в маршрутке уселась рядом с мужиком
тот все норовил вслух высказываться - так и лезло...
я поморщилась - "дундук"
неожиданно у него из-за пазухи полились мобильные трели
укушенный тайным насекомым, мужик заерзал, стал шариться, нащупал, выудил...приложил коробочку к уху
и тут - как из худого пакета...
видать, только и ждал отмашки
несчастный на том конце трубки имел цель - звонил со своим прошением, конкретным и ясным
тот что сидел рядом врезался бульдозером приятелю в череп, замолотил о своем
и потекло наружу мутное с примесью
незримый собеседник виделся почти полуживым от обморочной слабости, от нешуточной борьбы за доступ к сознанию моего соседа
на миг, когда наступала передышка и звонивший, изловчившись, успевал вставить с чем звонил - мой сосед, подцепив кожурку чужой фразы, вбивал, уминал ее в свою речь и, уже на ходу, вслух воспроизведя вопрос собеседника для нас приговоренных слушать - заталкивал ее обратным тычком бедолаге
мой сосед говорил для всех сразу - для звонившего, для меня, для себя, для напряженно глазевших в окна пассажиров – он отворял кровь, прочищал свои каналы
вот в ком было всего много и у самой поверхности – оно шло и шло и шло, и хотелось сдавить отверстие пальцами и прекратить истечение
попутчик мой успешно отметелил своего собеседника, отделал, как мог – а тот, словно связанный – видно так и не проговорил толком, зачем звонил - тот получил все-же кое-что по мелочи и, обессилев, отпрянул, и видимо, сплюнул от досады, передернулся едва дал отбой...
я почувствовала подташнивание и поползла брезгливым взглядом по его локтю угодила на ляжку в черных слаксах
боковой шов был схвачен на мужских руках елочной осыпью стежков
снова покосилась на говоруна
его кожаный рукав – грубый, черный кожух куртки, снятой длинной палкой с рогатиной на конце из-под потолка с турецкого иконостаса – так и не проветрился
из-под чернильных пропыленных штанин глядел мысок ботинка
наверное там внутри грубый ноготь с желтой сыпучей трухой...
я мазнула глазами по его лицу
краснота разлилась от ворота кверху и достигла белков
вероятно, это краска из той жидкости, что регулярно попадает в него
губы без четкого контура с мясным тусклым блеском, и желтизна кости во рту, и холодный резец одет в отлитую фиксу...
вскоре он выбрался наружу и поддел неловко маленькую неуклюжую старуху с рюкзаком и золотым перстнем, помогая той сойти
и всё, помню, свобождался от своих последних порций, называя ее мамашей и прочими присказками и испражнялся про жизнь, наигранно притираясь обходительным словом, а она как-то уворачиваясь из его ухвата, желала спешиться сама...