… И снова не было ничего. Взгляд выхватил знакомую макушку, шаг чуть сбился, впрочем, выражение лица осталось прежним: старые навыки не ржавеют, а привычки утрачиваются лишь под влиянием обстоятельств, без них же имеют свойство возвращаться.
Здесь из четырех эскалаторов один всегда обязательно стоит, так что из толпы народа, медленно подтягивающейся к крайнему работающему, нет-нет да отколется кто-нибудь нетерпеливый, побежит вниз по соседнему. Пусть сегодня я никуда не тороплюсь, все равно не люблю терять время. Привычка. Одна из тех, старых. Теперь вернувшихся.
Те двадцать секунд, на которые я опережаю тебя при сходе с эскалатора, незначительны и смешны. Но это было проще, чем две минуты стоять на ступеньке и смотреть тебе в спину.
Промежуточная площадка – развилка между «Пушкинской» и «Чеховской» – исправно выполняет свою функцию: разводит по разным лестницам. Эскалатор ждет тебя за спиной, когда поднимешь выпавшую папку с бумагами, мне же – поворот направо, ступеньки от постамента Пушкина, нырнуть в вагон, автоматически попытаться занавесить лицо волосами и вспомнить, что новая стрижка «Вам так идет, и ему обязательно понравится» не располагает к подобным действиям. Рука замирает и хватается за провод с наушником, распутывает узел. Это просто, даже смотреть не нужно. А вот на другой узел что смотри, что нет – не важно. Мы все еще пересекаемся вот так, точнее, это я пересекаюсь с тобой.
С некоторых пор я все чаще вглядываюсь в чужие лица. Наиболее часто встречающиеся стикеры, которые могли бы быть прилеплены к обладателям усталых глаз, поджатых губ и чуть сведенных бровей, гласят краткое «занято», «учет» и «плановые ремонтные работы»; некоторые и без стикеров напоминают электрические щитки с известным предупреждением в три слова, но этих меньшинство. Сама я перестала ездить с таким выражением лица полтора года назад. И с тех пор не обманываю себя тем, что никого не ищу в набитом битком вагоне.
Наушник наконец занимает положенное место, рука опускается. И только спустя две остановки приходит понимание, что плеер не включен.
Мне теперь до конечной, тебе добираться дольше – сначала на метро, потом электричкой в пригород. Никогда не ездила тем маршрутом, почему-то представляются полупустые вагоны, сонные пассажиры, вцепившиеся кто в газету, кто в телефон, и ты, прислонившийся к стеклу. Огни города и броские вывески остаются вдалеке, цепочка фонарей бессистемно прерывается, но ты совсем не смотришь туда. На редких пассажиров, впрочем, тоже не обращаешь внимания. Всегда немного завидовала тому, как легко у тебя получается дремать в поездах.
У тебя вообще много что получается легко. Учить иностранные языки и никогда не путать конструкции. Читать в вагоне через чье-то плечо, а потом рекомендовать интересные книги. Делать нужные подарки, которые не передариваются при случае и не пылятся на полках, как фоторамки, свечи и наборы для ванны. Сходиться с людьми.
Сквозь отголоски воспоминаний и обрывок объявления станции «Беговая» пробивается короткая мелодия SMS-оповещения. Наручные часы показывают половину одиннадцатого, но рассылки тем же держателям банковских карт или информация от оператора сотовой связи подчас приходят далеко за полночь, причем с завидной регулярностью, ничего удивительно. Три нажатия, потом еще одно быстрое, двойное, пальцы как обычно промахиваются, не попадая в нужное поле сенсорного экрана. Иконка письма, обозначающая папку сообщений, исчезает. Вместо нее на дисплее, мигнув, отображается сам текст SMS. Шрифт у сообщения стандартный, хотя кажется, что печатные буквы чуть наклоняются вправо и округляются. Тебе двадцать семь, но почерк остался тем, который, очевидно, выработался в глубоком детстве и теперь статичен. В отличие от моего, по которому легко проследить настроение.
«Видел тебя на «Чеховской». Хорошо выглядишь, хотя стрижка непривычная, сразу не признал».
В этом – весь ты. Ни смайла в конце, ни какой-то иной интонации, кроме простой констатации факта. Видел. Стрижка интересная. Сообщил.
И только неуверенно, но знакомо звучит другой голос. Голос, которого на самом деле нет, потому что интонация нетипична для тебя, а уж подобные слова – тем более: «Мы в одном городе, работаем в одном районе, связаны ветками метро, имеющими свойство пересекаться. Временные отрезки пребывания в подземке приблизительно одинаковы. Вероятность встречи при обычном для обоих графике — высокая. Я здесь. Если хочешь, я рядом».
Вопрос, кто из нас слишком горд, чтобы пойти навстречу другому, мы закрыли давно и почти сразу. Упертыми в собственную правоту оказались оба. И даже это сообщение не выбивается из привычной для тебя линии поведения. Или нет?
"Поезд дальше не идет, просьба выйти из вагона".
Я не обратила внимания, когда садилась, что этот состав до конечной не идет, а потому торопливо поднимаюсь, на ходу застегивая молнию у сумки и держа телефон в другой руке. Изображение на экране меняется, курсор приглашающе мигает в окошке ввода текста. Случайно нажалось "ответить". Я мешкаю у выхода, пытаясь отменить новое сообщение, и не смотрю под ноги.
В следующий момент платформа летит мне навстречу. Больно ударяюсь коленкой, ступня проскальзывает между вагоном и платформой. Кто-то помогает подняться, он же подает сумку и вполголоса сетует на мою невнимательность.
— Вы как, в порядке?
Киваю, отряхиваюсь. Поезд уже скрылся в тоннеле, к платформе подходит новый, впрочем, меня волнует не это.
Коммуникатора нет ни в кармане пальто, ни, конечно же, в ладони. Он упал вниз, прямиком на контактный рельс. Белый экран нового сообщения нервно мерцает и, будто сдавшись, гаснет окончательно. Вопрос о том, можно ли спасти аппарат, отпадает сам собой.
А потом накатывает оно, это чувство, привычное для поздней осени с теплым пледом и кофе с коньяком на балконе, когда накопилось слишком много, а решить текущие проблемы стоило еще позавчера. И усталость, и досада, и непонятное сожаление не то об испорченном телефоне, не то о так и не принятом решении: ответить на сообщение или нет.
… Три недели спустя я не занимаюсь плановой пробежкой по эскалатору, не выискиваю тебя в толпе, просто еду вниз, ухом, свободным от наушника, вслушиваясь в беседу девушек, стоящих двумя ступеньками выше, так что даже голову поворачивать не нужно. Разговор особого интереса не вызывает. Кажется, та, у которой более низкий голос, доказывает собеседнице, что мир нельзя мерить одной логикой. На это заявление следуют аргументированные возражения. Логические, естественно. Хотя подача эмоциональна, и еще как. Улыбаюсь вслед за обладательницей низкого голоса. Не убедит пока что, а вот задуматься заставит. Если этот разговор в той или иной вариации прозвучит несколько раз.
Когда ступеньки превращаются в ускользающее полотно под ногами, а стеклянная будка с лаконичным «Дежурный справок не дает» вырастает перед носом, я перестаю рассеянно рассматривать рекламные щиты и прислушиваться к оборвавшемуся разговору за спиной. Сейчас есть темы поинтересней: внизу стоишь ты, и, судя по всему, в этот раз ради разнообразия перехватил эстафету на право пересекаться в одностороннем порядке.
Я поправляю ремень сумки, сползшей с плеча, ты — несуществующие очки на переносице. Это тоже привычка. Но она уйдет, потому что тебе больше не нужны очки.
С оправой, без которой видеть тебя пока непривычно, все понятно. Как и с моим выражением лица, которое пришлось заново репетировать перед зеркалом: оно никак не выходило вежливо-отстраненным. Но это – внешнее. Если смотреть правде в глаза, я, наверное, и не хотела, чтобы оно получалось достаточно убедительным.
Отходим от будки дежурного и останавливаемся между поворотом на «Пушкинскую» и спуском к «Чеховской».
Чтобы пойти дальше вместе.