Скажу сразу, я в самоволку ни разу не ходил. Хотя возможность такая была, и совершенно безопасная. Просто не было в этом нужды.
У ребят было две основные причины ухода в самоволку. Первая – за алкоголем. Вторая – на свидание с любимой девушкой, или просто с девицей лёгкого поведения.
К сожалению, а скорее к счастью, я не имел близких знакомств с местными девушками. Я боялся случайных знакомств «на час», и не хотел завязывать близких отношений с сельчанками. Меня устраивало то, что я периодически имел возможность встречаться с ними на праздничных вечерах, танцевать, общаться и расставаться, без обещаний встретиться вновь.
Тяги к алкоголю у меня не было. Поэтому от его отсутствия в армии я не страдал. Однако, когда однажды ночью, месяца через два после начала службы, меня растолкали, и сунули в нос кружку с самогоном, который на гражданке я на дух не переносил, я проглотил вонючее содержимое. И испытал большое удовольствие от разлившегося в груди приятного жара. Но пить предложенную вторую кружку, категорически отказался. Тем более, что кроме помидора, никакой другой закуски уже не было.
- Пей, - говорили мне, - сейчас ещё принесут. Но я уже ощущал в своём дыхании сивушный запах не «первача», и категорически отказывался. А отказываться было нельзя. Меня «уважили» «старички». И только потому, что я был по возрасту старше их. Все уже знали, что я был студентом третьего курса института, работал несколько лет в НИИ. А это в их глазах, имевших за плечами только школу, что-то значило. И впоследствии, благодаря этому, я имел более выгодное положение, чем другие сослуживцы моего призыва.
Часть наша состояла из одной роты. Все друг о друге знали «как облупленные». Поэтому знали, кто способен пойти в самоволку, а кто нет. Тех, кто ходил на свидание, старались
прикрывать. Поэтому они заранее договаривались с дежурным по роте сержантом, который предупреждал дневальных. И те, если появлялся «проверяющий», ложились на постель «ходока», при пересчёте спящих. Но больше двух легально не отпускали.
И был у нас сибиряк Витька. Про таких говорят: «Косая сажень в плечах». Он был моего роста, а он у меня средний. Но шире меня раза в полтора. При мне ему присвоили звание младшего сержанта, но он был моложе «старичков» на пол года. И они его «зажимали», не давали возможности ходить в самоволку так часто, как тому хотелось. А Витька был влюблен в местную красавицу. И действительно – красавицу. Лицо «кровь с молоком», золотоволосая блондинка с крупной длинной косой, грациозной походкой.
Так вот Витька уходил в самоволку вопреки запретам. Однажды, ему прямо сказали: «Уйдёшь – заложим». Это было, когда двое уже договорились с дежурным об уходе, а Витька хотел быть третьим, что было уже невозможно прикрыть.
И все-таки он ушёл. Я был дневальным, а он попросил меня подать ему в окно форму, его кровать была рядом со мной.
Витька вышел в трусах и майке на улицу, вроде бы покурить, такое ночью случалось. А сам обошёл здание казармы, и я подал ему в окно форму. Я видел на вечеринке его красавицу. Девушка мне понравилась, и я понимал Витьку. Я рисковал наказанием за соучастие, но не смог отказать ему в просьбе.
Конечно, его отсутствие заметили. Но никто не заметил, как он вернулся. Дежурный сержант чертыхался, но не заложил. Однако, его отправляли несколько раз в тяжёлый наряд «на кухню». Там надо было встать в три часа ночи и включить наши электрические печи, чтобы они к приходу повара уже нагрелись. Потом в шесть разбудить рабочих, помогающих повару. Отдыхать в этом наряде не удавалось. Но поесть можно было вволю.
Некоторым этот наряд нравился. Даже рабочим по кухне. Я дважды попадал в этот наряд рабочим по кухне, но ни разу мне не приходилось отработать его до конца. Всегда меня заменяли кем то, кого надо было срочно наказать. Но в чистке мешка картошки до часу ночи я участвовал. И посуду после двух приёмов пищи мыл.
Не скажу, что получал удовольствие, но так как мне дома приходилось и картошку чистить, и посуду мыть, я не сильно страдал. Но, когда меня неожиданно сменяли, я испытывал некоторое удовольствие.
Хуже было с самовольщиками, которые ходили за алкоголем. Конечно, те, кто ходил за тем, чтобы принести его в часть, делали это с согласия и поддержке сержантов – младших командиров.
А вот стихийный забег для того, чтобы напиться, не приветствовался. Таких сразу объявляли в розыск, и если не находили, то ловили по приходе, и сажали на гауптвахту.
Таких было несколько. Их контролировали и пресекали попытки. Но бывало, что им удавалось уйти. Тогда, если они приходили и тихо ложились спать, их не трогали. Понимая, что людям и в армии бывает нужна «отдушина». Однако, были и такие, кто напившись начинали буянить, орать, что их здесь в армии заперли в клетке, а они хотят свободы. Таких сразу отправляли на «губу». И не на нашу, ротную. А в находящийся в восемнадцати километрах городок Славянск. Где прославился старшина ответственный за арестантов. Он им устраивал такую «пропесочку», что мало кто хотел повторения. Более того, они рассказывали такие подробности, что и другим становилось не по себе.
А в организованный поход за алкоголем ходили с чайниками с кухни. Чайники были пятилитровые. Ходоки знали у кого был алкоголь. Практически у всех, кто имел виноградники. А кто их не имел? Нам, солдатам, сухое вино давали бесплатно. Иногда наливали и самогон, но не самого лучшего качества, не первач. Самым вкусным был самогон из жердёл. Но его гнали для женщин. А местным выпивохам чистый самогон не нравился.
- Пьёшь, пьёшь и «не в одном глазу», - говорили они. Такие любили самогон настоенный на «карбиде» или курином помёте.
- Выпьешь стакан, и с ног валит! – говорили знатоки.
Однажды, на праздник мне дали ребята выпить такой из крышки фляжки. Не любил я самогон, и предпочитал вообще не пить, чем пить самогон. Что там может поместиться в этой крышечке? Я не знаю, на чём он был настоен, но трое суток я не выходил из туалета.
Из меня «вынесло» всё. И ещё год я не мог выносить запах сивухи. Даже чистую магазинную водку долго не мог пить, было противно.
А народ пил и ничего…
А тот Витька – сержант, когда его хотели заложить даже свои, умудрялся уходить в самоволку даже днём. Нам по распорядку давался час личного времени. Мы подшивали подворотнички, чинили одежду, стриглись, писали письма. А Витька получил разрешение заниматься спортом, точнее бегом на длинные дистанции. Он выходил за территорию части и бежал до КПП антенного поля, это позволялось и даже приветствовалось.
Но на самом деле, добегая до первой лесополосы, он сворачивал и бежал вдоль неё до станицы к дому своей девушки. Там он проводил с ней минут пятнадцать – двадцать и бежал обратно. Всё проходило чисто, пока его не вычислил один офицер, дежурный по части. И хотя доказать свои предположения он не смог, Витьке запретили эти пробежки.