Сашенька

 

 (роман в восьми главах с эпилогом)
 
 Глава 1.
 
 Жил был Сашенька. Однажды папа купил ему лыжи. Сашенька надел их – хотел было пойти также быстро и смело как соседский мальчик Вася, - но не удержался и шлепнулся на спину. Больно не было, а было обидно за неудачу перед смеющимся папой. Плакать по пустякам, Сашенька знал, для мальчика стыдно, но плакать хотелось. Чтобы заглушить обиду и заплакать от чего-нибудь другого, Сашенька стал биться затылком о землю. Высокий воротник, подвязанный шарфом и большая плюшевая шапка хорошо защищали голову. Сашенька бился долго. Упорно дрыгал ногами. Перекатывался по снегу, выискивая твердую поверхность. И делал это тем яростнее, чем громче смеялся папа. Наконец Сашеньке удалось шмякнуться о мерзлый ком земли. По-настоящему стало больно. И он заревел, стараясь пересилить щедрый отцовский смех. Они соревновались не долго, возбуждая друг друга – трагик сын и комик отец – пока на шум не выбежала мама и не уволокла Сашеньку в дом.
 
 Глава 2.
 
 Среди урока пения бесцеремонно в класс ворвался дядька с головой  как яйцо. Людмила Васильевна оторопело сунулась в угол, но потом что-то вспомнила, любезно промямлив: «Ах, да! Василий Аверьянович пожалуйста, пожалуйста…», - вернулась на место. В школе было весело, но все время почему-то надо было разбираться в маршрутах между пунктами А и Б, что-то запоминать, вечно что-то умножать, делить – какие-то иксы на игреки!.. Гораздо интереснее, когда учительница что-нибудь рассказывает или читает вслух, а не наступает с вопросами после которых в дневнике появляются замечания и двойки - эти вечные источники недовольства матери.
 Лысый дядька записывал желающих учиться в музыкальной школе.
 Сашенька выбрал скрипку.
 
 Глава 3.
 
 Дома вовсю топилась печка. Потрескивал свеженасыпанный уголь. Бабушка, стоя на коленях и подглядывая в поддувало, выковыривала в колосниках шлак. С каждым проникновением кочерги в глубь топки из дверцы выпадали яркие угольки, раз-два весело подпрыгивали, успокаивались и медленно гасли. И даже в такой неудобной позе фигура бабушки была величественна. Жаркие мерцания пламени, казалось, исходили не от топившейся печки, а зависели от колдовских движений бабушкиных рук. Сашенька с ней первой поделился радостной вестью. И раздеваясь, думал, как лучше подать матери свой выбор так, чтобы обрадовать и её.
 - Глафира, слышишь, - опередила его бабушка, - Сашенька на музыку записался. На скрипке будет играть.
 Чем-то рассерженная мать сказала, как отрезала:
 - Никаких скрипок, пока не будет хорошо учиться!
 
 Глава 4.
 
 Несколько раз Сашенька видел её в автобусе. Она носила светло-серое пальто с чукотским капюшоном, какого, наверное, не было ни у кого из девчонок во всем городе. По нему он узнавал её всюду, не видев ещё лица. Познакомились вечером, на новой асфальтной дороге, столкнувшись на велосипедах. Сашенька по-джентельменски подал ей руку, ни на шутку испугавшись за её разорванное пальто. Она расхохоталась, наверное, тому, что все так мило получилось...
 Встречаться приходилось нечасто, но они переписывались. Одно письмо попало Глафире:
 - Сопляки! Вы уже и целовались!
 Опозоренный, грязный, Сашенька не мог смотреть в глаза своей любимой. Чувствуя вину за свою неосторожность, он добровольно лишил себя права видеть её.
 Больше они не встретились.
 
 Глава 5.
 
 - У нас в ОРСе был товаровед Карамышев. Я до сих пор не могу понять, - рассказывал папа, - чем он занимался и что он делал в ОРСе, но мужик был грамотный и, наверное, у него «всё было». Новый председатель райисполкома (Беличева-то помнишь?) выгнал его… Но ничего… Ты попробуй, поступи. Чем черт не шутит когда бог спит. Тем более, у вас, парней, в торговле преимущество, вас мало. Может и с тройками возьмут. А гайки крутить и рессоры разбирать, - это всегда успеется… Когда будет личное авто! Пробуй! Внедряйся! Время сейчас сам знаешь какое. Товароведом можешь ты не быть, ну а в торговле быть обязан.
 
 Глава 6.
 
 Сашенька сидел за первым столом и очень внимательно, по крайней мере так ему казалось, слушал лекции. Товароведение Ярославская читала с подъемом, часто забиралась в область возвышенного – всегда старалась дать больше, чем предполагала программа. И на её уроках в качестве наглядных пособий часто присутствовали бывшие её ученики – теперь директора и заведующие. На одном из уроков побывал курсант интендантского училища, бывший выпускник техникума, и по-военному понятно довел, как хорошо ему сейчас, и что парни допустят большую ошибку, если не поступят туда же.
 - Сабинин, - обратилась Ярославская к Сашеньке, когда курсант ушел. – Почему бы вам не подумать над военной карьерой? Вы молоды, вся жизнь впереди, поезжайте! При хорошей пенсии будет что вспомнить на склоне лет. Подумайте и дерзайте!
 
 Глава 7.
 
 «Боже мой, куда я попал! - думал Сашенька, созерцая перед собой тщательно выбритый затылок товарища и втягивая носом не выветрившийся ещё из новых мундиров запах текстильной фабрики, - весь мир умещается на груди четвертого человека…»
 
                Глава 8.
 
 По ротной аллейке тайком после отбоя прогуливались и горячо излагали друг другу своё миропонимание рядовой Мигулин и рядовой Карытин, попросту Серега и Никита.
 Никита жизнерадостный московский паренек с энтузиазмом обосновывал перед Серегой свое уважительное отношение к технической и научной мощи Соединенных Штатов, а Серега, внимательно вслушиваясь в его красочные рассказы, поминутно добавлял известные ему из газет и телевизора факты, которые снижали радужные впечатления никитовских картинок и заставляли последнего говорить: «Оно, конечно так, я не спорю. И мировоззренческий уровень мой от этого не колеблется, но все-таки…».
 И спор набирал новую силу.
 Наконец, где-то далеко за полночь они устали. И чтобы оттянуть неизбежный момент расставания, с сожалением о том, что нужно спать, когда хочется бесконечно долго говорить, уяснять для себя приятные хитросплетения слов с фактами, Серега вызвался проводить Никиту в его казарму к самой постели.
 Тихонько они приоткрыли входную дверь. Дневальному на тумбочке шутливо отдали честь. И хотели было пройти в спальное помещение, но любопытный Серега заглянул еще в ротную канцелярию.
 - Никита, иди сюда, посмотри…
 На полу, как и подобает верному другу, не смыкая печально слезящихся глаз, скрестив лапу на лапе и установив на них голову, лежала большая черная собака. Рядом с ней валялась опрокинутая миска из-под вечерних макарон, которые червями расползались по полу канцелярии, а местами уже слезали со стен. В макаронном месиве, на спине, откинув мешающие фалды шинели, глубоко закатив глаза, так что сквозь видимые разрезы век не проступал их блеск, разметав в стороны ластоподобные руки, поджав под себя левую ногу и просунув далеко к сейфу правую, валялся ротный Никиты.
 - Вот тебе и Сашенька, - промолвил Никита, входя в канцелярию. Он приласкал собаку, отряхнул тарелку от остатков макарон и накрыл ею лицо своего командира. И с деланно скорбным видом приподнялся - и голосом Сабинина ворчливым и скрипучим, каким тот обычно рапортовал на разводах перед командиром части, спаясничал:
 - Товарищ командир, в третьей военно-строительной роте происшествий не случилось! Лиц незаконно отсутствующих нет. Горизонтальное возлежание капитана Сабинина разрешите считать законным?! Разрешите идти?! Есть!
 Он повернулся на каблуках и, четко печатая шаг, вышел из канцелярии.
 
 Эпилог.
 
 - Все это было бы смешно…
 - Как раз не хватает заунывного плача скрипки.  Если вспомнить, что у этого человека была молодость, возможно, любовь, - не то с такой же деланной печалью, не то сквозь зевоту и истому, заметил Серега.
 - Давай не будем! – оборвал его Никита, - это опять затянется на долгие часы, спать так спать!
 
 1000080985
 гг.Жанатас-Николаев.