Семья Алехиных в Крещенке считалась зажиточной. Крепкий, ухоженный двор за деревянным забором, лошадь, две коровы, табун овец и прочей мелкой живности. Хозяин дома, статный, крепкий мужик среднего роста занимался тем, что плел корзины, сколачивал бочки, мастерил корыта. Мать занималась домашними делами и следила за детьми. Двое из них умерли в младенчестве, а три сына и три дочери росли справными, послушными и работящими людьми. Местная гольтепа не раз, латая очередную прореху в изъеденном козами плетне, грозилась добраться до „кулаков“. „Кулаки“ добродушно посмеивались над этими угрозами и… трудились не разгибая спин. То в поле, то на сенокосе, то на собственном варке.
В начале тридцатых годов в селе появились новые люди. По слухам, их как будто бы прислали учить уму-разуму местных ребятишек. Новых жильцов поселили в добротном доме Алехиных. Мол у них и почище, и места побольше и похлебка на столе погуще. Учителя оказались людьми городскими и к деревенской жизни совершенно не приспособленными. Алехины, как могли, учили своих постояльцев, как заниматься деревенским бытом. Соседи часто видели, как квартиранты, вместе с хозяевами укладывали сено в скирды, пасли коров, управлялись с лошадьми…
О том, что учителя их детей на самом деле были врагами народа, крещенцы узнали только после того, как из района приехали строгие люди. Без лишних объяснений, они скрутили руки приезжим, уложили их лицом вниз на соломенные подстилки в телеге и уехали прочь. В это же день в доме Алехиных был произведен обыск. Незнакомые люди перерыли все вверх дном в комнате у квартирантов, а заодно и во всем доме.
— Ага! Пригрели змеюков! — кричал Балахонов, начальник милиции тех лет. Вот я всех! Вот я вам! — И тут ему на глаза попался младший сын Алехиных, который испуганно прятался за мать, сжимая в маленькой ручонке недоеденный кусок ноздреватого блина.
— Ага! — снова завопил Балахонов. — соседи с голоду пухнут, а они тут блины трескают!
Он вышел на улицу и так грохнул дверью, что с лавки упала и разбилась вдребезги глиняная коптюшка. Дети, не сговариваясь, заплакали в голос.
Наутро, едва только занялся рассвет, у дома Алехиных, гремя металлическим ободами колес, остановилась телега. Хозяина под сдавленные вопли жены и дочерей выволокли с крыльца и уложили на ее дно. Осиротевшую семью выгнали из собственного дома, разрешив взять с собой только ручную поклажу. Почти целую неделю бедолаги, осененные страшным клеймом, скитались по чужим дворам, пока их наконец-то не приютили родственники в соседнем селе. Дети не понимали, за что осудили их отца, за что лишили дома и прежней жизни. Но страх перед случившимся был так велик, что они даже боялись имя главы семьи произносить вслух, ведь он был врагом всего народа…
Жене всего несколько раз было позволено навестить мужа, пока он дожидался решения своей судьбы.
Занимаясь расследованием этой истории, мне так и не удалось выяснить, куда же был сослан отец большого семейства. О нем никто ничего не слышал в течение почти десяти лет. А когда началась война, до его родственников докатились слухи, что его отправили на фронт в составе одного из штрафбатов. Вот там-то в безжалостной мясорубке сражений и окончательно кануло в небытие имя простого русского мужика, безвинно пострадавшего в годы безжалостных репрессий. Его многочисленные родственники отказывались даже рассказывать о нем. Запрет передавался от родителей к детям. Многие из них просто даже не понимали, что произошло, а кто-то, несмотря на прожитые годы, продолжал бояться…и в течение долгих, долгих лет несли на своих сердцах этот тяжелый груз тайны ни о чем.