Название этого рассказа я украл у Антониони. Так называется его фильм, который посмотрел в Праге в январе 1969 года. Русский перевод названия «Крупным планом» формально отвечает сюжету, но полагаю, что автор, пользуясь эзоповским языком, имел в виду другой синоним - «Взрыв».
Для меня, молодого инженера, приезд в Чехословакию после «Пражской весны» был взрывом диссидентских настроений, которые захватывали меня, как «быстро распространяющийся пожар» (ещё один синоним названия). А теперь - по порядку развития действия.
Незадолго до описываемых событий ленинградское отделение научно-технического общества (НТО) Приборостроения начало организовывать поездки членов общества в страны народной демократии, якобы для ознакомления с предприятиями отрасли в других странах, а на самом деле (моё мнение) для использования легальной возможности вырываться за пределы страны. Естественно, что первыми в такие поездки устремились руководители приборостроительных предприятий города, но рядовые и не совсем рядовые члены общества такую привилегию, для прикрытия аппетита начальников, также получали.
Такая возможность была предоставлена и мне как председателю ячейки общества в институте, где я работал.
Сделаем маленькое отступление для пояснения, что представляли собой НТО в разных отраслях. Наверное, где-то в партийных верхах решили, что негоже иметь только союзы работников искусств, и придумали НТО по отраслям. Нечто подобное ловкие люди придумали и сейчас в России в виде академий, объединяющих людей одной профессии или научного направления, а своих членов стали называть академиками. Ничего общего такие академики не имеют с академиками Академии наук России, но званием академика пользуются, гордо предъявляя визитные карточки с соответствующим текстом или подписывая свои опусы. От участия в одной из таких академий я отказался. Справедливости ради надо сказать, что и в США есть академии - сообщества для профессионалов, но этого лицемерного российского оттенка не имеют.
По моему наблюдению, НТО были полезны не для повышения эффективности промышленности или подъёма энтузиазма советских тружеников, что по существу никого не волновало, но для некоей деятельности, позволяющей членам общества, кроме уплаты членских взносов, участвовать в конкурсах, ездить на съезды, получать путёвки в дома отдыха и, как в моём случае, побывать в других странах.
Итак, появилась перспектива побывать в Венгрии и Чехословакии с группой специалистов-приборостроителей на предприятиях этих стран. Однако, как и всё в советской стране, это было не просто: трудности большевики, как известно, умели создавать.
Райком партии. Отборочная комиссия из маразматиков-большевиков-пенсионеров (это восприятие молодого человека, оппонирующего власти), призванная решать, достоин или не достоин кандидат на поездку представлять великий советский лагерь за рубежом. Замечу, что предварительно «рассматривание моего белья» происходило в родном институте, в котором нашли его чистым.
Первое, о чём спросили в райкоме – это о моём отношении к событиям в Чехословакии. К счастью, я нашелся что ответить и сказал: «Как все советские люди». Согрешил, но это им понравилось. Один из «комисcионеров» далее спросил, что я знаю об отношении Румынии к этим событиям. Признаюсь, что оказался в замешательстве, так как в газетах об этом не писали, а признаться, что знаю об этом по передачам из-за бугра, было невозможно. Молчу. Вижу, что затягиваю паузу. Но тут другой пенсионер пришёл мне на помощь: «Откуда он может знать. У нас об этом не пишут». И меня, сурово напутствуя, отпустили.
Любопытно было оказаться до Чехословакии в Венгрии. Памятны были события 1956 года и нельзя было не увязать их с чешскими.
Никакие предприятия мы в Венгрии не посещали, а к общему удовольствию наслаждались страной, внешняя жизнь которой контрастно отличалась от советской: магазинами с невиданными в Союзе товарами, сервисом в ресторанах, полустриптизными представлениями в кафе и барах, чудными тавернами с цыганскими музыкантами. Посетил я также дом моего знакомого инженера, который бывал в командировках в институте, и за рюмками сливовицы мы расслабились и обсудили-осудили режимы политические в наших странах. Зная, что я из Будапешта поеду в Чехословакию, мой собеседник заметил, что: чехи и словаки не учли их венгерского опыта – социалистические цепи тогда не вселяли надежду на освобождение.
Путешествуя по Венгрии, в одном из городов на берегу Дуная (по реке проходила граница между Венгрией и Чехословакией), произошла случайная встреча с советскими офицерами из дислоцированной в этом городе воинской части. Эта часть была выведена из Чехословакии после вторжения, и мы, естественно, расспрашивали «воинов» о стране и об их участии в событиях. Хотя прошло много времени, было заметно, что для психики молодых ребят временная оккупация другой страны бесследно не прошла, но их оценка событий была вполне советской. У меня осталось противоречивое впечатление: с одной стороны, офицеры говорили «правильные» слова, а с другой - было видно, что ошарашены. Хотелось самому увидеть, что в Чехословакии происходит. И в реальности это оказалось впечатляющим.
Из Будапешта до Братиславы несколько часов едем поездом. В вагоне были купе, где сидело по шесть человек, но многие пассажиры стояли в проходе. Границу проехали незаметно, никто не проверял паспорта, во всяком случае, не помню, но какие-то военные проходили через вагон. Мы осознали, что граница пройдена, когда увидели на стенах проплывающих зданий надписи белой краской «Дубчек – Свобода» в разных вариациях.
В Братиславу приехали к вечеру. Уже стемнело. В гостинице было некоторое замешательство с размещением и оказалось, что нам не выдадут сегодня местную валюту, а значит, и распорядиться свободным временем мы можем только в виде прогулки - магазины и кафе не доступны.
Мой постоянный спутник-сосед по гостиничным номерам, пожилой инженер одного из проектных институтов Ленинградa, оказался интеллигентным, образованным и исключительно приятным в общении человеком. Он меня взял под своё покровительство, а я охотно этому подчинился. Разница в возрасте была примерно в три десятка лет.
Взяв себе за правило, приехав в любой новый город, не отдыхать, а начинать пребывание с прогулки, мы и в Братиславе пошли гулять, разглядывая город, витрины и людей. В ближайшей к гостинице витрине магазина красовался на стекле текст: «Ленин, проснись – Брежнев взбесился». В других витринах нарисована звезда и свастика со знаком равенства между ними и везде «Дубчек – Свобода». Эти тексты наиболее часто потом встречались и в иных местах и городах страны, включая Брно и Прагу. «В Багдаде не слишком спокойно», - приходила в голову навязчивая переиначенная мантра.
Продолжая прогулку, мы увидели объявление: «Стриптизбар «Ялта», начало представления в 12 часов ночи, адрес - ул. Горького». Любопытные сочетания названий.
Такую возможность посетить стриптизбар нельзя было упустить. Ну, кто мог в Союзе похвастаться, что видел стриптиз? У меня и моего спутника таких знакомых не было.
Возможно, читателю в ХХI веке – свидетелю сексуальной вседозволенности - покажется смешным наше желание посетить злачное заведение, но для нас это был глоток свободы сколько бы не пафосно звучали такие слова.
Билет в бар стоит 100 крон. Денег таких у нас нет. Решили обратиться к руководителю группы, у которого была небольшая аварийная сумма, выданная ему до отъезда заграницу. Руководитель согласился потратить эти деньги, но только вместе с нами и своим напарником по гостиничному номеру. И мы вчетвером явились в бар. Мой покровитель свободно говорил по-английски с персоналом, и нас приняли, так нам казалось, за англичан. Мы покорно проследовали за ним к столику за невысоким барьером. В центре зала была небольшая площадка, на которой танцевала публика. Официант подошёл к нам за заказом. Самое большее, что мы могли заказать, были четыре чашки кофе и бутылка рислинга. Даже на чаевые денег не оставалось. Сидим, потягивая медленно вино, а стриптиза нет. Танцы продолжаются. Официант периодически подходит и интересуется, что нам принести. Мы нервничаем. Где-то около 2 часов ночи замолкает музыка, прекращаются танцы, выходит уборщица в белом халате и протирает тряпкой танцевальную площадку. Пахнет хлоркой. Гасится на короткий миг свет, и на площадке появляется девушка в лёгкой одежде, танцует. Смысл танца: она ждёт возлюбленного и фантазирует о том, что произойдёт при встрече - снимает бюстгальтер, а затем и брюки, продолжая танец. Несколько секунд остаётся голой, гасится свет и, когда он зажигается, девушки уже нет на сцене. Так закончилось наше знакомство со стриптизом. Очевидно, что «пражская весна» не слишком далеко продвинула эротический бизнес – социалистический пуританизм оставался и в «пражскую весну» сильным.
Следующий день провели в экскурсии по городу. Наш гид, молодая миловидная девушка, студентка университета, попутно рассказывала о вторжении советских войск, о танках на улицах города, задавленных танками людях, о не отключённом телевидении во время захвата студии, о вероломстве советского правительства, страны к которой словаки относились с уважением, о быстром выводе танков из города, а затем вводе в город других солдат. Мои спутники молчали. Выразить сочувствие было опасно, кто-то в группе, безусловно, отслеживал поведение советских граждан. Возмутиться, спорить – глупо. Должен отметить, что в группе все были инженеры, образованные люди и, наверное, не могли не задумываться о происшедшем, возможно, - по-разному.
Мне удалось тайком договориться с девушкой о встрече через пару часов в кафе. За чашкой кофе со взбитыми сливками она с большими подробностями рассказала об оккупации и предупредила, что в Моравии и Чехии отношение к туристам будет жёстким.
Действительно, в Брно при посещении группой ресторана некоторые посетители демонстративно плевали на пол при нашем приближении. На брусчатых мостовых пестрели надписи большими буквами недвусмысленного содержания: «Иван, убирайся в Сибирь, там Серёжа е...т твою Наташу» и др. Таблички с названием улиц и номерами домов отсутствовали; позже другой гид, который нас сопровождал, объяснил, что надписи убрали, чтобы запутать солдат, оккупировавших город. На фоне этих впечатлений другие, экскурсионные, блекли, и не было удовольствия от осмотра живописных пещер Моравии и иных туристических объектов. О посещении предприятий и речи не было. В Брно мы узнали, что накануне, 16 января, студент Ян Палах сжёг себя на Вацловской площади в Праге. Из-за этого события мы стояли долго в пробке на въезде в Прагу.
Прага встретила неприветливо. Поселили группу в отеле далеко от центра столицы, и сразу после вселения нам организовали обзорную экскурсию. В пути гид объяснила, что в центр от гостиницы надо добираться на трамвае, не рекомендовала самим ездить в город, так как в городе забастовка в связи с самосожжением студента, наши экскурсии поэтому будут сокращены, и нас постараются быстрее увезти в Карловы Вары.
По молодости или из-за бушующего внутри протеста я на следующий свободный от общих мероприятий день уехал с двумя пересадками на трамвае в центр, нисколько впоследствии не пожалев об этом. Несколько часов провёл в хождении по городу, который уже был немного знаком благодаря проведённой накануне обзорной экскурсии. Самым сильным впечатлением большим, чем посещение знаменитой площади Старое место, Карлова моста и Градчан, было молчаливое шествие студентов и профессуры университета по центральной улице. Профессора шли в мантиях с яркими жёлтыми цепями на шее. Была полная тишина. Эмоции захлёстывали, хотелось пойти в колонне.
К вечеру народ стал собираться на Вацловской площади. На пьедестале памятника Яну Жижке горели свечи. Толпа медленно двигалась к Национальному музею, перед которым были развёрнуты палатки студентов, объявивших голодовку. Штукатурка на здании музея пестрела белыми рваными пятнами – следы от пуль в дни вторжения. Страх был. Что если во мне узнают оккупанта? Разорвут. Боялся, но эмоции и сочувствие требовали: смотри, смотри, смотри.
Вернулся в гостиницу поздно и с помощью гида повторно позвонил Павлу Пешате, с которым учился несколько лет назад в институте. На первый звонок утром жена Павла ответила, что он на работе, но она ему позвонит о моём желании встретиться и просила перезвонить вечером. Вечерний звонок обескуражил: Павел срочно уехал в командировку и извинился, что не может со мной встретиться. Естественно, я этому не поверил – Павел просто не захотел общаться с гражданином страны-оккупанта. Я получил незаслуженную оплеуху. Это тоже был «Blow up».
Мой старший товарищ также побывал в городе и узнал, что в одном из кинотеатров идёт фильм Бергмана «Молчание», и пригласил меня пойти с ним на последний сеанс. Возможность посмотреть фильм знаменитого режиссёра – это подарок. С трудом достали билеты после долгих объяснений по-английски с администратором: было стыдно признаться, что мы из Союза,.
Фильм идёт без музыкального сопровождения. Действие происходит в оккупированной стране, и сюжет повествует о лесбийской любви двух сестёр, одна из которых хочет разорвать связь и вырваться на свободу. Молчание – это протест против оккупации и несвободы. Так я тогда понял фильм. Диалоги без знания языка и с трудным чтением титров по-чешски были скупо понятны*.
Сегодня было два молчания: одно молчаливое шествие студентов, другое – в кино. Символично.
На следующий день посетили кладбище советских солдат и мемориал Клемента Готвальда. А вечером опять кино. Смотрим фильм Антониони «Blow up»**, который также кажется символичным – чешские события высвечиваются «крупным планом». Это тоже «Blow up».
P.S.: Этот рассказ-воспоминание написан давно, но публикую его в 2011 году. Толчком к его публикации послужил гражданский поступок Вацлава Гавела, экс-президента свободной Чехии, который потребовал отклонить награждение премьера России Владимира Путина премией «Квадрига».
Ветер «Пражской весны» не утих.
*О трактовке фильма его автором и критикой можно прочитать в Википедии www.wikipedia.org
**О трактовке фильма его автором и критикой можно прочитать в Википедии www.wikipedia.org