ГЛАВА 23
Осень пришла внезапно. Однажды подул холодный, пронизывающий насквозь ветер, который, не церемонясь, разорвал беспечно болтающиеся над головами прохожих тяжелые свинцовые облака, и прежде безразличное ко всему небо, разозлившись на непрошенного гостя, возмущенно низвергло со своих высот потоки грязной ледяной жижи.
Закрыв распахнувшуюся форточку, Ульяна пристально посмотрела в окно, будто ожидала увидеть за пределами жилища своего любимого, которого, во имя этой самой любви, и предала. Гришка не приходил с тех пор, как Уля рассказала ему о мучивших ее подозрениях. Он не стал опротестовывать ее умозаключения, а только похотливо облизнулся и бросил торжествующий взгляд на фотографию Ядвиги, висевшую на самом видном месте в гостиной. Перехватив этот неприличный взгляд, женщина похолодела, ибо поняла намерения высокопоставленного гостя.
«Необходимо немедленно пойти к Матрене, – атаковали ее ум беспорядочные лихорадочные мысли, – чтобы рассказать ей о том, что ее любимый мужинек покушается на свою несовершеннолетнюю племянницу? Только осудит ли вторую половину мстительная, блудливая особа, для которой целомудрие – лишь опостылевшие, ничего незначащие слова? Да и далеко ли теперь ушла Ульяна от старшей сестрицы, коли тайком от детей, во имя мнимого спасения Германа, стала спать с ее законным супругом»?
– Мама, – осторожно, на цыпочках, вошла в родительскую спаленку притихшая в последнее время Аннушка, – накинь шаль, простудишься!
– Ну и что? – недоуменно пожала плечами Лилия и горько усмехнулась своим мыслям. – Отлежусь денек, и встану на ноги. Я – живучая.
– Если бы можно было возвратить прошлое, мы бы отдали за это все, что у нас осталось. Но…, – старшенькая замялась, – но, его не вернешь, а потому надо взять себя в руки и продолжать жить, даже без папы.
Она непроизвольно всхлипнула, но, метнув испуганный взгляд на мать, широко улыбнулась и крепко обняла поникшие плечики Ульяны.
– Не кажется ли тебе, – опасливо прошептала Уленька, растроганно прижимаясь к дочери, внезапно показавшейся ей более опытной и мудрой, чем она сама, – что мерзавец Гришка неравнодушен к Яде?
– Давно вижу, – отмахнулась Анна и понизила до шепота голосок. – Я знаю, что ты будешь против, да и Антошка тоже, но нам надо немедленно брать ноги в руки и уезжать из Михайловска.
– Куда? – вздрогнула Уля. – Была бы жива Натальюшка…
– В Сорокине нас найдут, – нахмурила бровки девушка, – значит…
Она застыла на одно мгновение, а потом резко, неестественно рассмеялась:
– Впрочем, в деревне семья «врага народа» будет на виду, а истинный большевик не посмеет запятнать свое «честное» имя, чтобы не вылететь из любимой партии!
– Решено! – вскричала таинственным образом оказавшаяся рядом Ядвига. – Мы уезжаем на мамину родину, и, причем, немедленно!
– А как же твой медицинский институт, Василиса Премудрая? – осуждающе покачала головой Ульяна. – И как школа, которую так и не окончила Ядя?
– Об этом всем подумаем на досуге, – сузила отцовские глаза Анюта. – Главное, чтобы не был против Антошка.
– Антошка не против, – показался в дверях наследник. – У нас нет другого выхода.
– «У меня остались дети», – с изумлением наблюдая за домочадцами, невольно подумала Уля и впервые за последнее время сумела выдавить из себя улыбку.
Жизнь продолжалась.
Средняя Назаровская дочь уже в который раз думала об Уленьке, ибо недавно узнала от Катерины Лопаревой, только приехавшей из райцентра, что младшенькая замужем за большим человеком и благополучно проживает в Михайловске. Встретиться бы им, поговорить по душам, но кто признает в сегодняшней красавице бывшую карлицу, кто поверит в нелепые россказни чужеземки, внезапно появившейся в Сорокине около десяти лет назад? Сейчас же именно Ульяна была особенно необходима несчастной, потерявшей любимого мужа, так как только она, нежная, терпеливая и бесконечно добрая, могла поддержать Натальюшку.
Конечно, есть у Натальи Полина, но обезумевшая от горя женщина совсем не выходила из дому, а только все время постилась и неизменно шептала себе под нос многочисленные заговоры и молитвы, которые, как то ни странно, оказывали поддержку ей в битве с нечистой силой, но не могли помочь в борьбе с непобедимой советской властью, так бессердечно лишившей ее мужа. Обычно неунывающая и звонкая Танюшка тоже примолкла, и ее жизнерадостный смех уж больше не разрезал застывшее от горя пространство, казавшееся Натальюшке густой студенистой, похожей на холодец, массой.
«Наверное, я медленно схожу с ума, – сжимая виски тонкими пальцами, плакала в одиночестве Наталья, – но кто, скажите на милость, будет растить девочек, коли названая сестрица решила заморить себя голодом»?
А однажды ночью Полюшке явилась Марфа. Она устало присела на краешек кровати и положила невесомую ладонь на затылок внучки. Молодая женщина вздрогнула, но, подняв голову, встретила немигающий взгляд покойницы почти равнодушно.
– Не помогут тебе ритуалы и заговоры, милая, – не раскрывая рта, заговорила умершая. – Не мучь себя, не терзай, такова воля Божия.
– Божия ли? – криво усмехнулась Полина и рывком бросилась на грудь бабушке, но наткнулась на вязкую, ледяную пустоту.
– Я не могу поведать тебе того, о чем рассуждать с живыми не имею права, – печально молвила колдунья, – но высшие силы заключили договор, по которому сейчас и творятся в России эти беззакония.
– Какой договор? И почему именно в России? – медленно сползая на пол, обреченно прошептала Полюшка. – Где мой Петенька, бабуля?
– На небесах, – игнорируя два первых вопроса внучки, нехотя откликнулась чернокнижница.
– А как же я? – вознегодовала Полина, и слезы ручьем потекли из ее воспаленных глаз. – За что меня-то наказали высшие силы? За то, что люблю?
– Я не имею права рассказывать тебе о том, что творится наверху, родная, – попыталась дотронуться до бедняжки призрачной рукой покойница, но ее эфемерные персты прошли сквозь дрожащие пальцы Полюшки.
– Ты же великая ведьма! – тщетно стараясь ухватиться за эту благодатную иллюзию, звонко запричитала несчастная.– Неужели моя любимая бабушка не может повлиять на одну-единственную человеческую судьбу? Или две?
– Простая колдунья бессильна перед небесами и преисподней, – устало вздохнула Марфа.
– Как он умер? – скорее выдохнула новоявленная вдова.
– Расстреляли в застенках НКВД, – уклончиво прошептала ведунья.
– Кто? – быстро отреагировала Полина. – И за что?
– За что сейчас убивают? – уныло протянула ведьма. – У Сталина каждый третий – неблагонадежный. Донос негодяев – страшная штука.
– Кто донес на Петеньку? – с ненавистью прочеканила Полюшка.
– Этого и мне не известно, – тая на глазах, развел руками призрак. – Вспомни, были ли у Пети враги?
– Не было, – затрясла головой молодая женщина.
– Не было? – эхом отозвалась Танюшка.– Вздрогнув, Полина обернулась и увидела побледневшую от страха дочку, пристально разглядывавшую коленопреклоненную мать.– С кем ты разговариваешь, мама?
– Сама с собой, – пробормотала несчастная и, обвив руками единственную кровиночку, неуверенно встала на ноги.– Пойдем почивать, родная. Слезами горю не поможешь.
Что-то оборвалось в груди Полюшки, а то, что осталось в ней, словно окоченело.
«Почему, – обнимая одинокую, пропитанную соленой влагой, подушку, думала теперь уже самая настоящая вдова. – Почему бабушка не предупредила меня о том, что должны забрать Петеньку? Ведь я бы спрятала его в лесной избушке, и был бы он сейчас жив - здоров.
Лесная избушка… Разве, будучи ясновидящей, не знала раньше о судьбе родной внучки Марфа? Или в мире произошло что-то до такой степени непредвиденное, что даже первейшая в округе ведунья не смогла разгадать его вселенских тайн? О-хо-хо!
– Папа приедет, – послышался звонкий голосок дочери, – он обязательно приедет, вот увидишь…
«Как ей сказать о смерти отца? – погружаясь в прострацию, с ужасом вдруг подумала Полюшка. – Нет, только не сегодня. Завтра! Непременно завтра! Утро вечера мудренее. Пусть спит. Еще успеет настрадаться. Еще успеет»!
– Почему ты не спросила о Тише? – побелела, как мел, Наталья, когда выслушала сбивчивый рассказ Полины.
– Прости, – опустила голову провинившаяся и искоса взглянула на сидевшую подле печи Танечку, уткнувшуюся носом в какую-то заумную книгу, коих много было в доме у бывшего председателя колхоза.
Рано утром поведала она дочери о безвременной смерти Петеньки, а та только глазами сверкнула. Нет, мол, не может такого быть! Вернется батюшка, обязательно вернется. И где это видано, говорит, чтобы покойники к живым являлись! Брехня это, галлюцинации! И слово то заграничное какое подобрала – гал-лю-ци-нации. Но от веры Танечки матери легче стало. Кто знает, может быть, ошиблась Марфа, ведь не предупредила же она внучку об аресте ее мужа, а, значит, не знала. Стало быть, и ясновидение порой сбои дает.
– Танюшка помешала, – прошептала рассказчица и в сторону читательницы кивнула.
«Странно, – тайком наблюдая за названой сестрицей, невольно подумала Наталья, – словно успокоилась Полюшка, хотя и прознала такую ужасающую новость. Недаром говорят, страшнее всего – неизвестность».
– Надо жить, – считывая мысли собеседницы, криво усмехнулась младшая ведунья, – во имя дочери. И во имя памяти Пети. Даст бог, вернется!
– Ты не веришь Марфе? – вскинула брови Натальюшка.
– Я уже никому не верю, – зло прищурилась молодая вдова.
– И мне? – насторожилась хозяйка дома.
– Ты вне подозрений, – успокоила ее Поля и решительно уселась за стол. – Давай колдовской чаек пить. А там посмотрим, кто кого!
– Что ты задумала? – ахнула старшая ведьма.
– Найду доносчика, – процедила сквозь зубы Красулина, – и не уйдет он от справедливого возмездия!
– И когда разыскивать начнешь? – заинтересовалась Наталья. – А то присоединюсь я к тебе, так вместе сподручнее мужей искать.
– Сегодня ночью, как раз в полнолуние, – бросив на дочь быстрый взгляд, понизила голос Полина. – Только лишних глаз и ушей нам не надо. Поняла?
– Поняла, – покорно согласилась с мстительницей старшая названая сестра и, глянув в окошко, увидела Аринушку, бредущую к дому с хворостинкой в руке, за которой послушно семенила любимая их кормилица – белобрысая коза Зойка.
– Перестань об отобранной большевиками корове плакать, – пренебрегая душистым чаем из колдовских трав, поставленным хозяйкой дома на стол, резко встала из-за стола Полина. – Приходи, когда луна побагровеет. Никогда не пользовалась Вуду, но, теперь, видимо, сам дьявол велел.
– Вуду? – вздрогнула, как от пощечины, Наталья. – Свят, свят!
– Подумай, с кем из покойников поговорить можно, – направляясь к двери, прошептала младшая ведунья.
– С мамочкой моей, Анной Петровной, – пробормотала вслед старшая чернокнижница. – С ней безопасно, ибо никогда в жизни она не делала никому зла.
– Приходи, когда стемнеет, в лесочке прогуляемся, – с неестественным смехом крикнула уже со двора Поля и, отчаянно хлопнув дверью калитки, удалилась с высоко поднятой головой.
К одиннадцати часам вечера Наталья была у ворот избы Красулиных. Оглянувшись по сторонам, она убедилась, что никого рядом нет, и только после этого зашла в чисто прибранную горницу, в которой ярко горела одинокая лампадка.
«Однако, – оглядываясь по сторонам, удивилась пришелица, – откровения Марфы пошли сестрице на пользу».
– Я готова, – процедила сквозь зубы уже собранная хозяйка дома. – Ночь нынче звездная и тихая, а посему, надеюсь, все получится. За тобой никто не следил?
– Нет, – косясь на спальную комнату Танечки, прошелестела полуночная гостья. – А, может, наших мужей забрали из-за того, что их жены людей лечили?
– Но мы не пользовались черной магией и зла никому не делали, – покачала головой младшая ведунья. – Неужели за добро можно казнить?
– А кто его знает, – вздохнула Натальюшка. – Пора уж идти-то, а то к двенадцати не успеем.
Женщины оделись и молча побрели на старое деревенское кладбище. Жуткая тишина тяжело опустилась на будто зачарованное село Сорокино, не лаяли собаки, не качали ветками крепко заснувшие деревья. Внезапно, как по команде, потухли звезды, только огромная кровавая луна пристально следила за спутницами, не убоявшимися встречи с выходцами из того, крепко-накрепко закрытого для живых, мира.
Подойдя к кладбищенским воротам, Полина сдернула с себя платок и быстрым движением освободила тяжелые черные локоны, которые тугими змеями обвили ее худенькие плечики. То же проделала и Наталья. Могилку Анны Петровны ведьмы нашли быстро, вежливо поздоровались с ней и низко поклонились окружающим ее покойникам. Где-то резко закаркал страж мира мертвых.
– Это не Кирк, – вздрогнула от не6ожиданности Поля, – я его на время шепотком усыпила.
Низко нагнувшись, младшая чернокнижница начала чертить ножом большой круг вокруг вечного ложа любимой матери своей единственной подруги.
– Жертвенную кровь не забыла? – шепнула ей на ухо Наталья.
– Карр, – ответил на ее вопрос незримый во тьме ворон.
– Только что убила ни в чем не повинного черного петуха, – недовольно пробурчала Полина. – Глотай почки вербы, запивай их святой водой и зажигай двенадцать свечей.
Второй круг пролег у самых ног ведьм.
– Просфору не запамятуй,– ткнула в руки помощнице что-то твердое Полюшка.
Гостинец от убитого чекистами сорокинского священника лег на самую середину могилы. Туда же примостились и припасенные на всякий случай настоящие церковные свечи.
– Быстрее вставай на место, – нетерпеливо шикнула на подругу младшая ведунья.
Через несколько минут дюжина веселых огоньков запылала на непрогретой еще солнцем земле.
– Отче наш, – запричитала, как по покойнику, Полина. – Иже еси на небеси….
– Да святится имя твое, – подхватила за ней ее верная подруга.
Казалось, замерли даже потрясенные невиданным зрелищем кустарники и деревья, стоящие на страже погоста, утих ветер, замолчал ворон. Стало зябко и страшно. Застучали зубы, но надо было продолжать молиться, и они молились. И небо услышало их стенания: внезапно вспыхнуло уже было задремавшее несметное звездное братство и с изумлением принялось прислушиваться к срывающимся от волнения голосам двух несчастных, коих осиротили их завистливые соплеменники.
– Теперь «Песнь Пресвятой Богородице», – завершив благодарения Господу, распорядилась младшая знахарка, – а затем оберег.
Страстная мольба беззащитных созданий великого Творца расплылась по застывшему в немом молчании погосту, и мертвые с удивлением начали внимать звукам мира живых.
– Нетленны и незабвенны Твои слова, Господи, – тонко завыла Наталья, как только довела до конца моление благочестивой матери Иисуса, – обещавшие живые помощи…
– Не придет к тебе зло, – звонко запричитала Полюшка, – рана не приблизится к телесу твоему…
– Карр, – будто согласилась с ведьмами бессонная ночная птица, видимо, прибывшая из самого ада.
Еле слышимый шелест чуть было не прервал стенания двух коленопреклоненных женщин.
«Надо успеть прочитать оберег, – обливаясь холодным потом, молниеносно подумала Наталья, – иначе»…
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – зло выкрикнула Полина, и тут же светящаяся во тьме тень встала над местом своего упокоения. Она была похожа на густой туман, только глаза привидения с тревогой и нежностью наблюдали за своим изменившимся несчастным чадом.
– Мама, – всхлипнула от неожиданности средняя дочь покойницы,– мамочка, ты узнала меня?
– Натальюшка, – раскачиваясь из стороны в сторону, простонала Анна Петровна. – Будь сильной и пособи Улюшке, уж очень ей сейчас тяжко.
– Что с моим Тишенькой, матушка? – нетерпеливо выкрикнула Наталья.
– Вроде в Соловках корпит Тишенька, – эхом откликнулась усопшая.
– А Петя Красулин где? – простонала старшая ведунья.
– Не ведаю, – после небольшой паузы выдавила из себя умершая. – О нем я ничего не ведаю.
– Почему? – ахнула молчавшая до сих пор Полина.
– Не все известно обычным душам, – скорбно констатировала факт покойница.
– Кто написал донос на них и за что? – потребовала ответа новоявленная вдова.
– Цирюльник Гришка Иванов. И на Германа тоже. Будь он трижды проклят, – тая на глазах, тихо прошелестела почившая. – Проклинаю и дочь свою старшую Матрену. В кого она такая уродилась?
– За что их арестовали? – сдавленно повторила вопрос Полина.
– Чтобы не было у Уленьки защиты, когда в Сорокино приедет, – прозвучало из того, неведомого живым, мира. – Прощай, Натальюшка, молиться за вас Господу буду… И ты молись…
– Родненькая! – залилась обильными слезами Наталья и дернулась к тому месту, где еще недавно стояла ее ненаглядная, так рано исчезнувшая из ее жизни, мать.
– Стой! – дернула за руку подругу Поля. – Нельзя выходить из круга, остановись сейчас же!
– Карр, – откликнулась на окрик женщины невидимая людям адская птица.
Всю дорогу домой ведьмы молчали. И только в своих избах, забравшись под теплые одеяла, поняли они, что продрогли и очень проголодались. Но принимать пищу после общения с духами было запрещено, а посему, поплакав в одинокие свои подушки, гадалки крепко заснули, чтобы хоть ненадолго отдохнуть от страшного земного мира, оставившего их без опоры и защиты.