Четыре сигареты
Новый любовник оказался глупее и жаднее прежнего, но это не особо смущало. Она вертела им как хотела. Кстати, из-за дурацкой ссоры и произошла встреча, которая долго согревала сердце.
По пути с загородной базы, вообразив, что может её воспитывать, бойфренд вдруг капризно надул губы и потребовал, чтоб она бросила курить. Слово за слово и пачка оказалась на дороге. Она пришла в такую ярость, что незадачливый Казанова поверил, что «дорогая любимая» и впрямь готова отказаться от его незамысловатых интимных услуг, на всё плюнуть и пешком добираться до города. Поэтому они свернули в ближайшую деревню за сигаретами.
Магазин как назло не работал и вокруг ни души. Бойфренд отправился на поиски хоть кого-нибудь, а она осталась у машины. И тут на противоположном конце улицы появился какой-то человек. При одном взгляде на его фигуру отчего-то ёкнуло сердце, хотя он был ещё далеко, и трудно было определить возраст и черты лица. Через несколько минут поймала себя на том, что смотрит на него во все глаза и нетерпеливо ждёт, когда он подойдёт ближе. Сердито притопнула на себя ногой и отвернулась. Мужчина же подошёл к магазину, подёргал ручку. Закрыто. Боковым зрением видела, как он неторопливо оглядел её и повернулся, чтоб идти обратно. Из упрямства не желая даже смотреть в его сторону –- она вдруг обернулась:
-- Извините, вы не курите? Не угостите сигаретой? А то мои закончились, а магазин закрыт.
Безошибочно определяя мужской возраст, тут она растерялась. То ли пятьдесят, а то ли все семьдесят? Старик! Отчего же так сердце зашлось? Он бросил взгляд на иномарку, возле которой стояла и потянулся в карман, иронично пояснил:
-- У меня только «Прима». Вы такие наверно не курите.
Встретилась с ним глазами и сердце захолонуло! Льдинки серых глаз насквозь прошили.
-- Пусть «Прима».
Он вытянул из пачки четыре сигареты, протянул ей.
-- Зачем так много?!. Спасибо! А как вас зовут?
-- Зачем вам? – не очень приветливо буркнул он.
– Буду в этих краях – верну.
Он недоверчиво усмехнулся.
-- Правда, верну!
-- Александр Иваныч. – Назвался он. -- В предпоследнем доме живу, вон там, – показал рукой.
-- А хозяйку вашу как зовут? А то я нагряну неожиданно…
-- Нет у меня хозяйки. – Повернулся и пошёл восвояси.
Как домой доехала не помнила, так как всю дорогу пыталась понять, что же произошло. Потом всю неделю с нетерпением ждала выходных, но из упрямства никуда не поехала. Зато в следующую субботу увязалась с Тамаркой в деревню, в гости к её родителям. А по пути уговорила подругу заехать к Александру Иванычу. Та, не задавая вопросов, согласилась сделать крюк – надо, значит надо.
Дом нашли быстро. Он поразил ветхостью, хотя заметно было, что хозяин старается его обиходить. Новое крылечко, подкрашенные оконные рамы. Из подворотни на них разлаялась собачонка, а вскоре вышел и хозяин. Конечно, он её узнал! И удивился, что приехала. Пригласил войти. А она так разволновалась, засуетилась, доставая из недр Тамаркиной машины сумку с гостинцами…
Опомнилась лишь за столом в просторной кухне, когда помешивала ложечкой чай в большом бокале. И до того ей в ту секунду было тепло и уютно там! Будто старый дом как живое существо обнял тихо за плечи, обдав теплом, и обласкал особенным, свойственным только таким – «своим домам» запахом. И немудрёная обстановка: стол, за которым сидела, умывальник, печка, всё показалось родным, знакомым с детства.
Разговор шёл без натуги, хотя трещала больше Тамарка, да и гостинцы пришлись кстати. И две упаковки «Примы», и водка – всегдашняя российская валюта, а особенно целый пакет пирожков и беляшей, старательно закутанных в полотенце, а посему не успевших остыть. За разговорами мелькнул час. Пора бы уж и честь знать, до Тамаркиных родителей как-никак ещё сорок километров ехать…
Вот собрались уже, попрощались, сели в машину, поехали. Но через двадцать метров попросила подругу остановиться. Схватила сумку в охапку и выпрыгнула из машины.
-- Ты куда?
-- Не могу я уехать! Подожди минут пятнадцать, и если не вернусь, то забери меня завтра на обратном пути. Ладно?
-- Ладно. – Тамарка озадаченно смотрела ей вслед.
А он, проводив гостей, собрал посуду в таз, но мыть не стал. Сел на табурет, закурил. Надо же! Приехала! А ведь она не такая, какой увидел её в первый раз. И горчинка в глазах, будто полынь. Эх, убрать бы с неё эти бестолковые побрякушки, да брючки глуповато-короткие (ну, чисто подстреленная!), да одеть в нормальное платье. Платок на волосы, чтоб непослушная прядка непременно выбивалась. Ей бы пошло… Он усмехнулся своим мыслям. О чём размечтался!!! Ей всё это забава – в человечность поиграть захотелось. Вот и примчалась, побыть немножко доброй и щедрой, чтоб, вернувшись в привычный круг, думать о своей близости к «народу». Мол, помню, откуда вышла… Лариса-чайка, птица вольная!..
Хлопнула калитка. Кто бы это? Она вошла и остановилась на пороге кухни, неловко прислонившись плечом к косяку.
-- Не прогоните?
-- Нет. – Он неловко поднялся, хрустнув больным коленом.
-- Можно я погощу у вас, до завтра?
-- Гости.
Сперва посуду мыли, потом баню для неё истопил. Пока мылась, постель ей приготовил в бывшей материной комнатке. Только она не пригодилась – так и проговорили всю ночь на кухне под чаёк. И выглянула из-под внешности дорогой городской стервы родная и понятная, не очень счастливая женщина. Может от внезапной искренности её, а может от того, что, раскрасневшаяся после бани, завернулась неприхотливо в оставшийся от матери халатик, и сидела напротив – такая, какая есть! – полилось и у него из души всякое-разное, вопреки всегдашней привычке не доверять никому. А она слушала, не шевелясь, впитывая его слова, как земля впитывает влагу, и ничуть не удивлялась – именно что-то такое и предполагала?
Поселился он и впрямь здесь недавно. Отставной военный, помотавшийся вдоволь по миру. Как-то так взял и решил осесть в родном доме, в деревне, в которой вырос. Была у него когда-то семья…. Но за годы, что пропадал в горячих точках, жена, растившая сына в одиночку, да и он – оба изменились. Когда вышел в отставку, пожил дома, вник в семейную обстановку, и многое ему не понравилось. Попытался исправить, да видно слишком резко – ссоры начались. Тогда сгоряча плюнул на всё и вновь уехал. На сей раз в Приднестровье. Там и получил ранение. Жена примчалась. Из госпиталя на родину увезла. Всех, кого могла, на уши поставила. Два года его хирурги по частям собирали. Она, как положено, ухаживала, ночами возле него дежурила, но это ничуть не сблизило. Наоборот, пришло осознание, что они друг другу совсем чужие люди. В результате, когда окончательно поправился, подали на развод. Квартиру делить не стали. Он ушёл в общагу. Жил как-то, сыну помог своими связями…
А этой весной мать умерла. После похорон перебирал старые фотографии, и подумалось вдруг, что в городе его уже давно ничего не держит. Пенсия у него, по сравнению с другими, нормальная. Чем за общагу платить, лучше в родном доме – на свежем воздухе. Опять же, в деревне всегда есть чем заняться.
Она слушала его, наскучавшего по обыкновенному женскому вниманию, и ловила себя на мыслях, что тоже одинока, что её в огромной квартире, в центре города, держит только Димка. Но вот смогла бы она так всё бросить и уехать в деревню, как он? Огород, куры – это не для неё. Хотя…
После этой поездки что-то в ней переменилось. Нет, внешне всё шло как обычно. Разве что в душе поселилось нечто такое, чему названия придумать не смогла. Хотела вскоре снова навестить Александра Иваныча, но… не вышло.
Жизнь стала разваливаться на куски!
Началось с того, что её вызвали в техникум, где учился Димка, спросили, почему сын не посещает занятия. Пробовала с Димкой говорить, но он упорно отмалчивался. Хуже того, стал приходить домой пьяным. Достучаться до него не представлялось возможным! Когда же отчим с ним заговорил, в свойственной ему небрежной манере – Димка взорвался! Да так, что её затрясло. Это не могло происходить с ней!.. Это не её Дима, не её мальчик… Но он продолжал кричать, выплёскивая на Сергея лютую ненависть. А тот лишь бросил презрительно своё: «Ну-ну!», и ушёл смотреть телевизор. Хлопнула дверь.
И она, едва оправившись от шока, металась весь вечер от телефона к окну в полном отчаянии, не зная, что предпринять! Упустила-а!!! Упустила и сына, и жизнь свою! Променяла на внешнее благополучие – сытость в постылых хоромах. Без любви, без уважения. И что бы она не делала, каких бы успехов ни добилась, Сергея, с его чувством превосходства, пробить было невозможно. Он всегда подавлял. Всех! Но ей приходилось легче, чем Димке. Она – взрослая, уверенная в себе женщина, а Димка – был ребёнок! Каково же ему было соперничать с таким монстром, навсегда отнявшим у него мать! А теперь он вырос и может не скрывать свою ненависть. Господи! Сердце сжалось от догадки. А ведь то Димкино глупое заявление в военкомат с просьбой отправить его добровольцем в Чечню было последней попыткой обратить на себя внимание! А она… Как же она ненавидела сейчас Сергея! За хвастовство, за жестокость, за равнодушие к людям, способность ради достижения цели идти по головам!... А ведь именно это ей когда-то нравилось в нём! Она тогда называла это целеустремлённостью, не предполагая, что он так же пройдётся и по ней. Захотелось выложить ему прямо сейчас всё, что накипело, но, решительно открыв дверь в комнату, натолкнулась на его надменный взгляд, мол, – ну, что ещё? Постояла несколько секунд и ушла. Бесполезно. Бесполезно и поздно.
Последующие месяцы показались ей долгим тягучим кошмаром.
Димку арестовали за грабёж, потом судили.
Билась как рыба в сетях, но ничего изменить не смогла! Сергей отказался ей помогать, а вскоре и вовсе ушёл, оставив её в огромной пятикомнатной квартире, за которую она не в состоянии была платить. Рвалась на части, высылая Димке в колонию передачи, работала на износ, но выбраться из долгов не получалось. Жила письмами его, ласковыми, полными нежности. Наконец, разрешили свидание с сыном. На это первое свидание летела, набрав две тяжеленные сумки! Окрылённая надеждой вновь обрести свою кровиночку. Но, приехав… не узнала Димку. Как ни вглядывалась, никак не могла увидеть в нём черты того ясноглазого мальчика, которого когда-то качала на руках. Это был уже совсем очужевший, жёсткий и жестокий человек, который был вежлив лишь затем, чтоб не прекращался поток передач. Молод был, потому и врал не изощрённо. Может, и получалось бы врать, да видно чувствовал, как её коробит от фальши.
Вернулась от него полностью опустошённая – до звона в ушах! – и долго сидела в прокуренной кухне, кутаясь в наброшенный на плечи джемпер. Звонил телефон. Мать или Тамарка? Трубку не брала. Не могла никого слышать! Сердце давила такая мука! Может, поплакала, легче бы стало… Достала коньяк, и не утруждаясь поиском стакана, влила в себя чуть не полбутылки. Но это не помогло. Потом бродила до утра по квартире и не находила себе места. Махнуть бы на всё рукой – на эти квадратные метры, на ущемлённое самолюбие, и уехать куда-нибудь далеко! Но стоит уехать и обратного хода не будет. Куда потом? К маме? Сергей поселится здесь со своей… Даже тряпки грязной не отдаст. И тут её осенило – именно на это он и рассчитывает, оставив ей квартиру! Снимает жильё… Выживает её так! А ведь он не один зарабатывал всё это! И наверняка уже готов к разводу, то есть к тому, чтоб оставить её ни с чем! Она судорожно сглотнула. Как раньше не догадалась?! В панике кинулась складывать в сумку всё более или менее ценное – надо срочно увозить всё к маме! Из шкафа выдернула новую, ещё ни разу не надетую шубу, из шкатулки ссыпала в карман золото, хрустальную вазу завернула в дорогое вечернее платье… Набила сумку до отказа, пыхтя и чертыхаясь попыталась застегнуть и – сломала ноготь! И вот тут-то, плюхнувшись на диван, наконец, разревелась! В голос. Отпихнула сумку ногой. Зачем ей всё это?! Что стоит барахло, по сравнению с тем, что уже потеряла!!! Сына, её Димку, уже не вернуть, годы, потраченные на дешёвых любовников, не переписать… Ревела взахлёб, самозабвенно, долго…
Потом обнаружила вдруг, что слёзы высохли, а она сидит и смотрит в окно на поднимающееся из-за домов солнце, на тронутые рассветной позолотой облака, на верхушки деревьев, слегка колеблемые ветерком. На душе было пусто и странно спокойно. В очередной раз нужно начинать с нуля. Отдохнуть бы. Там, где никто ни о чём бы не спрашивал, не мучил сочувствием... Куда податься? Перед кем можно не притворяться весёлой, успешной, довольной жизнью? И вспомнился ветхий домик в деревне и умные глаза полузнакомого человека.
На следующий день оформила отпуск, а ещё через день, вечером, уже шла по деревенской улице. В окнах дома горел свет, но дверь открыла незнакомая женщина.
-- Здравствуйте, я к Александру Иванычу.
-- А его нет. – Увидев её недоумение, женщина пояснила: -- Умер Александр Иваныч. Да вы проходите... Вот недавно только в морг увезли…А вы кто ему?
-- Племянница. А вы? – сердце сжалось в комок.
-- Соседка я… Коза у него осталась, на той неделе окотилась – кормить надо. Да курей с десяток… А родным даже не знаем куда сообщать! Ведь никто к нему не приезжал ни разу, а он говорил, что был женат. Вроде, сына как-то упоминал… Думала, может письма где лежат или записная книжка…
Лариса слушала её как сквозь сон, машинально прошла в кухню и присела на том самом месте, где и в первый раз. И тут опоздала!
-- …У нас семеро по лавкам. Кто будет хоронить? Ума не приложу!...
-- Я похороню. – перебила Лариса, -- Скажите, как его нашли?
-- В снегу нашли, в десяти метрах от дома. Уже замёрз… Знаете, он последнее время болями маялся, даже меня просил ему уколы обезболивающие делать…
Поговорив ещё немного, соседка ушла. Лариса, послушав её совета, подбросила в печку пару поленьев, поставила греться чайник. Вот и пригодятся деньги. А она ещё удивлялась себе – зачем столько берёт? Не на курорт ведь едет. И подумалось, что за судьба?! Отдать всего себя службе, ни семьи, ни дома не видеть, и – умереть под забором! Надо же! Страшно, наверное, замерзать в снегу!.. Зябко передёрнула плечами. Вот – приехала за утешением…
Сколько-то сидела ещё на кухне, согреваясь чаем, а потом нашла себе место на стареньком диванчике, и свернувшись калачиком, уснула. Проснулась под утро. Продрогла. И сразу вспомнился сон. Александр Иваныч приснился. В камуфляже, с рюкзаком. Дотронулся до её плеча:
-- Ты не беспокойся, я в снег уже мёртвый упал. Сердце-то совсем хилое было…
-- Куда ты?
-- Солдат, он и в Африке солдат.-- махнул рукой и пошёл.
Странно! Очень странный сон! В потусторонние глупости она не верила, а вот поди ж ты… И потом до рассвета подпрыгивала у остывающей печки, пытаясь её растопить, и кляла свою городскую в этом деле бестолковость.
Прошли похороны, за ними поминки, но она домой не уехала. С помощью соседки кое-как научилась доить козу, которая страшно дичилась её и норовила боднуть. С курами было проще, хотя петух по-первости тоже вставал на защиту гарема, подпрыгивал и пытался клюнуть, так что в стайку приходилось входить с веником наперевес. С водой, слава богу, проблем не было, её из колодца качал насос, а вот с отоплением пришлось повозиться, пока приноровилась поддерживать тепло в доме. К собственному удивлению – справлялась! Если б кто хотя бы год назад, сказал ей, что она будет жить в деревне, да ещё и ухаживать за какой-то там живностью… Да засмеяла бы! Ни дня б не стала! А нынче… Какое-то умиротворение нашла в простых заботах. Даже роскошные ногти свои спилила, чтоб не мешали!
Пообвыкшись к новому своему бытию, задумалась – не может же она остаться здесь навсегда? Рано или поздно объявятся наследники. И занялась поиском документов. Неторопливо перебрала все вещи, из углов вымела пыль, отмыла пол. Наконец, добралась до книжного шкафа. И вот тут-то и наткнулась на документы, на тоненький альбом с фотографиями и ещё обнаружила три толстые тетрадки, стоявшие за книгами. В документах нашла адрес жены и места службы сына. Там же были записаны и телефоны.
Разложила найденное стопочками на столе и уже достала из сумки мобильник, чтоб позвонить, но, так и не собравшись с мыслями, как повести разговор, взяла в руки тетрадки. Поначалу приняла их за «гроссбухи», в каких, бывает, люди записывают свои расходы. Но, открыв, поняла, что это дневники. Собственно, дат там не было, да и записи велись стихийно. Скорее это были рассуждения о жизни, размышления, воспоминания, написанные не так давно. Но что это были за воспоминания! Начав читать, Лариса с головой погрузилась в них, с жадностью вбирая смысл неровных строк. Характер писавшего сразу проступил ярко, и чем дальше, тем отчётливей виделись его сила и неординарность. И тем внимательнее она вглядывалась в строки, силясь найти ответ – почему? Что же с ним произошло? Что надломило этого сильного человека, который при своём огромном боевом опыте и заслугах не нашёл себе иного применения, чем плотничать, а после и вовсе уехал в деревню? Он не был стариком! Всего-то старше её лет на десять-двенадцать! Но – что? Почему он опустился до нищего деревенского пенсионера?
С трудом оторвалась от записей, чтоб покормить живность, себе согрела чай и до утра читала и перечитывала, обдумывая то, что узнала. Кое-где плакала: над теми страницами, где он писал о смерти товарищей или о простых мирных людях, попавших в мясорубку войны… И о любви… Как он писал о любви! Скупо, но каждое слово имело вес. И чувствовалось, что даже резкие суждения верны. Во всяком случае, он имел на них право. Как жил этот человек! Сколько всего видел и перемолол в своей душе!.. А она? Какой ничтожной и пустой вдруг показалась вся её жизнь!.. Что она видела? Много всего, да ничего стоящего. Заныло где-то возле сердца – как поздно они встретились! Да повстречай она его лет десять назад!.. Она ушла на кухню и нервно закурила, неловко примостившись на краешке стула.
А – ничего бы не было! Мимо бы прошла. Как проходила мимо многих других – порядочных, упрямых, настоящих. Только так они и могли встретиться – случайно. И свели бы их четыре дешёвых сигаретки.
Весь следующий день она была под впечатлением. Занималась ставшей уже привычной работой, с остервенением чистила во дворе снег, чего-то там варила. Лишь вечером решилась взять в руки последнюю тетрадь…
…Ещё в госпитале ему стало понятно, что у жены кто-то есть, хотя не проронил об этом ни слова – это последняя ссора и его отъезд дали результат. Случись это раньше, он бы возмутился, но… прикованный к постели, очень нуждался в помощи. Да и что бы изменило выяснение отношений? Она не бросила бы его из чувства долга, хотя уже и телом и душой принадлежала другому. Поэтому принимал заботу, и скрипел во сне зубами, оттого, что вынужден терпеть её жалость. Сверлило отчаянье: теперь он обуза, беспомощный инвалид, измученный бесконечными операциями, от которого только думалка и осталась. Может поэтому, стиснул зубы, и сделал невозможное – назло врачебным прогнозам!
К тому времени, когда он поправился, сын уже поступил в военное училище. Пора было подумать о работе. Созвонился со старым приятелем, тот предложил преподавать в том самом училище. Съездил к нему, договорился. А вернувшись домой, услышал разговор жены по телефону. Она говорила взволнованно, поэтому не слышала, как он зашёл. И он понял, что говорит она с любовником, и что любовник – тот старый приятель, с которым беседовал в кабинете всего час назад. Вот всё и сложилось, все разрозненные кусочки собрались в одно. И кривоватые улыбки сына, когда тот приходил домой, и то, как Игорь отмалчивался в разговоре, а последнее время стал избегать отца. А он-то думал, что сам… Всё оказалось милостыней убогому! И самое страшное – сын! Слава богу, нормальный мужик вырос, раз перестал уважать такого отца. Ему с детства говорили – папа герой! «Есть такая профессия – Родину защищать!» И вот папа вернулся… И дело не в том, что инвалид, а в том, что – трус! Закрыл как китайская обезьяна рот, уши и глаза, получает свою пайку и молчит в тряпочку – только бы милостью не обошли!
Развернулся и ушёл, тихо притворив за собой дверь. В тот же день, недолго думая, устроился плотником в общагу на другом конце города. Месяц жил в какой-то подсобке, потом дали комнату. Начал обустраиваться.
Жена через сколько-то его разыскала, но разговора не получилось.
-- Ты об Игоре подумал?!! – кричала она, шагая из угла в угол, опахивая ароматом дорогих духов.
-- Только о нём и думал. Как и ты…
Да, только ради сына она выхаживала калеку-мужа, только ради него и прилетела сейчас -- возвращать беглеца. Не могла позволить себе потерять сыновнее уважение. Что скажешь – мать! Воистину – горше смерти женщина, сердце её силки, руки её оковы. Ласковой заботой в бараний рог скрутит и не поморщится!
-- Что ты молчишь?!! – она была в отчаянии, -- Что, бомжем жить лучше? А ты знаешь, каково мне теперь Игорю в глаза смотреть – отец из дома ушёл?!
Медленно поднял на неё спокойный взгляд.
-- А как раньше смотрела?
Она стушевалась. Красивая. Уже обозначились морщины, но… хороша! Присела напротив.
-- Чего ты хочешь?
-- Хочу, чтоб Игорь знал, отец – не прихлебатель при твоём любовнике! – подал ей пальто, -- Поезжай домой, а то стемнеет скоро.
Она помедлила, молча накинула пальто, и уже взявшись за ручку двери, обернулась:
-- Ты разведёшься со мной?
-- Видно будет…
Лариса была потрясена! То, что она расценила как сломленность и нежелание бороться, оказалось проявлением характера и неимоверной силы воли! Каково же было начинать с нуля, будучи инвалидом! Она вдруг вспомнила, каким увидела его впервые. Неприметный, в старенькой куртейке, лишь глаза слишком проницательные…
Набросив на плечи шубу, вышла на крыльцо.
Вот и всё! Вдохнула полной грудью. На землю мягко ложился крупный снег. Будто баюкая, кружились в свете лампочки снежинки, шептали о чём-то своём, неслышно оседая на ресницах. Вот и всё! Вот и нашла то, за чем ехала. В трёх потёртых тетрадках: и утешение, и напутствие. Прочла их, и будто волшебной водицы из сказок, что силу даёт богатырскую, досыта напилась. Не замечая времени, стояла, глядя на опускающийся из ночной бездны снег. Дышалось легко!
Вдруг с крыши стайки – чуть не в руки! – с шумом скатился мохнатый комок и отпрыгнул в сугроб! Котяра! Выбрался из снега, отряхнулся. И такая при этом у него была изумлённая морда! Заснул что ли на крыше, да и свалился во сне?! Лариса рассмеялась легко и простодушно как не смеялась уже давно! Кот недовольно глянул в её сторону, и неожиданно, взбежав на крыльцо, остановился у двери, ворчливо мяукнув, мол, открывай!
-- Ну, ты нахал! – прыснула она, -- А не пущу, что делать будешь?
Кот потряс одноухой головой и степенно присел, приготовившись к долгому ожиданию. Через всю морду у него шёл шрам, оттого выражение было упрямым, непокорчивым – одним словом, бандит. Такого только пусти и завтра же не он у тебя, а ты у него в доме жить будешь! Лариса усмехнулась.
-- Ладно, считай, что купил меня! Но смотри, напакостишь, вышвырну!
Наутро она позвонила родным Александра Иваныча. Не стала вдаваться в подробности, просто сообщила о смерти.
Пока ждала приезда родственников, продолжала вести хозяйство. Легко дышалось! Отпустила прошлое, перевернула страницу! Да и мохнатый постоялец радовал. Как-никак, а не одна в доме! Имя ему дала Пират и удивилась, когда он стал приходить на зов. Хотя, с такой мордой, другого прозвища и быть не могло!
Через пару дней приехал Игорь, сын Александра Иваныча. Он приехал явно с намерением навести тут порядок – выселить незнакомую тётку из отцовского дома. Но и выглядеть неблагодарным не хотел, всё-таки она отца похоронила. От этой двоякости он держался несколько натянуто. Лариса сделала вид, что не замечает этого, накормила обедом, затем проводила на кладбище. По дороге молчали. Показала могилу, и отошла в сторонку, чтоб не смущать, понимая, что слишком противоречивые чувства сейчас одолевают Игоря.
Он там пробыл недолго, положил цветы… На обратном пути заговорил:
-- Можно поинтересоваться?
-- Чем?
-- Давно у вас с отцом?
-- Что ты имеешь в виду?
Он не ответил, лишь вопросительно взглянул на неё.
-- Знакомство — не очень. Я его живым лишь два раза и видела.
-- Вот как?! – Он удивлённо поднял бровь. – Что же тогда вас связывало?
-- Четыре дешёвых сигаретки.
-- Как это?
-- Неважно.
Через несколько шагов она остановилась.
-- Ты, верно, думал, увидишь Фёклу, которая к инвалиду из-за пенсии пристроилась? Или пьянь какую, которая сразу прибедняться начнёт, деньги за похороны требовать, цену набивать?
Он помедлил.
-- Честно говоря, да.
-- Так вот, денег я твоих не возьму, а дом освободить могу хоть сейчас.
-- Ну, зачем же так… бескомпромиссно?
-- А зачем как-то иначе?
Он хмыкнул: -- Действительно…
Дома Лариса вручила Игорю документы. Но, кладя на стол дневники, попросила:
-- Позволь мне скопировать содержимое этих тетрадей.
-- Что это?
-- Личные записи твоего отца. Я даже могу расписку написать, что никогда…
-- Нет. – Отрезал он. – Пока не прочту, не могу этого разрешить.
Он взял документы и ушёл в комнату.
Наутро поднялась затемно. Игорь спал. Рядом с диваном валялась недочитанная последняя тетрадь. Да, жаль, что нельзя взять с собой… Но ведь всё написанное уже впечаталось, если не в мозг, то в сердце. Лариса наскоро попила чаю, оделась, и подхватив сумку, вышла из дома.
На станцию попала к открытию автобусной кассы, купила билет и вышла на улицу. До отхода автобуса оставался почти час. Она порадовалась своей тёплой шубе, мягкому снегу, и зарывшись в воротник, уютно устроилась на скамеечке. Не хотелось находиться в помещении. Так прошло минут сорок. На станции зашевелились люди, торопились на электричку, на автобусы.
И вдруг среди разного шума ей послышалось мяуканье. С любопытством огляделась… и увидела Пирата! Он отчаянно пробирался к ней через сугроб!
-- Как ты здесь очутился? – только и вымолвила она.
Кот же, неожиданно прыгнул ей на колени! Лариса, несколько обескураженная, приласкала его и хотела опустить на землю, но он так вцепился ей в воротник, что оторвать было невозможно! Уже подъехал автобус, люди стали садиться, а она всё никак не могла справиться с котом!
-- …Ну, не могу я тебя взять с собой!.. Да что же это такое?!.. Господи!..
-- Давайте его мне. – раздался за спиной мужской голос.
Она повернулась и увидела Игоря.
-- Вы?!
-- Я. – он аккуратно и ловко отцепил кота, и сунул его себе подмышку: – Спасибо вам, Лариса. И, знаете что... -- он достал из кармана ключи и вложил ей в ладонь. -- Вот, возьмите.
-- Что это? Зачем?
-- Я думаю, они вам пригодятся. Теперь это и ваш дом тоже.
Он перехватил в другую руку отчаянно сопротивляющегося Пирата и пошёл прочь от остановки. Отойдя, обернулся и махнул рукой вслед отъезжавшему автобусу.