Такого лета дед Андрей не помнил. Правда, было что-то подобное в далёком семьдесят втором году. Тогда он, молодой парень, прожарившись на Кавказе у дальних родственников весь июль и половину августа, с удовольствием ехал на север, домой. Он предвкушал прохладу, уничтожая на жёсткой деревянной полке общего вагона запасённые в дорогу дары южной природы – груши, абрикосы, яблоки. Но родной город встретил его едким дымом, которым было застлано всё небо. Противоположный берег Волги скрывался в синей пелене. Сквозь дымный смог в полдень едва просвечивал красный тусклый пятак солнца. Горели леса, торфяники; сушь и жара скручивала и сбрасывала листву с деревьев. Но тогда, почти сорок лет назад, температура не поднималась выше тридцати. Теперь о тридцати приходилось только мечтать… Днём в тени стабильно держалось тридцать пять - тридцать восемь. Для Севера это было слишком много. Пожухли на корню высокие луговые травы. Побелели двухметровые алые стрелы цветущего кипрея. Измельчал и сбросил листву, так и не украсившись крохотными душистыми цветками, донник. Благоденствовали, казалось, только заросли пижмы. Её желтые соцветия, похожие на мелкие ромашки без лепестков, качались в знойном мареве без малейших признаков увядания.
Лет двадцать назад дед Андрей, предчувствуя скорое завершение своей милицейской службы, недорого купил в приглянувшейся ему деревушке на берегу спокойной речки ещё достаточно крепкую избу. Со временем заменил подгнившие нижние венцы, построил новое крыльцо, украсил окна ажурной прорезной вязью – и получилась очень неплохая летняя дача, окружённая пышными яблонями, расцвеченная белыми и розовыми островками флоксов, которые с любовью выращивала жена Андрея - Наталья. Вот и нынче они выехали из города в свой деревенский дом ещё в начале мая, когда ничто не предвещало грядущих событий. Как и в прошлые годы, они с удовольствием копались в саду и огороде, встречали приезжающих на выходные сына с невесткой и любимого внучонка. Благодаря внуку в свои шестьдесят Андрей и получил почётный титул - дед. Андрей не возражал, считая, что не это старит человека. Сам он дряхлеть на печи не собирался; его крепкая коренастая фигура с кирпично-красным загорелым торсом с утра до вечера мелькала то в саду, то на грядках.
Дым далёких лесных пожаров уже неделю висел над деревней, то рассеиваясь от набегающих ветров, то вновь сгущаясь. Задымлённое солнце озаряло окрестности зловещим жёлто–багровым светом. Порой где–то у горизонта полыхали молнии, доносились отдалённые раскаты грома. Иногда над головой нависали грозные тучи, но они не приносили ни капли влаги, Впрочем, однажды, около недели назад, когда дед Андрей разговаривал на улице с соседом, возле них в дорожную пыль смачно шлёпнула капля. Оба собеседника замерли и уставились на растворившуюся в пыли каплю, словно это был космический посланник–метеорит. Рядом так же звучно шлёпнула другая капля, затем третья… На небе повисла небольшая густая тучка, заслонившая палящее солнце. Тучка бросила вниз, на расплавленную зноем землю, несколько капель. Убедившись, что они благополучно долетели, не иссякнув ещё в полёте, она весело, без шквала и грома, пролилась на деревню. Тучка добросовестно отдала весь свой запас воды, но её хватило только на пару минут.
Но земля разучилась пить. Обезвоженная, утратившая свою обычную структуру, она превратилась в безжизненный монолит, настолько плотный, что, казалось, невозможно было вбить в него гвоздь. Прокалённая, ссохшаяся, она безумно отталкивала воду, и драгоценные струйки сбегали в низинки, не успев впитаться. Дед Андрей каждый вечер упрямо носил и носил лейки на грядки с луком, морковью и прочей живорастущей огородной снедью, надеясь напоить чахнущую зелень. После полива он ковырял пальцем землю то на одной грядке, то на другой – и каждый раз с отчаянием убеждался в том, что ему удалось промочить вглубь лишь пару сантиметров поверхности почвы. Утром безжалостное солнце забирало результаты его вечернего труда – и вновь гряды, борозды и садовые дорожки покрывались горячей пылью, обжигающей одеревеневшие, как и земля, покрытые чёрными трещинами босые дедовы ступни. В полдень бессильно повисали листья огурцов и перцев. Растения не выдерживали палящего зноя, и дед Андрей старался затенить их, приспособившихся к прохладным северным летам, но совершенно беззащитных перед невесть откуда взявшимся здесь пустынным пеклом. Яблони, словно перепуганные свалившейся на них напастью, спешно освобождались от урожая, сбрасывая на землю десятки недозрелых плодов. Не помогал и многочасовой полив через насос - под яблонями по-прежнему невозможно было воткнуть лопату. На тропинках в ближайшем перелеске дед Андрей стал находить погибших кротов. Ему стало понятно, почему кроты на огороде с таким упрямством копали ходы под огурцами, под кустами помидоров. Здесь в почве было хоть немного влаги, здесь они могли найти хоть какого-то червячка.
Ночь не приносила желаемой свежести и прохлады. К утру температура в избе немного спадала, но с восходом солнца вновь начинала подниматься. А два дня назад сын увёз в город Наталью. Невмоготу ей стало в такой жаре с её гипертонией. Да и в избе, сколько ни корил её дед Андрей, днём усидеть не могла, всё работу себе на огороде да в цветнике находила. У сына в квартире кондиционер, да и врачи, в случае чего, рядом. Отказывалась Наталья уезжать, но сын настоял, да и дед Андрей возражать не стал.
Начала желтеть и падать картофельная ботва. Дед Андрей встревожился, выкопал для пробы один куст. Очень мелкие клубни, им ещё расти и расти… если влага будет. Но если ботва засохнет, тогда поздно – лей не лей. Не хотелось ему поливать картошку через насос холодной водой из родникового ручья, да ничего не поделаешь. Четыре вечера дед Андрей старательно проливал пересушенные картофельные гребни. Вода скатывалась в борозды, но он лил вновь и вновь, заставляя землю впитывать так необходимую ей влагу. Он осторожно раскапывал землю под картофельными кустами, проверял результаты своего труда.
А сегодня утром дед Андрей обнаружил в самом дальнем от избы углу картофельника целый ряд вырванной ботвы. Вор бросал вырванные из земли кусты вместе с мелкими клубеньками, отобрав, вероятно, себе по паре-тройке относительно крупных картофелин.
- Бомжи лютуют, - посочувствовал сосед, - теперь сторожить придётся. Надо с нашими пацанами поговорить. Те везде носятся, может, заметили – не обосновались ли где поблизости в лесу приблудные.
Дед Андрей вспомнил своё детство. Украсть яблоко в чужом саду тогда не считалось предосудительным, это было естественным составляющим нормального мальчишеского существования. Чужое яблоко всегда слаще своего. Жаловались хозяева, если только малолетние воришки пошустрили неаккуратно, ветки поломали. Вот за такую порчу деревьев отец мог и ремня всыпать. Особым шиком среди пацанов считалось поживиться на яблоне под самым носом у хозяев, чуткие уши которых ловят всё, что происходит в ночи за распахнутым, затянутым марлей окном. Не раз Андрейка с трепетным сердцем ящерицей пробирался между жесткими как кости яблоневыми сучьями, без малейшего шороха срывал крупные тяжёлые плоды и совал их за пазуху. И если кто-либо из соратников по ночному промыслу нарушал тишину, то из окна доносилось:
- Вот я вас сейчас, негодников!
Ватага немедленно исчезала из сада, вынося строгое общественное порицание неумелому нарушителю спокойствия.
Жаль было картошки, но бодрствовать ночами, сторожить огород дед Андрей не собирался. Не такой уж он скряга, чтобы превратить жизнь в каторгу – утром и вечером трудиться, поливать, а ночью охранять. Ночью он никак не мог уснуть, гонял по избе душные потоки воздуха шумным вентилятором, ощущая под собой неприятно липнущую простыню. Вставал, выходил на крыльцо, подолгу курил, вновь уходил в избу и вновь выходил в ночь после очередной неудачной попытки забыться. И вдруг он услышал приглушённые голоса, доносившиеся из темноты огорода. Дед Андрей вспомнил про картошку, взял фонарик и ореховый, давно высохший прут, с которым он в «мокрые» годы ходил за грибами и смахивал висящие перед лицом надоедливые липкие паутины. Бесшумно, зная каждую дорожку, каждый поворот, он двинулся по огороду, не включая фонарик и не обнаруживая себя. Вскоре он разглядел две согнувшиеся тёмные фигуры.
Когда до незваных пришельцев осталось не более трёх метров, дед Андрей выпрямился и включил фонарик. Он разглядел незнакомых мужиков довольно молодого возраста, грязных, обросших, которые обирали картошку с выдернутых кустов, бросая её в котомку.
- Вам не помочь, орлы? – спросил он зловещим голосом. Он уже изготовился стегнуть хорошенько того и другого, если они попытаются удрать прочь.
- Ага, выдерни, батя, ещё рядок! – послышался наглый ответ.
Дед Андрей опешил. Рухнули все его прежние представления о том, как должен вести себя пойманный с поличным вор. Эти же не только не убегали, но и держались вызывающе.
- Я тебе выдерну рядок! – вспылил он. - Собирай!
И он звучно полоснул прутом по спине одного из них. В ответ раздался мат. Вторая фигура бросилась навстречу, и дед Андрей опрокинулся в борозду. В голове гудело от полученного удара, во рте ощущался солёный вкус крови.
«Давно не доводилось!» - мелькнула странная мысль, но резкая боль от удара ногой в бок заставила его скорчиться.
- Ну, что, успокоился, падла? – спросил хриплый голос. - Не хочешь помогать, тогда уж не мешай!
Дед Андрей превозмог боль от удара, резко вскочил на ноги и бросился бежать. Нет, не от страха или боли - негодование и обида гнали его к сараю, где хранился огородный инвентарь. Он схватил навозные вилы с длинным, отполированным его ладонями черенком и, вооружённый, вне себя от гнева, двинулся вновь на обидчиков.
Он молча, выставив вперёд четыре грозных металлических, сверкающих в темноте рога, шёл на пришельцев, так и не ушедших с картофельника. Даже если бы вилы упёрлись в живот кого-либо из них – дед Андрей и тогда бы не остановился в своей страшной атаке, пока не свалил бы наземь, не услышал жуткий, животный вой.
Бомжи, увидев вилы, разошлись в стороны. В руке одного из них, отскочившего влево, дед Андрей заметил металлический блеск. «Нож!» - мысленно констатировал он и взглянул вправо, туда, где с увесистой жердью в руках изготовился к бою второй. Сочтя жердь более опасной, чем нож, дед Андрей метнулся с вилами вправо. Соперник отскочил, не пуская в ход свою дубину.
«Струсил, гад!» - молча усмехнулся дед Андрей. Но в это мгновенье стоявший с ножом прыгнул к нему. Он был уже рядом, когда дед Андрей проворно развернулся и направил в сторону нападавшего свое оружие…
Столкновения живой человеческой плоти со сверкающими металлическими остриями дед Андрей почти не почувствовал. Внезапная тяжесть опустила вилы к земле, да ещё жуткий хрип донёс до сознания его весь ужас происшедшего. Он уже не видел второго наглеца, пришедшего ночью на его огород. Тот исчез, как и не был. Осталось неподвижное тело на земле, брошенный, ещё горящий фонарик, вилы с блестящими зубьями.
Дед Андрей подобрал фонарик, осветил мёртвое лицо с приоткрытыми глазами и пошёл прочь. Не заходя в дом, он вышел на улицу и направился к столбу, где под синим пластиковым колпаком находился один на всю деревню общественный телефон. Он снял трубку и набрал бесплатные «ноль-два»:
- Приезжайте, - сказал дед Андрей чужим сиплым голосом. - Я убил человека…
Участковый запирал на навесной замок избу деда Андрея. Следователь прокуратуры в распахнутой рубашке с короткими рукавами, сложив бумаги в папку, пил из колодезного ведра ледяную воду. Он сокрушённо посмотрел на небо:
- Да-а, сегодня опять жара будет. Хорошо хоть – по холодку съездили!
А над проснувшейся, но так и не отдохнувшей за короткую летнюю ночь деревней, в серо-синем душном мареве багровым пятаком просвечивало встающее злое солнце.