(отрывок из романа "Страна Сияющей Богини"
Роковой самолёт
1.
– Отличная машина! На таком самолёте можно летать где угодно, причём на самых малых высотах! – похлопывая ладонью по фюзеляжу самолёта, рассуждал о достоинствах спортивной модели «Цессна-172Б Скайхок» мистер Роулинг, с которым молодой немецкий пилот познакомился на лётном поле небольшого частного аэродрома в пригороде финской столицы. Пилот прилетел сюда вчера вечером из Гамбурга и провёл ночь на аэродроме, поспав несколько часов в кабине.
Конец мая на юге Финляндии и над акваторией Балтийского моря выдался тёплым и солнечным – идеальная погода для полётов на небольших спортивно-прогулочных самолётах.
– Мир стремительно меняется, становится более динамичным. Темпы жизни нарастают, особенно в сфере бизнеса. Не только спортсмены, но и деловые люди вынуждены перемещаться на повышенных скоростях. В известную поговорку – «время – деньги» пора добавить слово «скорость».
Однако далеко не везде можно воспользоваться «Боингом» или «Аэробусом». У нас, в Штатах, многие деловые люди, которым необходимо быстро перемещаться в пределах мегаполиса, имеют личные вертолёты или самолёты. Даже в небе над центром Нью-Йорка вертолёт или самолёт не редкость. Летают над Гудзоном , и при этом нет необходимости каждый раз получать разрешение у военных. В Европе тоже благоприятные условия для развития частной авиации, но вот в России, до которой всего-то полсотни миль, – Роулинг указал в сторону Финского залива, – такие полёты под запретом. Да и приобрести самолёт там вряд ли возможно даже для человека с деньгами.
– Жаль. Россия – огромная страна, в которой отец видит перспективный рынок. Расстояния в России впечатляют, а хороших дорог не только недостаточно – их просто нет. Вот где может развернуться малая авиация! – откликнулся пилот – молодой человек не старше двадцати лет, худощавый, чуть ниже среднего роста, по-юношески стройный, подтянутый и подвижный. В нём угадывался спортсмен, который дружит не только со штурвалом самолёта, но и увлекается другими видами спорта.
Общительный молодой человек успел рассказать хорошо владевшему немецким языком Роулингу, с которым был знаком не более часа, что увлекается теннисом, плаванием и гимнастикой, и продемонстрировал гимнастические упражнения перед тем, как забраться в кабину самолёта и подняться в воздух. На краю небольшого аэродрома под кронами сосен разместилась спортивная площадка с перекладиной, и молодой человек с удовольствием покрутился на ней, исполнив «солнце» – упражнение, развивающее вестибулярный аппарат, столь необходимый пилоту.
– Вы имеете в виду возможности советского рынка? – Спросил Роулинг.
– Да. Отец продаёт самолёты фирмы «Цессна», однако дела идут не так хорошо, как бы того хотелось.
– Но в СССР есть собственные разработки в области малой авиации, например самолёт «Ан-2» , который экспортируется во многие страны мира, – напомнил Роулинг.
– Не смешите меня, мистер Роулинг! – едва не рассмеялся немец. Я летал на «Ан-2». Не стану спорить, машина надёжная, однако в дизайне и удобствах для пилота и пассажиров не выдерживает никакого сравнения. Не говоря уже о разнообразии моделей и модификаций. Да и цена многих моделей «Цессна» ниже чем у «Ан-2», прозванного «кукурузником». К тому же экспортируется «Ан-2» в основном в отсталые страны.
– Вы бывали в СССР? – спросил Роулинг.
– Нет. Ни я, ни отец в России не бывали, но обязательно побываем и очень скоро, – загадочно улыбнулся молодой человек.
От Роулинга это не скрылось. «Значит, всё идёт по плану» – подумал он. «Однако не следует давить на него, чтобы не передумал. В его возрасте ещё силён юношеский максимализм, который подчас приводит к резким переменам…»
– Один мой родственник со стороны матери воевал в России и погиб под Ленинградом в 1941 году, – продолжил молодой немец. – Я обязательно побываю на этом месте, но, прежде всего, загляну в Москву. Прогуляюсь по Красной площади и сфотографирую Кремль. Хотите лететь со мной?
– Куда? В Кремль? Вы шутите молодой человек! – Сделал удивлённый вид Роулинг.
– Конечно, шучу, – как того и следовало ожидать, ответил немец, однако от Роулинга не укрылось нервное возбуждение, в котором пребывал молодой человек.
«Полетит», – подумал он. На финском аэродроме Генри Роулинг выполнял контрольные функции. Очень влиятельные лица в Ленгли и не только там были заинтересованы в этом полёте. С юным немецким пилотом, который позиционировал себя «бесшабашным, безрассудным парнем, способным ради минутной славы на всё», работали в Германии. С ним работал вездесущий Тернер, мотавшийся согласно «легенде» о британском специалисте по городам СССР от Средней Азии до Ленинграда, а так же по европейским странам. В настоящий момент он находился в Гамбурге, ожидая сообщений от Роулинга.
– К сожалению, я недостаточно внимательно слежу за событиями в мире, – признался молодой человек. – Отец говорит, что в России начались реформы под названием «перестройка» и скоро там начнут покупать наши товары, в том числе автомобили и самолёты. Вы что-нибудь слышали об этом, мистер Роулинг?
– Разумеется. Следить за новостями – моя профессия. Я ведь журналист. Не только слышал, но и видел. СССР, который вы упорно называете Россией, постепенно становится «открытой страной». К власти в этой стране пришла новая формация руководителей – довольно образованных людей, не делавших революцию и не воевавших во Второй мировой войне, а потому не страдающих «догматами коммунизма»,– усмехнулся, удачно подобранным словам, Роулинг. – Наконец-то появилась надежда, что страна встанет на путь демократических преобразований и восстановит право наиболее энергичных и способных людей на частную собственность и бизнес.
Русские сами себя загнали в тупик. У них отличная военная техника, тяжёлая промышленность, энергетика, космическая отрасль. Неплохое машиностроение и в то же время отсталая лёгкая и пищевая промышленность, неэффективное сельское хозяйство. Это, несмотря на то, что СССР по-прежнему занимает первое место в мире по производству пшеницы, треть которой пропадает из-за бесхозяйственности , и согласно заявлениям советских лидеров Советский Союз уже обогнал США по сбору хлопка , который, впрочем, уступает по качеству нашему и тем более индийскому – не тот климатический пояс.
Для преодоления отсталости в СССР началась так называемая «перестройка», инициированная партийным руководством, которая пока привела к тому, что товарный голод в стране нарастает, вызывая недовольство населения. Многолетняя политика экономической изоляции ни к чему хорошему не привела. Время мобилизационной экономики прошло. В настоящее время в СССР нет сильных лидеров, и плановая экономика забуксовала, – попытался кое-что разъяснить молодому человеку его новый американский друг, но, похоже, что безуспешно. Вопросы экономики его мало интересовали. Мысли молодого человека были заняты другим. Он морально готовился к предстоящему перелёту и Роулинг сменил тему.
– Первый раз мне довелось побывать в СССР в октябре прошлого годы. С тех пор я там частый гость. Позавчера покинул Ленинград и вот случайно познакомился с вами. Когда-то сам мечтал стать лётчиком. Не пришлось. Не всё в порядке со здоровьем…
– Глядя на вас, трудно в это поверить, – Сделал комплимент Роулингу молодой немец. Впрочем, жаль, что вы не переносите качки, мистер Роулинг. В противном случае я бы с удовольствием полетал вместе с вами над морем. Погода великолепная! При полном баке можно облететь всё Балтийское море и полюбоваться островами. Борнхольм, Готланд, Аланды – они очень красивы!
– Тем не менее, это так, – вздохнув, развёл руками Роулинг. – С детства не переношу качки. От каруселей и от морских прогулок меня тошнит. Даже в «Боинге» или в советских «Ту» или «Илах», которые не совершают сложных пилотажных фигур, я не чувствую себя комфортно. Увы, – Роулинг попытался изобразить на лице грустную улыбку и задал вопрос:
– А видели ли вы, молодой человек, с высоты орлиного полёта острова Хийумаа, Сааремаа , Рюген, наконец, Куршскую косу?
– Первые два труднопроизносимых слова мне ни о чём не говорят. Что касается Рюгена, то это часть Восточной Германии и в этот район лучше не залетать. Куршская коса прежде принадлежала Германии, но теперь там русские. Несколько дней назад я видел её издали, пролетая над нейтральными водами. Пожалуй, даже нарушил границу, но без последствий. Издали видел Пиллау, Раушен, Кранц, Мемель . Появился какой-то охотничий азарт! – с блеском в глазах признался молодой немец.
– Азарт? Вы чего-то не договариваете? – Спросил Роулинг, впрочем, не надеясь на ответ. Он был удовлетворён. Десять к одному, что юноша осуществит ненавязчиво предложенный ему план, который, несомненно, уже полагал собственной задумкой – сделать то, на что до него не решался никто!
Отличиться и прославиться – разве не цель для молодого и амбициозного человека? Не позже, чем через четверть часа Роулинг свяжется с Гамбургом и скажет «O’Key» тому, кто возьмёт в руки трубку. Он знал, что этим человеком будет Тернер.
– Ну мне пора, мистер Роулинг, – взглянув на часы ответил молодой человек. – Чтобы прилететь вовремя, следует поторопиться. Пожелайте мне удачного полёта! – С этими словами немец, пожал протянутую руку Роулинга и, слегка пригнувшись, вошёл в кабину самолёта. На одном из кресел Роулинг заметил парашют – очень полезная вещь, если не дай бог что-нибудь случиться…
– Так куда же вы летите? – Попытался для порядка уточнить Роулинг.
– Жаль, что вы не пожелали стать моим пассажиром. Многое потеряли! – посочувствовал молодой человек американцу, представившемуся журналистом, так и не ответив на его вопрос. – Впрочем, по всей вероятности вы скоро об этом узнаете и напишите о нашей встрече в своей газете, – загадочным тоном пообещал немец, продолжавший по оценке Роулинга пребывать в состоянии нервного возбуждения.
Американец отошёл в сторону и самолёт вырулил на взлётную площадку. Закрутился пропеллер, «Цессна» разбежалась и, взлетев в небо, скоро исчезла над Финским заливом среди множества белоснежных облаков, плывущих с запада на восток по бескрайнему голубому майскому небу.
«До скорой встречи в Москве!» – помахав рукой вслед самолёту, подумал Роулинг и взглянул на часы, убедившись, что потяни пилот «Цессны» с отлётом ещё полчаса и он не смог бы его проводить, поскольку через час пятнадцать вылетал самолётом советской государственной и единственной авиакомпании «Аэрофлот» из Хельсинки в Москву.
Из Шереметьева сразу же на Красную площадь, – решил Роулинг, впрочем, не надеясь застать там немецкого парня, которому суждено стать разменной пешкой в большой геополитической игре.
Незадачливого пилота к тому времени арестуют, но почувствовать настроение людей, которые вряд ли так скоро разойдутся с главной площади страны после увиденного, Роулинг всё же надеялся.
2.
После ЧП с АПЛ, затонувшей в октябре прошлого года в Атлантике, экипаж погибшего корабля был расформирован, а лейтенанта Николая Витова, признанного годным к дальнейшему прохождению службы в ВМФ, направили на Балтику на военно-морскую базу, расположенную в маленьком эстонском городке Палдиски .
Такая неудача в самом начале службы могла серьёзно повлиять на дальнейшую карьеру молодого морского офицера. Одно дело служить на Северном или Тихоокеанском флоте, так сказать на океанских просторах, другое дело служить на маленьком и мелководном Балтийском море, откуда нет выхода в океан через узкие датские поливы, контролируемые силами НАТО. Да и дизельная подлодка далеко не АПЛ океанского класса, которыми был увлечён лейтенант, надеясь, что в Палдиски он всё же недолго не задержится и вернётся на Северный флот. На военно-морские базы, расположенные на Кольском полуострове, с верфей «Севмаша» , где была построена знаменитая «Золотая рыбка» , поступают подводные крейсеры новых проектов, оснащённые баллистическими ракетами, способными поразить любую точку земного шара.
Дед, Василий Владимирович Лебедев – капитан 1-го ранга в отставке, у которого проездом к новому месту службы побывал Николай, советовал не отчаиваться и служить верой и правдой в любом месте и на любой должности.
– Я, Николай, начинал службу на лучшем корабле КБФ крейсере «Киров» , а через год оказался на СКР «Агат» и не в Кронштадте, а в Либаве , где посреди зимы поселили нас с твоей бабушкой и мамой, которой не было и года, в щитовом домике. Как такое случилось ты знаешь. Прадед твой был человеком честным, да попал за что-то в тридцать восьмом под «жернова»…
Меня, как зятя, убрали с крейсера. Хорошо, что хоть не уволили. Но ничего. Через полгода назначили командиром «Агата» и я сделал из него образцовый корабль. Воевал на «Агате». Про это ты тоже знаешь, а в сорок втором вернулся на «Киров».
Заканчивал войну на Северном флоте, командовал кораблями, потом работал в штабах и не будь в конце пятидесятых годов крупных сокращений в армии и на флоте, вполне мог бы стать адмиралом. Как думаешь, Ольга Владимировна? – подмигнув жене, которая не была Николаю родной бабушкой спросил дед.
– Пожалуй стал бы адмиралом, Василий Владимирович, прослужи ещё лет пять «верой и правдой», – улыбнулась Ольга Владимировна и поцеловала Николая в лоб. Наверное так бы целовала его и родная бабушка, погибшая зимой сорок второго года в осаждённом Ленинграде во время артиллерийского обстрела. – А я могла бы стать адмиральшей. Жаль не пришлось… Зато ты, Коленька, будешь служить недалеко от дома. И девушек в Палдиски много. Выберешь себе дочку старшего морского офицера, женишься и мы с Василием Владимировичем ещё понянчим ваших деток.
– Я ему о службе, а ты о дочках морских офицеров, – попытался возмутиться дед, да не смог устоять против аргументов мудрой бабушки, у которой меньше чем через месяц юбилей – шестьдесят пять лет. Возраст не малый, а по-прежнему статная и красивая баба Оля, как называл её в детстве Коля, и любовь у них с дедом такая, что позавидуют многие молодые…
Раздался телефонный звонок и дежурный по части лейтенант Витов, упрятав подальше свои мысли и воспоминания, взял телефонную трубку.
– Отдельная бригада подводных лодок, дежурный по части лейтенант Витов! – представился Николай, офицеру, звонившему по внутренней связи.
– Старший лейтенант Шумилин, – назвался офицер. – Я только что от погранцов . У них сегодня праздник , но наблюдатель не проспал, заметил неизвестный самолёт. Нарушил государственную границу. Вынырнул из облаков со стороны моря и куда-то пропал. То ли сел, то ли летит невысоко над землёй. Так что доложи, лейтенант, по команде!
Шумилин положил трубку, а Витов немедленно доложил о происшествии командиру бригады и вышел из дежурного помещения на воздух. Прямо перед окнами дежурного по части на плацу маршировали, отрабатывая строевой шаг проштрафившиеся матросы, отправленный под арест на гауптвахту. Матросы, которых нечем было занять, топали по бетонным плитам грубыми ботинками под барабанный бой. Скучающий сверхсрочник – старшина 2-ой статьи, служивший барабанщиком в команде музыкантов отдельной бригады подводных лодок, задавал ударами барабана ритм строевых занятий.
– Не сачковать, салаги! Выше ногу! – как и полагалось, дежурный сделал замечание провинившимся матросам, отбывавшим по несколько суток на гауптвахте, и присел на скамеечке под окном так, чтобы слышать звонок телефона.
– Кто тут салага? – возмутился известный своими проделками, старослужащий матрос по фамилии Белоконь, которого знал весь дивизион.
– Прекратить разговоры! – прикрикнул на матроса Витов.
– Есть прекратить разговоры, товарищ лейтенант! – нарочито громко заорал Белоконь и пнул маршировавшего позади матроса первого года службы, который сбился с ритма и чуть не наступил ему на ногу.
– У, салага! Придётся тренировать тебя строевому шагу на губе ! – прорычал старослужащий.
На реплику матроса лейтенант не обратил внимания. К такому начинали привыкать. Год от года старослужащие матросы всё больше и больше помыкали молодыми. Такое явление уже получило название «дедовщина» и начало проявляться в нашей армии и флоте с середины семидесятых годов. Впрочем, точно никто сказать не мог, когда это началось, но пока с этим было терпимо, не обращали должного внимания на такое позорное явление, свойственное и зарубежным армиям и бывшей царской армии.
Старшие офицеры, служившие с шестидесятых годов, вспоминали, что прежде отношения среди матросов и солдат были иными, можно сказать товарищескими, а «дедовщина» если и имелась, то была незаметна. Появление «дедовщины» связывали с заменой штатных политруков на замполитов, которые были нагружены боевой работой и мало времени уделяли воспитанию солдат и матросов, а так же отсутствием хорошо подготовленных сержантов и старшин из числа сверхсрочников. От таких младших командиров, стали отказываться в шестидесятые годы во времена во многом непродуманных армейских реформ, затеянных Хрущёвым, заменяя профессионалов одногодками из числа призывников, подготовленными в учебках .
Такие сержанты и старшины не пользовались должным авторитетом у старослужащих солдат и матросов, которые демонстративно не подчинялись тем, кто прослужил меньше их. Конфликты в ротах, батареях и экипажах гасили офицеры, поддерживая относительный порядок, но долго сохраняться такое положение в армии и флоте не могло.
Буквально за последние пару лет состояние дисциплины в армейских и флотских коллективах резко ухудшилось Рядовые матросы и младший комсостав – они, словно барометр. По ним судят об армии и флоте. А это значит, что ветры перестройки достигли воинских частей, только вот позитива с собой не принесли…
На базе располагался дисциплинарный батальон Балтийского флота и был он укомплектован полностью – столько развелось среди матросов злостных нарушителей дисциплины. Недавно в дисциплинарный батальон едва не направили группу матросов из бригады подводных лодок за драку, учинённую с местной эстонской молодёжью.
Лейтенант Витов в бригаде офицер новый, но и он жалел матросов, полагая, что они наказаны незаслуженно. К счастью за старослужащих матросов, выслуживших установленные сроки службы и ждавших со дня на день демобилизации, заступился командир бригады, посчитав, что матросы дали достойный отпор националистам, которые оживились в последний год и, по словам командира «повылезали изо всех щелей».
Эстонцы встретили группу матросов, решивших провести последние часы увольнения в местном кафе, криками «Оккупанты» и «Убирайтесь к себе в Россию». Такого здесь ещё не было, да вот случилось. Очевидно ветры «перестройки» достигли маленького городка на Балтике. Провокаторы из местных, которыми явно кто-то руководил, завязали драку, в которой матросы одержали верх, проучив немало местных парней. Ремни и пряжки матросов против стальных прутьев и ножей зачинщиков драки оказались эффективнее, если не считать порезанного матроса, которого увезли в госпиталь в Таллин и к счастью спасли парню жизнь. А вот шестерых его товарищей едва не отправили на полгода в дисциплинарный батальон. Повезло ребятам, отсидели по десять суток на гауптвахте и неделю назад демобилизовались. Разъехались по домам, и будут вспоминать службу всю оставшуюся жизнь. Всё, что было в ней плохого, постепенно забудется, останется в памяти только хорошее…
«Не стало нигде порядка!» – частенько, словно заклинание, повторял эти слова заведующий столовой для матросов и старшин срочной службы или камбузом, как принято называть на флоте помещение для приёма пиши, старший мичман Деев, прослуживший на базе более двадцати лет. Матросы и офицеры называли Деева «дедом бригады». Тогда же, лет двадцать назад Деев женился на местной эстонке, которая за прошедшие годы настолько обрусела, что по-эстонски уже и не говорила. То ли забыла язык, то ли не хотела. Родила Дееву двух сыновей, один из которых служил срочную где-то на Дальнем Востоке, а второй заканчивал школу.
«Порядок только в хозяйстве Деева», – подумал лейтенант Витов, питавшийся в отдельном зале для несемейных офицеров, находя флотскую кухню очень даже хорошей. Только на Севере всё было куда как лучше. И с дисциплиной и с питанием для матросов и никаких обидных лозунгов типа «Оккупанты, убирайтесь домой» не могло и быть. Служили и жили среди своих, русских людей…
Прикрыв рукой глаза, Лейтенант принялся осматривать небо, полное кучевых облаков, сквозь которые вместе с солнечными лучами пробивалась весенняя лазурь. Время спокойное, послеобеденное. Основные занятия и работы на кораблях закончились. Впереди политзанятия с личным составом, затем вечерняя физическая подготовка, игры в футбол и волейбол, ужин и смена караула.
Ночью лейтенанту поспать не удалось. Звонили ему, звонил он, проверял посты. В общем было всё, что выпадает на долю дежурного по части, так что после сдачи караула и ужина отправится он в общежитие, заберётся в постель и будет отсыпаться до шести утра, когда по расположению бригады разнесётся команда «подъём» и он начнёт новый день с физзарядки, которую проведёт с матросами своей БЧ .
Каждый день одно и тоже, однако, скучать некогда, а в плавании жизнь ещё веселей. Корабли Северного флота ходят в дальние походы, заглядывая за экватор и даже за южный тропик, а на Балтике дальше Балтийска или Рюгена идти некуда. Тесно на Балтике. Это в далёкие времена для извечно враждовавших между собой славян и варягов море казалось бескрайним. От северного берега Ботнического залива до Мекленбургской бухты всего две тысячи километров – часов сорок ходу для подводной лодки, которой местами и погрузиться негде – мелко. Не то, что в океане, где в октябре прошлого года затонула АПЛ К-219 – подводный крейсер, на котором начиналась служба лейтенанта Витов – потомственного морского офицера. Прадед, дед и отец Николая служили в российском и советском флоте. Из всех ныне жил и здравствовал только дед, а отец с мамой погибли в дорожной аварии. Страшная, нелепая в мирное время смерть в разбитых новеньких «Жигулях», о которых родители столько мечтали…
В училище Николай Витов подробно изучал военные действия советского и германского флотов на Балтике. Вот что особенно запомнилось. В сентябре 1941 года на дальних подступах к Ленинграду, который штурмовали войска Вермахта появились главные силы немецкого флота – Линкоры «Тирпиц» и «Адмирал Шеер» с отрядом крейсеров и эсминцев . Прибыли принять капитуляцию кораблей КБФ, которые с потерей Ленинграда и Кронштадта лишались своей последней базы на закрытой со всех сторон Балтике, которая становилась для советских моряков ловушкой.
Однако Ленинград, в котором погибла его родная бабушка Людмила и где воевал дед Василий, выстоял, а «Тирпиц» и «Адмирал Шеер» даже не смогли войти в Финский залив. Их не пропустили крупнокалиберные дальнобойные орудия военно-морской базы Ханко и острова Осмуссар . Так и ушла немецкая эскадра из Балтики не увидев Ленинграда и русских кораблей, которые огнём своих орудий отбивали немецкий штурм поддерживая части Красной армии.
*
Около девяти часов вечера лейтенант Витов наконец добрался до койки и через несколько минут заснул. Но уже в половине одиннадцатого его разбудил сосед по комнате лейтенант Ковалевский, который заявился с дамой – своя, хорошо знакомая женщина, вольнонаёмная уборщица в офицерском общежитии.
– Выручай Коля. Мы тут с Танечкой на часок. Ладно. Погуляй, дружок, или посмотри в холле телевизор. Там фильм какой-то, вроде кинокомедия…
Таня, с которой гуляли многие несемейные офицеры, ничуть не смущаясь посмотрела на лейтенанта Витова.
– Товарищ лейтенант. Если надумаете, я вас подожду. Мне одного Ковалевского на сегодня не хватит! – не удержалась, прыснула от смеха бесстыжая двадцатидвухлетняя женщина к тому же явно «под градусом», которая редко кому отказывала и охотно принимала подарки от своих ухажёров, к числу которых пока не принадлежал симпатичный лейтенант.
– Нет, Таня, не беспокойтесь. Я лучше посмотрю телевизор, – поспешно одеваясь ответил Витов.
– Ну что ж, смотрите на телевизор, если вам ничего другое не интересно! – рассмеялась Татьяна, обдав лейтенанта горячим дыханием и запахом коньяка.
– Ты уж извини, Николай. Вчерашней ночи нам с Танечкой не хватило, а послезавтра в плавание. Говорят, что на месяц. Возвращайся через час, а лучше через полтора. А вообще-то, брат, тебе надо жениться. Правда, Таня?
– Правда. Женитесь, Николай. Вашей будущей жене можно позавидовать Вы будете верным мужей, – как показалось Витову, с грустью произнесла Татьяна и, обняв Ковалевского, увлекла его на кровать.
3.
Маленький спортивный самолёт американской фирмы «Цессна» летел над территорией Эстонской ССР на юго-восток, прижимаясь к лесным массивам. До поры до времени, пилот держался в стороне от автострад и железных дорог, ориентируясь по компасу. В приграничной полосе самолёт было легче обнаружить.
«А как дальше поступят русские? Вдруг все заверения о том, что полёт пройдёт без всяких происшествий и послужит интересам влиятельных людей не только на Западе, но и в России ничего не стоят?» – Пилот поёжился, припомнив судьбу корейского «Боинга», сбитого три года назад на Дальнем Востоке , усилием воли взял себя в руки и постарался успокоиться.
Не тут то было. Мимо промчалась пара истребителей, от звука реактивных двигателей которых задрожала хрупкая «Цессна».
«Вот сейчас ударит ракета или снаряды из скорострельной пушки!» – Пилот инстинктивно пригнулся. «Пронесло…» Облегчённо вздохнул и с жадностью выпил из бутылочки несколько глотков «Кока-колы». Истребители, обладавшие в сравнении с «Цессной» огромной скоростью исчезли и больше не появлялись, то ли не заинтересовались маленьким самолётиком, то ли получили приказ не трогать «неопознанный летающий объект». А быть может и вовсе не заметили маленький спортивный самолётик. «Кто знает, что на уме у этих русских?» – облегчённо вздохнув подумал пилот.
На горизонте показались обширные кучевые облака и «Цессна» поспешила укрыться в них. Пилот набрал необходимую высоту и сверился с компасом. Эстония осталась позади. Он забирался всё дальше и дальше вглубь России. Вероятность случайного столкновения с каким-либо препятствием в виде горы, высотного здания или летательного аппарата – самолёта, вертолёта или воздушным шара, была ничтожна. Пол крыльями самолёта расстилалась пустынная по европейским меркам и плоская как стол Великая Русская равнина, простиравшаяся до Урала и занимавшая добрую половину территории Европы.
«Чёрт подери, ведь на такой высоте не спасут никакие облака! Обнаружат радары!» – опомнился пилот и пошёл на снижение. Часы на приборной панели показывали 14:40. По расчётам пилота самолёт пролетал восточнее Пскова и чтобы не сбиться с курса следовало повернуть на Восток к озеру Ильмень и городу Старая Русса, в районе которого была запланирована посадка и получасовой отдых. Карту предстоявшего маршрута пилот выучил наизусть. Посадка была запланирована с целью сбить русских с толку, которые, потеряв цель на экранах радаров, возможно успокоятся.
Наибольшую опасность представляла система ПВО, защищавшая воздушное пространство над Московской областью и ближайшими районами соседних областей, поэтому пилоту настоятельно рекомендовали лететь последние триста километров над прямой как стрела железнодорожной магистралью Ленинград – Москва, прикрываясь помехами от движения электропоездов и ЛЭП .
Внизу показалось зеркало крупного озера под названием Ильмень. Пилот взял чуть южнее, чтобы не оказаться в небе над Старой Руссой, и через четверть часа, выбрав лужайку на опушке соснового бора подальше от жилья – ближайшая деревня находилась километрах в трёх, пошёл на посадку.
Самолёт приземлился среди цветущего разнотравья, видеть которого молодому человеку ещё не доводилось. От ароматов цветущих трав перехватило дыхание, защекотало в носоглотке и от избытка незнакомых городскому европейцу запахов, пилот расчихался. Присев на захваченный с собой шезлонг, молодой немецкий пилот забросил руки за голову и залюбовался природой. Лёгкий ветерок перебирал ветки сосен, в высоком небе пели жаворонки, над луговыми цветами жужжали шмели и пчёлы, порхали бабочки, которых практически не осталось в густонаселённой, закатанной асфальтом Европе…
Очнувшись от созерцания окружавшей его красоты, пилот открыл термос и, наполнив пластиковую кружку горячим кофе, основательно подкрепил силы тремя бутербродами с ветчиной. До ужина в Москве было ещё далеко…
Покончив с трапезой, молодой человек встал, убрал в самолёт шезлонг и термос и прошёлся по лугу, с удовольствием приминая ногами сочные майские травы.
«А это что такое?» – услышав чьи-то голоса, вздрогнул пилот и огляделся, заметив двух девушек не старше пятнадцати лет, приближавшихся к самолёту. По-видимому, подружки гуляли вдоль опушки леса и, заметив приземлившийся самолёт, из любопытства поспешили к месту посадки.
Убедившись, что пилот ненамного старше их, девушки осмелели и о чём-то шептались между собой, ожидая, когда пилот вернётся к самолёту. Посматривая на парня, который неизвестно откуда взялся, подружки улыбались, одёргивали коротенькие ситцевые платья и поправляли на головах венки из цветов, которые сплели по дороге.
– Здравствуйте! А кто вы? – В один голос спросили девушки.
«Хорошенькие блондинки», – подумал пилот, кивнув в ответ головой – «не отвечать же им по-немецки». «Пора улетать, не то появятся следом за ними…»
Кто мог появиться следом за девушками, пилот не стал уточнять даже в мыслях и жестом попросил подружек отойти подальше от винта. Вскочив в кабину, зарыл дверцу и завёл мотор.
Самолёт тронулся с места и, пробежав воль опушки леса, оторвался от земли. Пилот взглянул на землю и увидел, как девушки помахали ему вслед венками.
«Хорошенькие девчонки, свежие как утренняя роса, крепкие, белые, подрумянившиеся на майском солнышке…» – провожая подружек взглядом, подумал пилот. «В Европе такие – редкость».
В 16:30 самолёт пролетал над Валдаем. Внизу расстилался красивейший лесной, озёрный край, напомнивший пилоту Финляндию. По причудливым очертаниям он узнал русское озеро, название которого звучало как-то по-немецки – Селигер. Пилот и не предполагал, что его «Цессну» снова засекли радары, операторы которых идентифицировали обнаруженный объект как вертолёт поисковой службы, планер и даже «неизвестное метеообразование».
Приближался самый опасный участок маршрута, попадавший в зону действия ПВО Москвы, и самолёт летел на предельно низкой высоте
«Вот и она!» – обрадовался пилот, увидев полотно прямой, как стрела железнодорожной магистрали Ленинград – Москва. Скорректировав курс, самолёт завис над скорым поездом, мчавшимся в Москву, обошёл его и устремился к столице России, в которую зимой сорок первого года так и не удалось вступить победоносным германским войскам…
Дух захватывал от мысли, что через полтора – два часа он приземлится на одной из московских площадей, лучше всего, конечно же, на Красной площади, под стенами Кремля. Пилот изучал карты и планы Москвы, просмотрел немало хроники о московской жизни, удивляясь тому, как мало автомобилей на московских улицах, а это значит, что легче выбрать свободную площадку и посадить «Цессну».
Уже сегодня он и его самолёт станут известными всему миру. О его беспримерном полёте сообщат в телевизионных новостях во всех странах и на всех континентах, а завтра выйдут газеты с крупными заголовками, с его фотографиями и с фотографиями самолёта.
«Отличная реклама!» – подумал пилот. «После такого полёта эту модель «Цессны» станут охотно покупать во многих странах…»
Интересно было наблюдать с небольшой высоты за поездами, бежавшими в обе стороны – Из столицы бывшей Российской империи Санкт-Петербурга в столицу СССР Москву и обратно. Обладая острым зрением, пилот замечал приветливо махавших ему руками людей вышедших из прилегавших к железной дороге домов и строений. Теперь ему уже не мерещились ракеты и снаряды, способные разнести в клочья маленький самолёт. Пилот уверовал, что всё будет, как ему обещали «в полном порядке» и у стен Кремля его уже ждут иностранные журналисты, которые постоянно дежурят на Красной площади в ожидании любых происшествий.
4.
Около семи часов вечера Елена Васильевна и Лада, с покупками вышли на свежий воздух из ГУМа в сторону храма «Василия Блаженного». День выдался сумбурный, напряжённый и в то же время радостный. В обед позвонил Генрих и сообщил, что Светлана, которую он отвёз утром в роддом, родила мальчика!
*
Оставив с детьми Веру, ушедшую неделю назад в декретный отпуск, Елена Васильевна созвонилась с Ладой, которая трудилась в первую смену и заканчивала работу в три часа. Они встретились на площади Дзержинского и вместе отправились в «Детский мир» за «детским приданым» – комплектом пелёнок, распашонок, подгузников, ползунков и чепчиков для новорождённого, которому ещё предстояло дать имя.
Хождение по магазинам в конце восьмидесятых годов – непростое испытание. Товарный голод не просто ощущался, он, как грустно пошутила Лада – «Достал!». А ведь ещё пару лет назад было вполне терпимо, не говоря уже о семидесятых годах, когда родились её дети.
– Просто какой-то саботаж! – возмущалась измученная полная дама средних лет, вытирая платочком пот с крупного лба. – Третий час здесь по очередям. Дышать нечем, взмокла! Всё в дефиците! Простых колготок не купить, и это в Москве! Что уж тогда говорить о Челябинске, в котором кроме копоти от заводов уже ничего не осталось! Дымят заводы, дают стране продукцию, да всё уходит куда-то, как в прорву! Африке что ли помогают? – предположила гражданка с Урала, которую занесла нелёгкая в Москву.
– Все в Москву лезут, вот и нам, москвичам, ничего не достать! – огрызнулась на приезжую из Челябинска коренная москвичка, не успокоилась, продолжила о наболевшем. – Я вот работаю в научно-исследовательском институте. Нас прикрепили к универмагу «Прага» – филиал ГУМа у нас в Чертаново. Раз в три месяца дают талон на посещение магазина и только тогда можно кое-что купить – туфли чешские, костюмы, трикотаж... В обычный день хоть не ходи в магазин. В очередях одни цыгане, да кавказцы. Всё скупают с переплатой и увозят к себе, перепродают, спекулянты проклятые! – продолжала возмущаться коренная москвичка, на что ей заметил мужчина лет пятидесяти.
– Чешские им подавай ботинки и туфли. Вон, свою отечественную обувь некуда девать. Покупайте. По три пары на человека, включая грудных младенцев, производят наши фабрики в год. Покупайте отечественную обувь. Вот я привык к нашим ботинкам. Родная колодка для ног удобнее и полезней. Что касается спекулянтов – давить их надо паразитов!
– Нет уж, спасибо, – не обратив внимания на совет «давить паразитов», не успокоилась коренная москвичка. – Мы с мужем привыкли к чешской, немецкой и итальянской обуви. Отечественную пусть носят другие! – сказала и, гордо подняв голову, пошла по секциям детского универмага.
– Вот что, Лада, здесь нам больше делать нечего. Пойдём к выходу. Зайдём ещё в ГУМ, – предложила дочери Елена Васильевна.
Они вышли на площадь, перешли на другую сторону по подземному переходу и по сравнительно спокойной Улице 25 октября прошли к ГУМу.
– В пятидесятых и шестидесятых годах всё, что было необходимо для детей, для вас, милые мои Богдан, Генрих, Лада и Верочка, я покупала в «Звёздочке» или здесь в «Детском мире». В магазинах имелось всё необходимое. Не столь привлекательное, как на Западе, зато из натуральных тканей. Когда появились первые импортные вещи из нейлона – носки, сорочки, бельё, их покупали, переплачивая втридорога. Потом появились отечественные изделия из нейлона, а теперь нейлоновых сорочек и белья практически не встретишь. Перестали производить. Не покупают люди, поняли что хлопок, лён или шёлк лучше и полезней, – вспоминала мама, радуясь тому, что удалось купить в «Детском мире» для новорождённого. – Пройдёмся по ГУМу, посмотрим что там, – предложила Елена Васильевна.
– Мама, давай купим вино и торт. Если повезёт, то в ГУМе можно купить Хванчкару или Киндзмараули . Вечером отметим появление на свет ещё одного Соколова. Родился мальчик в День Пограничника. Позвоним в Ленинград Ольге Владимировне. Поздравим с праздником, сообщим о рождении малыша. У них сейчас гостит Игорь с семьёй. Поздравим всех Лебедевых с Днём Пограничника!
– Хорошо, Лада. Уговорила, – улыбнулась Елена Васильевна. – С продовольственного отдела и начнём!
– Что же происходит в стране? Почему всё в таком дефиците? – Задалась вопросом Лада и сама себе ответила и опять вопросом. – Неужели саботаж? Неужели есть силы, препятствующие продвижению реформ? Как ты думаешь, мама?
– Тревожно у меня на сердце, Лада, – устало вздохнула Елена Васильевна. – Боюсь за страну. Как бы не погубили её недалёкие реформаторы. Возможно, что они не представляют, что делают, а возможно преследуют определённые цели…
– Какие цели? – спросила Лада, которой начинала передаваться тревога матери. – Что же может произойти с нашей могучей страной? Разве возможно её погубить? Даже Гитлеру не удалось этого сделать!
– Увы, есть враги и похуже Гитлера. К сожалению, они среди нас… – Загадкой ответила дочери Елена Васильевна.
Мать и дочь не заметили, как оказались среди людей, которые увлекли их за собой в один из крупнейших магазинов столицы.
– Лада, – Елена Васильевна остановила дочь, готовую задать следующий вопрос. Давай поговорим об этом дома. Ладно?
– Хорошо мама.
ГУМ не добавил ничего существенного к купленным в «Детском Мире» детским вещам, зато удалось купить Хванчкару и свежайший, любимый детьми торт «Сказку».
Они уже покидали ГУМ, когда Елена Васильевна обратила внимание на оживление в торговых залах. Возбуждённые покупатели заторопились к выходам.
«Что-то случилось?» – подумала она, и словно услышав её вопрос, пожилой мужчина сообщил:
– Самолёт сел на Красной Площади! – И, прихрамывая, побежал к выходу.
– Самолёт? Какой самолёт? – удивилась Лада и поспешила следом за мамой.
* *
Со всех сторон на Красную площадь стекался народ. Елена Васильевна и Лада оказались в первых рядах невольных зрителей, удивлённо рассматривавших небольшой лёгкий самолёт, из которого на брусчатку главной площади страны вышел невысокий худощавый молодой человек, на вид не старше десятиклассника. Пилота и его самолёт, только что приземлившийся на Красной Площади обступили люди. Царило всеобщее оживление и удивление. Щёлкали фотоаппараты гостей столицы, среди которых Елена Васильевна заметила иностранных журналистов, буквально дежуривших под стенами Кремля, в ожидании чего-либо «горячего».
Удивлённая Лада заметила среди граждан, обступивших самолёт, Влада Урицкого и сообщила о нём маме, подумав: «Он-то, что здесь делает? Неужели оказался случайно?»
– Посмотри, Лада, вот на того молодого человека с чемоданчиком у ног и фотоаппаратом на груди, – в свою очередь указала глазами Елена Васильевна. – Кажется, я его знаю. Да это он. Американец из «Ассошиэйтед пресс».
– Генри Роулинг, – узнала журналиста Лада. – В прошлом году он был вместе с нами в Самарканде. Тогда за ним неотступно следовала канадка Хэлен Эйр. С чемоданом, наверное только что прилетел, даже вещи не оставил в гостинице, – заметила она.
– Да, ты рассказывала о них. Из-за этих американцев у Генриха в институте возникли крупные неприятности, – напомнила дочери Елена Васильевна. – Смотри, он направляется к нам. Узнал, машет рукой, улыбается…
– Давай уйдём, не хочу с ним встречаться, – предложила Лада. – Ни с ним, ни с Урицким. И этот смотрит на нас. Давай вернёмся в магазин!
– Не получится. Роулинг уже рядом. Поспешный уход будет напоминать бегство, – вздохнула Елена Васильевна.
– Добрый вечер, миссис Соколова, добрый вечер миссис Арефьева, – раскланялся с женщинами Роулинг. – Рад видеть вас всё такими же красивыми!
– Спасибо, мистер Роулинг, за комплимент, – ответила Елена Васильевна. – Дочь рассказывала, что вы владеете русским языком. Во время нашей встречи в издательстве «Правда» вы не проявили своих познаний.
– Из скромности, Елена Васильевна, – учтиво улыбнулся Роулинг.
– Браво, Роулинг! Вы запомнили моё имя и отчество?
– Запомнил, – ещё скромнее улыбнулся американец.
– Откуда вам известна моя фамилия? – удивилась Лада. – Кажется, я вам её не называла.
– Называли, – спохватился Роулинг. – Кажется в ту волшебную самаркандскую ночь в доме мистера Рустамова. Кстати, он и его сестра передавали привет вам, вашей сестре и брату, которого я с удовольствием могу назвать тёзкой. Я встречался с мистером Рустамовым и мисс Таджинисо в Душанбе в феврале этого года, – пояснил Роулинг.
– Вы много путешествуете, – заметила Елена Васильевна, кивнув на чемодан.
– Да, только что прилетел, – признался Роулинг. – Профессия такая, журналист…
– И сразу на Красную Площадь?
– Из Аэропорта добирался на такси. Обычно я останавливаюсь в отеле «Россия», – кивнул американец в сторону крупнейшей московской гостиницы , которую наполовину прикрывал своими великолепными формами храм Василия Блаженного.
– Ну, если вы оказались здесь именно сейчас, то может быть объясните, что это за представление? – спросила Елена Васильевна, – указав глазами на самолёт. – Четырёхместная «Цессна», похоже, прилетел из Германии, – разглядела она цвета немецкого флага, начертанного на фюзеляже.
– Из ГДР? – спросила Лада.
– Нет, из ФРГ, – ответила Елена Васильевна, и Ладе показалось, что мама чем-то встревожена, посматривая на приближавшегося Урицкого.
– Здравствуйте, мистер Роулинг! Здравствуйте, Елена Васильевна! Здравствуй, Лада! Вот так встреча! – Приветствовал всех Урицкий. – Выполняйте, мистер Роулинг, просьбу дамы. Кому как не вам, журналисту, знать что здесь происходит. Что это за самолёт? Откуда он взялся? Кто позволил ему приземлиться на Красной Площади?
Роулинг посмотрел на Урицкого, с которым поддерживал контакты после знакомства осенью прошлого года в издательстве «Правда» и в Самарканде, демонстративно пожал плечами и ответил:
– Откуда мне знать. Я только что из аэропорта, зашёл в ваш лучший магазин, купил жене перстень, который присмотрел во время прошлой командировки, и направлялся в отель. Так что удивлён не меньше вашего.
– Смотрите, милиция! – заметила Лада приближавшихся к пилоту милиционеров и офицера госбезопасности. – Сейчас они арестуют пилота, – догадался Урицкий и оказался прав. Приложив руку к козырьку фуражки, один из милиционеров потребовал документы у растерявшегося молодого человека. С его лица сошла улыбка, которой он только что награждал обступивших его москвичей, но документов не предъявил. То ли не понял чего от него хотят, то ли не имел их при себе.
– Ich komme zu ihnen mit der Goodwillmisson angoflogen. Ich schlage der Ost-West-Bruecken! Stoeren mit nicht! Sind sie nicht benachrichtigt? – попытался возразить пилот, но второй милиционер и офицер госбезопасности взяли молодого человека под руки.
– Вы задержаны за незаконное нахождение в воздушном пространстве города и посадку на многолюдной площади, что явилось серьёзной опасностью для жизни граждан, – заявил пилоту офицер. – Пройдёмте с нами для выяснения вашей личности.
Из того, что ему сказал офицер, пилот, не владевший русским языком, ровным счётом ничего не понял. Догадался лишь, что радушной встречи не предвидится и то, что он арестован. Милиционеры и офицер повели задержанного в сторону Спасской башни, а на площади появились солдаты кремлёвского полка и милиционеры, требуя от граждан не приближаться к самолёту, который было необходимо убрать с площади как можно скорее.
– Надо же такой молодой, почти мальчик. Что он сказал? – спросила маму Лада.
– Заявил, что «прилетел к нам с визитом доброй воли, открыл мост между странами Востока и Запада. Требовал чтобы его не трогали его. Удивился, что мы не были предупреждены о его полёте», – ответила Елена Васильевна и подозрительно посмотрела на Урицкого.
– Что вы на меня так смотрите? – забеспокоился Урицкий.
– Странная встреча. Мы, мистер Роулинг и вы, Владислав. Все здесь, на Красной площади, да ещё во время прежде невиданного события! Случайная ли? А с вами, Владислав, мы встречались в ноябре прошлого года в Ленинграде.
– Браво! – захлопал в ладоши и попытался улыбнуться Урицкий. – Вижу что в вас, Елена Васильевна, просыпается бывший офицер государственной безопасности, майор! Сейчас вы устроите мне и мистеру Роулингу перекрёстный допрос, который начнёте с меня и моей поездке в Ленинград в ноябре прошлого года…
– Офицер государственной безопасности? Если я правильно понял – это о КГБ? – Сделал удивлённый вид Роулинг.
– Да, мистер Роулинг, Елена Васильевна в пошлом майор КГБ, служила несколько лет вместе с моим дядей, – пояснил Роулингу Урицкий. – До недавнего времени я тоже работал в этой организации, но по технической части. Моя специальность вычислительная техника или компьютеры, как принято у вас называть подобное оборудование, а миссис Арефьева и сейчас работает в центральной поликлинике КГБ. Она офтальмолог.
– Вот как? – ещё больше удивился Роулинг. – Просто не верится, что такие красивые женщины служили, – Роулинг улыбнулся Елене Васильевне, – и продолжают служить, – он улыбнулся Ладе, – в организации, которой у нас пугают непослушных детей! – Представляю, миссис Соколова, как вам шла военная форма и погоны майора!
– Не улыбайтесь так широко, мистер Роулинг. Я крайне редко надевала форму, – остановила Елена Васильевна американца и укоризненно посмотрела на Урицкого. Взгляд её говорил: «Слишком болтливы вы Владислав…»
За разговорами, повинуясь просьбам милиционеров, они отошли от самолёта на значительное расстояние, наблюдая как солдаты обступили со всех сторон «Цессну» и покатили её вручную по площади в сторону Васильевского спуска и к набережной Москвы-реки.
Рядом прошла группа молодых людей в майках или обычных рубашках и с зелёными фуражами на головах – бывшие воины-пограничники, отмечавшие в этот майский день свой праздник.
– Откуда он взялся? – наблюдая, как солдаты кремлёвского полка убирают самолёт с Красной Площади, – возмущался бывший пограничник. – Не могли пограничники не заметить его среди белого дня. Сообщили куда следует. Южнокорейский самолёт над Сахалином уделали по полной программе, а этакую мелочь из рогатки можно сбить! Тьфу! – едав не выругался бывший пограничник, но заметив женщин сдержался. – Прости мать, прости сестрёнка, – так мужчина лет тридцати, отслуживший срочную службу на границе Советского Союза, протянувшейся только по суше на двадцать тысяч километров, назвал Елену Васильевну и Ладу.
– Или измена где завелась, или?..
– Пошли, Колян. Выпьем пивка и поедем в парк Горького, – взяв товарища за руку, не дал выговориться до конца бывшему пограничнику, другой парень в зелёной фуражке. – И в самом деле, как-то погано вышло, – вздохнул он. – Сопляк какой-то немецкий посадил самолёт на Красной Площади! Ну и дела. Того и гляди – всплывёт американская подводка на Москве-реке...
– Ежели в парке Горького, то мы её там и потопим! – Заявил третий парень в зелёной фуражке и подмигнул Ладе, сделав ей комплимент:
– Красивая вы! Это я говорю вам сержант Селиванов.
Подгулявшие парни в зелёных фуражках помахали женщинам руками и свернули к ГУМу.
– У вас сегодня праздник? – Поинтересовался Урицкий, заметив, наконец, в одой руке у Лады коробку с тортом, а в другой пластиковую сумку с бутылкой красного вина.
– Да, праздник. У Генриха и Светланы родился сын! – ответила Лада. – Мы с мамой ходили по магазинам, купили малышу «детское приданое».
– Здесь оно, – Елена Васильевна указала глазами на свою объёмистую сумку с пелёнками, подгузниками, ползунками и прочими вещами для новорождённого.
– Вот как! Поздравляю! – воскликнул Роулинг. – Моя жена тоже ждёт ребёнка. Мы уже знаем, что скоро у нас с Линдой будет дочь. Думаю, что при следующей встрече смогу сообщить вам о том, что она появилась на свет.
– Надеетесь, что мы ещё встретимся? – спросила Елена Васильевна.
– Непременно! Я бываю в Москве довольно часто. У вас сейчас «перестройка». Заканчивается «холодная война», СССР становится открытой страной и наших граждан интересует всё что у вас происходит! – заявил Роулинг.
– Заканчивается? Что-то я сомневаюсь в этом, – возразила Елена Васильевна. – Боюсь, что вы, я имею в виду Америку и её союзников, воспользуетесь теми процессами, которые разворачиваются в нашей стране чтобы её ослабить и захватить единоличное лидерство в мире.
У Роулинга перехватило дыхание. Эта мудрая и всё ещё очень красивая несмотря на свои годы русская женщина, в совершенстве владевшая английским и немецким языками, догадывалась, нет, пожалуй знала о той незавидной судьбе, которая уготована её стране уже через несколько лет.
«Что, если русские опомнятся» и продолжат свою перестройку не по правилам, которые разрабатываются для них за океаном, а по своим собственным правилам и с новыми руководителями?», – задумался он, однако после недолгой паузы вдруг задал вопрос, которым можно было посчитать провокационным.
– У меня складывается впечатление, что вы не доверяете руководителю своей страны, которого мы приветствуем за новое мышление? Неужели такое возможно в СССР, где привыкли к единодушию и одобрению курса, который проводит партия. Вы ведь член Коммунистической партии. Я не ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь. Я член коммунистической партии с 1943 года. Тогда наша партия называлась ВКПБ . Что касается руководства страны, конечно же вы имеете в виду Горбачёва, то лично у меня он не вызывает доверия, – сохранив твёрдость голоса ответила Соколова. – Недостаток интеллекта, подтверждённый просчётами во многих вопросах, в том числе кадровых, тому подтверждение, – добавила она.
– Вот так заявление! – едва не присвистнул от неожиданности Урицкий. – Вы это серьёзно, Елена Васильевна?
– Вполне.
– Хотите ещё что-то добавить?
– По-моему я выразилась вполне ясно!
– Не боитесь?
– Чего? Что вы расскажите об этом дяде? Нет, не боюсь. – Уверенность Елены Васильевны обезоруживала и Урицкий отложил свои вопросы, посчитав их излишними и даже бестактными. Он был восхищён поведением старшей Соколовой, успев тем не менее заметить тревогу в глазах Лады. Они говорили: «Ну зачем ты так, мама!»
– Спасибо, Елена Васильевна за откровенность. Вы сильная женщина! Скажите, я могу повторить ваши слова в американской прессе?
– Если посчитаете нужным.
– Спасибо, однако чтобы не причинить вам и вашей семье неприятностей, Роулинг как-то особенно посмотрел на Урицкого, я изменю вашу фамилию.
– Простите, мистер Роулинг, нам пора, – взглянув на часы заторопилась Соколова. – Ждут дети и внуки. Занятия в школе заканчиваются. Готовимся к переезду на дачу.
– Вы говорите, что мы стали встречаться лишком часто. Как же нам не встречаться, Елена Васильевна. Ведь мы с вами теперь соседи, – сообщил Урицкий.
– В каком смысле? – удивилась Лада. – Ты что, Владислав, перебрался в Кузьминки?
– Нет. Я ведь женился, – вздохнул Урицкий, любуясь Ладой, которая и в самом деле была необыкновенно хороша в этот майский солнечный день. – Живём мы с Жанной на Проспекте Мира, зато дача её родителей в Малаховке. Словом, соседи по дачам. Впереди лето, так что заходите. Улица Рябиновая дом 17. Будем вам рады.
– Спасибо, – поблагодарила Лада. – Это хорошо, Владислав, что ты наконец женился.
5.
– Ну что ж, что случилось то случилось, – сделал своё заключение Михаил Яковлевич, выслушав подробный рассказ Владислава Урицкого, наблюдавшего за посадкой «Цессны» на Красную Площадь. – Ты не зря прогулялся у стен Кремля. Видел всё собственными глазами. У нас была информация о том, что сегодня вечером на Красной Площади произойдёт нечто неординарное. Произошло. Уже сегодня об этом узнают во всём мире, и в ближайшие дни Михаил Сергеевич вполне обоснованно отправит в отставку ряд противников проводимых реформ из числа военных . Генералы, которые способны не подчиниться проводимому курсу, очень опасны для страны. В своё время Никита Сергеевич отправил в отставку весьма авторитетного в армии маршала Жукова, воспользовавшись его визитом в Югославию . Накануне визита в самую проблематичную из социалистических стран, строившую социализм с «особой спецификой», Жуков пообещал «разобраться с тем, что происходит в стране». Улетал министром обороны, а вернулся пенсионером … – с явным удовольствием вспоминал Белецкий, бывший свидетелем тех давних событий.
– Неужели в партии и среди военных есть серьёзные противники назревших реформ, без которых уже невозможно дальнейшее развитие страны? – задал Урицкий постоянно мучивший его вопрос.
– Есть, Владислав, и таких людей не мало. Наша задача не позволить им сметить Михаила Сергеевича и прекратить реформы. Мы обязаны построить, наконец, «Социализм с человеческим лицом» . Эту цель поставил перед собой Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Горбачёв и его ближайшие соратники, – ответил племяннику Михаил Яковлевич.
– С осуждения культа личности Сталина на XX съезде КПСС , Никита Сергеевич Хрущёв – далеко не ангел, руки которого были запачканы кровью жертв сталинских репрессий, начал тридцать лет назад в 1957 году свою «перестройку». Человеком он был осторожным, по-своему хитрым, однако без должного образования и со слабым интеллектом. После четырёх классов сельской школы проучился пару лет в Промышленной академии, были такие, и пожалуй всё. Не имея хороших и преданных помощников, Хрущёв совершил ряд грубых просчётов и ошибок, результаты которых сказываются до сих пор и дискредитируют плановую социалистическую экономику , которая не без усилий Хрущёва заходит, если ещё не зашла в тупик. Во время отпуска на правительственной даче в Пицунде, который Хрущёв решил наконец устроить для себя, он был смещён со своего поста противниками реформ, слава богу хоть не расстрелян .
– Что ты так на меня смотришь, Владислав. Я сказал что-то не так? – заметив перемены в глазах Урицкого спросил племянника многоопытный партийный функционер, в прошлом генерал-чекист Михаил Яковлевич Белецкий.
– Представляешь, дядя, сегодня на Красной Площади в момент приземления самолёта я повстречал Елену Васильевну Соколову со старшей дочерью Ладой. Они покупали пелёнки и ещё что-то для новорождённого. У Елены Васильевны родился внук.
– Внук? Кто же ей подарил внука? – заинтересовался Белецкий, который так и не смог простить Соколову, за то, что она отвергла двадцать девять лет назад предложение «жить с ним», сославшись, что у неё «есть друг в высшем партийном руководстве страны».
Позже Белецкий узнал, что Соколова солгала, тем самым усилив глубокую, не проходящую обиду молодого и амбициозного полковника, разведённого и на два года моложе неприступной красавицы, которая только что вернулась с важного задания, провалив его вчистую…
Нет не провал, такое может случиться с каждым, тем более с женщиной, не прощается отказ. Боль от обиды давала знать о себе даже сейчас…
– У Генриха родился сын. Он был как и я разведён. Жена и сын с недавних пор живут в Израиле с неким Ильёй Рубиным. Осенью прошлого года Генрих женился повторно. Я знаком с его женой. Но это так, к сведению. Я не о том, дядя. Я о Елене Васильевне, которая в присутствии мистера Роулинга призналась, что не доверяет реформам Горбачёва при этом назвала его человеком «с низким интеллектом», точно так же как ты охарактеризовал Хрущёва. Вот это меня поразило! – Признался Урицкий.
– Кто такой этот Роулинг? – спросил Белецкий.
– Я рассказывал о нём. Мы познакомились в октябре прошлого года в издательстве «Правда», где с иностранными журналистами работала переводчиком Соколова. Не прошло и недели, как встречаю его в Самарканде. Завязалось знакомство…
– Ах да, вспоминаю того молодого человека! – Михаил Яковлевич сделал вид, что это действительно так. – И что же, он тоже стал свидетелем того, как на Красной площади приземлился самолёт немецкого юнца, возомнившего о себе чёрт знает что?
– Да, он только что прилетел в Москву, направлялся в гостиницу «Россия», где на него был забронирован номер.
– Любопытное совпадение, а откуда он прилетел, не сказал?
– Нет. Я у него не спрашивал. После того, как ушла Елена Васильевна и её дочь, а с Красной Площади убрали самолёт, Роулинг пригласил меня к себе в номер в любое удобное время и мы попрощались.
– Полезное знакомство, Владислав, однако будь с ним осторожен. Не он должен использовать тебя в своих целях. Сделать это должен ты, разумеется когда придёт такое время, – дал дядя племяннику такой несколько туманный совет и после недолгой паузы добавил. – Практически все западные журналисты, в том числе и американские в той или иной мере сотрудничают со спецслужбами. Полагаю, что этот Роулинг связан с ЦРУ. Посети его в гостинице, поговори с ним о жизни, о работе. Роулинг на удивление хорошо владеет русским языком. Это несколько подозрительно и подтверждает мои предположения, зато тебе не надо напрягаться с английским. Это большой плюс. В непринуждённом разговоре поинтересуйся откуда он прилетел в Москву. Пусть это будет твоим небольшим заданием, но постарайся это сделать так, чтобы Роулинг не заподозрил твоего излишнего внимания. Ты понял мня, Владислав.
– Вполне, – ответил Урицкий, хоть и не понял, зачем это дяде. Узнать откуда прилетел корреспондент агентства «Ассошиэйтед пресс» Генри Роулинг было проще простого, сделав запрос в аэропорт «Шереметьево».
– Теперь об оценке, которую Соколова сделала Михаилу Сергеевичу, да ещё в присутствии американского журналиста. Смелая женщина! Впрочем, она практически ничем не рискует. Времена репрессий давно прошли, а карьере пенсионерки это не сильно повредит, даже если Роулинг, который обязательно сделает репортаж из того, что увидел сегодня на Красной Площади, упомянет в нём об оценке интеллектуальных качеств руководителя страны, – усмехнулся Белецкий.
– Елена Васильевна Соколова – непростая «штучка», – улыбка, не успевшая сойти с лица Михаил Яковлевича, приобрела неприязненное выражение. – Я с ней знаком уже двадцать девять лет, с конца мая пятьдесят восьмого года. Я только что был переведён из Киева в Москву, и мне поручили провести служебное расследование. Соколова только что вернулась с задания, которое было провалено, однако уличить её в грубых ошибках, не говоря уже о преднамеренном провале, тогда не удалось.
Позднее я подробнейшим образом изучил её биографию, начиная с того момента, как она поступила на службу в органы Государственной безопасности, а это случилось летом 1941 года. К сожалению о её жизни до начала войны мало что известно. Согласно документам родом она из белорусской деревни, от которой в годы войны ничего не осталось. Не осталось у Алёны Ольшанской – это её девичья фамилия, ни родителей, ни родственников. Удивляет, что деревенская девушка столь высоко образована и владеет в совершенстве двумя иностранными языками, но этот факт можно отнести к её личным способностям. В 1939 году она вышла замуж за военного лётчика Ярослава Соколова, служившего в Белоруссии, и они разу же переехали к новому месту службы мужа под Ленинград.
Во время войны Соколова дважды побывала в тылу врага. В сорок втором году в течение девяти месяцев служила в гестапо небольшого городка – районного центра на временно оккупированной немцами территории Калининской области. Теперь этот городок районный центр Псковской области, которая была образована в конце войны . С помощью Соколовой, которая служила в гестапо под именем штабсшарфюрера СД Эльзы Ланц, нашей авиации удалось разгромить крупную авиабазу Люфтваффе .
В сорок четвёртом – сорок пятом годах она работала в Управлении имперской безопасности на севере Германии, в Гамбурге под именем унтерштурмфюрера СД Эльзы Шнее и справилась с заданием блестяще, собрав данные на сотни агентов СД и гестапо, которых немцы оставляли для нелегальной работы в зонах предстоявшей оккупации нашими войсками и войсками союзников. Имеет боевые награды, наградные листы подписанные Берией, Меркуловым и Абакумовым . В совершенстве владеет немецким языком и в послевоенное время работала с наиболее ценными сотрудниками СД, которые оказались в нашем плену.
В пятьдесят седьмом году Соколова получила важное задание и была направлена в Западную Германию в район Гамбурга в те самые места, где работала в конце войны. Именно это обстоятельство, а так же знание двух языков – немецкого и английского послужили основой того, что выбор пал именно на неё. Будучи матерью троих детей и вдовой – муж Соколовой погиб во время полёта на новой модели реактивного самолёта всего тремя месяцами раньше, она могла отказаться от сложного и опасного задания, но не отказалась. Мало того, проявила при подготовке, на которую отвели лишь месяц, необыкновенную активность. На этот раз она была заслана на территорию Западной Германии под именем богатой американки Элизабет Джонсон.
– Дядя, я знал семью Соколовых со школьных лет, скажу тебе, как единственному близкому родственнику, который у меня остался после смерти родителей, я был влюблён в старшую дочь Соколовой Ладу, да и сейчас…
– Что сейчас? – вздрогнул Михаил Яковлевич посмотрел в грустные глаза племянника. – Любишь?
– Даже не знаю, что сказать. Наверное. Постоянно думаю о ней… – в глазах Урицкого заблестели слезы.
– Не надо так. Успокойся, Владислав, – Белецкий похлопал племянника по спине. – Не надо так переживать. Ты женат, Жанна именно та женщина, которая тебе нужна. Поверь мне. Что касается Соколовых, наверное это у нас семейное. Я ведь тоже… – он не договорил. Владиславу должно быть понятно, что не просто так дядя интересуется Еленой Васильевной. Личная жизнь Михаила Яковлевича, недавно перешагнувшего шестидесятипятилетний рубеж, так и не сложилась. Собственных детей так и не нажил. Со второй женой отношения слишком прохладные. Вот и сейчас живёт на даче, совершенно не заботясь о муже. Даже забрала с собой прислугу.
«Крутись один, как хочешь!» – проворчал по себя Белецкий и отлучился в спальную комнату, оставив Урицкого на пару минут одного.
«Надо же, как сказал – семейное…» – подумал Урицкий вспоминая недавнюю встречу с Ладой и её мамой, которую так хорошо знал дядя. «Вот такое, наше семейное…», – вздохнул он и протёр лицо руками.
«Видно и в самом деле кареглазые темноволосые мужчины тянутся к голубоглазым блондинкам. Евреи хоть и разбавлены кровью многих народов, по-прежнему тянутся к славянкам, женятся на них вопреки осуждению родни. Хорошо ещё что в нашем просвещённом веке не так сильны религиозные догмы…» – Владислав очнулся от глубинных мыслей, которых не стоило доверять никому, услышав шаги возвращавшегося дяди.
К какой нации, к какой крови себя отнести Владислав уже и не знал, хотя и был по паспорту, как и дядя украинцем. Он чувствовал, что дядя, который наконец-то взял его под своё покровительство, в таком же положении.
«Легко американцам – они все американцы, невзирая на происхождение, цвет кожи, разрез глаз. Ну а мы все – советские люди, и точка! А пятый пункт в анкете – какой-то анахронизм, который конечно же будет изъят в скором времени…» – От такой вовремя появившейся и правильной мысли на сердце стало значительно легче.
Не сказав ни слова, Михаил Яковлевич открыл ключом, который хранил в спальне, ящик просторного рабочего стола, занимавшего значительную часть комнаты, где разместился его домашний кабинет, и достал пакет с несколькими фотографиями.
– Вот взгляни, Владислав, – предложил он племяннику, выложив на стол три фото. – Тебе знакомо это лицо?
Перед Урицким лежали три фотографии разных лет, с лицом мужчины, в котором с первого взгляда угадывалось сходство и могло показаться, что на фото один и тот же человек. На одной из фотографий был отец Генриха и муж Елены Васильевны, генерал Соколов, но не в военной форме, а в штатском костюме. На двух других возможно он же, либо человек очень походивший на него. Пожалуй именно так, походивший, причём на третьей самой свежей фотографии был изображён пожилой, но всё ещё крепкий мужчина с волевым красивым лицом, практически лишённым морщин, обычных в таком возрасте. На вид ему было лет восемьдесят. Волосы его были совершенно седые и аккуратно причёсаны.
Это был другой человек. Генерал Соколов погиб почти тридцать лет назад. А вот одна из старых фотографий, сделанная примерно в то же время, принадлежала именно этому седовласому человеку.
Урицкий вопросительно посмотрел на дядю.
Михаил Яковлевич сдвинул одну фотографию, ту, на которой был запечатлён точно отец Генриха и муж Елены Васильевны, оставив в центре стола две другие.
– Практически одно лицо, но люди разные. Верно? – Белецкий посмотрел на племянника.
– Верно, – согласился Владислав.
– Как ты думаешь, кто этот человек? – указал дядя на две оставшиеся в центре стола фотографии.
Урицкий пожал плечами. Он не знал что ответить.
– На днях Елена Васильевна приобрела билеты в Ленинград и обратно на одно лицо. В ноябре прошлого года она побывала в Ленинграде вместе с младшей дочерью Верой, которая в конце ноября вышла замуж. Известно, что в это же время в Ленинграде побывал некто Кирилл Воронцов, журналист, корреспондент «Комсомольской правды» и жених Веры.
– Да я знаю. В один день справляли две свадьбы. Женился Генрих, которому супруга сегодня подарила сына, и выходила замуж Вера, – припомнил Урицкий насыщенный ноябрь прошлого года. Он рассчитывал на приглашение со стороны Генриха – как-никак старый школьный товарищ, вместе путешествовали по Южному Уралу. Однако так и не получил его. Впрочем, в день свадьбы Владислава не было в Москве. По пустяковому делу выехал в Киев, что бы из рук в руки передать важные документы. Словом, выполнял обязанности курьера фельдъегерской службы. Так что поздравил Генриха и Свету, а через них и Веру по телефону из Киева, в котором в отличие от покрывшейся снегом Москвы, ещё лежали на газонах последние осенние листья…
– В понедельник пятнадцатого июня она отправляется вечерним поездом в Ленинград. Обратный билет приобретён на воскресенье двадцать восьмого июня. Шестнадцатого июня юбилей у её подруги Ольги Лебедевой, которой исполнится шестьдесят пять лет. Моя ровесница. Муж её, морской офицер, курировавший программу ядерных испытаний на Новой Земле, вышел в отставку в пятьдесят восьмом году, попал под сокращение , и они переехали в Ленинград, обменяв свою Московскую квартиру. Соколова всегда останавливается у них. Ей можно позавидовать. Впереди замечательное время ленинградских «Белых ночей».
Впрочем, тебе, Владислав, тоже предстоит командировка в Ленинград, примерно в то же время. Тебе предстоит встреча с одним очень перспективным человеком. Его имя и фамилию я назову позже. Передашь ему несколько документов, а он введёт тебя в курс ленинградских дел. Весьма интересная личность. Напористый, интеллектуал, юрист по образованию, преподаёт. Как и ты кандидат в члены партии. Так что в вопросах партийных вы с ним на одинаковых исходных позициях. Думаю, что твои командировки в Ленинград станут регулярными. Поучишься у этого человека основам права. Он посоветует что почитать, послушаешь его лекции. Основы юридических знаний пригодятся. Такие люди, как Анатолий Аркадьевич – наш кадровый резерв! – подтвердил Белецкий.
– Анатолий Аркадьевич? – переспросил Владислав.
– Довольно. Увлёкся, назвал его имя, – замахал руками дядя. – Фамилию назову позже. Постарайся с ним подружиться. Он старше тебя, но думаю, что вы понравитесь друг другу. И ещё. Весьма возможно, что тебе посчастливится встретить этого пожилого человека, – Михаил Яковлевич указал пальцем на фотографию, – в компании Елены Васильевны Соколовой. Ты остановишься в гостинице «Советская», в которой как правило останавливается этот человек. Прошлой осенью, когда была сделана эта фотография, он останавливался именно там. Прилетел в Ленинград из Швеции по приглашению Академии медицинских наук. Оказывается, он в нашей стране частый гость. Крупный хирург, доктор медицины, про-фес-сор! – нарочито растянул последнее слово Белецкий. – В рамках научного обмена специалистами в области хирургии преподавал в нашей стране ещё в шестидесятых годах. Полиглот. Владеет четырьмя языками: английским, немецким, шведским и русским. К сожалению, о том кто этот шведский подданный мне стало известно совсем недавно. С прошлой осени, а ведь Соколова знакома с ним давно и все эти годы регулярно с ним встречалась! – Белецкий принялся нервно расхаживать по кабинету, однако чтобы успокоить нервы ему не хватало простора. Здесь было слишком тесно.
– Так кто же этот старик? – взглянув ещё раз на фотографию, – спросил растерянный племянник.
– Тот человек, на поиски которого была откомандирована в пятьдесят седьмом году Соколова, очевидно хорошо знавшая его и провалившая по этой причине задание. Её любовник! Наконец, отец младшей дочери Соколовой Веры! Вот кто этот, как ты соизволил выразиться старик! – закипал Белецкий. – Тогда ей удалось провести меня! Удалось столько лет хранить в тайне встречи с ним! – Белецкий устал и присел в кресло. Извлёк из кармашка атласного домашнего халата носовой платок и промокнул вспотевший от напряжения высокий лоб с большими залысинами.
На несколько минут воцарилась гробовая тишина. Дядя наполнил стакан «Боржоми» и с жадностью выпил.
– Разве нельзя арестовать Соколову и этого шведского господина, – осторожно спросил Урицкий.
– Зачем? – строго посмотрел на него дядя. – Лет пять назад это было бы ещё возможно, но теперь уже не стоит. Наступили новые времена. К шведу так просто не подступишься. А что мы предъявим Соколовой? Запоздалую любовь к иностранцу? Или же станем ворошить старое бельё и доказывать, что уважаемый профессор разыскивался нашими чекистами тридцать лет назад из-за некой информации, которую следовало сохранить в тайне? Ты понимаешь, Владислав, какой поднимется шум в западной прессе? Да и у нас в период наступившей демократизации и гласности найдётся немало желающих лягнуть партию и Комитет. Да нас засмеют. Выставят полными идиотами!..
Нет, этого делать не надо. А вот использовать в наших интересах связь Соколовой со шведским господином, имя которого Свен Бьёрксон – стоит. Впрочем, настоящее имя этого господина Сергей Алексеевич Воронцов, который в пятидесятых годах скрывался в Западной Германии под именем британского подданного Ричарда Смита. Из белоэмигрантов. Граф. Во время войны служил в Вермахте и Кригсмарине. Военный хирург. В России остались его родственники, одна их таких родственниц живёт в этом доме двумя этажами выше. Её муж в недалёком прошлом крупная фигура в МИДе . Сейчас на пенсии, но продолжает преподавать в МГИМО . Беспокоить их не следует. Не те теперь времена. В течение последних нескольких месяцев я просмотрел ряд всё ещё секретных документов из архива Комитета государственной безопасности и сегодня посвятил тебя в эти секреты, которые не следует доверять никому. Ты мой ближайший родственник и единственный наследник и помощник. Тебе, Владислав, можно.
– Почему же этого Воронцова разыскивали наши чекисты в пятьдесят седьмом году? Не за то же, что он белоэмигрант? – недоумевал Урикий.
– Доподлинно мне это пока неизвестно. Находясь в Югославии, этот Воронцов передал через свою родственницу – ту самую, что живёт в нашем доме, в Комитет документ как-то связанный с программой ядерных испытаний на архипелаге Новая Земля. Этот документ мне не удалось получить. Особый гриф секретности. Ядерный полигон на Новой Земле законсервирован и вся информация о нём по-прежнему строго засекречена.
Ничего, придёт время и мы узнаем какой тайной обладал граф Воронцов. Придёт время и мы обязательно используем этого Воронцова – Смита – Бьёрксона в своих интересах. Это время придёт и уже скоро! – заскрипел зубами-протезами Михаил Яковлевич. – Но сделать это следует без привлечения сил госбезопасности.
– Почему? – удивился Урицкий.
– Да потому, что в ближайшее время КГБ будут ломать через колено и лучше держаться подальше от этой организации! – Как ни странно, но после таких слов Михаил Яковлевич Белецкий, в прошлом генерал КГБ, а ныне высокопоставленный функционер пока ещё всемогущего аппарата ЦК КПСС начал постепенно успокаиваться и потянулся к чашечке остывающего кофе.
– Дядя, а что если я возьму с собой в Ленинград Жанну? Белые ночи, фестиваль искусств. Ей будет полезно и интересно.
– Возьми, если хочешь, только предупреди секретаря чтобы для вас заказали двухместны номер и билеты на фирменный поезд на два лица. Кстати, я так и не слышал от тебя отзыва о твоём секретаре, вернее секретарше. Ты её загружаешь какой-либо работой?
– Загружаю. Алла Иосифовна подбирает для меня материалы из периодических изданий и кое-что переводит из англоязычной прессы.
– Так уж и Иосифовна, – хитро улыбнулся дядя. – Ты с ней ещё не близок?
– Если ты имеешь в виду интимные отношения, то нет, – не покраснев солгал Урицкий, которого тридцатилетняя незамужняя Аллочка успела таки соблазнить прямо в кабинете, а про себя подумал: «Вот ведь какой противный дядюшка. Во всё суёт свой нос!»
– Если и соврал – не беда, – с недоверием посмотрел на племянника «тёртый калач» Михаил Яковлевич Белецкий. – Только не слишком ей доверяй. Эта «кошечка» внештатный сотрудник Комитета. Другие кадры нам не предлагают. Если она тебе надоест, скажи – поменяем, – как бы между прочим добавил дядя.
* *
«Ну хитрец же ты дядюшка! Так и не дал оценки словам Соколовой, которые касались Генерального секретаря партии», – подумал Урицкий возвращаясь домой в персональной «Волге» Михаила Яковлевича, которой управлял водитель и сотрудник Комитета государственной безопасности по имени Володя.
«Наверное так оно и есть. Не секрет, что многие руководители не только у нас, но и в других странах страдают тем же. Вот и нынешний президент США подчас вызывает своими словами либо улыбку, либо недоумение. Возможно это осталось от прежней профессии актёра. Зато у него грамотные советники. Есть ли такие советники в окружении Михаила Сергеевича? Вот вопрос? Впрочем, лучше об этом не думать…» – Опомнился Урицкий и провёл рукой по лицу, словно избавлялся от наваждения.
Осенью ему предстояло вступать после годичного кандидатского стажа в члены КПСС. По словам дяди без этого шага дальнейший служебный рост и успешная карьера немыслимы. «А возвращаться к прежней жизни, к прежней работе…» – От такой нелепой мысли по коже пробежал холодок.
За прошедшие полгода в жизни Владислава произошли огромные перемены. Помимо всего прочего он женился, опять же по совету дяди, и стал привыкать к семейной жизни с женщиной, которую наверное не любил, но понемногу к ней привязался. Зато Жанне он, кажется, понравился и наверное она его полюбила. На ласки не скупилась, охотно исполняла все его прихоти и фантазии, наделась забеременеть. Правда пока это у неё не получалось, но врачи успокаивали, утверждая, что она вполне здорова и следует немного подождать…
Жанна заставила мужа сделать анализы и убедившись, что и у Владислава с этим всё в порядке увлеклась гороскопами, выбирая благоприятные для зачатия дни, устраивая пред ними небольшие перерывы. По её расчётам конец мая приходился именно на такие «благоприятные дни», которые не следует упускать, и сегодня Жанна потребует от мужа «дополнительных супружеских обязательств». Придётся исполнять…
Урицкий взглянул на часы. Половина десятого, но ещё светло. Неожиданно он передумал возвращаться домой так рано. Захотелось встретиться с Роулингом. Согласие дяди на эту встречу имелось, а американец приглашал его в любое время.
«Завтра до обеда свободен, так что успеем выспаться», – подумал он о жене. «Позвоню ей».
– Володя, я сойду у станции метро. Домой доберусь сам. Михаил Яковлевич тебя отпустил, так что на сегодня свободен.
Из телефона-автомата Урицкий позвонил жене, пообещав, что будет дома не позже полуночи, а затем заглянул в записную книжку и набрал номер гостиницы «Россия».