Вижу вензель набрякшей височной вены,
Легкий птоз века над левым глазом
С искусственным хрусталиком, подмена
Которым дороже иного ограненного алмаза.
Изношенная рифма “глаз – алмаз” сродни рабу,
Но нету табу бородавке на щеке, родинке на лбу.
Еще пупырышек оседлал верхнюю губу,
И нет износа волоску из носа.
А в зеркале пруда череп бугристый и лысый,
Боюсь, не понравился бы даже Нарциссу.
Однако всё, что до бюста,
Всего-навсего окрестности глубокого взгляда издалека
С пузырем удивления, лопнувшим, смочив уста.
Мой обратный взгляд в виде пытливого отклика:
Себя ли я вижу? Себя.
Но кто же, как в щель, смотрит на меня из моих же очей?
В карих зрачках чудится тёмная звериная душа. Чья?
Чу! Неужели подглядывает, одолев даль
И спрятавшись как от солнца
В тени моего лица, парень из долины Неандерталь,
Павший от руки кроманьонца
На полях сражений Первой Мировой войны там,
Тоже в Европе, где такой же порядковый номер своей войне
В начале ХХ века присвоили те,
Кто не заглядывал глубоко в глаза автопортретам?
Я же смотрю на пугливого соглядатая,
Почти как Дарвин на обезьяну,
Хотя по сути мы отличаемся мало, особенно когда сильно поддатые;
И хочется успокоить его: не бойся, малый, и мы не без изъяну,
В одежде из слов и мы наги в прозрачном неглиже,
А я и живу в пещере, только на девятом этаже.
Кстати, у тебя и мозг крупнее –
В каменном веке выживал тот, кто умнее.
Правда, у нас пошире окошко сознания,
Зато первыми сейчас гибнут лучшие со знаниями.
Да, человечину мы уже не едим,
Но люди по-прежнему убивают людей,
Ныне не из-за жратвы, а из-за идей,
И больше всех уничтожили люду
Те, кто старался улучшить человеческую породу.
Я проморгал, когда куда-то делся напуганный визави.
Может быть, со страху исчез из-за позыва на низ?
Вместо него на меня взирал насмешливый галл.
“А где Депардье?” —
Весело спросил он, позыркал глазами и тоже пропал,
Зато на мне зафиксировал злой взгляд скиф.
Причесав патлы пятерней, скиф презрительно вопросил:
“Почему ты плешив?”
Я пошутил: “Мы – твой портрет Дориана Грея,
А твой гнев, как и у нас, лишь ливень дофаминов в подкорке”,
Взгляд его стал еще злее,
Вбирая меня в оба зорко.
Я готов был и проще объяснять:
Мы, мол, с одной территории, и у нас с тобой общая история.
Вы оставили после себя курганы и каменных баб,
И на нашем кургане каменная мать
С мечом в руках,
Но, чтобы актуальный отпор дать,
Еще и с атомными бомбами в закромах,
Чтобы нас боялись на водах и на суше,
А блок НАТО дрожал, услышав:
“Скифы мы!” — как воскликнул Блок Саша.
Смотрю, сильнее садит злой взгляд.
Ну, думаю, сейчас выхватит акинак,
Но всё пошло совсем не так.
Мимо меня уже смотрел задумчивый монах,
То погруженный в молитвы, взыскуя града,
То припадая к рукописи,
Мучая себя трудом так, что не надо никакого ада.
Неужели Нестор всё еще ищет ответ
На вопрос “Откуда мы есть?” в “Повести временных лет”?
Да нет! Это Рублев кладет мазок на “Троицу”.
Тогда понятно, почему он смотрит сквозь меня –
Неинтересны ему лики времен, когда Рублевка строится.
Не до нашей ему блажи,
Далеко позади мы. Выглянет ли кто из тех, что поближе?
Оп-па! Вот пронеслись по лицу очи, как буксующий мотоцикл.
Эх, успеть бы сказать царю лично, пока не цыкнул,
Что мы до сих пор лезем через его окно в Европу.
Дверь-то он не успел прорубить – рано у него отказали почки,
Как потом из-за их недостаточности загнулись Александр Третий и Андропов.
А тугая дверь на Запад до сих пор прикрыта на цепочку.
Та-ак, а теперь для равновесия должен вынырнуть славянофил.
Вот только по одним глазам, пожалуй, не опознать, кто из них.
Хоть бы мелькнул профиль!
Тогда найдется, чтО сказать тому, кто возник.
Что, например, Россия не стала птицей-тройкой через век,
Потому что лошади разбежались из упряжи цугом;
Тут живем мы, грешные, и Ваш покорный слуга – ваш будущий человек,
И через ваши двести лет любой в России не станет Пушкиным никаким чудом.
Все утопии о всеобщем счастье оказались красивой мистикой,
Что доказали дальнейшая жизнь и наука математическая статистика.
Теперь утописты, которые не утопились в быту, пишут одни антиутопии,
А в это время толпы людей бегают и бегают по пастбищам магазинов
очумелыми антилопами.
Что-то прикусил язык мой новоявленный собеседник-аноним.
По-моему, это какой-то писатель…
А-а! Он интересуется другим: сохранился ли у него читатель.
Увы! Их всё меньше и меньше числом.
Дима Быков говорит, что современный отрок
Не нуждается в Льве Толстом,
И чхать им на Чехова.
Да, после нас книгам совсем исчезнуть срок.
У молодняка сознание и поведение кликовые и в голове коротких мыслей чехарда.
Читающую публику сменил юный слушающий народ
С берушами от плеера в ушах,
Слово, атом сознания, заменив на скопище нот.
На место личностей вылезают личинки, предвещая чтению полный швах.
Дети и внуки совков стали сами по себе, были бы доходы.
Совка сменил самОк, продавший душу за свободы
И во всем усматривающий только самого себя,
Государство-семью губя.
Попутно самкАм, как денег, не хватает любой славы.
Хоть на 15 минут, но сиюминутно! Клянчат славу на халяву,
Но и угробить готовы свою утробу,
В день похорон в центре внимания быть чтобы.
Тоталитарный строй нивелировал совка,
Но мы были одинаковыми, как книги на библиотечной полке.
Совок звучит гордо.
Потребительское общество сделало самкОв
Одинаковыми, как бильярдные шары, разноцветными только.
Диву даешься, как подлостью кичиться сволочь на сволочи,
И войлок этот сучить бесполезно –
Полезут одни суки, для которых мы лохи и олухи.
И я сволочью иногда был, бывал и подлецом,
Но никогда не били одного мы всемером.
Невольно спрашиваешь: кто эти новые люди? Тело или душа?
Человек или тварь дрожащая? Вода на 65%?
Сосуд, который нужно водкой наполнить, или лампада, которую надо зажечь?
И много ли у них от нас осталось окрыляющих прецедентов?
Забвение, ведь, главы отсечение, что творит времени меч.
По-моему, я уже разговариваю сам с собой –
Несу разное несуразное. Не пора ли прекратить зрачков общение?
Правильно! Объявляю бесконечным гляделкам отбой,
Иначе придется писать поэму, а не длинное стихотворение.
Тем более чему удивляться ?! Поколения идут волнами.
Будут новые отцы и дети, и в прикупе выпадет кому-то туз.
Прекрасный Древний Рим разрушили варвары,
А в итоге получился Евросоюз.
До меня на земле жило людей миллиардов сто,
И для всех давно живших, хочешь не хочешь, я – их результат.
Пока – промежуточный. Только вот лет через сто
Жизнь пойдет на сток, и человек объявит не шах природе, а мат.
Человек – венец Природы и её могильщик.
Мне же сгинуть придётся до того, как всем пропасть.
И дело не в моих годах, а во мгле еще
Какую мойра Атропос преподнесет напасть:
А ли рак меня подцепит,
А ли бог ума лишит,
А ли в лоб мне бампер влепит
За рулем автоджигит.
Мой поезд ушел не потому, что я опоздал.
Я сам с него сошел – на страницы, в которые мало кто вникал.
Муза же обернулась обузой.
Не голова, а рука писала то, что я создал,
А если точнее: руки и подпольного мозга узы.
Мой удел – не писатель, а текстильный ткач – текстодел.
Ведь не назовешь полетом хлопанье крыльями вотще
Петуха, пролетевшего по двору без оттяпанной головы.
И я угодил, как кур в ощип и во щи,
Высчитывая уже не годы, а месяцы, порою и дни до пролетной трубы.
Вечность мне не нужна. Поменьше стал перед смертью ужас.
А теперь и узнал, что оттуда можно то,
Что еще когда-то будет, увидеть, как сейчас,
посмотрев через глаза портретов,
Избегнув отверстий зенок, глаз-половников, глаз-полковников и полпредов.
Создали ли трансгуманисты совершенного человека или на это лет нет?
Не возникла ли без агрессии за Уралом Желтороссия?
Появились ли пассионарии или власть удержали дюжинные мозги?
Можно будет и мне сказать, что и мы были не лыком шиты.
У моего Демиурга полно вселенных и скорость света не предел быстроты,
Она хотя бы у спина шибче.
Ну, а если через зрачки будет не видно ни зги,
Значит, так тому и быть.
Порядок шаток, но возрождает его экспериментатор Хаос.
Конец жизни на Земле – не конец Мира.
Бытие – это всё! И с нами и без нас.
Мы для него гиря.
Брезжит мысль, что хватит мне и того, что было.
Пусть миру ёк, но стоило и посетить сей уголок.
Короткие подвиги не оставили след,
Кропотных дел хлопоты не удержали мечт несбыточных лёт.
Впрочем, воображение тоже жизнь,
Да еще такой кайф, который не замкнуть в рубежи.
Дар же разума и оргазма всем страданиям искупление дало.
Разве этого мало?
Хвала и тому, что есть еще шанс получить благую весть,
Покамест я есмь.
Николай Изгорь, 27 августа 2011 г.
Нижний Новгород, 603 000, Главпочтамт, а/я 72.
~