Лёнька
«Надо ж было влипнуть!» -- Лёнька зло вышагивал по ночному городу, решительно держа курс на семейное гнездо. Такого с ним ещё не случалось, чтоб баба отказала – да как!!! Красавцем он себя не считал, но девки всю жизнь липли к нему, как мухи на мёд. Ему даже особо стараться не приходилось, чтобы добиться взаимности. А эта… завернула! А он, как дурак… У него от злости, аж во рту пересохло. «Курица крашеная!»
Свернув в знакомые дворы, Лёнька подумал, что неплохо было б зайти к Андрюхе – зятю, с которым скорешились с первой же встречи, как только сестра Нинка привела его в дом в качестве жениха. С ним можно поделиться своей неудачей, посидеть за бутылочкой и потолковать о том, о сём. А заодно обмыслить как лучше поменять полки в продуктовой яме. Вообще-то яма принадлежала Лёньке, но картошку на зиму и варенья-соленья складывали туда все. К тому же замена полок железный аргумент перед сестрицей: «Мы не просто водку пьём, а важные вопросы решаем!» И, настроившись на оптимистичный лад, Лёнька направился к сестре.
-- Андрюха дома? – спросил Лёнька после обычного приветствия.
-- В гостях накушамшись, почивать изволит. – Ехидно ответила сестра. Она провела его на кухню. – Тебе чай? Кофе?
-- Чай.
«М-да, -- подумал Лёнька, -- опять неудача. Судя по всему, Андрюха пришёл домой датый, но не сильно, поскольку уже спит, а не балабонит на кухне. Иначе, Нинка была бы уже как голодная фурия. Только б не заметила, что и я выпил, а то огребу по полной программе.» Отдуваться за Андрюху и, прицепом, за всю мужскую половину человечества как-то не хотелось, потому, как Нинка в сердцах удержу не знала и лепила всё, что думает безо всяких реверансов. А уж если раздразнить, то есть начать возражать… скалка у неё вон, в ящике лежит! И Лёнька, скромно потупив очи, стал молча прихлёбывать чай.
Сестра же села рядом.
-- Андрей-то тебе зачем?
-- Да поговорить хотел насчёт ямы.
-- С ним поговоришь!... – фыркнула она, -- А тебя где черти носили? Ирка весь вечер звонит, чуть телефон не оборвала. С зарплатой тебя ждёт. Боится, как бы тебе не поплохело по дороге. – Она подвинула к нему бутерброды. -- Ешь.
-- Да нормально всё. Что мне сделается?
-- А ну, дыхни! – насторожилась Нинка.
«Блин, нюх, как у собаки!» – чертыхнулся про себя Лёнька.
– Выпил?
-- Чуть-чуть.
-- Опять по бабам двинул?! – сестра поджав губы, сверлила его взглядом.
-- Почему сразу -- по бабам? – Лёнька принял серьёзный вид, -- К Витьке ходил, долг отдать.
-- О-о, а то я ни тебя, ни Витьку не знаю! В кого только уродился таким блудней?
«Сейчас начнётся!» -- обречённо подумал Лёнька, а вслух сказал с ласковым упрёком:
-- До чего же ты агрессивная женщина, Нина. Я же твой единственный брат!
-- У людей черти лучше, чем у меня братья!
-- Нельзя так, Нин…
Но сестра уже набирала обороты:
-- Нет, ты мне скажи, когда перестанешь Ирку тиранить? Сколько будешь за её счёт самоутверждаться? Доказывает он, что не хуже других! – Лёньке эта мысль показалась неожиданной, а Нинка уже разошлась: -- Да тебе на руках её носить надо! Сколько она от тебя терпит! За похождения твои хоть раз в лоб скалкой треснула? Молчит да вздыхает! Да лучше б она развелась с тобой, как ей врач советовала!
Лёнька, аж, поперхнулся от неожиданности:
-- К-какая врач?
-- В больнице которая! Я Ирке сказала тогда – разводись! Может, поумнеет. А она: «Как можно?! Он ведь совсем пропадёт!» Понимаешь, бестолковая твоя башка, не себя пожалела – каково ей будет с тремя девками одной – а тебя, дурака!
-- Это когда же? – набычился Лёнька, -- Когда ей такое посоветовали?.
-- Когда первый раз тебя увезли. А ты не знал?
-- Нет.
Лёнька тогда потерял сознание, не дойдя двадцати метров до депо. Увезли на «скорой» в больницу, а оттуда в областной центр, в самолучшую клинику. Когда из реанимации перевели в палату, его уже не качало от стены к стене, и он, глянув в зеркало над умывальником, чуть в голос не завыл. Исхудавший донельзя – сорок шесть килограмм вместо семидесяти! – постаревший за месяц на десять лет. И диагноз-приговор – сахарный диабет! И навалилась тоска смертная: зачем жить?! Вся жизнь теперь зависит от того – поставил вовремя укол или нет. Кому такой нужен? С работы теперь попрут, куда устроишься? А девок ведь кормить надо! Жена, Иринка, да три дочери, пичуги малые. Младшей четыре года, старшей десять… Ушёл в сончас в курилку, где запасной выход, и сидя на ступеньках, ревмя ревел! Зачем только откачали?!!!...
Мужики в палате, видя его подавленность, старались взбодрить, сами через такое прошли. Объяснили коротко и ясно: да, работу придётся менять, теперь будешь всю жизнь привязан к кастрюле, не расслабишься бездумно как раньше. В остальном, всё по-прежнему! Главное – не жрать сладкого и водочку закусывать не капусткой, а макаронами. Врач тоже, Эмилия Израилевна, умница, политбеседу провела, объяснила, как жить. Напоследок сказала: «Диабет это в первую очередь образ жизни! – и добавила: -- Пока не пойму, что ты знаешь, как с этим жить – не выпишу! И жена, когда приедет, пусть сперва ко мне зайдёт». А Иринка лишь через неделю смогла вырваться, ребятишек ведь не бросишь. Приехала зарёванная, хоть и бодрилась. Сумки ему сунула и сразу к Эмилии в кабинет. Может, оттого что Ирина приехала к нему не сразу, а может, оттого, что брякнул он Эмилии: «Да, нафиг я семейству теперь нужен!», когда она его из реанимации в палату переводила, но видно подумала врач, что в семье его серьёзная трещина. О чём женщины тогда толковали – только сейчас и узнал. А Эмилия, оказывается, сразу в лоб спросила: «У вас семья крепкая?» «Да.» «О разводе точно речи не идёт? Это я к тому, что – лучше ему не будет. А только хуже. Осложнения диабета очень серьёзны. Так что если есть сомнения, то лучше развестись сейчас. Из жалости жить с ним не смей.»
Лёнька сидел оглушённый. «Вот, ничего себе, за хлебушком сходили! А я-то хорохорился…. У них промеж собой всё давно обговорено. Всё-то эти бабы, оказывается, понимают, даже то в чём сам себе не хотел признаваться.»
Как ушёл от сестры, как до дома дотопал Лёнька не помнил. В себя пришёл, подойдя к подъезду. Сел на скамеечку, закурил. Сидел и думал. «Эх, Иринушка, Иринушка, птаха ты моя кареглазая… А ведь и в самом деле, не нужны мне кроме тебя никакие… это я себе доказываю, что не хуже здоровых мужиков. А вот ты!.. – у него к горлу подкатил комок, -- Не только не развелась, а ещё и сына мне родила, последыша. Я боялся… Как же я боялся – а вдруг больным родится?! Чуть не запил тогда… А ты – ничего не боялась! И оказалась права. Если б сына не родила – да, сгинул бы я уже к чёртовой матери!» От осознания такой немыслимой любви у Лёньки защипало в носу и на руку, вдруг, упала здоровенная слезища. «Ну, вот, не хватало ещё мокрень развести!» Не мог он в таком состоянии домой идти, поэтому продолжал сидеть, уже ни о чём не думая, а просто наблюдая как вьются в свете фонаря ночные бабочки.
Из подъезда кто-то вышел. Краем глаза Лёнька увидел знакомый узор на подоле. Жена, как была, в домашнем платьице, в наброшенной на плечи кофточке подошла к нему.
-- Я в окно вижу – ты сидишь. Час прошёл – сидишь. -- Иринка присела рядом. – Чего домой-то не идёшь?
А Лёньку, вдруг, охватила такая к ней нежность! Он обнял её за плечи и осторожно привлёк к себе: -- Ночь-то смотри какая!