Светало ... На седалах завошкался петух. Сиплым, слипшимся за ночь голосом, кое-как вытолкнул потешное «ку-ка-ре-кху-кху». Поперхнулся … еле откашлялся и уж совсем невпопад закудахтал. Чертыхнулся и, наконец, проснулся окончательно.
Разом перетряс свой пёстрый камзол, - от крутого хвоста до бордовой бороды, - откинул назад высокий чуть скошенный на сторону гребень, местами пробитый острыми «кинжалами» соперников, расправил иссиня чёрные крылья, крепко упёрся в жерди седал «железными» лапами в грозных шпорах, захватил побольше воздуха в свои «кузнечные меха», подался вперёд и запел! Да так оглушительно громко, что зазевавшаяся спросонья нечисть, матюгнувшись с перепугу, проворно шмыгнула по тёмным углам и щелям, уютно устраиваясь в банях, амбарах, конюшнях, погребцах, чтобы спокойно переждать человеческую суету под названием жизнь.
«Ну, держись! Да чтоб тебе провалиться в тар-та-ра-ры змей окаянный. И не порвёт ведь ирода от такого рёва. Прибила бы, будь он какой, другой … Наш-то на загляденье. Орёл – не петух! Пользуется своей наружностью, в упор никого не замечает. Живёт как Бог велел» - ворчала с замиранием сердца Танюшка.
Она зажмурила и без того плотно прикрытые веки, вдавила голову одним ухом в матрац, другое плотно запечатала подушкой.
«Как же хочется спать»! – хныкала бедная девчушка, из последних сил цепляясь за ускользающий сон.
«Самой бы рот не растянуть. Тоже мне, - придумала обниматься до утра» - хмыкала она сквозь зевоту и погрозила кому-то кулачком, утирая выступившие слёзы.
«Смотри мне - закружит голову … закружит и обманет» - наставляла саму себя Танюшка, улыбаясь сквозь сладкие слёзы и сильней прижимая подушку к голове.
И тут изба дрогнула от громогласного «ку-ка-ре-ку».
«Ай, паразит! Да где ж в тебя столько грохоту помещается? Ну всё, пора вставать».
Танюшка привычно перекрестилась на образа, потом на окошко и с силой выгнулась гибким телом, вспомнив неугомонные Федькины руки. Накинула мамин платок и шагнула за порог.
Будто подглядев как тяжело просыпается старшенькая, навстречу ей, выдохнула тёплое и густое приветствие «мууууууу» любимица семьи корова Манька.
«Вот уж чудо из чудес, а не корова. Вдвоём с сестрёнкой выдаиваем. Одной не осилить. По два подойника наливает бурёнушка наша дорогая».
В далёком 29-м, со слов Татьяны Даниловны (моей соседки по даче), приключилась эта история.
... Пожалели семью, когда пришли раскулачивать местные активисты под предводительством свирепого военного. Двух коров дойных угнали, бычка годовалого, поросят, овец с десяток, гусей, уток, курей, все припасы выгребли, под чистую. Вот и всё богатство, что скопил за десяток лет непосильной работы «кулак» Данила, наш тятя.
Тёлочку оставили. Больно она плюгавенькой показалась. Никакого доверия не внушала - ни новой, ни старой власти. Махнули на неё рукой как на неблагонадёжную.
Мы её Маней окрестили. Молились всей семьёй за здоровье нашей Мани. И вот ведь чудо - вымолили для неё двойную силушку. Прятали потом как могли. В тайге на заимке от волков и медведей сторожили, а больше-то от людей лихих прятали.
Бывало, за 10 вёрст за молочком бегали. По темноте уходили, по темноте возвращались. Без Мани бы сгинули. Господь уберёг нашу Маню и нас рядом с ней.
А военный, кривя мокрые губы с налипшей шелухой от семечек, «великодушно» издевался, обращаясь к маме: «Пользуйся, хозяйка, моей добротой. Советская власть тебе шанс даёт, - исправиться и сопляков своих перекроить на нашу рабоче-крестьянскую колодку». И весело ржал, тыча нагайкой; то в братишек, то в маму, то в папку, то в гусака, отважно атакующего незваных гостей. При этом смачно прихлопывал плетёной рукояткой нагайки по голенищу хромового сапога, весь обвешанный патронами, с деревянной кобурой на боку. Потом по-хозяйски прошёлся по двору, поскрипывая новенькими ремнями, крест на крест через грудь и спину, кожаной курткой, галифе и офицерскими сапогами. Швырнул под ноги надоевшие семечки и толкнул отца в спину:
«Двигай, контра. Засиделся под юбкой у своей бабы. Ишь, сколь наклепал разномастных пособников пока мы власть у душегубов отбирали, да народу раздавали её родимую, с добром вашим вонючим».
Отца арестовали и увели со двора, - заперли в колхозном амбаре вмести с десятком таких же горе-кулаков.
А вечером к маме заглянул наш сосед, дядя Ефим, и строго-настрого посоветовал: «Утром запишись в колхоз, Любаня, - обязательно запишись. Бог даст, смилостивятся супостаты, - отпустят Данилу.
Мама всю ночь глаз не сомкнула, и мы рядом с ней, - за подол цеплялись, слезами обливались. Осиротели в одночасье. Страшно, - восемь ребятишек, -мал-мала меньше.
Мамочка спозаранку бегом в контору - заявление перед военным положила и взмолилась: «Записывай в колхоз, мил человек, только мужа домой верни, не бери грех на душу, не обрекай на погибель деток малых».
Военный сидел на лавке под портретом товарища Ленина.
С первого взгляда было ясно, что товарищу Ленину не по себе от такой компании. Он брезгливо косился на стол, заваленный объедками, окурками, грязной посудой и какими-то бумагами. Ильич отвернулся к окну и, прищурившись, с любопытством наблюдал как от розовой полоски загорается горизонт. Через мгновение пол неба полыхало оранжевым, а зависший над сопкой шар продолжал раскаляться, готовый в любую секунду лопнуть и залить всё вокруг огненной лавой.
Возможно, в эту минуту вождь мирового пролетариата мечтал о мировой революции, о равенстве, братстве народов на всех континентах. Он любовался восходящим солнцем, а представлял, как искры революционного пожара разнесутся к самым отдалённым уголкам планеты. Нет, он не осуждал военного – он понимал - революция делается не в белых перчатках … Он понимал и то, что невинных жертв не избежать. Революция она и есть революция!
Нательная рубаха скособочилась, оголив сухое веснушчатое плечо военного. Редкие брови собрали лоб у переносицы в гармошку, мутные глаза под горбатым лбом отказывались ворочаться. Мужчина мучился с похмелья.
Плевать ему было на людишек и на их проблемы, плевать на буржуев и на продразвёрстку, плевать на мировую революцию и … на мамино горе, в том числе. Ему бы сейчас в самый раз опохмелиться, а уж потом можно и за мировую революцию печалиться …
В голове потрескивало и сверкало, что-то тяжёлое и липкое перекатывалось внутри, роняя тело из стороны в сторону. То к засиженному мухами окошку, то от окошка к остывшей печке, то снова к окошку.
«Брррррры …» - рычал он, пугая мышей в подполье и тараканов у печи.
Мама сразу сообразила в чём дело и что есть духу помчалась к соседке. Через пять минут штоф с мутным самогоном красовался на столе, а рядом скомканное мамино заявление …
Вечером папа пришёл домой. Отпустили, слава Богу! Лошадок забрали. Верного Воронка и кобылу Зорьку с жеребёнком. Брат, Серёжка, назвал жеребёнка Барашком. Предупредил радуясь: - «Это имя подростковое, посмотрим, каким он вырастет скакуном. Глядишь, нагуляет силушки к осени, - мы его Воронком наречём, - по наследству, так сказать». Резвый жеребчик подрос, весёлый. Правда, в колхозе через две недели помер. Конюх проглядел, с перепоя загнал к быкам. Затоптали быки нашего Барашка, насмерть затоптали.
Да какой Фомка конюх? Лодырь он по жизни, кляузник и пьяница, каких свет не видывал. В огороде у него лебеда да полынь пополам с крапивой. В избе шаром покати, мыши и те разбежались кто куда …
Таких как он, ты хоть в социализм отправь, а хоть и в коммунизме пристрой, – они всё одно спасибо не скажут. Пропьют завоевания народные, - пропьют и не подавятся. А чего греха таить, - и пропили …
75 лет минуло с тех пор, а я так и не научилась забывать, кулака от лодыря с первого взгляда отличу.
Где они наши кулаки с кровавыми мозолями на руках? В деревнях лебеда да полынь с крапивой, разруха и пьянство, прости меня Господи.
Устал народ нищете сопротивляться, от несправедливости устал, безнадёга доконала. Не о помощи речь. Ему бы, народу нашему, не мешали на земле хозяйничать, он давно бы в «кулаках» ходил и горя на чужой стороне не мыкал.
А тут что получается, сначала деревню в колхозы согнали, всё общим провозгласили. Потом разорили те колхозы - людей по миру пустили. Деревню от земли отвадили, запутали народ и сами запутались.
Спохватились, да поздно. Где его взять этого частника – хозяина - кулака? Из-за пазухи не вынешь, не получится. Постарались, извели под корень, на развод не приберегли.
Без крестьянской закваски хозяина на земле не вырастишь. Надо, чтоб этой самой закваской до макушки было и никак не меньше. А таких, - раз-два и обчёлся, днём с огнём … как говориться.
Спросите: «Откуда в деревне «кулак» взялся»? - (крепкий хозяин по нынешним понятиям).
Отвечу: «В борозде такие трудяги засыпали во время страды. Кулак под голову (отсюда и «кулак») и «без задних ног». Вот как на земле работали. Расставаться с ней на ночь боялись, - любили её родимую до без сознания. И землица с благодарностью отвечала. С любовью надо, как мы когда-то - кулак под голову и на пол шаге в борозде «без задних ног». Не каждый на такое способен. Единицы …
Татьяна Даниловна медленно поднялась со скамейки и не спеша направилась к своей калитке. В свои 85 она выглядит на 65!
На дачном участке у неё ни травинки. Зато, помидоры, огурцы, цветы, ягода-малина, смородина, жимолость и прочая полезная и так необходимая для сибиряков зелень тяжёлой спелостью ветки обламывает, из земли крутыми боками выпирает.
Мастерица-огородница наша Татьяна Даниловна. Из кулаков, одним словом. Из тех, которых сегодня днём с огнём …