В апреле 2001 года Вера Вайс возвращалась из Кыргызстана.
В аэровокзале аэропорта «Манас» пассажиры рейса «Бишкек – Ганновер» проходили паспортный контроль. Вера подошла к стойке досмотра, раскрыла дорожную сумку.
Молоденькая, тоненькая до невероятности, работница таможенной службы скользнула миндалинами азиатских глаз по вещам, проверила документы, вежливо поинтересовалась:
- В гости приезжали?
- Да, родню навестила, – вздохнула Вера.
- Давно в Бишкеке не были?
- Девять лет...
- Ну и что Вас особенно поразило? - улыбнулась девушка. - Заметили существенные изменения?
- Заметила... На улицах столицы очень много нищих!
Хотелось ещё сказать: что же это с республикой случилось за столь небольшой срок? Но, видя, что контролёрша обиженно поджала губки, Вера промолчала...
«Ту-154» набрал высоту, выровнялся на хорошо освоенной воздушной авиалинии, и взял курс на Германию.
Позади остались и Бишкек, город студенческих лет, и рабочий посёлок в горах, где прошли детство и юность Веры. Первые радости и первые разочарования, первая любовь и первый трудовой коллектив, первые уроки жизни и попытки самоутверждения во взаимоотношениях с разными людьми – всё так или иначе связывало её с этим посёлком, от которого теперь остались одни развалины.
И зачем только она посетила это «пепелище»?! А ведь когда-то жизнь там била ключом...
Рядом с Верой оживлённо беседовали парень-киргиз и русская девчонка, крашеная блондинка с ярким макияжем. Оба летели в Германию на заработки. Полные радужных надежд, явно находясь в эйфории от полёта в Европу, они не обращали внимания на пожилую попутчицу, и откровенно посвящали друг друга в свои планы. Девушку в Билефельде ждала немецкая семья, где она по договору должна будет в течение года присматривать за малолетними детьми. Молодой человек намеревался подработать под Брауншвайгом на строительстве частных домов у пригласивших его знакомых.
- Заработаю бабки, осенью крутую тачку в Бишкек пригоню! – уверенно говорил парень. – Свой бизнес организую. Есть одна задумка... А ты, Ольга, чем займёшься, когда возвратишься?
- О чём ты говоришь, Оскар! Что я в Киргизии потеряла?! Надоело концы с концами сводить. Хочу в Германии остаться, для этого и курсы немецкого окончила. Надеюсь, что вкалывать на «заграничного дядю» буду недолго. Найду богатенького старичка и женю его на себе! Главное – материальную базу подбить, а там видно будет, – довольно посмеиваясь, словно «богатенький Буратино» уже лежит в её кармане, ответила Ольга.
- Да-а... Времечко нам досталось такое, что под себя не подомнёшь! Каждый крутится, как может, - не осудил собеседницу Оскар. – Но я привык надеяться только на себя. Ничего, вырулим!..
После обеда, организованного предупредительными стюардессами, «восторженные птахи» - так Вайс окрестила про себя Оскара и Ольгу - угомонились, задремали. «Возможно, им уже грезятся счастливо осуществлённые мечты! – усмехнулась она. – Они в том возрасте, когда и трава кажется зеленее, и небо – голубее. Мне ведь тоже когда-то мир лучезарным казался!..»
В памяти всплыли картины давно минувших лет.
...Верка Алейникова и красная от нервного напряжения Мариам Хафизова стояли у двери с висящей на ней табличкой: «Начальник обогатительной фабрики тов. А.М. Ибрагимов».
- Машка, тебя когда-нибудь вызывали «на ковёр»? – шепотом спросила Верка.
- Да пошла ты!
Мариам не могла себе простить, что, идя на поводу у этой малолетки, совершила административное нарушение. Так позорно попались!
- А я сюда уже в третий раз иду! – сообщила Верка.
- Чему радуешься, балда?! Уволят – по-другому запоёшь! – ещё ярче полыхнула щеками Хафизова, и боязливо постучалась в дверь кабинета...
... Впервые Верка Алейникова, тоже не без волнения, переступила этот порог в сентябре пятьдесят восьмого, когда нанималась на работу. Обстановка кабинета сановного лица выглядела тогда довольно просто: на стене – портрет Никиты Сергеевича Хрущёва, под ним несгораемый шкаф, рядок видавших виды стульев. За громоздким письменным столом, покрытым зелёной суконной скатертью и массивным стеклом, сидел Виктор Петрович Смарыгин, тогдашний начальник фабрики.
«Старый какой! Наверное, злющий...» - Верка внутренне сжалась, словно перед прыжком в холодную воду. Смарыгин строго взглянул на неё сквозь толстые линзы очков:
- Значит, работать у нас хочешь? А что ты умеешь?
- Не знаю, - пожала плечами Верка. – Что скажут...
- «Что скажут!» - передразнил Смарыгин. - Почему дальше учиться не пошла после школы?
- Поступала в Томский университет на историко-филологический... По конкурсу не прошла. Приняли тех, у кого двухгодичный рабочий стаж есть...
- Тебе только семнадцать, а у нас для несовершеннолетних никаких льгот. Работа тяжёлая, в три смены... Ладно, принимаю на общих условиях. Иди в бухгалтерию, оформляйся реагентщицей...
- Спасибо большое!
- Маму свою благодари. Она за тебя просила...
Выйдя в коридор, Верка облегчённо вздохнула. Столкнулась с пареньком в рабочей спецовке. Тот окинул озорным взглядом стройную, с копной каштановых волос девчонку, подмигнул: "На ковёр вызывали?!" Она не удостоила парня ответом, но повеселела: неуютное чувство от беседы с первым в её жизни начальником улетучилось.
... В душевой, где работала мать, Верка с пристрастием рассматривала себя в тусклом зеркале: тяжёлые, из литой резины сапоги, грубый, висящий балахоном комбинезон, телогрейка, клетчатый платок, упрятавший локоны, – всё до неузнаваемости уродовало. «Рабочий класс вполне мог бы обойтись без этого чучела! – она показала язык своему отражению. – А нам без рабочего класса ну никак нельзя – стаж нужен!»
Обогатительная фабрика, построенная на высокой горе, спускалась к подножию уступами и издалека напоминала гигантскую белую лестницу. На каждой «ступеньке» располагались цехи: откатка, дробилка, реагентная, шаровые мельницы, флотация... В обязанность реагентщицы входила дозировка и подача на флотацию химических растворов - реагентов (отсюда название специальности). Работа «не пыльная», но страшно вонючая! Верке казалось, что она до последней жилочки, пропиталась ксантатом – жидкостью грязно-жёлтого цвета с ядовито-изнуряющим запахом. Не «Ландышем серебристым» и «Красной Москвой» пахли и другие реагенты, необходимые для извлечения свинца и молибдена.
Реактивы шли вниз по тонким трубам. Флотатор Людмила Дубровникова снизу подавала Верке знаки, стуча по трубе: один короткий удар означал необходимость прибавить ксантат, два удара – закончилось сосновое масло...
Днём внизу бригада ремонтников приводила в порядок часто выходившие из строя шаровые мельницы, измельчавшие руду. Молодые ребята шутливо посылали новенькой воздушные поцелуи. Верка в ответ им крутила пальцем у виска.
Настоящим испытанием на прочность были ночные смены! Хотя грохотали мельницы, дребезжали на все лады флотационные камеры, стрекотали над ёмкостями с реагентами «чашечки-черпалки», размеренный, монолитный шум становился привычно-убаюкивающим. К четырём утра самым бессовестным образом окутывал сон, замедлялись движения, тяжелели веки. Верка принималась заполнять журнал расходов, но голова, как свинцом налитая, против её воли опускалась всё ниже и ниже...
...Залитый солнцем оранжевый берег реки. Взявшись за руки, по золотому песку идут счастливые Верка и Виталий. «Я люблю тебя!..» - шепчет он. А голос у него такой нежный, такой родной...
Загорелые красавицы в воздушных сарафанах завистливо окружают их. Одна из них нагло оттесняет Витальку, а Верку грубо хватает за плечи и остервенело трясёт...
- Спишь, чёртова кукла?! Не видишь - ёмкости пустые! – это кричит поднявшаяся наверх Дубровникова. – Понапринимали детский сад! Возись тут с тобой...
Иногда под утро, когда совсем невмоготу было бороться с коварной дремотой, Верка выходила во двор цеха. В светлеющем небе мерцали утренние звёзды, прохладный воздух разгоняя сон. Тускло светились окна фабрики. Шелестела на ветру чахлая растительность, кое-где гирляндами свисавшая с плоской крыши.
«Тоже мне, «висячие сады Семирамиды»! А я, соответственно, «вавилонская царица»!..» - невесело усмехалась Верка, и возвращалась в грохочущий цех.
Дома не сразу могла уснуть: в ушах звенело, в глазах рябило, назойливо преследовал запах ксантата. А задремав, опять видела себя и Витальку на солнечном берегу оранжевой реки...
Прошло полгода, пока Верка стала привыкать к рабочему режиму.
Изредка Дубровникова, ненадолго отлучаясь, доверяла ей присмотреть за флотацией. Если это случалось в дневную смену и у ремонтников не было «аврала», ребята кричали Верке:
- Смотри, лопасти пульпу плохо снимают! План сгорит, тебя в тюрьме сгноят!
Досаждал неуклюжими заигрываниями слесарь Толян, явно рассчитывающий на взаимную симпатию. Щеря жёлтые, жеребячьи зубы, всё норовил схватить девчонку, притиснуть.
- Ты лексикончик свой сдвинь с неандертальского уровня, а уж потом цепляйся!- злилась она. Однажды облила незадачливого ухажёра из резинового шланга. Тот подкараулил обидчицу, погнался за ней с кистью, густо вымазанной солидолом. Верка бросилась наутёк и... попала прямо в объятья начальника фабрики! Чуть с ног не сбила! Толян исчез, будто корова языком слизнула, а девчонка навытяжку застыла перед Смарыгиным.
- Эт-то что ещё за фокусы?! Ещё раз замечу, выгоню! - Смарыгин досадливо поморщился и отправился дальше.
Струхнула Верка порядком. Расстроилась. Дубровникова выругала её:
- Ты вот что, кончай свои крючки-дрючки! Здесь производство, а не дом отдыха!
Но потом успокоила:
- Эх, молодо-зелено!.. Ладно, не дрейфь! Не уволит. Он мужик серьёзный, но не зверь! Жаль, скоро на пенсию выходит. А кого пришлют, неизвестно. Не дай Бог, поставят такого, как наш Пухов, вот тогда попрыгаем...
Мастера их смены, Пухова Семёна Осиповича, рабочие опасались и недолюбливали: он никогда их не защищал, а перед руководством заискивал. Поговаривали, что в начальство «этот подлиза» выбился благодаря умению «жрать» подчинённых. Но производство Пухов знал хорошо, хотя и не имел диплома о специальном образовании.
Перед началом работы мастер проводил «раскомандировки» в Красном уголке. Там же находилось переходящее Красное Знамя, за обладание которым боролись три смены.
Сухощавый, с испитым вислым лицом, изборождённым глубокими морщинами, Пухов сутулился и важничал: сверля рабочих тяжёлым взглядом, занудно сообщал сводку о выработках в других сменах, сравнивал с показателями в своей, матерился, если констатировал отставание.
До чего же похожа была на него и манерами, и жёстким характером, его дочка Таиска, бывшая Веркина одноклассница! Та самая (ни рожи, ни кожи!) нахалка из периодически повторяющегося сна, уведшая Витальку...
В рабочем посёлке слухи быстро оседали на языках сплетников: о том, что у Виталия Магдеева с Таиской Пуховой «произошёл грех», узнали все!
Верка бурно пережила первую в жизни сердечную травму. Не скоро избавилась от обиды, разрывавшей душу... Но предательства не простила.
А в Пухове, хоть и слыл он далеко небезгрешным семьянином, взыграли благородные отцовские чувства. Папа сходил, «куда надо», переговорил, с «кем нужно», и юного «грешника», недавно окончившего техникум маркшейдера, припугнули, заставили узаконить отношения с Таиской!
Между тем, Пухов «сделал погоду» и в рабочей «карьере» Верки.
- Алейникова, тебя вызывают в кабинет начальника фабрики. Срочно топай! - передала как-то утром Дубровникова, едва они приступили к работе.
- А что случилось? – испугалась Верка.
- Не знаю. Пухов велел... Сама голову ломаю. Смарыгин в больнице. Его замещает главный инженер. Может, он и вызвал? Беги, а я за реагентами пригляжу...
К своему удивлению, за уже знакомым столом, покрытым заляпанной чернилами зелёной скатертью, Верка увидела Пухова.
- Это Вы меня вызывали?!
- Да, я... – постукивая пальцами по столу, Пухов вприщур рассматривал Верку. - Ты вот что, голубушка, объясни-ка мне своё поведение.
- Какое поведение?!
- А такое! Ты в прошлое воскресенье вальсировала в клубе с Магдеевым? – впился в неё колючими глазами Пухов.
Она смешалась, покраснела. Вот оно что!..
- По-вашему, я драться должна была с ним? – в её голосе зазвенели слёзы. - Это он схватил меня за руку, вытащил в круг... А я с ним общаться не собиралась!
- Однако, танцевала и, говорят, очень мило беседовала!
- Не беседовала, а требовала, чтобы отпустил... Он мне не нужен!
- Правильно. Он теперь человек женатый.
- Знаю...
Униженная несправедливыми обвинениями, Верка боялась поднять голову.
- Учиться надо было... - угрюмо буркнул мастер. - Тогда порядок в жизни был бы. Ладно, иди работай...
Обходя трудовое законодательство, Пухов перевёл Верку на новый «редкоземельный участок», где экспериментаторы из Московского НИИ проводили опыты; сами, между прочим, появлялись там крайне редко, как и опасавшийся белокровия мастер. Может, отсюда и название – «редкоземельный»?!
Этот цех располагался на самом нижнем уступе и представлял собой обогатительную фабрику в миниатюре с той разницей, что все многочисленные операции осуществлялись здесь вручную: "бери больше, кидай дальше"! Обедали на бегу. За несколько месяцев Верка и её напарница Мариам Хафизова накачали мускулы не хуже, чем у боксёров.
- Тяжело на новом месте? - сочувствовала Верке Дубровникова. - В других сменах рабочие по переменке там работают. А этот мироед, выходит, тебя на постоянку в душегубку загнал?! Ох, учиться тебе, девонька, нужно. Нечего вкалывать с нами, неучами, наравне. Мы из-за проклятой войны образование не получили, а тебе-то, что мешает?..
Рабочие, проходившие мимо «редкоземельного», кричали Верке и Мариам:
- Девки! Бросайте к чертям собачьим эту радиацию, не то рожать не будете!
В ночные смены к девчонкам приходил дежурный слесарь, Васька Игнатьев. Лень родилась намного вперёд этого никчёмного мужичонки, любителя пошлых анекдотов.
- Чё вы так надрываетесь, девчата? – ухмылялся он. - Государство делает вид, что платит, а мы будем делать вид, что работаем! Снимайте эти дурацкие респираторы, вы же в них на поросят похожи! Слушайте сюда, я вам новый анекдот про геморрой расскажу...
Зная, что Пухов здесь вряд ли появится, Васька уходил в неосвещённый угол цеха и втихаря дремал на радиаторах.
- Эй, милахи! Если меня кто-то искать станет, вы уж свистните! - отправляясь «почивать», просил он.
- Спи спокойно, дорогой товарищ! Предупредим! – заверяла Верка. – Но ты, дядя Васисуалий, поможешь нам в конце смены поднять бочку с концентратом на весовую, а то подъёмник опять не работает.
Ей нравилось его разыгрывать. Подкрадывалась к дремавшему слесарю и гаркала в ухо:
- Идёт!
- Кто идёт?! – вскакивал тот.
- По крыше воробей! – хохотали довольные Верка и Мариам.
В другой раз Верка пугала слесаря:
- Дядь Вась! Вставай, тебя искали!
- Кто искал? – спросонок таращился Игнатьев.
- Куры в навозе! – давились смехом девчата.
Поначалу он тоже смеялся с ними. А Верка, продолжая издеваться, передала ему однажды «привет от Маши»!
- От кого?! – простодушно поинтересовался Игнатьев, опять не догадываясь о подвохе.
- Говорю же, от Маши!
- От Хафизовой что ли?! – осклабился Васька.
- От свиньи нашей!
- Ах, вы ссыкухи! - неожиданно взорвался слесарь, спрыгнув с батареи. - Ну попросите теперь меня ваши бочки тягать... Сами пупы надрывайте, если такие «остроумные»!
Он перестал шастать к ним на уступ. Оскорбился!
Смарыгин ушёл на пенсию. На его место прислали Александра Михайловича Ибрагимова, выпускника Московского института цветных металлов и золота. Новый шеф, жгучий брюнет с ярко-синими глазами, был хорош собой. Молодые работницы не упускали случая под разными предлогами забежать в контору, чтобы взглянуть на «столичного красавца»! Но он и сам часто появлялся в цехах.
«Новая метла по-новому метёт! - говорили обогатители. - Может, этот наведёт порядки на фабрике. Наконец-то, за изношенное оборудование взялись..."
Вскорости Пухов за какие-то провинности был переведён в рабочие; мастером в Веркину смену Ибрагимов назначил Катю Василенко, техника из комсомольско-молодёжной бригады.
Как-то Верка и Мариам рассматривали нового начальника фабрики в окно. Ибрагимов стоял над отстойниками для отработанной породы.
- Ушанка у него классная! Из морского котика, наверное, – сказала Машка.
- Не только шапочка, он и сам – красавчик! Прелесть, какой хорошенький! На киноартиста Михаила Кузнецова похож! – отозвалась Верка.
Ибрагимов повернулся, провёл взглядом по окнам. Ушёл.
- Как ты думаешь, он нас слышал? - округлились глаза у Хафизовой.
- Не думаю... Здесь всё тарахтит, гремит. А ну-ка, я постою под окном, а ты, Машуха, что-нибудь покричи. Проверим!
Верка вышла, а Мариам запела татарские частушки: «Ал ита, ита, ита. Агуль ита, ита, ита!..»
- Всё прекрасно слышно! – вернувшись, «обрадовала» напарницу Верка. - Стены-то - как папиросная бумага...
Алейникова с Хафизовой сдружились, несмотря на порядочную разницу в возрасте. Незлобивая, доверчивая Мариам не заметила, как попала под влияние озорной, импульсивной Верки. Охотно прислушивалась к её советам, «как приукрасить внешность»; не обращала внимания на игравшую в юной подружке «пионерскую зорьку». Когда Верке пришла мысль выполнять сменную норму, за счёт заимствования концентрата из чужих бочек, Мариам колебалась недолго! Правда, показатели выработки от этого не улучшились: кто-то такой же шустрый приворовывал концентрат из их бочек.
Хафизова жила с родителями недалеко от фабрики. Однажды после работы она затащила Верку к себе. Машкина мать накормила девчат вкусной тушёной картошкой с мясом. У них Верка впервые в жизни попробовала спиртное: выпила два стакана сладкой браги! Смутно помнила, как сооружала Машке модную причёску, как учила её танцевать «рок-н-ролл» под пластинки с татарскими частушками, как шла по улицам, и земля с небом «менялись местами»! Зато хорошо запомнилось, как уже дома ей стало так дурно - света белого не взвидела! На расспросы испуганной мамы невнятно бормотала: " Это Машка... Это бражка!.."
Вера отработала на фабрике полтора года, когда им с Хафизовой вкатили выговоры. Хорошо хоть, что без занесения в трудовую книжку. Февраль в тот год выдался снежным, морозным. Старые радиаторы не отапливали цех. Цементный пол на «редкоземельном» покрывался льдом, хоть на коньках катайся! В ночную смену работать в таких условиях было почти невозможно. Ноги в резиновых сапогах коченели. Изо рта клубами шёл пар.
- Всё, не могу больше! – заскулила Верка. – Машенька, пойдём в котельную, чуточку погреемся, не то в сосульки превратимся!
- А вдруг Василенко нагрянет? – хлопая себя по фиолетовым от холода щекам, слабо возражала Мариам.
- Много сюда Пухов наведывался? И эта не придёт, не боись!
Девушки выключили все электроприборы и отправились в котельную, благо та была рядом. Минут двадцать «оттаивали» у котла. Немного отогрелились и уже с шутками-прибаутками прощались с кочегарами. Тут их и "застукала" мастер Василенко:
- Вот вы где, красавицы! А я-то испугалась, решила, что вас украли! Мне рассказывать ничего не надо, пойдёте утром к начальнику фабрики. Пусть он сам с вами разбирается!..
Ибрагимов встретил нарушительниц производственной дисциплины сдержанно. Пригласил присесть. Верка заметила, что в кабинете новая мебель. Уселись на мягкие стулья...
В синих глазах молодого шефа прыгали смешинки. Стараясь выглядеть солидно, он уткнулся в бумаги, лежавшие на столе. Спросил:
- Ну-с, извольте доложить, что же произошло в эту ночь?
- Это не я! Это она! – вдруг смалодушничала Машка.– Это всё Алейникова. А я совсем не хотела идти в котельную!
- Правда, я во всём виновата... Она не хотела идти, я её уговорила, - без особого энтузиазма призналась Верка. - Но, знаете, какой холод был! Руки лопату не держали, респиратор к носу примерзал! Сами попробуйте в такой холодрыге повкалывать!
- О том, как вы додумались отключить оборудование и покинуть рабочее место, подробно опишите в объяснительных, - нахмурился Ибрагимов.
С них «сняли» по два разряда на два месяца! За Машку обидно: у той был четвёртый разряд. А Верка ничего не потеряла. Как был - второй, так и остался. Однако цех после этого случая утеплили: поставили новые батареи...
... Вспомнилось Вере Павловне Олейниковой-Вайс и то, как перед отъездом в Германию приезжала она летом девяносто второго из Казахстана в Бишкек повидаться с родными.
Побывала и в посёлке своей юности, хотя там уже никого из близких не осталось.
Недаром люди называют этот уголок Планеты «маленькой Швейцарией»! Веру всю жизнь тянуло туда. Всякий раз, словно впервые, она восхищалась неповторимой красотой горной долины с её сине-зелёным бархатом хвойных лесов, шумливой, бурлящей фонтанами на каменных перепадах рекой и кристально-чистым воздухом...
В клубе, где все жители отмечали День сталевара, Вера встретила Мариам Хафизову. Едва обнялись и обменялись новостями, как Мариам завела разговор о наболевшем: шахту закрыли, то же ждёт и обогатительную фабрику, народ разбегается из посёлка...
- Посмотри, - сокрушённо повела рукой Хафизова, – это торжество больше на поминки похоже. С горя даже буфет с выпивкой организовали, несмотря на дефицит! Как перед потопом, вместе напропалую гуляют работяги и начальники! Что будет завтра, никто не знает...
- Та же картина и у нас в Казахстане, – отметила Вера. – Наш рудник закрыли, мой супруг без работы остался. Нам, учителям, зарплату постоянно задерживают. Да и купить нечего – в магазинах пусто! В стране разброд... Думаешь, легко принималось решение уехать за рубеж?! Не представляю, что я там делать буду...
- А я завидую тебе, Вера! Поживёшь по-человечески в нормальной стране.
- Не завидуй. Мои сын и дочь в России остаются... Без них уезжаю...
- Зато оттуда вы материально их поддержите. У тебя муж. А я - вдова, пенсионерка! Пенсия - пшик. Ничем своим дочерям помочь не могу. Старшая - в Нарыне бедствует, а младшая, хоть и трудится в каком-то кооперативе, но денег по полгода не видит...
К Вере и Мариам сквозь гудящую, как растревоженный улей, толпу пробирался их бывший начальник. Ибрагимов! Порядком постаревший, но всё ещё красивый, элегантный. В руках - бутылка коньяка.
- Ну, старые знакомые, здравствуйте! – пьяненько улыбался Ибрагимов.
- Александр Михайлович, дорогой! – обрадовалась встрече Вера. - Поздравляю Вас с профессиональным праздником!
- Какой там праздник, – махнул рукой Ибрагимов. – Так... Тризна по утраченному! В отпуск прибыли, Вера?
- Манят родные пенаты, Александр Михайлович! Уезжаю с мужем в Германию, вот и захотелось к дорогим сердцу местам ещё разок прикоснуться.
- За кордон решили податься? – не удивился Ибрагимов. – Сейчас многие уезжают... Выходит, сам Бог велел нам и встречу, и проводы обмыть! Девчонки, а давайте выпьем за всё хорошее, что было!
Женщины удивлённо переглянулись.
- Почему бы и нет? – придя в себя, сказала Мариам. – Только здесь как-то неудобно. Пойдёмте ко мне. Я живу теперь недалеко от клуба.
Улицы в рабочем посёлке из экономических соображений не освещались. В темноте Ибрагимов оступился на шатком мостике около выгребной ямы, неудачно сбалансировал и едва не упал. Женщины удержали! Однако руки он успел испачкать.
- Тьфу ты! - чертыхнулся Ибрагимов. - Ну и порядочки у нас пошли!
- Не расстраивайтесь! - засуетилась Мариам вокруг бывшего шефа. - Я вам пиджак почищу, рукава рубашки застираю.
Они сидели в небольшой кухне. Ибрагимов - совсем по-домашнему, в майке, пока его одежда сушилась на балконе.
- Ну вот, - хохотнул он, разливая коньяк по рюмкам, - у вас мужик один на двоих, да и тот - с помойки!
Мариам сконфуженно улыбалась. Скажи ей кто-нибудь тогда, когда они с подругой тряслись от страха под дверью начальника фабрики, что будут так, запросто, сидеть с ним за бутылочкой, ни за что не поверила бы, хоть убей!
А Вера понимала его отчаяние: с неизбежным закрытием производства, каким Ибрагимов успешно руководил более тридцати лет, он останется не у дел. «Переживает бедняга, не знает, куда себя деть...»
- Все мы сейчас, непонятно откуда! – сказала она. - Ни за партократию, ни за демократию тост не провозглашаю. Давайте выпьем за то чудесное время, когда «по крыше гулял воробей»!
- Не понял, какой воробей?!
Вера красочно обрисовала «ночные страхи» слесаря Игнатьева, над которым подшучивала когда-то. Забавно изобразила хищение «богатого концентрата» из чужих бочек! Вспомнила, конечно, и злополучную котельную! Теперь, по прошествии стольких лет, смешно было представить себя, скукожившуюся от сознания вины, горевшую от стыда и страха, какой шла она к начальству «на ковёр».
Смеялся Ибрагимов заразительно, запрокидывая породистую голову с густой волнистой шевелюрой некогда чёрных, а теперь поседевших волос. Утирал слёзы.
- А в Вас, Александр Михайлович, в те времена почти все фабричные женщины были влюблены! – польстила ему Вера.
- Так уж и влюблены?!
- Как кошки! – подтвердила Мариам.
Они много шутили в тот необыкновенный вечер. Идеализировали прошлое, такое, вроде бы и недавнее, но теперь бесконечно далёкое, и потому кажущееся им прекрасным...
- Выходит, отходил своё «по крыше воробей»! – покачал головой Александр Михайлович.- Грустно, конечно... Молодость пролетела. В стране всё резко до неузнаваемости изменилось... Всё когда-то заканчивается! Но, вот, сегодня посмеялись над собой, и жизнь уже не такой мрачной представляется. Вера, а Вы здорово умеете импровизировать. Попробуйте написать юмореску о нашей встрече, у Вас это получится.
- Кто знает... Может быть, когда-нибудь и напишу...
... Предаваясь воспоминаниям, Вера Вайс делала в блокноте наброски нового рассказа для русскоязычной прессы в Германии, и не заметила, как промелькнуло время полёта. Погода в Ганновере стояла пасмурная, но по-весеннему тёплая. В розово-белом мареве цветения утопали кроны многих деревьев, на клумбах жёлтыми огоньками полыхали ковры анютиных глазок – по-здешнему Stiefmutterchen.
В душе Веры вдруг всё само собой, удивительно покойно, разложилось по полочкам: в гостях – хорошо, а дома лучше! Да, дома. Раз уж судьба так распорядилась...
Её никто не встречал.
Она могла бы позвонить из Бишкека друзьям, предупредить о дате своего прибытия. Но уже три года, с тех пор как не стало мужа, единственного родного ей человека в Германии, Вера старалась никого не обременять личными проблемами.
«Ничего, вырулим!..» – мысленно повторила она фразу своего земляка - Оскара.
Оглянулась: где же её молодые попутчики?
Вера видела, как Оскара окружила группка молодёжи. Шумно перебрасываясь весёлыми репликами, ребята повели бишкекского гостя к припаркованному на стоянке микроавтобусу.
Встретили и Ольгу. Дородный, холёный мужчина настороженно и холодновато рассматривал девушку. Может, не пришёл в восторг от её дешёвой китайской косметики? О чём-то переговорив с Ольгой, он кивком головы пригласил её пройти к автомобилю. Девушка подхватила тяжёлый чемодан и, ссутулившись, покорно поплелась за надменным господином. Скорее всего, это он и предоставил ей работу в своём доме.
«Через лукавство и унижения, как говорили в старину, познаётся чужая сторонка...» - усмехнулась Вера.
Хорошо, когда хватает чувства юмора, чтобы не превращать в трагедию то, что, имея диплом высшего образования, ей приходилось здесь «махать шваброй», чтобы как-то пополнить бюджет семьи... Не драматизируя, вспоминать мастера-самодура, когда-то загнавшего её на тяжёлую мужскую работу...
Она проводила Ольгу сочувствующим взглядом.
«Растерялась девчонка от неприветливого приёма, вроде и ростом ниже стала, - кольнула Веру жалость. - Быстро же с неё спесь слетела! Да-а... заграничный «рабочий стаж» сладким ей не покажется... А «Arbeitgeber»*-то хорош... Не удосужился хотя бы дежурную улыбку изобразить...»
Вот и готовый сюжет ещё для одного рассказа. Но это будет уже другая история...
* Аrbeitgeber – работодатель (нем.)
05.01.07. Lemgo