Это была счастливая страна. В ней было всего вдоволь, и солнечного света, и зелёной сочной травы, и чистой родниковой воды, весело бегущей из предгорий к тёп-лому ласковому морю, и тенистых рощ, наполненных сладкозвучьем птичьих голосов.
Настоящий райский уголок. Наверное, поэтому его обитатели были беззаботны и веселы. Обитали же здесь, в основном, пастушки и овцы.
Овцы были особой породы – тонкорунны и белобоки. Их шелковистая шёрстка завивалась в мелкие колечки и поблёскивала на солнце, переливаясь волнами света, когда они важно и грациозно шествовали по зелёному травяному ковру.
Под стать им были и пастушки – все кудрявы и светло-волосы. Да, кроме того и талантливы. Звуки их флейт и свирелей завораживали даже птиц.
Только два немного странных существа несколько не вписывались в общую идиллию – пастушок с грустными зелёными глазами и синеглазая овечка.
Странность их, в основном, выражалась именно в гла-зах. Грустные глаза юноши всё время как будто что-то или кого-то искали, а искрящиеся радостью глаза овеч-ки почти всегда были направлены вверх, к небу, в то время как все овцы смотрят вниз, пощипывая травку.
Однако на этом странности не закачиваются, а только начинаются. Свирель пастушка пела на неизвестном в этих местах языке, Да, да! Именно пела, хотя слова этих чудесных песен были непонятны даже самому исполни-телю.
Поведение овечки было также странным и загадочным – она всеми способами пыталась распрямить увивавшие её кудряшки, проявляя завидную изобретательность. И странно, но ей это удавалось. Как? Не скажу, отнесём это к женским тайнам. Правда, первый же дождь приводил её шёрстку к исходному состоянию. Но она упорно всё начинала сначала.
Я вам даже расскажу про их странные мысли и ощущения. Пастушок чувствовал себя изгоем в этой стране, в которой все прочие жили в довольстве и даже пребывали в блаженстве.
Он ощущал своё пребывание здесь, как наказание за ка-кую-то ошибку, которую когда-то совершил. Тщетно пытался вспомнить ту задачу, решив которую, он смо-жет вернуться туда, куда стремилось его сердце, всё его существо. Куда? Этого он тоже не мог вспомнить. На-верное, поэтому глаза его были грустными.
Овечка же знала, куда она хочет – она стремилась в небо, и твёрдо верила, что стоит ей распрямить свои за-витушки и её шерстка превратится в крылья, покрытые белым оперением, а она сама - в птицу. И тогда путь к мечте открыт.
Вот такая это была странная парочка. Их часто ви-дели вместе. И это, наверное, естественно, что странное притягивается к странному.
Он даже смастерил специальный гребень, которым по-могал овечке распрямлять кудрявость её чудной шерст-ки. В эти минуты овечка клала ему на колени свою го-лову и, оторвавши взгляд от неба, ласково смотрела в его глаза. И пастушку казалось, что она понимает и пы-тается ему передать смысл песен его свирели, которая при этом играла сама по себе.
Вам, наверное, и эта картина покажется идиллией, но это не совсем так. Ведь он не мог вспомнить, а она не могла взлететь. И это их очень мучило. Отрадой было то, что они понимали друг друга.
Однажды ранним утром, пастушок, умывшись у ру-чья, по обыкновению подставил лицо восходящему солнцу и вдруг заметил на дальней отвесной скале, на самой её вершине, знакомый силуэт. Это была она – его овечка. Её шерстка была распрямлена как никогда. Овеваемая ветром и подсвеченная лучами солнца, она действительно была похожа на огненные крылья, а сама овечка на чайку в момент отрыва от земли.
Сердце пастушка забилось, как раненая птица. Ноги с невероятной скоростью сами понесли его к скале, на вершину которой он, казалось, взлетел, а не взбежал. Он обхватил овечку обеими руками, прижал к себе и молчал. Только дрожь напряжения пробегала по их телам.
К чему были слова, они и так оба всё понимали. Она по-нимала, что оторвавшись от скалы можно не только взмыть в небо, но и рухнуть вниз. Но как же горько бы-ло душе птицы ощущать себя в овечьей шкуре. И как больно было любящей душе пастушка чувствовать себя бессильным помочь ей.
Но стыдно быть бессильным. И он решил повести её к горе Преображения – самой высокой горе, которая едва виднелась далеко-далеко на востоке. Её снежная вер-шина терялась среди лиловых облаков. Он знал, как бу-дет труден и опасен их путь, и не знал, чем он закончит-ся. Они посмотрели друг другу в глаза, и опять слов им не понадобилось.
Тропинка петляла среди нагромождения скал и иногда совсем терялась под осыпью острых камней, но нашим путникам пока удавалось вновь находить её. По-могал то опыт пастушка, то чутьё овечки.
По мере приближения желанной вершины всё реже по-падались лужайки с зелёной травой для овечки, и лишь низкорослый кустарник дарил свои ягоды пастушку.
Разряжённый воздух высот кружил голову и обжигал холодом по ночам. Зато какие были рассветы! Трудно было оторвать взгляд от сияющей красоты розовато-лиловых мерцаний светящейся полосы неба перед вос-ходом солнца.
Когда наши путники достигли вершины горы, си-лы их почти иссякли, а обостренность чувств достигла предела. А ведь путь их на этом не заканчивался. Они достигли вершины горы Преддверия. Между ней и го-рой Преображения простиралось глубочайшее ущелье Былого. Дна его не было видно. Лишь кромешная тьма представала перед опущенным вниз взглядом. А взгляд, направленный вверх, не мог уловить вершину горы Преображения – так высока она была. Сама же гора ка-залась нереальной, состоящей из струящихся всполохов света.
Пастушок сидел на камне в глубокой задумчивости. Это место ему было знакомо. Он уже бывал здесь, когда искал дорогу к забытому дому. Тогда ему не удалось пройти через ущелье – Тени Былого, обитавшие там, оказались сильнее. Они затуманили его сознание, по-грузили в забытье, и чуть было не затащили в самые низины мрака. Его сил хватило только на то, чтобы вы-рваться и вернуться. Сейчас он отвечал ещё и за овечку. Риск был велик...
Овечка стояла на самой вершине. Её распрямлённая шерстка вся приподнялась и была усыпана огненными искорками. Взгляд её, опускаясь вниз, наполнялся ужасом, поднимаясь вверх - сиял восторгом.
Пастушок понял, что это место ей тоже знакомо. Вдруг она упрямо тряхнула головой и решительно двинулась вниз, в сторону ущелья. Пастушку ничего не оставалось, как следовать за ней.
Она вела его какой-то только ей ведомой тропой. Эта тропа привела их на узенькую каменистую площадку. Спускаться дальше не было возможности, перед ними была пропасть. Но зато отсюда к горе Преображения был перекинут мостик.
Ох, и странный это был мостик, сплетённый как пау-тинка из чего-то почти невидимого, тонкого и полупро-зрачного. Мало того, он постепенно зауживался и ближе к противоположной стороне вообще превращался в струну.
Представить себе, что по нему, возможно, пройти мог только неисправимый мечтатель. Но наша овечка, как вы понимаете, была именно из таких. Да и пастушок кажется тоже.
И они пошли, крепко прижавшись друг к другу, ширина мостика не позволяла идти иначе. И чудо произошло – ступив на тончайшие кружева мостика, они почувствовали себя невесомыми. Он принял их. Преображение началось.
Переполнившая их радость струилась из глаз, которые они обратили друг на друга, и сливалась в единое чувст-во. Сердца забились в унисон. Они почувствовали это, так как ещё крепче прижались друг к другу, на этот раз от восторга единения.
Они наслаждались этим новым чувством и друг другом. Земля уходила из-под ног... Но это была не земля – это мостик прогибался под их вернувшейся тяжестью. Он дарил невесомость только обратившим всё внимание на него. Когда они поняли это, их уже окружали Тени ужасного облика.
Закрывать глаза или отворачиваться было бесполезно, на то они и Тени Былого, что проникают прямо в созна-ние.
Выход был один – не обращать на них внимания, а об-ратить его на другое, на Путь, на мостик. Их попытка удалась, тяжесть ушла, мостик выровнялся. Но двигать-ся вперёд стало сложнее. Во-первых, потому, что мостик становился всё уже, заставляя их всё ближе прижимать-ся друг к другу. А во-вторых, потому что клочья теней остались в них и при сближении тоже объединялись, становясь сильней и изобретательней в попытках при-влечь к себе внимание. А в изобретательности им не от-кажешь.
Теперь они научились принимать самые привлекатель-ные образы и звать самыми сладкими голосами. Дейст-вуя изнутри, они заставляли пастушка и овечку обра-щать внимание друг к другу, а затем незаметно перево-дить его на себя.
И не раз ещё мостик прогибался и снова выравнивался неимоверным усилием наших путников. Эта мучитель-ная борьба изматывала обе противодействующие сторо-ны. И всё больше утончался мостик. К моменту полного поражения теней он уже стал не мостиком, а струной.
Идти друг за другом они не могли, не получалось. Идущий впереди не видел позади идущего и беспокоил-ся за него, а это отвлекало от струны, которая требовала всё большего внимания. Только вместе. Пастушок под-хватил на руки овечку и осторожно понёс её над пропа-стью.
Тяжело не было, струна дарила невесомость. Тяжелее было не терять равновесия. Струна становилась всё тоньше и едва ощущалась под ногами. Когда до долго-жданной цели оставалось всего несколько шагов, пас-тушок перестал чувствовать струну.
Решение пришло мгновенно – он, что было сил, бросил овечку в сторону волшебной горы, ведь она так хотела летать, и так долго шла к этому. Она должна была дос-тигнуть Преображения, не могло быть её возврата в Бы-лое.
Он знал, что дело сделано и овечка уже не овечка. Глаза его были закрыты, под ногами опоры не было, мыслей тоже не осталось. Опустошение.
В безмолвии зазвучал голос: «Открой глаза. Забывший о себе упасть не может».
Он открыл глаза. Над ним парила прекрасная чайка с огненными крыльями. И он тоже парил в струях восхо-дящего света Горы Преображения.
Чайка держала в клюве его свирель, песню которой он теперь понимал:
Ты странник, родом из страны,
Где Всё берёт своё начало,
А остальное - только сны,
Ты сам творишь их, и не мало.
Твой мир пылает новизной,
Горит желанием родиться
В мирах иных, где с красотой,
Живущей в нём, желают слиться.
Он откликается на зов
Сердец к свободе устремлённых,
И посылает им сынов
Мечтой и верой окрылённых.
Искатель огненных путей,
Полётом память обнови.
Не забывай среди людей –
Ты родом из Огня Любви.
С тех пор, ищущий путь к Горе Преображения имеет провожатого – Чайку с огненными крыльями. Вы, на-верное, думали, что я скажу: «Двух чаек...». Нет – одну, они теперь воедино, он и она, как два крыла одной пти-цы.