В 1965 году в городе Ленинграде прошла серия концертов авторской песни, вызвавшая потом протесты в виде писем в среде русскоговорящих слушателей из-за сионистской направленности тематики этого мероприятия, как посчитали авторы.
Невозможно охватить всю полемику того периода, но у меня есть одна из «Тех» песен, в ранге любимых. Городницкий – «Монолог маршала»
В огонь полки гоню перед собой,
Я - маршал, посылающий на бой...
Я славою отмечен с давних пор,
Уже воспеты все мои деянья...
Но снится мне зазубренный топор
И красное мне снится одеянье.
И обелисков каменная твердь.
Я - маршал, посылающий на смерть.
Почему мы русские читая текст на русском языке, обязательно ассоциируем его с русской историй и русской действительностью. Особенно если это произведение кажется нам задевающим, то есть точнее, уничижающим наше чувство собственного достоинства. Откуда этот болезненный комплекс неполноценности? Никогда ведь наш народ не стремился выжить любой ценой, чтобы так низко держать планку своего развития.
Жизнь, как лето, коротка. Видишь?
Я не знаю языка идиш.
Достоянья моего предка,
Да и слышал я его редко.
Не учил его азы - грустно.
Мой единственный язык - русский.
Но, состарившись, я как скрою
Разобщенье языка с кровью?
Я не знаю языка, значит,
Не на нём моя строка плачет,
Не на нём моя звенит песня.
... И какой же я а ид, если
Позабыл я своего деда,
Словно нет мне до него дела?..
Почему из этих строчек не следует что и в том стихотворении, талантливо положенном на музыку, и исполненном в шестидесятые речь так же не идет о еврейском генерале, который, как и любой другой человек, оставаясь наедине с самим собой и снимая погоны, понимает, что это он посылал своих мальчиков на смерть. Не от личной кровожадности, а от веления времени, выбравшего ему эту роль.
Пока в гостях бахвалится жена,
Один бреду я по своим хоромам...
И звякают негромко ордена
Неугомонным звоном похоронным.
Не заглушить его мне, не суметь.
Я - маршал, посылающий на смерть...
Возможно, так нас увлекает за собой расхожая молва, что еврей это только финансист или торговец. Но резвее не было в их истории генералов. Причем одарённых именно в этом: боевом искусстве.
По материалам прессы.
«В начале 1967 были усилены бомбардировки сирийцами израильских деревень. Когда в отместку израильские ВВС сбили 6 сирийских мигов, Насер мобилизировал свои силы около синайской границы (80 000 тыс. чел.). 5 июня 1967 года около 8 утра вся израильская авиация была поднята в воздух. Были разбомблены военные аэродромы в Каире (Каиро-Вест) и в Аль-Арише...
Египетские самолеты были уничтожены прямо на аэродромах. Израильское командование выбрало для нападения именно те несколько минут, когда происходила смена ночных и дневных дежурных, сидевших в кабинах самолетов. Таким образом за короткое время были уничтожены египетские ВВС и Израиль установил свое превосходство в воздухе. Затем началась наземная атака. Основную ударную силу израильтян представляли бронетанковые части. Израильские войска наступали в четырех направлениях: на Газу, Абу-Агилу, Аль-Кантару и Шарм-аль-Шейх.
6 июня израильскими войсками был захвачен весь Иерусалим.
Через катастрофическое положение египетской армии, был отдан приказ о немедленном отводе войск на западный берег Суэцкого канала 10 июня израильские войска наносят удар по Сирии и занимают Голландские высоты. В этот же день Израиль прекращает военные действия, захватив большую территорию.
Война 1967 окончилась серьезным поражением арабов.»
Еврейские генералы, как показывает история, воюют с полной самоотдачей за свои идеалы, и, как и все, посылают своих сыновей на защиту интересов родины.
Не знающему робости в боях,
Немало раз пришлось мне "нюхать порох"...
Но странный я испытываю страх
В пустых соборах и на школьных сборах,
И объяснить его мне не суметь.
Я - маршал, посылающий на смерть.
И победить его мне не суметь,
Я - маршал, посылающий на смерть.
И мне не крикнуть совести: "Не сметь!.."
Я - маршал, посылающий на смерть.
Тогда как русские могли посчитать текст этого произведения сионистским?
У нас очень сложная история, запутанная, со множеством белых пятен и чёрных квадратов, но иногда, стоит посмотреть на всё не глобально, а локально, и в капле росы – отразится мир.
Контр-адмирал Российского императорского флота, командующий Черноморским флотом, советский вице-адмирал (1941) - Немитц Александр Васильевич. Конечно, фамилия сразу выдает немецкое происхождение нашего героя. Но что он говорит о себе сам? Из автобиографии: «Я родился в семье, говорящей по-русски; крещен православным христианином, вырос с детства в православной церкви, как и отец, и мать, сознавал и чувствовал себя русским, и любил, и люблю, знал и знаю родиной Россию». Русский немец. Согласитесь, это словосочетание нисколько не режет слух. Никому и в голову не приходит: подозревать здесь какую-никакую каверзу. Он воевал и в Первую и во Вторую мировую войнах на стороне русской армии, и нигде немцы не напишут о таком человеке – предатель. Потому что этот адмирал – русский немец. Вы когда-нибудь слышали сочетание «немецкий русский» - вот то-то и оно.
Август 1919 года: большое наступление Деникина. Отход красных фронтов. Командующий 45-й дивизией Красной Армии на румынском фронте прибыл в Одессу И.Э.Якир, неглупый, но малоопытный вояка, и привлек Немитца в качестве своего военного советника. Пусть он морской офицер, но стратегию-то знает!
Это назначение оправдало себя. Начальник штаба группы Немитц предложил единственно правильное в тот момент решение: сконцентрировать части 45-й, 47-й и 58-й дивизий в единый кулак и идти на прорыв. План поддержал Гамарник, и Якир принял его к действию. Войска Южной группы разгромили петлюровцев у станции Попельня, 19 сентября освободили Житомир и вышли на соединение с силами 12-й армии. Этот легендарный рейд по тылам нескольких противоборствующих армий вошел в историю гражданской войны как образец стратегического маневра и изучался многие годы в военных академиях. Автор наступательного плана был награждён орденом Красного знамени.
Всю Отечественную войну адмирал провел в качестве профессора кафедры стратегии и тактики Военно-морской академии. Правда, в автобиографии он пишет, что «принимал участие в боевых действиях Азовской военной флотилии». Такова судьба царского адмирала с явно немецкой фамилией
Но парадокс истории заведёт нас ещё дальше, если, вдруг, мы не будем комплектовать по незначительным поводам. В том же 1941 году, когда русскому Немитцу было присвоено звание вице-адмирал, на другой части планеты, адмирал Честер Уильям Нимиц, уроженец Соединённых Штатов, происходивший от немецких эмигрантов, сменил адмирала Киммела на посту командующего Тихоокеанским флотом США и до конца войны оставался на этом посту. Он был творцом и исполнителем знаменитого сражения при острове Мидуэй, где потерял «всего» один авианосец, тяжелый крейсер и 150 самолетов. Но, поскольку при этом были пущены на дно четыре японских авианосца и 322 японских самолета, то сражение признано победным для американского флота. Потому что это были последние авианосцы Японии, и с ними на дно ушла мощь императорского флота. 2 сентября 1945 года на борту линкора «Миссури» Нимиц вместе с Макартуром подписал от имени США акт капитуляции Японии. После войны он написал капитальный труд «Война на море», в котором умудрился даже не упомянуть ни советский флот, ни Советскую армию.
Снова нам жить, меж собою мучительно ссорясь,
Спорить о том, что такое свобода и честь.
Мир поделен на подонков, утративших совесть,
И на людей, у которых она ещё есть.
Вечный покой морякам затонувшего "Курска",
Вечный позор адмиралам, покинувшим их.
Человек на войне… Просто человек и война. В том смысле, что человек и смерть. Жизнь самое бесценное, что у нас есть. И человек боится, элементарно боится её потерять, но тогда откуда фанатизм у тех, кто знает, что может пойти и погибнуть? Всё предельно просто: потому, что жить ему будет ещё страшнее, чем умереть. Помните это христианское: «и живые позавидуют мертвым».
У Максима Горького есть такая поэма-сказка «Девушка и смерть».
По деревне ехал царь с войны.
Едет - черной злобой сердце точит.
Слышит - за кустами бузины
Девушка хохочет.
Грозно брови рыжие нахмуря,
Царь ударил шпорами коня,
Налетел на девушку, как буря,
И кричит, доспехами звеня:
"Ты чего,- кричит он зло и грубо,-
Ты чего, девчонка, скалишь зубы?
Одержал враг надо мной победу,
Вся моя дружина перебита,
В плен попала половина свиты,
Я домой, за новой ратью еду,
Я - твой царь, я в горе и обиде,-
Каково мне глупый смех твой видеть?"
Кофточку оправя на груди,
Девушка ответила царю:
"Отойди,- я с милым говорю!
Батюшка, ты, лучше, отойди".
Наивная мало что понимающая в серьезных военных стратегиях подданная царя. Что может такая деревенская простушка в этом мире, который вероятно пройдёт сквозь неё и не заметит? Она может как раз то, что редко удаётся чахнущему над златом Кащею, она может уговорить смерть:
Это - плохо. Смерти - не до шуток.
Становясь все злее и жесточе,
Смерть обула лапти и онучи
И, едва дождавшись лунной ночи,
В путь идет, грозней осенней тучи.
Час прошла и видит: в перелеске,
Под росистой молодой орешней
На траве атласной, в лунном блеске
Девушка сидит богиней вешней.
Как земля гола весною ранней.
Грудь ее обнажена бесстыдно.
И на коже шелковистой, ланьей
Звезды поцелуев ярко видны.
Два соска, как звезды, красят грудь,
И - как звезды - кротко смотрят очи
В небеса, на светлый Млечный путь,
На тропу синеволосой ночи.
Под глазами голубые тени,
Точно рана - губы влажно алы.
Положив ей голову в колени,
Дремлет парень, как олень усталый.
Смерть глядит, и тихо пламя гнева
Гаснет в ее черепе пустом.
"Ты чего же это, словно Ева,
Спряталась от бога за кустом?"
Точно небом - лунно-звездным телом
Милого от Смерти заслоня,
Отвечает ей девица смело:
"Погоди-ка, не ругай меня!
Не шуми, не испугай беднягу,
Острою косою не звени!
Я сейчас приду, в могилу лягу.
А его - подольше сохрани!
Виновата, не пришла я к сроку,
Думала - до Смерти недалеко.
Дай еще парнишку обниму:
Больно хорошо со мной ему!
Да и он - хорош! Ты погляди,
Вон какие он оставил знаки
На щеках моих и на груди.
Вишь, цветут, как огненные маки!"
Смерть стыдясь тихонько засмеялась:
"Да, ты будто с солнцем целовалась.
Но - ведь у меня ты не одна,-
Тысячи я убивать должна!
Я ведь честно времени служу,
Дела - много, а уж я - стара,
Каждою минутой дорожу,
Собирайся, девушка, пора!"
Девушка - свое:
"Обнимет милый,
Ни земли, ни неба больше нет.
И душа полна нездешней силой,
И горит в душе нездешний свет.
Нету больше страха пред Судьбой
И ни бога, ни людей не надо!
Как дитя - собою радость рада,
И любовь любуется собой".
Смерть молчит задумчиво и строго,
Видит - не прервать ей этой песни!
Краше солнца - нету в мире бога,
Нет огня - огня любви чудесней!
Помнишь ты говорил, что русские там не летают? А может и не надо нам того неба?
Мне надо знать, как страшно небо, --
Чтоб победить наверняка! (Феликс Нафтульев, "Стратонавты")