости земли. Невозможно и наблюдение за воздушной обстановкой. Радист никак не вклинится в связи с РДС. Не удаётся связаться и командиру с РП аэродрома посадки. Далеко. Пилот доложил о происшествии командиру авиаполка, который замыкал колонну.
- 308й, я первый. Держаться на эшелоне до разрешения земли! Как самочувствие? Твой голос плывёт. Проверить кислород!
Наш радиообмен с комполка слышит замкомполка. Он - ведущий колонны и потому ближе всех к аэродрому посадки.
Через какое-то время:
- 308й, я 302й. Вам выдано разрешение занять эшелон 4 000 метров. Исполняйте! Как понял? Я 302й.
- 302й, я 308й, понял снижение до 4 000. Спасибо за помощь. Снижаюсь.
Через несколько минут мы имеем уже и свою связь с РДС и с РП. Диспетчеры разводят ниже летящие самолёты, давая нам «добро» для экстренного снижения.
Пытаюсь ногтями и транспортиром соскоблить с остекления иней. Не получается. Становится теплее. Иней интенсивно тает. Ручейки сливаются в лужу под моим рабочим сидением. Идём на эшелоне 4 000. Порядок.
На земле технари родственного полка быстро обнаружили и устранили неисправность. Послеполётный осмотр матчасти, заправка силами лётных экипажей.
Отдых. Перелёт обратно завтра. Сегодня встречи с местными летунами. Осмотр достопримечательностей.
Прошёл ещё один день лётной биографии.
В зоне стрельб.
Зона воздушных стрельб нашего полка располагалась над южным берегом армянского озера Севан. Взлетал самолёт-буксировщик конуса. Конус – это длинный мешок без днища из плотного капрона, одним концом с помощью троса прикреплённого к хвосту самолёта. В зоне стрельб конус выпускался и по нему стреляли из своих пушек стрелки-радисты и из фотокинопулемётов – лётчики. Снаряды раскрашивались в разные цвета, для пушки каждого стрелка краска определённого цвета. Снаряд, попав в конус, оставлял своей краской след на материале. После стрельб, на земле, каждый стрелок считал свои пробоины.
Воздушная стрельба – дело не простое, ведь движется и стрелок, и цель. Стрелку ещё боле-мене: пушки можно наводить всей вращающейся огневой установкой. Пилоту сложнее. Он должен наводить свою неподвижную пушку маневром самолёта, то есть открывать огонь только тогда, когда нос самолёта направлен на цель, с небольшими поправками на скорости своего и чужого самолёта. А это значит – сближаться с целью всё время прицеливания и стрельбы.
Наш экипаж выполнил несколько полётов по кругу, отметился на стартовом завтраке. Мы успели даже обхохотаться над анекдотом Андрея Степанова, маленького лысого говорливого пилота-весельчака. Андрей, казалось, никогда не закрывал рта. Всё время говорил. И сам же давился от смеха, часто не замечая, что анекдот никого не задел.
- Ребята, время! - напомнил нам командир. Буксировщик был уже в зоне и по нему отработали несколько экипажей.
Через десять минут после взлёта мы были уже на месте. Буксировщика обнаружили быстро и запросили разрешение подойти для работы. Подошли. Радист отстрелялся проворно: на опережении, на отставании, в параллельном полёте.
- Теперь - я, оповестил экипаж Юлий, наш командир, и начал маневр захода на цель. Первый заход неудачно. Цель прошла до того, как пилот нажал на тангенту. Второй заход – то же самое.
- Командир, наше время на исходе, третий заход можем не успеть, напомнил я.
- Попробуем. Захожу.
Командир подошёл к буксировщику совсем близко, уровнял с ним скорость и заложил крутой крен. Но прицеливание – дело тонкое. Сначала цель надо найти, а она пока ещё не в поле зрения прицела. Довернуть. Раз, другой. Где круче, где плавнее. Чтоб не проскочить. А время-то идёт, самолёт-то с конусом сближается.
- Близко подошёл, не успеешь развернуться для стрельбы.
И командир увеличил крен. Меня, непристёгнутого к катапульте, прижало к остеклению. Да так, что я на руках не смог подтянуться к своему рабочему месту у прицела. Резкий вывод из крена, и я завалился набок. Мой объёмистый штурманский портфель улетел на тактическое стекло, лишив меня возможности обозревать нижнюю полусферу. Конус быстро приближается. ФКП (фотокинопулемёт), стоящий в штурманской кабине, чувстствую, ещё не работает. Доворот. Конус занимает в поле зрения уже весь мой штурманский фонарь. Инстинктивно закрыл глаза, сжался. Резкий рывок вниз. Моё тело вместе с портфелем и всеми штурманскими причандалами: ветрочётом, навигационной линейкой, транспортиром, картами, пылью и всем, что давно уже набилось за обшивку, прилипает плотно и внушительно к верхнему люку. Удар. Солидный. Несколько мгновений небо не вижу. Перед глазами гористый берег Севана. Пике? Рывок. И я, вместе со всем штурманским добром, ударяюсь теперь уже о пол кабины. В кабине пыль (Подумалось – пожар). Апчхи!
Даю курс домой. Радиокомпас настроил на привод аэродрома. Заходи на посадку, мол, сам.
Молчали до заруливания. Юлий вылез из кабины весь мокрый от пота. Он так и не отстрелялся.
Отдых. По плановой таблице у нас ещё один вылет в зону стрельб, но уже в качестве цели для истребителей. Я ещё на постановке задачи высказал сомнение в благоприятном исходе упражнения. Истребители приучены к перехвату целей по наведению с земли. Зона стрельб, в которой нам запланирована встреча с ними для отработки «воздушного боя» вне досягаемости их пункта наведения. Разница в скоростях полёта наших и их самолётов не позволит им визуально обнаружить нас.
Мы в зоне. Связываемся с истребителями на канале взаимодействия. Даю им своё место. Докладывают, что и они на месте. Мечусь по своему фонарю, пытаясь их увидеть. Где там!? Они могут быть везде, вокруг, выше, ниже, слева, справа. Наконец, обнаруживаю. Они в паре. Идут выше и, слава богу, параллельно. С разрешения командира выхожу на внешнюю связь:
- Вас вижу. Я впереди, Наблюдайте по курсовому 60, ниже 15. Вы обгоняете. Видите меня?
- Вас не вижу!
- Возьмите вправо 30, так держать! Я перед вами. Видите меня? Осторожно! Вы ушли вправо, возьмите курс 270 для следования параллельно с нами.
- Вас не вижу.
- Возьмите влево 45. Так держать! Я слева от вас, ниже 10. Я перед вами. Осторожно! Вы прошли влево.
- Вас не вижу.
Пришла пора теперь нам уворачиваться от ретивых и «слепых» ястребков.
- Юлий, бесполезно. Они нас не увидят. Уходим!
- Волкодав! Я – 303й, встреча небезопасна, гости нас не видят. Возвращаюсь».
Из кабин вылезаем в изнеможении. Плюхаемся на отстёгнутые парашюты.
- Тяжела шапка Мономаха, - язвит стрелок-радист, единственный герой сегодняшнего дня.
Перебазирование
Взлетно-посадочная полоса (ВПП) нашего аэродрома была металлической. На уплотнённый грунт укладывались ячеистые полосы размерами 3х1 метр с зацепами друг за друга выступами на самих плитах. Время таких ВПП прошло, самолёты поступали на вооружение тяжёлые, металл старел. Плиты стали просто расстёгиваться, как пальто. Случались происшествия с авариями и гибелью людей.
Ранней весной, как только зацвёл миндаль, всем полком мы перелетели на один из аэродромов Грузии, оборудованной бетонной ВПП. Наземным эшелоном перебазировались подвижные подразделения ТЭЧ (Технико-эксплуатационная часть), ПАРМ (Подвижная авиационная ремонтная мастерская) и обслуживающие подразделения АТБ (авиационно-технической базы). Семьи остались на месте. На всё лето. На такой срок нас обнадёжили строители, вознамерившись уложить на аэродроме грунтонефтемазутную полосу, что-то типа утолщённого асфальтобетона.
В штурманские кабины погрузили, надёжно прибортовав, тревожные чемоданчики членов экипажей. И всё. Размещение, питание и прочая обслуга – по новому месту базирования по правилам казарменного размещения. Лететь недолго. Больше времени затратили на отход от своего да на подход к новому аэродрому.
Улеглась суматоха размещения. Разложили по прикроватным тумбочкам туалетные принадлежности, надели цивильное спортивное платье и…. А что делает мужчина в командировке? Правильно. Отмечается в злачных местах. По-другому сказать, осматривает окрестности, проводит, так сказать, рекогносцировку.
Командир полка, знающий своих подопечных ассов и юнцов, вызвал заместителя комполка по политчасти. Назначенный на эту должность практически только вчера, бывший штурман эскадрильи майор Брюхало, конечно же, догадался, по какому поводу вызов, и о чём будет разговор.
Григорий Никитич, - твёрдо начал командир, – завтра полёты, экипажи должны быть здоровы и в строю! Будут знакомства, встречи. И всякая такая картинка! Прикрепи ребят покрепче к слабакам и холостякам. Понимаешь! Не мне тебя учить!
- Есть, товарищ полковник! Уже назначил встречу актива. Техники заправят самолёты, сдадут посты караулам, поужинают - поговорим.
- Утверждаю, Никитич! Командиров эскадрилий настрой: из расположений больше четверти людей не отпускать. Пусть в футбол, волейбол режутся. Я сам подойду размяться.
- Есть!
- За дело! И всякая такая картинка.
Здешний гарнизон сравнительно небольшой. Базируется бомбардировочный да истребительный полки. Жилой городок тут же, вблизи полосы. В отдалении, километрах в 5 севернее – длинная, практически в одну улицу, деревня. Деревня, как деревня. Как и дома, в Руси. Местные жители, да и мы все, так и говорили о том, что за пределами республики: «в Руси», «на Большой земле», «в Союзе». Приусадебные участки, заборчики из длинных хлыстов дерева, мелкий скот – куры, барашки и проч. Не то, что в западной Грузии. Там дома добротные, обширные, с широкими балконами, обнесённые, как правило, глухими каменными заборами. Наша деревня расположилась на обрывистом берегу реки Алазани. Сверху открывается красивая панорама благодатной виноградной долины, растворяющейся в туманной синеве у подножья грандиозного Большого Кавказа, обрамляющего в полнеба своим хребтом с остроконечными снежными вершинами эту сказочную долину. Сквозь голубоватую дымку, покрывающую долину сказочной неподвижной кисеёй, угадываются квадраты плантаций, редких поселений, извивов Алазани.
Группы «экскурсантов», сформировавшиеся, где по профессиональному (лётчики, штурманы, радисты), где по административному (экипаж, звено) признаку отправились на ознакомление с самой деревней Цители-Цкаро. Техники остались готовить матчасть к завтрашним полётам, которые не предполагалось прерывать ни на один день. В основном, конечно, пошла молодёжь, новички данного района базирования. Получалось, вроде практики изучения района полётов.
Деревня как деревня. Те же сельские заботы на подворье. Зашли в один магазин. Летуны как всегда (в те поры) в почёте. Разговоры в основном об Иосифе Виссарионыче (Сталине, кто не знает). Только что Никита Сергеевич (Хрущёв, кто подзабыл уже) развенчал его культ в пух и прах на партийном съезде. Грузинам, как, кстати, и громадному большинству Россиян (народам Советского Союза, кто забыл, что мы все в те поры жили в стране, которая так называлась) это не понравилось. На лобовом стекле каждой автомашины, в магазинах, в домах обязательно красовались портреты Виссарионыча.
В магазинах миновать разговоры о вожде не представлялось возможным. И если ты за Сталина, то автоматически становился другом собеседника. А друг продавца или покупателя магазина – это рюмка, другая, третья. Признания в дружбе, в уважении, за Грузию, за Россию.
В общем, обошли мы всю деревню. А это километров 8 – 10. Магазинов много, закуски никакой. В какой-то забегаловке были жареные поросята и почему-то Кубинский ром. И больше ничего из спиртного и съестного. Ни до, ни после в таком количестве рома и поросят я больше не встречал. Тем более, в Грузии, тем более, в деревне. Помню, чтобы хоть как-то разнообразить стол, я вышел во двор, увидел копающуюся за забором в грядках бабусю и выпросил у неё несколько бодылин зелёного лука.
Возвращались, кто как мог. Я обнаружил себя пробирающимся сквозь прошлогоднюю кукурузу. Падал, вставал. Отлежаться было непозволительно: завтра полёты. Помогли добраться до кровати радисты моего звена.
Наутро естественно вставать не хотелось. Гудело в голове. Еле добрался до умывальника, умылся холодной водой до пояса. В столовой возрос спрос на рассол и кислый сок.
Полковое построение для предполётных указаний. Погода отличная. Видимость – миллионно на миллион. Командир крупным шагом, заложив руки за спину, ходит вдоль строя. Ходит быстро, видимо думает, что, чем больше скорость, тем быстрее решение созреет. Полёты отставлять нельзя, нет подходящей причины: погода ясная, матчасть в норме. Задания на полёты реальные, выявление данных наземных радиолокаторов вероятного противника в ходе массовых демонстративных полётов в приграничной полосе. А в строю не все. В одном экипаже нет лётчика, в другом штурмана, в третьем радиста. А летать можно только штатным экипажем, закреплённым приказом командира.
Но командир-то бывалый, опалённый опытом войны и, казалось, иногда безвыходными ситуациями, безысходностью момента. Никогда он не прятался за авторитеты. Вот и сейчас, по его вскинутой вверх голове, по чёткому и уверенному:
- Начштаба, доложить! - Стало понятно; решение есть, и оно верное, и он за него ручается головой. И оно будет претворено в жизнь.
Дотошный, скрупулёзно мелочный, классический штабист, подполковник Черток ещё 5 минут назад принял доклады командиров эскадрилий. Он понимал короткую задержку командира и не торопился с докладом. Обстановка ему ясна. Решение комполка будет нелёгким. Он немедленно скомандовал:
- Полк! Смирно! Равнение на - середину!
Чётко отчеканив шаг, подошёл к командиру:
- Товарищ полковник! Полк для предполётных указаний построен. По данным полкового врача не могут быть допущены к полётам по состоянию здоровья по 3 человека лётного состава из 1 и 2 эскадрилий. Принимаются меры для восстановления их здоровья. Начштаба полка подполковник Черток!
- Вольно!
И проходя вдоль полковой колонны, указывая пальцем:
- Ты – сюда, ты – сюда, Виноградов – к Соловьёву, Теряев – к Прутову, ты – сюда, ты – сюда! Начштаба! Оформить немедленно временное закрепление экипажей в указанном мной составе. Уточняю плановую таблицу полётов.… На подготовку экипажей в уточнённом составе 1 час. Начальник штаба, обеспечить доведение лётному составу метеообстановки, указаний по связи. Руководитель полётов на земле - мой заместитель подполковник Болтовский, я - в воздухе. Мой экипаж – штатный, летим в паре с командиром звена капитаном Барановым. Начало полётов – зелёная ракета с КДП и подъём флага ВВС на флагштоке КДП. По самолётам!
Начштаба, довольный и удовлетворённый четкостью указаний комполка, с удовольствие продублировал:
- Полк! Вольно! По самолётам! Разойдись!
Осмотр каждым членом экипажа своих заведований. Приём докладов техников и механиков по службам с росписью в журналах. Подвески, настройки аппаратуры всех назначений в зависимости от заданий.
Я в экипаже Алексея Баранова. Это один из первых наших с ним вылетов на боевое применение. До этого были только полёты на технику пилотирования.
Будучи всего лишь месяц назад в отпуске, я получил телеграмму друзей-штурманов: «Поздравляем звеньевым!» Это означало, что меня повысили в должности, назначив штурманом звена. Значит, летать придется с командиром звена, Алексеем Барановым. Я и жил-то как раз в одном с ним финском деревянном домике, на мансарде, недавно женившись на местной красавице-азербайджанке. Вернее, на метиске, отец у неё был азербайджанец, мать – украинка. Отец умер, оставив двоих совместных и двоих приёмных детей. Алексей – опытный лётчик, он успел повоевать в Великую Отечественную войну. Малоразговорчивый. Но уж если вставит своё слово, точно накрепко, весомо и с юмором. И не поспоришь – аргументов в опровержение не найти.
В общем, мне предстояло перейти в другое звено. Подробностей и тонкостей характера своего нового командира я ещё не успел вкусить. В курилке слышал как-то, что Алексей скоро увольняется. По здоровью, кажется. У него, мол, что-то типа диабета. Запланирован уже на лётную медицинскую комиссию в окружной госпиталь. Эта информация прошла тогда мимо ушей, мало ли чего у нас не болит, доктора мигом ставят в строй.
Полёт предстоял такой. Мы – ведущие, я осуществляю ориентировку с точной и подробной привязкой места самолёта в каждый момент времени полёта. Это надо для того, чтобы идущий за нами командир полка, вернее, его штурман, смог потом по моим привязкам определить место обнаруженных им наземных локаторов и радиостанций соседних Ирана и Турции. В те поры нам ещё многое не было известно ни по месту расположения этих локаторов, ни по параметрам их работы: частоты, время вращения антенны, мощность в импульсе и тд. Штурман командира полка всё это отслеживал по экранам станции разведки, полностью занавесившись от внешнего мира. Задачей его командира было, как можно теснее держаться возле нашего самолёта.
Почти все экипажи полка выполняли свои полёты с предварительным энергичным выходом перпендикулярно границе. И подойти надо было, несмотря на запретную 25-километроваую зону, как можно ближе, почти вплотную, награни фола – нарушения, границы, отвернув в самый последний момент. Закордонные локаторы, хотят-не-хотят, всё равно включатся для отслеживания нас, этаких «нахалов». И обнаружат себя. Наша пара пойдёт дальше вдоль границы, а все другие, участвующие в полётах экипажи, будут периодически вновь и вновь подходить к границе, заставляя держаться наготове все средства обнаружения на той стороне. Всё пошло по задуманному. Полёт на максимальной высоте. На подходе к границе в районе горы Арарат вошли в мощную кучёвку. Началась болтанка. Это место называют «Мокрые горы». Над ними всегда грозовые облака. И дурная слава: самолёты разваливаются из-за мощной вертикальной турбулентности. Напряжение нарастает: нельзя просмотреть границу. А земли не видно. Локатор в те времена, и так слабенький и несовершенный, весь в засветках от грозовых облаков. Да ещё и летим в паре, в облаках-то, и столкнуться можно. Пока помогают ориентироваться радиосредства аэродромов Ленинакана и Еревана. Они у самой границы. А дальше по маршруту граница извивается, как гюрза среди камней. Как бы ненароком не зацепить кусок заграницы. А болтанка провоцирует всякие недоразумения желудка после вчерашней экскурсии по грузинским гостеприимным чайханам. В голове гудит. Болтает так, что приходится больше держаться за стойки аппаратуры, чем за кремальерки и рукоятки управления приборами. Идём в радиомолчании. Всё время в тревоге: не залезть бы к супостату. Борюсь за чёткость изображения на локаторе и постоянно засекаю по радиокомпасу азимуты наземных радиостанций. Азимутов надо больше. И разных ракурсов. Иначе «завалишь» привязку обнаруженных «напарником» наземных радиолокаторов. А стрелка радиокомпаса неустойчива, пляшет от постоянных, далёких и близких, грозовых разрядов.
Над Чёрным морем чисто. Прошли Батуми. Слава Богу, (и мне, конечно) не уклонились. Теперь идём визуально вдоль Турецкого берега до заданной точки. Наконец-то полёт спокойный. Привязки – визуальным пеленгованием ориентиров Турецкого берега и засечка РЛС, оставшихся позади.
По времени – проход контрольной точки. Конец задания радиоразведки. Даю курс на возвращение. На обратном пути задания другие: «воздушный бой» ведущего с ведомым, аэрофотосъёмка объектов, площадей и контрольных ориентиров.
- Командир, курс 90, скорость 800, домой!
- Командир, прошли контрольную точку, дальше нельзя, разворот!
Мой Алексей Баранов не отвечает.
- Командир, разворот! Курс 90, скорость 800! Повторяю – разворот на курс 90!.
Молчок. Самолёт клюёт носом, резкие качки с крыла на крыло. В памяти вдруг всплыло: «Диабет…, приступ!» На всякий случай пересел на катапульту.
- Командир, что случилось? Разворот! Идём уже по незаявленному ПВО маршруту. Повторяю: разворот!
Молчок. Щёлкнул затвор пневмопочты - трубчатого канала, по которому, в случае необходимости, можно общаться записками между пилотской и штурманской кабинами, переправляя друг другу нужную информацию в пенале с помощью сжатого воздуха. Открываю затвор «почты». В пенале лежат развороченные в дребезги ларингофоны: миниатюрные микрофончики, которые для осуществления связи лётчики прикрепляют у себя на шее. Я понял, что у командира появились в ходе полёта проблемы со слышимостью, и он решил подремонтировать ларингофоны. Но лишь разорвал их оболочки, разворотил все внутренности. Он слышит, но его никто уже не услышит, ни в экипаже, ни на внешней связи. Отсылаю пневмопочтой записку: «Выполняй мои команды. Для отработки «воздушного боя» с ведомым выйду на внешнюю связь сам».
С запозданием, но возвращаемся. Началась новая молотиловка. Воздушный бой – это глубокие крены, крутые развороты, пике и резкие наборы высоты. По кабине летают все мои штурманские причандалы: портфель, карандаши, ветрочёт, старая пыль и всё, что не прибортовано, в том числе и моё тело. Я и не думал пристёгиваться к катапульте, подумал – самолёт всё же тяжеловат для таких выкрутас в воздухе. Но «воздушный бой» выполняли два прошедших войну асса. Истосковались руки и души по настоящему маневру. А моя голова «не проходит».
«Отстрелялся» комполка, приступил к манёврам Баранов. Боже мой! Когда это кончится?! Я ж ещё и метался, ползая, по кабине, наводя своих бесстрашных воителей друг на друга.
- Командир, уклоняемся от заданной линии пути. Выдерживайте в среднем направление 90!
Подошли к берегу. Маневры пошли полегче: довороты на фотографирование площадей, выдерживание линии пути, дабы не привезти «штаны» - пустые от фото пространства заданной цели. А это позор штурману.
Заход по новой для нас схеме захода нового аэродрома. Посадка. Экипажи собираются для разбора. Лётная куртка комполка мокрая насквозь. Но командир рад.
- Молодцы! Бычков, держи «пять». Соображаешь! Держи хвост топориком! И всякая такая картинка!
А Бычков-то на грани! Головка бо-бо. С тех пор – ни разу.