Чужим прокосом Повесть

 
  Какая это прелесть — сенокос в горах! Начинают его, когда трава входит в полную силу, все кругом цветет, наливается жизненной силой — каждый стебелек, каждая былинка тянутся к солнцу и, щедро согретые его лучами, переполняются упругой, сочной зеленью. На осень нет и на-мека, а после знойных июльских дней стоят теплые туманные ночи. Это потом осиротеет поле, заершится оставшимися от скошенной травы стеблями, которые могучей корневой системой будут качать и качать жи-вительный сок, проливая его на землю. Чуть позднее пойдет отава, со-гретая летним теплом, она быстро наберет силу, но до настоящей травы ей уж не дотянуться.
 
  Механизировать сенокос в горах сложно — когда еще появится техника, способная справиться с крутяками, поросшими кустарником и лесом, потому как косили деды и прадеды простыми литовками, так и сейчас косят жители таежных сел Синегорья. Занятие хоть и приятное, но требует большого навыка и физической выносливости.

  С приходом сенокосной поры бабка Киселиха начинала волноваться — каждый год грозилась продать корову, но если удавалось заготовить сено, откладывала разговоры о продаже до следующего лета. Жила Киселиха одна, дети давно разъехались, муж умер несколько лет назад. Деятельный же ее характер не позволял сидеть без работы.
  — Разе жись без коровы? За кем мне тода ходить? За котом толь-ко, так я его, паразита пузатого, и так запотчевала. Вот уж состарюсь… — часто говорила она соседкам.
 
  И действительно, может, эти постоянные заботы да хлопоты не оставляли ей времени на болезни. Мало кто в ее возрасте мог похвалиться таким здоровьем.
  Иногда, в эту пору, приезжал кто-нибудь из детей — тут уж старухе и радость, и подмога. Нынче сулился приехать младший, Виктор, но что-то задержался, и Киселиха, боясь упустить ведренную погоду, пошла по деревне с уговорами. Последнее время найти помощника на сенокос стало сложно — все деревенские заняты своими заботами, а приезжих не особенно заманишь в поле, да и не могут они делать старую кресть-янскую работу — кто разучился, а кто и не умел вообще.

  Вспомнила Киселиха, что у соседей сын, Игнат, приехал, ее Виктору-то годок, вместе учились. После школы он в тюрьму попал, с тех пор не появлялся в селе. Теперь вот живет уж недели две, носу из дома не кажет. Не лежала душа заходить к соседям, не особенно они раньше-то дружили — нужда заставляла. Про себя подумала: «Что ему, здоровому парню, дома сидеть?»

  — Проходи, чаевничать будем, — пригласила мать Игната, на ходу включая в розетку вилку от маленького блестящего самовара. У Киселихи такой самовар был тоже, кто-то из детей привез, но не любила она его — «скус не тот».
  — Не колготись, Ивановна, я уж чаевничала, — запротестовала Киселиха. Спрашивать же сразу о деле постеснялась. — Как живешь-можешь? Утресь и корову дед выгонял, не захворала?
  — Какое теперь здоровье, с вечера в спину вступило, всю ночь глаз не сомкнула, насилу корову подоила… Ты-то как бегаешь?
  — На моих ногах только и бегать. Пока их разомну, до слез другорядь доходит.
  - В колхозе мы с тобой, девка, угробились. На дойку-то до самых холодов через реку бродили.

  Старухи завели обычный разговор, который, вероятно, не имел конца. Опасалась, правда, Киселиха, что начнет упрекать ее соседка за старое. Дояркой-то она проработала недолго, потребовались в колхозе осеменаторы, вызвалась поехать на курсы, с тех пор не бродила босиком через реку — коня дали. Вроде и не хитрила, а жить стало легче. Забылось уже все, что теперь-то делать… Но нет-нет, да и упрекнет соседка. «А в чем я виновата? — думала не раз Киселиха. — Сама бы шла да училась, кто ей не давал. Так нет, прочертоломила всю жизнь на скотном дворе».

  Сегодня времени для длинных разговоров не было, и Киселиха насмелилась перейти к делу.
  — Видела я, вроде у вас Игнат дома?
  — Наездился, прикатил.
  — В отпуск или насовсем?
  — Говорит, совсем. Работу искать собрался, — сдержанно ответила соседка.
  — Вот и правильно, а то разбежались по городам, — поддержала Киселиха и, решив, что пришло время заговорить о главном, добавила: — Слушай, Ивановна, а не поможет мне Игнат на покосе? Я заплачу.
  — У него спросить надо, — невесело улыбнулась Ивановна. — Да и отвык поди он от нашенской работы.
  Но сына позвала.

  Из соседней комнаты вышел мужчина средних лет. Впрочем, возраст его определить было сложно. Худощавый, стройный, с загорелым, подернутым мелкими морщинами лицом. Киселиху удивили руки Игната: огромные кулачища, про которые говорят — с пивную кружку, были сжа-ты. «То ли у него привычка такая, то ли волнуется», — подумала Киселиха. Она с трудом узнавала в этом мужике щуплого мальчишку, друга Виктора.
  — Что у вас самовар-то кипит? — пробасил Игнат.
  — Вот старая, памяти совсем не стало, — подхватилась Ивановна. — Придумали эту халеру, спалю дом когда-нибудь.
  — Чего звали-то? — грубовато спросил Игнат.
  — Вот Антоновна, — при людях она называла соседку по отчеству, — просит помочь на сенокосе.
  — Одна я осталась, корову бросать жалко, — подтвердила Киселиха.
  — Витька-то где? — спросил Игнат, и так пристально посмотрел на старуху, что та заерзала на стуле.
  «Чего это он?» — испуганно подумала Киселиха, но отступать от намеченного не хотела.
  — Витенька в городе, студентов учит… Приехать обещал, да что-то нет долго, — нараспев ответила Киселиха, вспоминая, что ходили по деревне слухи, что в тюрьме-то вместо Игната Виктор должен был сидеть. Она не верила этому — неужто ее сын не сказал бы ей ничего?
  — Вот приедет, вместе и поедем, — предложил Игнат.
  — Оно бы, конечно, так… Да уж больно погода хорошая стоит, трава опять же перерастет, всему ведь свой срок… — сокрушалась старуха. — Поедем завтра, я уж отблагодарю. Ты мине уваж, я тибе завсегда.
  Игнат вновь посмотрел на соседку все тем же пристальным и угрюмым взглядом и… согласился.
  — Только Витька, если появится, пусть приедет ко мне, — поставил он условие, хотя и не знал толком, нужна ли ему встреча со своим бывшим другом.

*   *   * 
  Покос у Киселихи далеко. Еще с мужем косила, уедут, бывало, на неделю, живут там на вольном воздухе. Хорошо. Потом с детьми ездили… Теперь расстояние стало помехой, но менять покос она не хотела — место нравилось, да и трава там ладная, густая и едовая.
Отвезти их согласился соседский парень на грузовике. Выехали с первыми петухами.
  — Ты бы, Антоновна, возвращалась домой, я как-нибудь один справлюсь, — предложил Игнат, когда добрались до места.
  — И то верно, — согласилась старуха, — какой из меня теперь работник, вот Витенька приедет, он и поможет.

  Закоситься Киселиха все же решила сама. Ровные, неторопливые взмахи аккуратно сваливали в рядок сочную траву, размахнуться во всю ширь сил не хватало, прокос получался узкий. Сохранилась только вы-носливость — через весь косогор протянула она прокос, ни разу не остановилась.

  Проводив старуху, Игнат принялся за работу. Было еще раннее утро, туман сплошной пеленой окутал горы, утренняя прохлада приятно щекотала тело, обильная роса быстро промочила ноги, но все это не мешало. Хотя и давно не косил, присноровился быстро, руки вспомнили привычные движения, получалось легко и просто. Усыпанная цветами трава покорно ложилась в ровные рядки.
 
  «Витенька», — вспомнил он, как говорила про сына Киселиха. Много у него общего с «Витенькой» — вместе росли, вместе школу закончили. Дружили с детства, в классе за одной партой сидели. Виктор рос способным мальчишкой, все у него получалось как-то само собой. Учился без особого напряжения, но хорошо. Если затевались какие-нибудь игры, у него выходило лучше всех. Игнату, наоборот, все дава-лось с большим трудом. Но самый, пожалуй, серьезный недостаток, который у него был — он не умел и не любил драться. Поэтому, может быть, ему хотелось походить на Виктора. Сам того не замечая, Игнат тя-нулся к нему, искал поддержки и защиты. Виктор не отталкивал его, не гнушался привязанностью, поддерживал, но требовал взамен беспрекословного подчинения. Такие отношения устраивали обоих, жили мирно, вдвоем отражали любые посягательства на их дружбу.

  Только один раз подвел его Виктор. Наслушавшись рассказов фронтовиков, в то время их еще много было, устроили деревенские пацаны настоящую войну. Все село разделилось на две части, операция разрабатывалась в полном соответствии с правилами наземного боя: разведка, фронт, тыл, штаб, склады оружия… В конце августа это было, с сенокосом отстрадавались, и выпала мальчишкам перед школой да картошкой неделька-другая вольной жизни. Он с Виктором должен был стоять в дозоре, докладывать командиру о наступлении противника. Обо всем договорились с вечера, а утром Виктор не пришел — Игнат остался в дозоре один. Два вражеских разведчика подкрались незаметно, накинулись на него, и как он ни сопротивлялся, пуская в ход даже зубы, прием недостойный для воина, ему быстро скрутили руки. Потом пытали — только он знал план наступления своей армии. Руки закручивали так, что от боли мутилось в глазах, но тайну сохранил. Он часто потом вспоми-нал тот случай: «Почему не сказал ничего? Соврал бы наконец — игра ведь была?» Но тогда, похоже, и он, и его враги действовали серьезно.

  На другой день, когда встретились с Виктором, тот с виноватым видом сказал:
  — Отец не пустил, мы с ним работали.
  — Да ладно, чего там, я и один продержался, — успокоил его Игнат, хотя прекрасно понимал: будь они вдвоем, отбились бы.

  Так и жили, дополняя друг друга, постигая науки, взрослея. Беззаботное время неслось быстро. К десятому классу друзья возмужали, окрепли, серьезней стали — у Виктора черные усики пробились, у Игната рыжий пушок на верхней губе. Отношения осложнились из-за Леночки — была в их классе маленькая хохотушка со вздернутым носиком. Где она, интересно, теперь?..

  Косить траву не сложно, если не торопиться, не сбивать дыхания, да если не в жару, а вот таким чудным туманным утром. Работа захватывает, и оглядываясь на скошенные рядки, чувствуешь силу свою и значимость. Под равномерные взмахи хорошо думается…

  В девятом классе это было. Отмечали Женский день. Мальчишки сами торт испекли, чай пили. Потом танцевали под радиолу. Витька объ-явил дамский вальс — засмущались девочки, сбились стайкой в уголке. Только Ленка, отчаянная голова, смело двинулась в сторону парней. Подошла к нему, Игнату — этакий изысканный полупоклон и приглашение. Игнат оторопел от наглости этой сорвиголовы. От нее всегда можно было ожидать подвоха, но танцевать пошел. А когда вокруг закрутился весь класс, он только на Ленку и смотрел, удивляясь, что не замечал раньше ее приятной улыбки, длинных красивых волос, голубоватых и слегка озорных глаз. C того, наверное, и началось — влюбился, да так, что часами мог простаивать у окон ее дома в надежде увидеть на занавешенном окне знакомый силуэт. О чувствах своих никому не говорил, даже Виктору, которому, как стал замечать Игнат, Леночка была тоже небезразлична. В десятом классе, как-то так случилось, они часто стали бывать вместе, втроем. Ходили в кино, гуляли вечерами, к экзаменам готовились, когда подошла пора. Так и жили, понимая, конечно, что так долго продолжаться не может, но Леночка никому предпочтения не отдавала.

  Проблему разрешило время — странно разрешило и жестоко. После экзаменов Виктор засобирался в город, поступать в институт.
  — Мать пристала, с утра до вечера жужжит: «Мы не учились, возможности не было, хоть вас в люди вывести», — с расстройством жаловался он другу.
  — Бери и меня с собой, — предложил Игнат, хотя ему родители советовали вначале отслужить в армии – потом ума больше будет.

  Конкурс в институте выражался двухзначной цифрой — был одно время массовый наплыв молодежи в науку.
  На первом экзамене Виктор срезался, очень переживал, несколько дней ходил по общежитию, пытаясь что-то предпринять, но ничего другого, как поехать домой, не придумал. Игнат два экзамена сдал хорошо, но друга не бросил, вместе с ним вернулся в деревню.
  — Подготовимся и поступим через год, — утешал он Виктора.

  Теперь вот, задумываясь над этим, Игнат иногда сожалел, что бросил институт вместе с Виктором — все, наверное, могло быть по-другому. Да что теперь об этом…
  Год решили поработать в совхозе. Леночка поступила в педагогический — перед началом занятий приехала на несколько дней домой. В тот же день друзья встретились в клубе, где летом молодежь собиралась каждый вечер. Приносили баян и, если заведующая клубом, пожилая уже женщина, не открывала двери, танцевали и развлекались на крыльце.
  Вечера стояли теплые, только по утрам чувствовалась прохлада – лето шло к концу. Парни поздравили Леночку с поступлением, отчего ее вздернутый носик поднялся еще выше.
  — Чем же вы будете в деревне заниматься, навоз перекидывать? — весело, не понимая, что обижает парней, спросила она, когда направились гулять вдоль освещенной улицы.
  — Нас на трактористов обучали, — сказал Игнат, стараясь не обращать внимания на иронию девушки.
  — А мне, может, машину дадут, — заносчиво проговорил Виктор. Поездка в город подействовала на него, появилось непонятное раздражение, злость даже.
  — Тебе, машину? Вот насмешил. Ты же водить не умеешь, — не переставала задирать Леночка. Голос ее звучал раскатисто и нежно. Игнат слушал его, смотрел на девушку и ничего больше не замечал.
  — Я не умею?! Да я с шестого класса вожу машину, — ответил Виктор, все больше раздражаясь.
  «Чего он злится-то так?» — удивленно подумал Игнат, но тут же вновь посмотрел на Леночку — предстоящая разлука страшила его.

  У ворот одного из домов стояла «Волга». Откуда она только взялась!.. В их маленьком селе легковушками в то время еще никто не обзавелся. Виктор увидел машину и аж задрожал —представилась реальная возможность показать свои способности. Он быстро подошел к «Вол-ге», достал из кармана ключи, и принялся по очереди толкать их в замок.
  — Прошу, — пригласил он спутников, когда дверь открылась.
  Игнату не нравилась затея с машиной, но отступать было поздно — Леночка уже устроилась на переднем сидении. Разрывая успевшую навалиться на деревню тишину, громко застучал двигатель. В тот же момент «Волга» рванулась с места и, оставив на улице клубы дыма, вы-брошенные холодным двигателем, нырнула в темноту шоссе.
 
  В их селе водить машины мальчишки выучивались рано: на сенокосе, на заготовке силоса, на току им часто доверяли подогнать машину на разгрузку, выехать за ворота, в то время, пока шоферы обедали и отдыхали. У кого получалось лучше, тем доверяли поездки к комбайнам. Но угонять машины? Такого Игнат не помнил. Вначале он растерялся как-то, но потом успокоил себя мыслью, что прокатятся они на машине и поставят ее на место — никто и не узнает.
  — А ты говорила — не умею, — похвастался Виктор, когда машина вырвалась на ровную дорогу.
  Он откинулся на сидении, руль держал одной рукой, вторую протянул к Леночке и пытался ее обнять. Дорога, выхваченная из темноты ярким светом фар, неслась навстречу — все остальное пропало в черной пелене ночи. Вместе с друзьями Игнат поддался азарту быстрой езды — загадочно было и суматошно. В тот миг Игнат завидовал другу — он бы, наверное, так не смог. Уцепившись за спинку переднего сидения, он чувствовал, как горячая спина Леночки вдавливает его пальцы в мя-коть поролона.

  Вдруг машину тряхнуло, и  в тот же миг она начала падать и переворачиваться. В следующее мгновение раздался резкий удар и автомобиль замер с крутящимися вверху колесами. Игнату удалось выбраться первым — держась за спинку сидения, он смягчил удар. Дверь Виктора открыл сразу, а вот с дверью Леночки было сложней — в темноте невозможно было разобрать, что мешает. На голос девушка не отзывалась. Наконец, им удалось вытащить Леночку через водительскую дверцу — яркий свет фар, не погасших при аварии, выхватил из темноты безжизненное тело. Игнат расстегнул кофточку, прислонился ухом к груди, едва слышные удары сердца успокоили его. Не теряя времени принялся делать искусственное дыхание — после нескольких взмахов Леночка открыла глаза.
  — Что мы наделали! – тихо произнесла она, приподнимаясь.

  Только теперь Игнат почувствовал страх — они же могли разбиться! Колени задрожали, сил стоять не осталось, и он опустился на землю.
  — Бежать надо, — не задумываясь, скомандовал Виктор.
  — Не убежать теперь, все равно найдут, — с безразличным видом возразил Игнат.
  — Не найдут. Сейчас свет выключим и до утра машину никто не заметит. Давайте быстрее, — торопил Виктор.

  В это время на шоссе показались два огонька — они быстро приближались.
  — Бежим, — еще раз крикнул Виктор и скрылся в темноте.
  Игнат все же решил выключить свет, долго искал переключатель, а когда нашел его и погасил фары, услышал голос Леночки — он-то думал, что она убежала вместе с Виктором.
  — У меня, кажется, нога… — сдерживая всхлипы, сказала девуш-ка.
Игнат принялся ощупывать ногу, но в темноте ничего нельзя было понять. Леночка от каждого прикосновения болезненно вздрагивала. «Похоже, что-то серьезное», — заключил он, и вместо того, чтобы бежать от приближавшейся машины, решительно пошел ей навстречу.

  — Девушку… срочно в больницу! — попросил Игнат шофера.
Дальше все было как в тумане: больница, камера предварительного заключения, суд. Виктор убежал не только от машины, он убежал и из села — родителям объявил, что поехал устраиваться на работу.
  Что оставалось делать Игнату? Валить все на друга? Кто поверит? Но даже не это было главным, ему казалось, что Виктор обязательно появится и свою вину возьмет на себя. Не появился. Не появилась и Ле-ночка, она лежала в больнице. Осудили на три года. Больше всего угне-тало предательство друзей, которым он так верил!

*   *   * 

  Виктор в том году в селе не появился, Леночка вылечилась и уехала в свой институт, а у Игната потекли дни, похожие друг на друга. Вначале долго не мог поверить в реальность происходящего. Потом, когда понял, что Виктор остался на свободе, а он должен «тянуть» за него — злость появилась, ночи не спал, придумывал расправу. Вот если бы в то время им встретиться!..
  К концу срока злость как-то стала пропадать, Игнат реально ощутил, что в аварии виноват не только Виктор, ведь за рулем мог бы сидеть и он — ему тоже очень хотелось похвалиться умением водить машину перед Леночкой.
  С такими вот нелегкими мыслями и освободился. Ждал этого момента, а когда тот наступил, растерялся. Куда ему теперь? Поступать в институт — забылось многое, готовиться нужно. Домой ехать? Стыдно как-то было. Решил поработать где-нибудь, характеристику выправить, с душой собраться.

  Неопределенные мысли привели на вокзал большого сибирского города. Палило жаркое солнце, по горячему асфальту суетились люди, куда-то спешили, только Игнат неторопливо прохаживался по привок-зальной площади. Он наслаждался свободой, привыкал к новенькому, серому в клеточку, костюму, других в магазине не оказалось, новым легоньким туфлям.
Хотелось поехать к Леночке, ведь почти все три года она писала ему, клялась, что любит, просила ответить. На третий год письма стали приходить реже, а вскоре прекратились совсем. Чего к ней ехать — наверное, замуж вышла.
  Ночевал Игнат на вокзале. Утром сходил в город, но там было скучно, там люди жили своей жизнью, и все в их поведении казалось простым и понятным. На вокзале народ особенный, здесь все едут! Игнату нравилось наблюдать за суетливостью людей — какие они все разные.

  — Чего грустишь, братишка? — услышал он голос за спиной и обернулся.
  Перед ним стоял мужчина средних лет, длинный, худой, в новом, но порядком затасканном костюме.
  — Куда ехать-то? Второй день, смотрю, маешься, — с улыбкой добавил мужчина.
  Игнату не понравилось, что его спокойные наблюдения за вокзальной жизнью были прерваны, и он совсем было хотел нагрубить мужику, этому-то за три года научился хорошо, но, взглянув еще раз на него, вдруг улыбнулся и неожиданно для себя сказал:
  — Да вот, не решил еще.
  — Ну, это дело поправимое. Как звать-то?
  Игнат ответил.
  — А меня все Мотыль зовут, наверное, от того, что длинный и непутевый. И ты так зови, — не переставая улыбаться представился мужик, а немного погодя добавил: — Чего на жаре  мучиться, двинем в пив-бар?
  Игнат согласился, а через несколько минут Мотыль спрашивал у таксиста:

  — Водила, пеструха свободна? Подбрось до ближайшей винополки.
  Уже в такси Игната вновь охватило то загадочно-суматошное чувство, которое было тогда, в машине с Виктором.
  — Где тянул-то? — спросил Мотыль, когда они, уставив стол кружками с пивом, медленно сдували с него пену и так же медленно пили.
  — Ты-то откуда знаешь? — насторожился Игнат.
  — У тебя же на роже написано. Да и одежда — все новенькое, как на покойнике.
  — Пошел ты… — обиделся Игнат и отчего-то покраснел, сам не понимая, почему перед этим случайным мужиком ему должно быть стыдно.
  — Ты волну-то не кати, кончил дело, радуйся что удачно, да мозгуй, как дальше жить будешь, — наставительно проговорил Мотыль. Потом небрежным жестом подозвал официанта и о чем-то попросил его.

  Через несколько минут на их столике появилось еще две кружки пива и тонко порезанные пластики сыра.
  — Давай, браток, за знакомство, — предложил Мотыль.
  Игнат догадался, что им принесли «ерша», но отказываться было поздно.
  — Я ведь и сам тянул, — миролюбиво сказал Мотыль, после того как они выпили. – Знаю, сейчас тебе душу согреть хочется. За что срок-то схлопотал?
  Игнат вдруг почувствовал, что Мотыль его понимает, так захотелось рассказать свою грустную историю. И он рассказал, все по порядку… За последние три года его первый раз так внимательно слушали, он был благодарен за это случайному знакомому.
  — Дихлофосом таких мерзавцев травить надо, — уверенно заключил Мотыль после рассказа.
  — Я так же думал, потом решил, пусть живет, — возразил Игнат.

  От «ерша» они быстро раскраснелись, вспотели. Жара на улице к обеду усилилась, а «стекляшка», в которой сидели, спасала плохо.
  — Давай, братишка, двинем к девочкам, есть у меня адресок.
  Спешно допивая пиво, подозвали официанта. Мотыль полез в карман, но Игнат опередил его, протянул официанту четвертную и небрежно добавил:
  — Сдачи не надо.
  Он любил себя в этот момент. Вот она — долгожданная свобода! На такси заскочили в магазин, «зарядились».
 
  Квартирка девочек оказалась в старом деревянном доме, на окраине города, очень похожем на дом родителей в его деревне. На стук вышла женщина лет тридцати, миловидная, но слегка утомленная, словно перегретая на жарком летнем солнце.
  — Мотылек приехал, — обрадованно воскликнула она и кинулась ему на шею.
Игнат по-доброму позавидовал новому другу.
  — Раечка, а где твоя подружка? Я сегодня с другом, — спросил Мотыль после жарких поцелуев.
  — Это мы мигом… Вы пока тут хозяйничайте, Мотылек, — ответила женщина и выскочила за дверь.
  В комнате было прохладно, и они с блаженством уселись на мягкий диван. Игнат осмотрелся. Порядок в комнате образцовый: занавесочки, салфетки, скатерти – все чистое и отглаженное. На стене, у кровати, маленький коврик, на лакированной этажерке вазочки, шкатулки, флакончики с духами, на круглом столе, в центре комнаты, цветы в красивом кувшине. Каждая вещь казалась на месте — в комнате было уютно. У Игната даже слеза навернулась — так он отвык от этого.

  Раечка вернулась быстро. Следом за ней на пороге появилась еще одна женщина. Взглянув на Игната, она опустила глаза и быстро прошла на кухню.
  — Сейчас, мальчики, закусон сварганим, — засуетилась Раечка.
  Игната взяла оторопь — он понял, что вторая женщина для него, но, не привыкший к этому, заволновался.
  — Смотри на вещи проще, — заметил волнение Мотыль. Достал бутылку и добавил: — Гулять будем.
  Стол накрывался со скоростью скатерти-самобранки.
  — Что ж это я познакомить-то вас забыла, — всплеснула руками Раечка, когда все было готово и, показывая на свою подругу, сказала: — Зинуля.
  Протягивая руку, Игнат отметил, что девушка была очень даже недурна.
  — Ой, а где это вас так подстригли? — искренне удивилась Зинуля.
  — Я на лето всегда подстригаюсь, чтобы жарко не было, — попытался отшутиться Игнат.

  Вскоре за столом стало весело. Мотыль рассказывал анекдоты, пили и смеялись. Зинуля подсела ближе к Игнату, старалась угостить — ловко подливала ему водку, не отказывалась сама.
  Веселье быстро дошло до той стадии, когда сидеть за столом уже невозможно, и Мотыль потребовал музыку. Старенький проигрыватель вмиг лишился вышитой салфетки и нервно загудел не нашим, но приятным голосом. Ноги сами понесли Игната из-за стола. Три года не танцевал, отвык, но музыка, ее ритмы — от них было не уйти, и тело его задергалось, задвигались руки, ноги — все в страстном движении… Зинуля сумела подстроиться под него и, глядя друг на друга, они слились в одно целое, забыли обо всем, словно ничего, кроме этого бешеного танца и их глаз, впившихся друг в друга, не было.

  Музыка оборвалась внезапно.
  — Раечка, повторим, — закричала Зинуля и сама кинулась к проигрывателю.
Бешеные скачки начались вновь. Мотыль с Раей танцевали спокойней, с улыбкой поглядывая на разбушевавшуюся молодежь. А для Игната вновь пропал весь мир, он видел только глаза партнерши, их ласковый, живой блеск, и словно терял себя в бешеном темпе движений.
  — Садитесь, выпьем, — не то предложил, не то скомандовал Мотыль, когда музыка в очередной раз смолкла.
  Все быстро сели за стол.
  — Выпьем за наших женщин, — предложил тост Мотыль и поднялся.
  Игнат, глядя на него, тоже поднялся и залпом отправил содержимое рюмки в рот. Он чувствовал, что много пьет, и удивлялся, что организм его еще справляется с водкой, и что он до сих пор понимает происходящее. Опустившись на стул, Игнат повернулся к Зинуле и обнял ее. Она была сама прелесть.

  — Прошу тишины, — вновь поднялся Мотыль, но теперь уже с каким-то изменившимся, важным лицом. Был он, впрочем, уже порядком пьян. — Последний раз в сезоне. Коронный номер… Танец — борьба с удавом!
  С тем же важным видом Мотыль выдвинулся в середину комнаты, на его изменившемся лице не оставалось и намека на улыбку — каменное стало. Замерло и тело.
  — В кондиции он всегда с удавом борется, — услышал Игнат в наступившей тишине взволнованный шепоток Зинули.

  Лицо Мотыля вдруг исказилось от боли, руки устремились к правой ноге, которая словно прикипела к полу — он дергал ее, силился оторвать, но безуспешно. Руки уцепились за что-то невидимое возле попавшей в неволю ноги, с усилием сжимали это невидимое и отталкивали. Но усилия рук не хватало и они медленно поднимались вверх.
  Игнат никогда не видел удава, и уж, тем более, не видел, как он нападает на человека, но, глядя на Мотыля, отчетливо почувствовал, что на него напал большой, толстый удав. Он даже на миг увидел удава, медленно продвигающегося по телу Мотыля — вот он обвил несколько раз ногу и двинулся дальше, методичные вздрагивания тела продвигали его медленно и неотвратимо. Вот удав добрался до груди, и руки Мотыля, из последних сил, пытались оттолкнуть ненавистное животное. Мотыль заламывал голову, отстраняя перекошенное от испуга лицо... Очень скоро удав обвил шею человека и начал сдавливать тело. Руки торопливо хватали удава в разных местах, стараясь оторвать его, но все оказывалось безрезультатно — тело Мотыля стало постепенно слабеть, ноги зашатались и начали подгибаться, голова безжизненно наклонилась в сторону, глаза налились кровью и округлились, выражая непомерный ужас. Обессиленные руки теперь вяло цеплялись за удава и вдруг опустились как плети — в этот же миг Мотыль рухнул… И это его спасло! Тело удава на миг ослабло — мгновения человеку хватило, чтобы вздохнуть полной грудью, вновь почувствовать силу в руках, и силы этой оказалось достаточно, чтобы ухватить ненавистное животное за голову и резко ударить о землю. Теперь удав начал терять силу, а Мотыль коло-тил и колотил его, пока, обессиленный и упоенный победой, блаженно не откинулся на полу. Потом он долго выпутывался из удава и шатающейся походкой, без тени улыбки, вышел из комнаты. Аплодисментов Мотыль не любил.

  Зинуля прижалась к Игнату и, казалось, тихо вздрагивала всем телом.
  — Я всегда боюсь, когда он удава танцует.
  Пьянка кончилась. Рая подошла к проигрывателю, закрыла его и тихо сказала:
  — Значит, уедет скоро.
  Зинуля позвала Игната, все еще не пришедшего в себя, в соседнюю комнату…

  Пробуждение было тяжелым. Игнат вспоминал подробности, и ему казалось, что все это было не с ним. Вспомнил Зинулю — потрогал рукой постель с боку, но там было пусто. В затуманенной голове настойчиво билась мысль: «Может, не со мной все было?»
  — Проснулся? — услышал он голос Мотыля. — Иди, похмелимся.
  Игнат с трудом добрался до умывальника, ополоснул лицо и долго еще стоял, прикладывая ладошкой холодную воду ко лбу.
  — Ты идешь, или я один похмелюсь? — торопил Мотыль. Неуверенными шагами, пошатываясь, Игнат подошел к столу. «Не выспался еще», — подумал про себя. На чистой скатерти стояла бутылка водки, свежая закуска — от вчерашней попойки не осталось и следа.
  — Держи, утром подлечиться всегда полезно, — сказал Мотыль, протягивая стакан.

  Запах водки резко саданул в нос, к горлу подступила тошнота.
  — Ты не смотри на нее, долбани залпом, — заметил его колебания Мотыль.
  Не сообразив толком, что делает, Игнат опрокинул стакан. Вызывая тошноту, водка устремилась назад, но ложка соленой капусты, вовремя подсунутая Мотылем, загородила ей путь. Вскоре стало хорошо. Отмякла, отошла душа, захотелось говорить хорошие слова, веселиться, петь.
  — Ну, ты вчера удивил нас своим удавом! — вспомнил Игнат.
  — Райка говорила… Затянулся отпуск, пора и делом заняться, — с грустью проговорил Мотыль. По настроению его Игнат понял, что веселья сегодня не получится.
  — Ждут меня ребятки, обещал приехать — полгода уж болтаюсь без дела, — тихо рассуждал Мотыль. — Ты поедешь со мной? — там экспедиция, работы всем хватит.
  — Поеду, — не спросив даже куда, согласился Игнат. Новый друг ему нравился. Да и пора уже было куда-нибудь подаваться.

  Так Игнат попал в экспедицию. Мотыль не подвел. Покончив дня через два с пьянкой, они сели на теплоход и забрались аж за полярный круг, туда, где солнце светило без устали круглые сутки и вольно паслись стада диких оленей. Мотыля в экспедиции ждали.
  — Задержался что-то?
  — Как там, на материке, девочки поживают?
  — Хорошо выхлопнулся? — сыпались вопросы.
  Еще в дороге Мотыль пояснил Игнату, что раз в три года он берет отпуск и уезжает на материк, называя это выхлоп. С размахом проматывал скопленные деньги и возвращался в экспедицию. Иногда возвращение затягивалось — пропивался так, что и на дорогу денег не оставалось, приходилось временно искать работу там, где застигало несчастье.
В тот же день в их дом, который Мотыль построил с двумя такими же бедолагами, чтобы сохранить свою независимость, пришел начальник экспедиции.

  — Выручай, Мотыль, только на тебя надежда. Все трактористы разбежались.
  — Чего это они так?
  — Сам знаешь, трактора старые, да и заработки меньше, чем на буровых, — говорил начальник, хорошо зная, что Мотыль не откажет.
  — Ладно, завтра выйду.
  — Где бы еще одного тракториста взять? — больше для себя проговорил начальник.
  — Так вот же сидит, — показал Мотыль на Игната.

  Вариант устраивал всех. Хоть и не работал Игнат на тракторе, но под присмотром Мотыля быстро освоился и приобрел опыт, а очень скоро перешел, как и его наставник, в разряд незаменимых. Так началась у Игната северная жизнь. В пьянку старался не втягиваться, да новые друзья и не настаивали — в экспедиции свято сохранялся принцип индивидуальности. Мечтал о институте, раздобыл учебники, начал готовиться. Но то ли не проявил достаточно усердия, то ли втянулся в бичевский образ жизни, только поступать не поехал ни на первый, ни на второй год. Потом время полетело так, что потерялся счет годам, а запылившиеся учебники пришлось подарить появившемуся у них в экспедиции такому же зеленому, как он когда-то, пареньку. В отпуск уезжал куда-нибудь на юг, домой ехать стеснялся, возможно, боялся встретить Леночку, письма от которой хранил до сих пор.
Мотыль все так же уезжал на выхлоп, каждый раз возвращаясь больным и притихшим. В прошлом году не вернулся. Игнат ждал его осень, ждал зиму и весну. Не вернулся… Не справился, значит, с удавом. Тут-то и задумался Игнат о своей судьбе, решил бросить экспедицию и север — так вдруг захотелось жить по-человечески, семью иметь и нормальную работу, пить бросить.

* * *
  Хорошо косится с утра. Туман разошелся, и пробившееся солнце принялось безжалостно пожирать остатки ночной сырости. Увесистые капли росы, затерявшиеся в листьях, не торопились пропадать. Густо запахло сладким клевером, иван-чаем и еще сотней полевых цветов, названия которых Игнат стал забывать. Зажужжали пчелы, торопясь собрать мед с нескошенного луга. Взглянув на ровные рядки поваленной травы, он остался доволен. Без перерывов работал, даже про курево забыл — очень уж легко и привольно дышалось. Бабка Киселиха, сама того не подозревая, устроила ему маленький праздник — после северов-то в аккурат пришлось.
  К обеду солнце разошлось в полную силу, роса высохла, и теперь трава скрипела под литовкой, быстро тупила ее. Вымотавшись основательно, Игнат решил отдохнуть. Спустился к старому шалашу, сооруженному под разлапистым кедром на берегу говорливой речушки, развел костер, а когда пошел за водой, надолго опустил ноги в прозрачные, леденящие струи. Речушка начиналась с высоких гор, белеющих вдали шапками ледников. Вскоре ноги стало покалывать, словно иголками, и Игнат направился к костру, срывая на ходу листья белоголовника и смородины для чая.

  Продуктов бабка Киселиха положила с запасом, не поскупилась затолкнуть в сумку бутылку водки. «Вот это кстати», — обрадовался Игнат, но, покрутив в руках булькающую жидкость, безжалостно затолкнул ее назад. После обеда он раскинулся на теплой и сухой земле. Полуза-крытые глаза смотрели в небо, где проплывала однаединственная тучка, яркая и кучерявая. Видно, из утреннего тумана родилась она да устремилась вверх. Игнат вновь задумался о своей жизни. Не сложилась она. Из-за нее, наверное, из-за Леночки. Женщин было много, но не находил он в них успокоения для души, так и остался в холостяках. А что впереди? Пустота. Подумал о Викторе, как они встретятся, что скажут друг другу?   Тучка незаметно добралась до солнца, быстро закрыв его своим плотным животом — небо враз померкло и сделалось бледным.
 
  Два дня Игнат косил один, торопился. Куда, он и сам не мог сказать, захватила работа, и не было уже силы остановиться. Он всегда так — работать любил до изнеможения. Когда появилась эта привычка, Игнат не помнил, по наследству от отца, наверное, досталась, ему-то на лесозаготовках приходилось слишком надсадно. А может, и Воронко, жеребец совхозный, на котором Игнату в детстве часто приходилось ездить, повлиял на его характер. Вот был конь! Поджарый, ноги тонкие, длинные, грива колесом, глаза навыкат. Не отказывался Воронко от любой работы, но равных ему не было в верховой езде — шаг крупный, скорый, иноходь нетряская, а галоп!.. Если его пускали галопом, он мчал словно не касаясь земли, все ускоряя и ускоряя бег. Становилось страшно, что он, не жалея себя, запалится. И запалился бы, не натягивай седок повод. Любил Игнат Воронка за характер его выкладываться до по-следнего, с азартом работать.

* * *
  На третий день, когда, хорошо поработав — от утренней зорьки до жары, Игнат уже подумывал об отдыхе, он  вдруг увидел, что возле шалаша остановился красный Жигуленок. Из него торопливо вышла женщина в джинсах, мельком взглянула в сторону Игната и направилась к реке. Вслед за ней выскочил мальчишка лет десяти-двенадцати. Машина задним ходом забралась в тень, под раскидистую березу. Узнать людей было сложно, и Игнат удивленно подумал: «Кто бы это мог быть?»
  Из машины вышел полный мужчина и принялся натягивать на Жигуленок брезент. «Что они тут — отдыхать устраиваются?» — с досадой подумал Игнат, и вдруг догадался: «Это же Виктор с семьей на помощь приехал». Между тем мужчина направился в его сторону. Игнат не мог различить в нем бывшего друга. Полтора десятка лет прошло с их последней встречи, тогда-то тот был прогонистым пацаном, а теперь к нему шел упитанный лысый мужчина. Игнат узнал его только когда Виктор подошел почти вплотную. Он изменился, пополнел, круглое лицо выпирало пухлыми щеками, как у младенца, когда заботливые родители усердствуют с питанием. Игнату даже захотелось посмотреть, видно ли щеки из-за спины.

  — Вот это встреча, — пытаясь выражать радость, проговорил Виктор, вытирая носовым платком вспотевшую лысину. — Мордуешься тут один, подождал бы нас.
Игнат молчал, на протянутую руку посмотрел безразлично, сам руки не подал, не хотелось и останавливаться, но все же как-то через силу остановился и пристально посмотрел на бывшего друга.
  — Давай покурим, — ничуть не смутившись, предложил Виктор и опустился на сочную траву, натягивая ткань и без того тесных джинсов.
  Под оглушительный треск кузнечиков курили молча. Не такой представлял встречу Игнат. То далекое чувство мести, всецело владевшее им в первый год колонии, прошло. Однако, и вот так, видеть Виктора ни в чем не виноватым, это тоже было слишком.
  — Работать надо, — спокойно сказал Игнат, когда сигарета закончилась, и, поплевав на руки, принялся размеренно сваливать созревшую траву.

  Он забыл, что хотел идти на обед, да и расхотелось как-то. «Значит та женщина — жена Виктора, а мальчишка — сын», — с грустью констатировал Игнат. Он злился, сам не зная отчего. Чужому счастью позавидовал? Вроде раньше с ним такого не было. Сам же просил Киселиху направить к нему Виктора. А теперь как? Того, школьного Виктора, его друга, уже нет… Ни к чему эта встреча, жить бы уж им вдалеке друг от друга, не ворошить старое. Попробуй, найди теперь виноватых.
  Виктор быстро сходил за литовкой и, пристроившись за Игнатом, сделал первые взмахи, получились они неуверенные и робкие. Но и потом он не присноровился, хоть и работал на сенокосе, как говорила Киселиха, часто — отвыкнуть не должен был. Литовка его то и дело запутывалась в траве, втыкалась в землю, приходилось выбрасывать скошенную траву на соседний прокос, на чужой — свой получался узкий и неровный.

  Игната теперь не радовала работа, тяжело стало, пот заливал лицо, враз как-то все тело почувствовало усталость, но он махал и махал литовкой, не желая останавливаться. С каждым взмахом росла злость на Виктора, хоть в душе Игнат давно простил его и понимал, что не стоит злиться, но успокоить себя не мог. Лагерь вспомнился, север, домик Мотыля, печку в котором зимой приходилось кочегарить круглосуточно. Ему все же удалось взглянуть на Виктора со спины — щеки, подернутые жидкой щетиной, было видно, а от этого злость вскипела еще больше. И неизвестно, чем бы это закончилась, если бы не звонкий голос мальчишки.
  — Папа, дядя Игнат, пойдемте обедать.
  «Надо же, первый раз видит, а уже знает как звать», — удивился Игнат, внимательно вглядываясь в подбежавшего пацана. — Да, Виктор был такой же, живые веселые глаза, прогонистый и озорной.

  — Дядя Игнат, вы меня косить научите? — услышал он вновь голос мальчишки, смотревшего на него прямо и бесхитростно.
  — Это тебе еще рано, — охотно включился в разговор с мальчишкой Игнат. — Тебя как звать-то?
  — Дима, только все почему-то Диманчиком зовут.
  Детей Игнат любил, в последнее время желание завести семью стало просто навязчивым.   Потому, наверное, и с севера решил уехать.
  К шалашу Виктор пошел первым, Игнат и Диманчик за ним.
  — Мне мама говорила, что вы в тюрьме сидели, — вновь заговорил мальчишка.
  — Она-то откуда знает?
  — Она у нас все знает, — хвастливо заявил Диманчик.
  Чтобы переменить неприятную для него тему, Игнат спросил:
  — Нравится тебе здесь?
  — Конечно, я копны на коне умею возить, а папа говорит, что притомил его этот сенокос.
Медленно продвигаясь к шалашу, Игнат наблюдал за женой Виктора. Красивая, наверное. Даже издали она чем-то нравилась ему. Походка быстрая, плавная, она все что-то там металась от машины к грубо сколоченному столу. Когда до шалаша оставалось не более полусотни метров, женщина обернулась… Это была Леночка! Игнат остановился, даже озноб прошел по телу, он не удивился бы так — грянь сейчас гром. Леночка почти не изменилась, располнела только слегка, да пышные когда-то волосы посеклись, обесцветились. Игнат растерялся, к этой встрече он не был готов совсем. Но делать было нечего, и он, набравшись смелости, медленно двинулся вперед, проклиная себя и свою судьбу. Леночка смотрела прямо и открыто, и этот прямой взгляд еще больше смутил его — разве не она писала такие ласковые и славные письма, клялась, что любит…

  — Здравствуй, — растерянно произнес Игнат и, не находя больше слов, сжавшись, как от острой боли, повернулся к мальчишке и спросил: — Хочешь искупаться?
  — Хочу, только мама не разрешит.
  — Разреши ему, — попросил Игнат Леночку, стараясь не смотреть на нее.
  — Да мне-то что, пусть потом все лето болеет.
  Но Игнат дальше не слушал, схватил мальчишку за руку и быстрыми шагами направился к реке. Слишком уж неожиданной для него оказалась встреча с Леночкой.

  Искупались быстро, холодная вода освежила и успокоила. Обедали молча, изредка бросая косые взгляды друг на друга, начинать серьезный разговор, который был неизбежен, первым никто не хотел.
  После обеда решили отдохнуть, переждать жару.
  — Парит сильно, дождь к вечеру соберется, — сказал Игнат, забираясь в шалаш.
  Хотелось побыть одному, собраться с мыслями. Хотя, чего уж и собираться, что такого особенного-то произошло? Живет его друг хорошо, пусть живет. Ему бы тоже надо было после тюрьмы не болтаться в экспедиции, а делом заняться. Тракторист незаменимый! Игнат слышал, как Леночка собрала посуду и отправилась на речку вместе с Диманчиком — так хотелось пойти вместе с ними. Всколыхнулось давно забытое. В те, далекие теперь, школьные годы, они втроем всегда были вместе, не задумывались особо над будущим — им просто было хорошо. Теперь вот снова вместе, но вряд ли кто из них испытывает от встречи этой удовольствие,

  Игнат, может быть, и забыл бы Леночку, если бы не ее славные и нежные письма в зону. «Прости меня, что не смогла приехать на суд, — писала она в первом письме. — все еще была в больнице, а как выписалась, сразу зашла к твоей маме, она и дала адрес. Виктора в деревне нет, говорят где-то в городе. Я и представить не могла, что он окажется таким подлым». «Вот тебе и «подлым»!» — усмехнулся Игнат, вспоминая то письмо. Отвечать не стал — злость кипела на всех и вся. Потом письма стали приходить одно за одним. Леночка писала об институте, о деревне, о новых фильмах, которые шли на воле. И ничего о Викторе. Игнат писал ответы и… не отправлял. Непонятно когда, может быть, даже с первого письма Леночки, его стало мучить ощущение, что где-то она фальшивит. Почему она не приехала на суд? Действительно не могла, как писала в письмах, или струсила? Не хотелось верить, что Леночка может лгать ему, но сил отбиться от навязчивой мысли не было. Поэтому, наверное, и не отправлял ответные письма, в которых много чего писал, так же, как она, в любви клялся…
  Потом опять косили. Жара немного спала, лучи заходящего солнца не припекали так сильно, как днем. Но безветренно было и душно. Далеко на горизонте появились маленькие облака.
  — Дождь пойдет, давай поторопимся, — предложил Игнат Виктору, ему хотелось поскорей закончить работу и не мучить себя этой неприятной встречей.

  И они косили: Игнат широко и ровно, Виктор больше сваливая на чужой прокос. Леночка крутилась у костра, занималась ужином. Игнат изредка поглядывал в ее сторону. Он отчетливо осознавал, что до сих пор любит эту женщину. «А может быть, не эту, а ту, тот идеал, который создал себе в школе и который пронес по жизни?» — задавал он себе вопрос.
Закончили поздно. Из логов медленно надвигались сумерки, ярче засветился костер, тучи от горизонта расползались по всему небу, зацепились за вершины гор и, казалось, вот-вот придавят копошившихся у шалаша людей. Примолкли неугомонные кузнечики, тихо было и тревож-но.
  — Идите ужинать, — позвала Леночка.
Игнат сходил к реке, ополоснул вспотевшее тело, с грустью посмотрел на почерневшие волны и решил: «Поужинаю — и домой, пусть одни тут ночуют».

  На столе появилась бутылка, та самая, которую Киселиха затолкнула ему в сумку. Пить Игнату не хотелось, но заострять лишний раз внимание не стал, покорно взялся за предложенную кружку. Так все было неприятно, но он сдерживал себя, стараясь подальше затолкать свою злость. Да и Леночка здесь, при ней выяснять отношения не хотелось.
Ужинали молча, даже Диманчик, умотавшийся за день, молчал. Потом выпили еще, как и в первый раз без тостов и чёканий. Виктор ел с аппетитом и, казалось, совсем забыл про встречу со старым другом. Леночка старалась не поднимать головы. Когда ужин подходил к концу, а Диманчик уже подбрасывал в костер сухие дрова, Виктор, улыбаясь, с усмешкой сказал, обращаясь к Игнату:
  — Дурак ты, дурак! Я ведь специально тогда убежал, валил бы все на меня, сам бы сухим из воды вышел.
  Не таких слов ждал Игнат от Виктора, надеялся, что бывший его друг чувствует хоть какую-то вину за его исковерканную жизнь, что муча-ет его совесть за предательство.

  — Ты действительно так думаешь? — чеканя каждое слово, спросил Игнат.
  — Жизнь-то она каждому по заслугам воздает — хитрей надо быть, — все так же улыбаясь, проговорил Виктор.
  — Дерьмо же ты, оказывается, — сквозь зубы процедил Игнат. Он уже больше не владел собой — перешел Виктор запретную черту. В сознании билось только одно: «Он же смеется!..» Медленно поднявшись, Игнат двинулся в сторону бывшего друга, резко ухватил двумя руками за рубашку, так что она сразу же затрещала на спине — вся копившаяся злоба хлынула наружу. Защищать себя в лагере он научился.
  — Игнат!.. — дико вскрикнула Леночка и он, обернувшись, увидел ее с Диманчиком, который обхватил мать трясущимися ручонками. Крик этот вернул сознание Игнату, он брезгливо оттолкнул от себя бывшего друга. Побледневший Виктор медленно опустился на скамейку возле стола.

  Игнат быстро вытащил куртку из шалаша и, ни на кого не обращая внимания, направился к дороге.
  — Игнат! — вновь услышал он голос Леночки, — Мы с тобой!
  Останавливаться и оборачиваться он не стал, быстро выбрался на дорогу и зашагал в сторону деревни. Он не поверил в искренность слов Леночки: «Мы с тобой», как когда-то не поверил ее письмам. Может быть, и напрасно…
  Дождь все же собрался, маленькие теплые капли падали на голову, на одежду, но Игнат не прятался от них, шел и шел по едва различимой между деревьев дороге. Он знал, что идти далеко, но сомнений, что не дойдет, не было.