Портретная галерея Чевенгура

ПОРТРЕТНАЯ ГАЛЕРЕЯ " ЧЕВЕНГУРА "

          Чепурный не вытерпел тайны времени и прекратил долготу истории срочным устройством коммунизма в Чевенгуре ...
                Долгое время истории кончилось, бедность и горе размножились настолько, что кроме них ничего не осталось ...
      Тьма покрывала тихий и пустой страшный Чевенгур <...>. Жизнь отрешилась от этого места <...> в эту чевенгурскую ночь, быть может потушившую мир навеки.
[243, 244, 252, 302] 1

  1. ЧЕВЕНГУРЦЫ

И идут без Имени Святого
Все двенадцать - вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль ...
А. Блок " Двенадцать "

Многострадальная революция наша идёт тем железным путем, где нет жалости, нет снисхождения, нет сострадания. Мы или они.
"Железный путь", сентябрь 1918 г. 2
Большевик должен иметь пустое сердце, чтобы туда всё могло поместиться [73].

"Чевенгур" - главное произведение Андрея Платонова, а, может быть, вообще - самое важное, что написано на русском языке в ХХ столетии. 3
Территориально действие романа происходит в основном:
а) в неназванном губернском городе (надо понимать - Воронеже);
б) в Воронежской (стало быть) губернии;
в) в заштатном городке Чевенгуре.
В Воронеже проходит юность главного героя - Александра Дванова. По Воронежской губернии, охваченной пожаром гражданской войны, он путешествует (с заданием от губкома - изучить ростки новой жизни), сначала один, затем - со своим боевым другом Копёнкиным. Наконец, важный смысловой узел романа - то, что происходит в самом Чевенгуре. Детство Дванова (в предместье Воронежа) и пребывание Сербинова в Москве описаны в общем во вполне реалистической манере, имеющиеся здесь элементы условности и символизма при поверхностном ознакомлении с текстом могут остаться незамеченными. По мере же продвижения от Воронежа к Чевенгуру изображаемый Платоновым мир всё более утрачивает черты реальности, становится всё более фантасмагорическим. Здесь явно нарушается даже нормальный ход времени, достаточно условной становится и сама последовательность событий.
Некоторые герои романа ( председатель губкома Шумилин и др.) существуют только в реальном воронежском мире. Другие, как Пиюся, Жеев, Клавдюша - только в Чевенгуре. Через таких героев, как оба Двановы, Сербинов, Чепурный, Гопнер, действующих и в реальном (воронежском, Сербинов - в московском) и в условном, чевенгурском мирах, обеспечивается сложная смысловая связь этих миров. К ним примыкают Копенкин и Пашинцев, которых мы встречаем не только в Чевенгуре, но и в каких - то иных местах платоновского, в той или иной степени перевёрнутого мироздания.
Председатель Чевенгурского ревкома Чепурный и его сподвижники (Жеев, Прокофий, Пиюся и другие), "не вытерпев долготы истории" спешно строят коммунизм в своем отдельно взятом городишке и даже не сомневаются, что достигли в этом немалых успехов, сделали много больше, чем полагалось по Марксу.
Основной пружиной служит в романе кардинальная противоположность двух жизненных мировоззренческих позиций. С одной стороны - житейская мудрость " мирных граждан ", бесправных низов: Захара Павловича, лесника, кузнеца Сотых и т. д ., хорошо понимающих, какого внимания и какой осторожности требует поддержание жизни общества на разумных началах доброты и милосердия. С другой стороны - лихие чевенгурские ниспровергатели, переворачиватели всего вверх тормашками. Чевенгурский кошмар именно в том и заключается, что ревком силится воплотить в реальной жизни некие " выдуманные слова ", которые сами по себе (в отрыве от необходимости их реального воплощения) вполне могли казаться достаточно привлекательными. 4 "Иллюзия словосочетаний" (выражение Н. А. Бердяева) - величайший соблазн. Ниоткуда не следует, что каждому такому "словосочетанию" соответствует что-либо удобоприемлемое в самой жизни.
В ряде случаев герои романа явно пытаются подражать вождям революции, как например "бог" из деревни Петропавловки, который, чтобы получить власть, замышляет, подобно Ленину, сначала раздать землю крестьянам, а затем отобрать её обратно [97].
Исследования, посвященные " Чевенгуру " (В. В. Васильев, М. Я. Геллер, С. Г. Семенова, В. А. Чалмаев, Л. А. Шубин, Е. А. Яблоков 5 и др.), обычно исходят именно из такого примерно восприятия общей сюжетной канвы романа: платоновские персонажи - это власть на местах, "выпавшая из истории" природная коммуна (В. А. Чалмаев). Иначе говоря, как бы подразумевается, что действия советской власти в целом более человечны, осмысленны, целесообразны, имеют большую историческую перспективу, чем деятельность карикатурных чевенгурских перегибщиков, только компрометирующих благородное дело революции. Вряд ли такое прочтение романа вполне соответствует воле его автора. За названной внешней сюжетной схемой угадывается некий второй, существенно иной план.
В самой ставке на оголтелый, чудовищный террор нет ничего специфически чевенгурского. Цитата из воронежского журнала, приведенная в эпиграфе, демонстрирует, каким воздухом дышал Платонов осенью 1918 - го года. Он и перенёс эту атмосферу в свой роман, ничего не прибавляя и не убавляя. Может быть, редакция "Железного пути" была в этом случае чуть откровеннее, может быть, центральные власти чуть больше заботились о своём реноме, чтобы оно не оказывалось слишком уж людоедским. Если немного конкретизировать слова Блока (сказать: "на всё готовы"), то все три эпиграфа будут читаться практически одинаково.
Вот матрос Концов стреляет в кого попало, чтобы приобрести в себе " чувство обязанности воевать за пострадавших от его руки " [ 84 ]. Но разве в действиях советской власти логика сколько - нибудь иная?
Александру  Дванову понравилась книга бандита - писателя Мрачинского. Тот глядит на человека, как обезьяна на Робинзона. Самый известный из бандитов - писателей, несомненно - Борис Савинков (писательский псевдоним В. Ропшин). Не только его художественная проза, но и мемуары, 6 пожалуй, действительно, написаны с точки зрения обезьяны. Выходит, тот, кто намерен завести самые справедливые в мире общественные порядки, должен сначала пройти испытание на профпригодность: достаточно ли у него пустое сердце, достаточно ли обезьяний, нечеловеческий взгляд на соотечественников? 7
Примерно так же обстоит дело с осмысленностью, целесообразностью совершаемых действий и их исторической перспективой. Этим "марксистам" определённо чужд и Маркс и его "страшные книги" ("лучше бы и не писал " [ 234 ]). Чепурный прямо советует Прокофию не думать по науке - "Наука ещё не окончена, а только развивается, неспелую рожь не косят" [234]. 8 Но разве кремлевские мечтатели - тоже ведь "марксисты" - рассуждали иначе, когда раскочегаривали свою пролетарскую заваруху не в самой развитой капиталистической стране (где этой заварухе полагалось бы вызревать по Марксу), а в отсталой стране, где и пролетариата, считай, не было. 9
Природу революционного энтузиазма писатель вскрывает с беспощадной горечью. У Дванова ( уже взрослого, молодого активного коммуниста ) " встала детская радость забивать гвозди в стены, делать из стульев корабли и разбирать будильники, чтобы посмотреть, что там есть ". " Много хорошего прошло мимо узкого, бедного ума Дванова ". " Дванов был доволен, что в России революция выполола начисто те редкие места зарослей, где была культура " [ 139, 151, 161 ]. 10 Вот именно - начинается с бунта против чего - то конкретного, в данном воплощении культуры, а оборачивается бунтом против культуры вообще. В конечном счете, опасения Копенкина, что неграмотные своим большинством постановят отменить грамотность, не это ли - пресловутое " зеркало русской революции "?
Дванов читает мобилизующий лозунг: "советский транспорт - это путь для паровоза истории". "Он представил себе хороший паровоз со звездой впереди, едущий порожняком по рельсам неизвестно куда" [108]. А ведь речь идёт о предначертании Маркса: "революция - локомотив истории". То есть паровоз революции пыхтит вовсю "неизвестно куда", а история стоит на месте! 11
        Чепурный так и разъясняет интересующимся ситуацию в Чевенгуре:
- У нас всему конец.   - Чему конец - то?   - Да всемирной истории - на что она нам нужна [178].
Как не вспомнить замечательное щедринское: "Въехал в город на белом коне, сжёг гимназию и упразднил науки <...>. История прекратила течение своё" ("История одного города").
Многочисленны, кричащи и весьма красноречивы прямые параллели Чевенгур - Кремль. Большевики, пренебрегая протестами патриарха Тихона, обосновались в московском Кремле и закрыли туда доступ верующим. Точно так же и чевенгурский ревком устроился в храме и немедленно заявил об отмене христианской цивилизации - они убирают евангельские слова над входом: "Приидите ко мне все труждающиеся и обременённые и аз упокою вы". Но никакой подходящей замены этой надписи ("перемажь по-советски!" [206]) они не придумали. Всякая ли задача разрешима? Чевенгурский ревком помещается не просто в храме, а в кладбищенской церкви [202]. Здесь только отпевают и поминают. Здесь - конец всему. Ко времени написания “Чевенгура" Красная площадь действительно сделалась кладбищем. 12 Предпосланный статье эпиграф про "долготу истории, срочное устройство коммунизма" и т. д. - это тоже ведь не об одном только Чевенгуре. Многие другие параллели такого рода будут упомянуты в подходящем месте в последующих главах.
Следовательно, подобно хронике Салтыкова - Щедрина, и в "Чевенгуре" дела и беды России также спроектированы на некий захолустный городишко. Но тогда, по той же аналогии следует ожидать, что и отдельные персонажи романа будут обнаруживать определённые черты сходства с теми или иными реальными историческими лицами. Проверке этого предположения и посвящена данная статья.

2. ПИЮСЯ
Начнём с председателя чевенгурской ЧК. Это - гуманист, его девиз: "пока человека не кончишь, он живёт дуром" [276]. Не только своей должностью, но и многими другими особенностями Пиюся сильно напоминает Железного Феликса. По профессии Пиюся - каменщик. Несостоявшийся ксендз Дзержинский принадлежал к церкви Святого Петра, а греческое "Пётр" означает "камень". Первый же эпизод, в котором Пиюся жарит картошку на воде [199, 200], отсылает к известным легендам о скромности Дзержинского, о том, как он отказывался от картошки, жаренной на сале, и требовал на воде, как всему составу ЧК. 13 Чтобы мы меньше сомневались, писатель сообщает, например, исторически точную красочную деталь операции по изгнанию "остаточной сволочи" 14 (выдворению за рубеж двухсот деятелей культуры в 1922 году, и в жизни и в романе - под страхом смертной казни в случае возвращения): Пиюся сам решал, сколько пар подштанников и сколько носовых платков разрешалось брать с собой каждому изгоняемому [241]. Платонов заметно неравнодушен ко множеству добродетелей, украшающих Пиюсю и его прототипа. В. И. Даль в статье " пиявка " (!) упоминает весьма созвучные имени героя словесные формы "пиюка, пиюха" - (курское наречие) "пьяница". Мы вправе вспомнить весьма красноречиво опухшую физиономию Рыцаря Революции. Н. А. Бердяев видел мутные глаза Дзержинского, который лично его допрашивал. Иначе говоря, имя персонажа определённым образом отражает как его служебные функции, так и образ жизни. А вот, кстати, кое - что и о рыцарстве. "Пожилые, щербатые личности буржуев превращали терпеливого Пиюсю в уличного бойца: при встречах <...> Пиюся не один раз бил их кулаками, а те молча утирались..." [219, 241]. В самом деле, какие там ещё нежности разводить с классово чуждым элементом? Подумаешь: арестованный, пожилой, светило! Ещё не хватало, входить во всякие подробности!

3. ПАШИНЦЕВ, ФУФАЕВ, КИРЕЙ
С высшими руководителями Красной Армии, кроме Копёнкина (о котором речь впереди), ассоциируются три чевенгурских персонажа: Пашинцев, Фуфаев и Кирей. Наибольшее внимание уделено Максиму Степановичу Пашинцеву, который в своём ревзаповеднике хранит " революцию в нетронутой геройской категории " [147]. Мы знакомимся с ним в 1922 году 15, когда ему 37 лет. По этому признаку и по значению военачальника в Красной Армии середины 20-х годов он более всего напоминает М. В. Фрунзе.
Пашинцев "низко удалён" (с помощью измены) из ревзаповедника, который затем переделывают в совхоз. 16 Для этого на одного Пашинцева бросили сто человек конницы с трехдюймовкой [215]. В такой форме в романе отражены, видимо, события 1925 года, когда М. В. Фрунзе был наркомом по военным и морским делам, когда он сделался в определённой степени соперником Сталину17, наконец, умер при чрезвычайно странных обстоятельствах, и наркомом стал сторонник Сталина К. Е. Ворошилов. Слова "низко удален" в самом по себе контексте романа выглядят излишне торжественными, мало оправданными, но они становятся ювелирно - точными при указанном сопоставлении с судьбой реального исторического лица. После сравнительно недавнего скандала с "Повестью непогашенной луны" Б. А. Пильняка А. Платонов просто не мог выразиться сколько-нибудь отчётливее, пока сохранял хоть какие - то надежды на опубликование романа.
Отзыв Клавдюши о Пашинцеве "чистый - шершавости в нем нет" [215] говорит о каких-то его качествах вроде прямолинейности, честности, искренности, порядочности, абстрактно - привлекательных, но абсолютно неуместных у такого рода политических деятелей, каким должен быть генсек. Когда мы, в свое время узнаем, кто такая Клавдюша, то поймём, что её отзыв нужно воспринимать очень серьёзно.
По В. И. Далю "пашина" - шкура с брюха животного, "она тонка, плоха, непрочна", "пашина на подошву не годна". В самой фамилии героя, как и в приведённом отзыве Клавдюши, констатируется, таким образом, то, что расчеты на Фрунзе - генсека не были достаточно основательными.
Экстравагантный наряд Пашинцева (только кираса и забрало), по тексту романа - "форма новой политики" [215], действительно в чем - то созвучен НЭП'у, но он же, видимо, напоминает и о том, как воспринимали в разорённой дотла стране планы Фрунзе по модернизации армии, созданию бронетанковых войск, развитию авиации.
Намного менее интересны писателю Фуфаев с Киреем. Фуфаев - человек "свирепого вида, когда смотреть на него издали, а вблизи имел мирные, воображающие глаза" [171]. Упомянуты его "забытые военные подвиги", Гопнер удивляется, за что Фуфаеву дали два Ордена Красного Знамени? С насмешником Гопнером мы познакомимся позже. А в Фуфаеве угадывается С. М. Будённый с его непомерными усами.
"Кирея" по В. И. Далю - в южно-русских говорах - "широкий чекмень с застежками". Соответственно, в лихом пулеметчике Кирее можно угадать К. Е. Ворошилова, красующегося, где только удастся, в псевдострелецком красноармейском наряде. Чекмень, таким образом, подобно гоголевской шинели, замещает здесь самого героя.
Уже упоминалось при каких обстоятельствах Ворошилов сменил Фрунзе, и Кирею было, соответственно, "доверено хранить Чевенгур и весь коммунизм в нём" [260]. После этого Кирей "уснул со спокойствием прочного победителя" [256]. Лучшей кандидатуры на этот пост просто нельзя вообразить. На собрании коммунистов Кирей слушает "шум в своей голове и ожидает оттуда думы" [252]. Его на этом высоком посту легко подменяет Чепурный, (возможно, это - ещё одно напоминание о планах в отношении Сталина - наркомвоенмора, см. гл. 7), а то и просто бродячая собака, привязанная к пулемёту [261].
4. ЖЕЕВ И ГОПНЕР
"Пожилой большевик Жеев, потолстевший, благодаря гражданской войне" [250] очень напоминает Г. Зиновьева. Приведённый текст - чуть ли не дословное воспроизведение свидетельства Ю. Анненкова18: "Любимые товарищи" жили зажиточно. Они жили даже лучше, чем в дореволюционное время: Григорий Зиновьев, приехавший из эмиграции худым как жердь, так откормился и ожирел в голодные годы революции, что был даже прозван "ромовой бабкой".
Именно Жееву поручено сочинить лозунг, водружённый при входе в город и приглашавший в Чевенгур всех желающих. По поводу своих условий приема в Коминтерн, принятых II конгрессом Коминтерна в августе 1920 года (21 условие) Г. Е. Зиновьев (большевик Nо 3 в пореволюционные годы, после Ленина и Троцкого) говорил: "написаны мною, но вдохновлены целиком тов. Лениным". Такова же природа и творческих удач Жеева :"он выдумал символ, слышанный однажды на военном митинге в боевой степи" [253].
Типичное для публикаций того времени сокращение фамилии Зиновьева - " З - ев " формально читается как Зэев, что почти совпадает с фамилией персонажа.
Слесарь Федор Федорович Гопнер - маленький, "сухожильный человек", от него остались только "кость да волос", его жизнь сжалась в одно "сосредоточенное сознание", страсть "голого ума". Эта характеристика в наибольшей степени приложима, видимо, к Карлу Радеку. Вероятно, именно так и воспринимал его "троцкист" Платонов в 1928 году. Нужно учесть также [173, 176] остроумные, рискованные и прямо крамольные реплики Гопнера, развлекающие собрание коммунистов. 19 Несмотря на всю ожесточённость внутрипартийных столкновений в середине 20-х годов, Радек своей одержимостью и остротой ума, может быть единственный, ухитрялся сохранять симпатии многих из обеих противостоящих группировок. Отчасти это чувствуется и в романе.
Не затрагивая остальных второстепенных персонажей, обратимся к главным героям романа.

5. ДВАНОВ - СЕРБИНОВ
Важная, в общем всеми признаваемая особенность " Чевенгура " - та, что это роман в значительной мере автобиографический. Несомненны отчетливые параллели в биографиях Александра Дванова и Андрея Платонова, в пору романтической молодости писателя. Для становления личностей и литературного героя и его прототипа - автора романа важно начало их трудовой деятельности "по технической части", в том числе - на железной дороге и в воронежских железнодорожных мастерских. Центральное место в жизни и писателя и главного героя романа в период боевых действий в Воронежской губернии занимает поездка во фронтовой Новохопёрск с партийным поручением (Александр Дванов) - с оперативным заданием от редакции "Известий Воронежского укрепрайона" (А. Платонов - летом 1919 г.). Узнаваем Платонов в словесном портрете Александра Дванова [343].
Особое место занимает в романе припартийный интеллигент Симон Сербинов. На фоне чевенгурской фантасмагории он - единственный обыкновенный, реальный, с доступными пониманию подробностями человек, единственный, кого можно, как говорится, потрогать руками. Именно ему отведена роль своеобразного ревизора чевенгурских свершений. Он высказывает самые сокровенные, самые горькие мысли Платонова о первых 11-ти годах советской власти. У него не получается "быть преданным и доверчивым к своему обычному революционному делу" [339]. Чтобы приобрести хоть какой-то шанс протащить через цензуру эти страшные обличения режима, А. Платонов применяет, может быть, наивный с сегодняшней точки зрения, но, видимо, вполне осмысленный в ту пору приём: представляя Сербинова читателю, он, специально для цензоров четырежды повторяет, совершенно чуждый его великолепному языку, казённый, агитпроповский штамп "разложение" (ехидно заметив, однако, что "ум при разложении выделяет истину" [337]). Расчёт чрезвычайно прост: по нехитрой пропагандистской алгебре критика со стороны отрицательного персонажа - это почти что одобрение, тем более, когда прямого одобрения ждать неоткуда. 20 Ранее этот прием реализован в " Сокровенном человеке " (там крамольные мысли высказывает диссидент Пухов - "ветер, дующий мимо паруса революции"). Глухие отголоски той же линии поведения Платонова в цензурных джунглях слышны в репликах радикала Жачева ("Котлован"), но там же (и его же устами) припечатано: "не сметь думать что попало !".
Не менее, чем трезвый бестрепетный ум Сербинова ("цинический ум" - снова аппетитная кость цензору) писателю дорога человечность его героя. Платонов сразу же сообщает нам, что Сербинов "очень усталый, несчастный человек с податливым быстрым сердцем и циническим умом".
Но Степан Копёнкин ждёт оценки (есть ли коммунизм в Чевенгуре?) от Александра Дванова. Выходит, ждали оценки от Дванова, но Дванов забыл, зачем прибыл в Чевенгур [356], и получили такую оценку, в исчерпывающем виде - от Сербинова. 21 Сербинов прибывает в Чевенгур примерно через 10 лет после революции, что зафиксировано в изменении возраста Якова Титыча. Ту самую Соню Мандрову, которую Дванов оставил в сумятице гражданской войны, ради выполнения своего революционного долга, Симон Сербинов встречает в Москве, 10 лет спустя.
В Чевенгуре Дванов и Сербинов - чуть ли не единственные друг для друга подходящие собеседники, способные на достаточно откровенный и деловой разговор о чевенгурских делах, на отступление от привычной чевенгурской околесицы. В целом, Сербинов - персонаж, отчетливо не самостоятельный по отношению к Дванову, тесно связанный с ним единой сюжетной нитью, как бы не существующий отдельно от Дванова. Примирить сказанное проще всего, допустив, что Дванов и Сербинов - это одно лицо в разные периоды его жизни, а диалог между ними - мысленный, это воспоминания Сербинова, его переоценка своей бесшабашной революционной молодости, суждение обо всём своем сумасшедшем поколении революционной молодежи - ровесников века.
Имя Симон наполнено смыслом. В древнееврейском оно означает "испытатель, оценщик" (как раз - ревизор). В Библии это имя первосвященников, защитников веры, двух апостолов, в том числе - первое имя апостола Петра. Думается, писатель таким способом напоминает своим героям, что неотвратим Высший суд их делам, так сказать - суд с точки зрения вечности.
Так же значимой представляется и фамилия персонажа. Она очень созвучна прозвищу Юрия Крижанича, построенному на его этнической принадлежности ( Юрий Сербенин ). Примерно за 250 лет до Чевенгура он горячо обличал дикость и отсталость московитов, призывал их учиться трезвости, справедливости, заботиться о чувстве собственного достоинства, и личного и национального. После него более ста лет не было таких наблюдений о нас. Книгу Крижанича читали при дворе Алексея Михайловича, Фёдора Алексеевича, сподвижники Софьи (Медведев, кн. Василий Голицын). При Фёдоре её собирались даже напечатать. 22 Обличения Сербинова очень близки к книге Крижанича своей страстностью, в некоторых деталях они созвучны и по смыслу. Позиция А. Платонова настолько не соответствовала общему настрою "доверчивого энтузиазма", что ему и правда впору было ощущать себя иностранцем, вроде Крижанича.

6. КОПЁНКИН
Один из главных героев романа - боевой друг Александра Дванова, командир отряда полевых большевиков имени Розы Люксембург, Степан Ефимович Копёнкин. Автобиографичность Дванова и (реже) то, что Копёнкин несколько напоминает Троцкого - два типа суждений о прототипах героев романа, которые чаще всего можно встретить в литературе, посвященной "Чевенгуру". Пожалуй, это - действительно Л. Д. Троцкий, председатель Реввоенсовета республики, оседлавший грозную Пролетарскую Силу и бестрепетно направляющий её на сокрушение врагов революции. 23 Многое в романе подтверждает такую идентификацию, в том числе - одержимость Копёнкина идеей мировой революции, призывы к экспорту революции, к походу на Индию и т. д. Судьбу М. В. Фрунзе, прежде всего, возможно, решило то, что он был явным сторонником Троцкого. Копёнкин и Пашинцев въезжают в Чевенгур рядом [283]. 24 На то же намекает и отчество Пашинцева - Степаныч, он Копёнкину как бы сын (так сказать - "сокол Копёнкина"). Именно Копёнкин доставляет Пашинцеву "пакет от товарища Троцкого" (единственное упоминание Троцкого в романе). К такой же увязке героя романа с историческим прототипом "через почту" писатель прибегает не раз.
Нельзя обойти возможного (казалось бы - сильного) возражения против такой идентификации Копёнкина. Очень многие, начиная с самого 1917 года и до наших дней указывают на заметное участие в революционном процессе и в революционных органах власти иностранцев (венгров, поляков, финнов, латышей) и на непропорционально большой вес "инородцев". Последнее, прежде всего, касается евреев. 25 И первым в этом списке "злокозненных" революционеров-евреев, конечно, называют Троцкого. В частности, в неоконченном произведении Сергея Есенина "Страна негодяев" 26 действие происходит примерно в тех же местах, где странствуют Копенкин с Двановым, примерно в то же время, и в главном герое - Чекистове угадывается многое от Троцкого. В указанном смысле характерен диалог Чекистова с Замарашкиным:  27
Чекистов ... народ ваш сидит бездельник,
И не хочет себе помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский, равнинный мужик!
<...>
То ли дело Европа?
<...>
Замарашкин Слушай, Чекистов!
С каких это пор
Ты стал иностранец?
Я знаю, что ты еврей,
Фамилия твоя Лейбман,
И чёрт с тобой, что ты жил
За границей ...
Всё равно в Могилеве твой дом.
Чекистов Ха - ха
Нет, Замарашкин!
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
<...>
Странный и смешной вы народ!
Не углубляясь в эту непростую проблему (мимоходом здесь ни в чём не разберешься), попытаемся выяснить, к каким особенностям деятельности Троцкого привлекает наше внимание А. Платонов. Троцкий - в большей степени иностранец, даже по сравнению с остальными эсдеками, прибывшими в 1917 году в Россию из длительной эмиграции. Те хоть вынужденно занимались российскими делами, не будучи прислонёнными ни к чему другому. Троцкий же особенно международной, космополитической закваски (у Копёнкина лицо "международное"). Он с головой уходил в дела немецкой социал-демократии. Там он был идеологически ближе всего к Францу Мерингу и Розе Люксембург. Замарашкину самым важным кажется еврейское происхождение Чекистова - Троцкого, а в действительности, главное открыто называет сам Чекистов, и это - не его лишь позиция, это взгляд Ленина и всей грамотной части большевиков, вообще умонастроение, господствовавшее в затронутой просвещением части России. 28 Так что " иностранец " Копёнкин в этом своем качестве представляет не одного лишь Троцкого, а целое явление, некую российскую общественную традицию, поколения россиян, их духовные и политические искания. Для очень многих из них была характерна удивительная готовность воспламеняться словом, занесённым из - за рубежа, словом, грубо выдранным из своего исторического, социального и культурного контекста, а потому заведомо искажённым, неуместным, ложным, тлетворным. 29 Отсюда дурацкий культ Розы Люксембург, насаждаемый Копёнкиным и совершенно чуждый населению. 30 Для адекватного отражения в романе идеи об этой роковой ущербности российского общественного сознания Копёнкин и должен быть типичным великороссом, с соответствующим именем и с плачем его матери (Матери - Родины): "Опять себе шлюшку нашел Степушка. Опять мать оставил одну - людям на обиду" [163].
С этнически озабоченным Замарашкиным большевикам приходилось считаться. Именно поэтому Троцкий не стал наркомом внутренних дел и при расправе с церковью он держался несколько в тени, а на переднем плане красовался "этнически безупречный" Калинин.
Демонстрировать ущербность преобладающего течения в российском общественном сознании должно было только лицо первого ранга с большим политическим влиянием. Таким лицом, несомненно, и является Троцкий - Копёнкин. Троцкий - "большевик No 2", "истинный революционер" по свидетельству многих видных коммунистов. Копёнкин - кумир Александра Дванова ("у Дванова не было любви кроме Чевенгура" <...>. Он существовал Копёнкиным, Гопнером, Пашинцевым " [ 376 ]). Да и сам Платонов пишет о нём с явной симпатией, 31 "плетётся в хвосте у троцкизма", как это будет именоваться в скором времени.
Идеи, интересы и обстоятельства, разделившие российское общество в гражданской войне, во многом были временными, преходящими. Но значительно более устойчивой, унаследованной может быть от XУII века или даже от более давних времен, была непримиримость западнической и почвенной ориентаций. Она раскалывала каждый из противостоящих лагерей и объективно делала единомышленниками общественных деятелей в совершенно фантастических сочетаниях.
Копёнкина, например, не устраивает - "здесь у иного в ухе серьга" [283]. Наверняка, это - подлинные слова западника - Троцкого, враждебного любым проявлениям российской дикости и азиатчины. И в этом он солидарен не только с Лениным и Горьким, но, решимся произнести, - с Аполлоном Аполлоновичем Аблеуховым из "Петербурга" А. Белого, 32 с И. А. Буниным, П. Н. Милюковым и т. д. Ту же серьгу и в том же контексте мы обнаружим и у В. В. Набокова ("Другие берега"): "большевистский часовой, колченогий дурень с серьгой в одном ухе". В данном рассуждении не играет роли, что знали и чего не знали Троцкий и Набоков о функциях этой самой серьги, например, у донских казаков.
Мы говорим о самом нутре Троцкого, об окрестностях его подсознания. Это не означает, что он всегда так откровенен, как его двойник Чекистов в приведённом диалоге с Замарашкиным. Скорее наоборот, он раскрывается в такой степени очень редко. Интересы мировой революции оправдывают любые выверты агитпроповского облапошивания. Вот Троцкий, как шустрый зазывала при борделе, расхваливает мужикам Ленина, сравнивая оного с Марксом. У "нашего крестьянского "Ленина" ничего европейского", всё - наше, всё - мужицкое. 33
У стареющего Копёнкина (ко времени написания романа, или, что примерно то же самое - к моменту приезда Сербинова в Чевенгур, то есть к 1927 - 1928 г. г.) обнаруживаются разочарование, усталость, чувство одиночества и намерение покинуть Чевенгур: "в открытом поле" ему "было лучше"; "стареющий человек <...> бродит один"; "скоро отбуду отсель"; "тут зараза, а не коммунизм. Пора тебе ехать, товарищ Копенкин, отсюда - в даль" [292, 355, 318, 291]. Однако Копёнкин так никуда и не уезжает, просто затихает где - то.
В то же время имеется некий Луй (почти что Лев), не единомышленник, а именно двойник Копёнкина, выступающий в Чевенгурском ревкоме с той же критикой чевенгурской действительности, с теми же призывами к непрерывности революционного процесса, к экспорту революции, с мечтами о завоевании далеких южных стран с помощью Балтийского флота. С Луем Копёнкин посылает письмо Александру Дванову: может быть это - обращение Троцкого к партийной молодежи, которая должна по совести оценить: двигается ли страна к светлому будущему или катится в пропасть? Типичный пример поразительного предвидения А. Платонова - прощальная реплика Луя чевенгурской команде: "Жив буду - всякого из вас припомню". Выходит, писатель знал уже тогда, что напишет Троцкий в изгнании о своих бывших соратниках.
Эти два героя, вероятно, соответствуют (как и в случае с Двановым - Сербиновым) трансформации реальной личности Троцкого: энергичного, деятельного Степана Копёнкина сменяет ото всего оттёртый, обмякший Луй.

7. ЧЕПУРНЫЙ
На очереди у нас глава Чевенгурской коммуны - Чепурный. 34 В начале повествования он - председатель Чевенгурского ревкома, ему пишет письмо Ленин (опять почта для указания на содержательные параллели). Чепурный отвечает Жееву за Ленина, что такое коммунизм. Он - "монголец на лицо", из-за чего зовется Японцем, и предполагает, что его и в Кремле называют Японцем. 35 Так что указания на кремлевского мечтателя, включая его монголоидный облик достаточно прозрачны. Но точно также в конце повествования ("десять лет спустя") Чепурный - главный в Чевенгуре, хотя он уже - не Советская власть и "наблюдает по ошибке" (!). Не упоминается теперь и кличка "Японец". Здесь легко узнается будущий Отец народов, который, к примеру, делает глиняный памятник Прокофию, причем памятник похож сразу и на Чепурного. 36 Получается, что суть кремлевской свистопляски двадцатых годов видится писателю в поражении Троцкого, сторонником и почитателем которого и сам он был (по крайней мере - в молодости), и в торжестве партбюрократии, олицетворяемой для него, как и для троцкистов в целом - Бухариным. На этом фоне он чуть ли не пренебрегает такими подробностями как смерть "самого человечного" и воцарение на освободившемся престоле "осетина с широкой грудью". Таким образом, А. Платонов по-своему воплощает в романе известную формулу Анри Барбюса "Сталин - это Ленин сегодня" и заменяет их двоих в своем чевенгурском мире одним персонажем.
Фамилия "Чепурный" содержательна. По В. И. Далю, слова "Чепурной, чепорный, чепуриться" родственны в том числе слову "цапать" - спешно хватать, вырывать силой, красть. Следовательно, фамилия явно напоминает о том, каким образом большевики оказались у власти ("спешно устроив коммунизм"), как они относятся к институту собственности, и как решают возникающие в стране проблемы. 37 В последнем смысле поведению большевиков противопоставляется рекомендация Платонова (вымышленного писателя Арсакова) "держать действия в ущербе" [130], обстоятельно их обдумывать. Прилагательное "чепорный" означает также ломливый, с заученными приёмами. Конечно, успех публичного политика в значительной степени - успех актёра. В применении к Сталину эту тему рассмотрел А. В. Антонов - Овсеенко. 38 Но вряд ли и Ленин, как актёр, уступал своему преемнику.
В романе обнаруживается известная иерархия персонажей, скорее всего - по степени интереса автора к ним: высшая категория - полностью называются фамилия, имя, отчество (Копенкин, Пашинцев, Гопнер); далее - имя с фамилией (или фамилия с кличкой) - Александр Дванов, Симон Сербинов; следующая категория - просто фамилия - Мрачинский, Жеев, Фуфаев; наконец - какие-то клички, вроде собачьих, с именем (Мишка Луй) или самостоятельно - Кирей, Пиюся. В превращении Копенкина в Мишку Луя уже само имя отражает, таким образом, значительную утрату статуса персонажем. Герои данной главы относятся в этой иерархии ко второй и третьей категории: Чепурный - "Японец" (Ленин) и просто Чепурный (Сталин).
Опуская детали, перечислим некоторые, наиболее важные сближения Чепурного с Лениным и Сталиным, кроме отмеченных ранее.
ЛЕНИН ."Готовность разрушить весь благоустроенный мир" [270]; Чепурный цитирует Ленина - дьявольски трудно управлять государством [196]; идея Чепурного - ликвидировать нетрудовые элементы [198] осуществляется по его распоряжению Пиюсей [218]; Чевенгур - воплощение идеи Чепурного [206]; нормальная трудовая деятельность заменяется бестолковщиной субботников и всё это объявляется "великим почином" [208, 281]; Чепурный одобряет символ Чевенгура, придуманный Жеевым [253]; он борется с бюрократизмом [276]; он принимает трудное решение - стрелять в рабочих ("жилять пролетариат") [282]; в 1922 г. он ликвидирует ЧК [217]; при изгнании "остаточной сволочи" был только устный приказ Чепурного, ничего не публиковали [240].
СТАЛИН. У Чепурного "слабый нос" [178] (это то же самое, что про Муссолини или Хрущёва вместо прямолинейного "лысый" сказать иронически "кучерявый"); у него "шинель дезертира" [178]; "он помнит про свой низкий ум, он учится думать при революции" [175, 364]; "да думать ему и незачем - ему всё ясно" [182]; "он бормочет на партсобрании, не умеет думать молча" [174, 178]; "он ничего не читал, в том числе - и Маркса" [198, 199]; в споре Прокофия с Луем он чувствует коренную правду Луя, но не поддерживает его [209] 39; "он назначает Кирея сторожить коммунизм" [253] (гл. 3, включая намёки на то, как Сталин чуть не стал наркомвоенмором); к нему же относится всё, что касается любовного треугольника Чепурный - Клавдюша - Прокофий (об этом - в следующей главе), в том числе Чепурный помнит Клавдюшу девочкой [206].

8. ПРОКОФИЙ. I
У Прокофия обнаруживается множество черт сходства с Николаем Бухариным. У него "постыдный нос" (выражение Копёнкина, вспомним бухаринский нос "уточкой"), "чёрные непрозрачные глаза". Он член партии с августа 1917 года [203] 40, главный специалист по теории Маркса (Бухарин - ведущий теоретик партии). Хотя соратники не склонны переоценивать его квалификацию: "подлежащее знает, а сказуемое позабыл" [206]. Писатель отмечает, что Прокофий пользуется для справок школьным задачником по арифметике середины XIX в. Евтушевского [203]. Отец Бухарина, подобно И. Н. Ульянову, преподаватель математики, только чуть ниже чином. Упомянутое (прим. 7) столкновение Прокофия с Пиюсей: "я тебя пулей сквозь знамя найду!", видимо, соответствует событиям 1919 года, когда Бухарин, напуганный размахом террора, настаивал на ограничении полномочий ЧК в отношении смертных приговоров и направлен Лениным в коллегию ВЧК с "правом вето". 41
Кроме служебных отношений (Прокофий думает за Чепурного, да и все вопросы решает сам и за Чепурного и за весь чевенгурский ареопаг) Прокофия связывает с Чепурным весьма своеобразный любовный треугольник. Героиня этого треугольника - Клавдия Парфёновна Клобзд, соответственно, герои романа ласково именуют ее то Клавдюшей, то Клобздюшей. Она - не супруга Чепурному (супруг у них нет), а - сподвижница. Два героя треугольника названы, тем самым определяется и героиня, это - Надежда Сергеевна Аллилуева.
Прежде, чем перейти к страницам, посвящённым этому треугольнику (а обойти их просто невозможно), нужно напомнить, что мы читаем роман, который в политической своей части, в части, привязанной к конкретным историческим лицам и событиям, является не просто памфлетом, но памфлетом, совершенно беспощадным. Не забудем, что только что разгромлена партийная группировка, которой Платонов явно сочувствует, с которой связано его окружение (Пильняк, к примеру). Главу этой группировки уже устранили из политической жизни, а скоро вышвырнут и из самой страны. Нужно ли удивляться тому, что за сюжеты выбирал писатель и какими красками их живописал.
Конечно, Москва говорила об этом треугольнике, наверняка ходили и анекдоты, в том числе - похабные. Иначе сомнительно, чтобы писатель вообще поднимал эту тему в таком объёме и в такой форме. Он обращался к современникам, говорил на понятном им языке. Так уж получилось, что знакомимся с этим текстом мы, не имеющие представления о соответствующей части городского фольклора. Вряд-ли что - то сохранилось и в анналах ГПУ. Сюжет слишком опасный, чтобы доверять его бумаге, разве что - иносказательно, туманными намёками. Скорее всего, эту фабулу глушили и в письменных донесениях и в протоколах. В такой, едва уловимой, увиливающей форме молва и приходила к будущему корифею всех наук. 42 Что же касается остальных двух героев, то их по-настоящему эта молва не достигала. Судя по их словам и поступкам, от них всё это просто отскакивало, как горох от стенки. И то сказать, у большевиков супруг нет, есть только сподвижницы.
Начнём с яркого рассказа (притчи) о значительно более позднем эпизоде. Война, видимо 1944 г ., Сталину, следовательно 65 лет. "Начальник Генерального штаба <...> А. М. Василевский показал И. В. Сталину целую папку кляуз на генерала армии И. Д. Черняховского. Речь в них шла о том, что у него много женщин. - Что будем делать? - спросил Василевский. - Что будем делать? Что будем делать? - задумался Сталин. - Будем завидовать !" 43 Всем хороша шутка, особенно тем, что это совсем не шутка. Ради исторической фразы Сталин пошел на замечательный трюк. Он открыто заявил о том, что именно он думает и чувствует по данному поводу.
В 1934 году умеренно трезвый Сталин позвонил Бухарину: "Николай, я тебя поздравляю! Ты и в этом меня переплюнул!" - "В чём?" - "Хорошая жена, красивая жена, молодая - моложе моей Нади!" Бухарин только что женился на молоденькой Лариной (это его третий брак), а Н. С. Аллилуевой уже два года как не было в живых. Ситуация такова, что Бухарин не стал уточнять, в чём ещё он имел неосторожность переплюнуть любимого вождя. 44
8 ноября 1932 года сидели у Ворошилова по поводу 15-летия Октября. Н. С. Аллилуева отказалась пить за Берию. Сталин, сидевший напротив, настаивал, грубил, оскорблял, швырял ей в лицо через стол окурки и апельсинные корки. Прошло несколько часов и Н. С. Аллилуевой не стало. 45 А. М. Ларина (цит. соч.), описывая эту сцену со слов Бухарина, сидевшего рядом с Аллилуевой, о главном - о тосте за Берию - не упоминает. Действительно, иное умолчание красноречивее многих слов! Скорее всего, Бухарин, заботясь о своей молодой жене, обошёл в рассказе эту чрезвычайно опасную тему. А время для Берии было очень горячее. В октябре 1931 года он стал первым секретарем ЦК Грузии, на очереди была следующая ступень - в Москву. Кто пьёт, а кто не пьёт за Берию на посиделках у Ворошилова в конце 1932 года было очень важно и для самого Берии, и для Сталина. 46
            При жизни Н. С. Аллилуевой Бухарин был частым гостем на сталинской даче в Зубалово. Однажды он случайно приехал в отсутствие Сталина, беседовал с Н. С. Аллилуевой. Приехавший Сталин подкрался и, появившись неожиданно, пообещал Бухарину: - " Убью ". 47 Аллилуева не раз уходила от Сталина, забрав детей. Незадолго до смерти говорила, что кончив Промакадемию, переедет к родственникам. 48
В 1918 г. 39-летний Сталин женился на 17-летней Н. С. Аллилуевой. Казалось бы, на что он мог уверенно полагаться в перспективе, по крайней мере, на её лояльность в политической сфере, на то, что она неизменно будет оставаться его "сподвижницей", 49 в рот будет ему смотреть, в том, что касается политики. Что значил её детский опыт по сравнению с его громадным политическим, революционным, военным и государственным опытом? Но время шло. Как партийной активистке, как слушательнице Промакадемии, Аллилуевой приходилось быть в гуще современной партийной жизни. А в московской партийной организации, в партийной печати, в системе государственного управления и образования в эти годы господствовали взгляды "правых", пробухаринские взгляды. Так что Аллилуева имела весьма большие шансы стать бухаринисткой, даже если бы не была лично знакома с Бухариным. Объективному свидетелю было очевидно, что большинство в партии, на которое опирается Сталин, это - в основном, относительно малограмотное большинство. Достаточно вспомнить его опору в армии, этих "гигантов мысли" - Будённого и Ворошилова. Да и сам Чепурный "помнил про свой низкий ум".
Пробухаринские взгляды Аллилуевой сами по себе уже делали Бухарина смертельным врагом Сталина. Именно бухаринское влияние прежде всего мешало Сталину переубедить её, доказать ей свою правоту, склонить на свою сторону. Так что именно Бухарин отнял у него жену - Сталин имел основания рассуждать таким образом.
Ту самую брошюру по национальному вопросу, которая понравилась Ленину, после которой Сталин признан специалистом по национальному вопросу и заметно укрепился в руководстве партией, ему помогал писать в 1913 году в Вене Бухарин. 50 Вполне возможно, вклад Сталина был не так уж и велик, в отличие от Сталина Бухарин владел тремя необходимыми европейскими языками. Недаром Сталин говорил Бухарину в конце 20-х годов: "Мы окружены с тобой мелюзгой. Только ты и я подобны Гималаям, нам и быть во всём вместе..."
Так что Сталин совсем не шутил не только в 1944 г., когда говорил о зависти, но и раньше, когда обещал убить Бухарина, тем более, что со временем он выполнил это обещание.
В романе эта драма отражена в виде безконфликтного любовного треугольника: "баба Чепурного", его "сподвижница" то и дело "шалит", либо "размножается" с Прокофием то в алтаре храма-ревкома, то просто под тулупом в бурьяне у амбара; всё это - при добродушном поощрении Чепурного. С реальностью ситуацию связывают прежде всего нежные чувства Чепурного к Клавдюше и всё то же ключевое магическое слово "сподвижница".
Основной удар в этой части памфлета приходится по Чепурному, обыгрываются его возраст, ограниченные возможности, то что он "владеет Клавдюшей мало", чаще просто дарит ей цветы.
Тон в отношении самой Клавдюши отчетливо двоится. С одной стороны, подчёркнуто оскорбительны уже сама фамилия героини Клобзд и соответствующее прозвище Клобздюша. Несомненно унизительны для неё и такие характеристики (при любых скидках на особенности взглядов, обычаев и нравов того времени): Клавдюша "хранилась в особом доме, как сырьё общей радости, отдельно от опасной массовой жизни" [243]. Чепурный уважал Клавдюшу "за товарищеское утешение всех одиноких коммунистов в Чевенгуре" [237].
Но с другой стороны, какой приязнью дышат описания Клавдюши (Аллилуевой): "женщина с веселым внимательным лицом, словно коммунистка будущего" [203]; "взаправду милая: Копенкин даже ощутил, что если б он парнем был, он такую обнял и держал бы долгое время неподвижно. Из этой женщины исходил медленный и прохладный душевный покой" [204]. Здесь нет даже тени ни насмешки, ни враждебности. Особенно значимы слова о "душевном покое". Например, от Александра Дванова все ещё доходит "душевный покой" до Софьи Александровны спустя 10 лет после их расставания [369]. Так из-за плеча милой Клавдюши выглядывает погрязшая в отвратительном бухаринизме Клобздюша.
Какая-то не совсем понятная смысловая ниточка, возможно, связана с тем, что Платонов как бы земляк Аллилуевым. Они происходят из села Раменье того самого Новохопёрского уезда. Не исключены общие знакомые, какие-то дополнительные источники информации, какие - то подробности "за кадром". Возможны особые претензии писателя к сверстнице - "землячке" - зачем связалась с проходимцами?
Кстати сказать, в Воронежской губернии, на Новокисляевском сахарном заводе в 20-х - 30-х годах работал старший брат Л. Д. Троцкого Александр Давидович Бронштейн, по отзывам - хороший, уважаемый специалист. У А. Платонова, много колесившего по Воронежской земле, могли быть цепочки, выводившие и в эту сторону.

             9. ПРОКОФИЙ. II
Тетерев Людей очень удобно делить на дураков и мерзавцев.           М. Горький " Мещане "
Почему это все эти отчаянные социалисты и коммунисты в то же время и такие неимоверные скряги приобретатели, собственники, и даже так, что чем больше он социалист, чем дальше пошёл, тем сильнее и собственник...
Ф. М. Достоевский " Бесы "
История начата неудачником, который был подл и выдумал будущее, чтобы воспользоваться настоящим, - стронул всех с места, а сам остался сзади на обжитой, нагретой оседлости [341]
"Грабь награбленное - это погром <...>, погром является непременным слугой революции, и возможно представить себе, что погром иногда становится на место революции. "
М. М. Пришвин Дневники 51
Никогда ещё в России бюрократия - и какая бездельническая, жалкая, никчёмная бюрократия - не плодилась с такой неслыханной быстротой <...>.
Дух крепостничества, которым проникнута вся их (большевиков) деятельность <...>, убивает в зародыше всякое творчество.          Л. Шестов " Большевизм как он есть ". 52
Всякая сволочь на автомобилях катается, на толстых артистках женится! <...> Пускай и меня в контору берут: я всю политграмоту знаю, я могу цельным масштабом руководить! <...> Дай пройти в долю!
Комсомолец - истопник " без всякого продвижения к высшим должностям "  [ 228, 229 ]
Этот комсомолец (родной брат Пьера Присыпкина из "Клопа" В. Маяковского) - единственный в романе, то есть - он и есть комсомол, смена, кузница партийных кадров. 53 Именно из этой среды выросло послевоенное руководство страны и партии. Дифференциация снабжения с особым выделением ответственных работников введена уже в 1918 году. В Чевенгуре этот слой, в его функции присваивания персонифицирован Прокофием. Копёнкин сразу определил его как буржуазию, 54 жулика и "гада с полным успехом" [205, 206]. По наблюдениям Чепурного, Прокофий тоскует по буржуазным сундукам [219]. Он саботирует попытки ограничить создание "богатых должностей" за счёт взносов трудящихся [276]. Он описывает Чевенгур, как своё будущее владение [374].
Он ходит с Клавдюшей по домам расстреливаемых имущих граждан и "приватизирует" их имущество: браслеты, платки, золотые царские медали. Клавдюша складывает собранное в свой сундучок [220].
Соответственно, он и формулирует революцию по своему усмотрению, сочинения Маркса у него - для личного употребления [240].
Так и заканчивается роман: "в городе было пусто и скучно, только в одном месте, близ кирпичного дома, сидел Прошка и плакал среди всего доставшегося ему имущества". Этими прошкиными покаянными слезами едва ли не исчерпывается всё, что можно посчитать в романе утопическим.
*
Истории потребен сгусток воль ...
М. Волошин " Россия "

В тёмных догадках или в претензиях на ясность дела проходит наше земное существование. Всё состоит в том, проникаем ли мы постепенно в понимание нашего дела, или просто усиление, усложнение нашей работы сопровождается иллюзией нашего могущества и понимания цели.
Люди не любят объяснять события общественной жизни глубокими причинами, но глубокие причины действуют, и вот отчего всё выходит не совсем по-нашему.
М. М. Пришвин "Дневники" 55
Основной глубинной всесокрушающей силой революции, думается, было не движение социально угнетённых, а культуроборческий бунт, назревавший давно, громогласно провозглашённый Львом Толстым. 56 И прежде всего - бунт против самого ненавистного в культуре, против государства (бунт безумца Евгения против Медного истукана). А оседлали революцию сторонники примитивного (на уровне древних шумеров), но вездесущего государства, культурой и прогрессом божившиеся, о культуре по-своему хлопотавшие.
Революция вдохновлялась бунтом против западнической, "петровской" культуры (по выражению А. Тойнби Пётр разом передвинул границу западной цивилизации с Балтики на берега Тихого океана). 57 Но оседлали революцию типичные западники, набитые цитатами из Гегеля, Кoнта, Ницше, Маркса, непрестанно оглядывавшиеся на опыт "западных" революций, западного рабочего движения, затем, конечно - на западный технический опыт.
Опираясь на отсталость страны, они прервали ход буржуазной революции, для того, чтобы самим сразу же начинать решать её задачи по преодолению этой отсталости, по модернизации экономики и всего уклада в государстве, 58 решать груду национальных проблем, унаследованных от империи. Причем решать все это, не имея и малой доли тех возможностей, какими располагает буржуазная революция, исторически запряжённая в решение таких проблем.
Основополагающее утверждение большевистской ветви марксизма то, что пролетариат является носителем самой передовой идеологии, включающей безотказную программу перемещения человечества в ослепительно светлое будущее. Среди теоретиков, исповедовавших этот символ веры, не было ни одного выходца из пролетарских слоев, физического труда они не знали, скорее всего, просто презирали его.
На господствующее в российском общественном сознании анархистское стремление к идеальному царству взаимной любви и справедливости они ответили ..., какая уж там любовь и справедливость!
Но наполняло же что-то их паруса? Иррациональная претензия на осуществление какой-то всемирной исторической миссии (выполнили, по Чаадаеву - показали всему миру, чего не следует делать). Всеобщее прискорбное недоверие к праву как регулятору общественной жизни.
*
Почему эту малопривлекательную особенность правящего слоя - в общем стыдливо скрываемое, мародёрское по смыслу самообеспечение - олицетворяет в романе Прокофий, который так тесно ассоциируется с Н. И. Бухариным?
А. И. Солженицын ("В круге первом") объясняет позицию Сталина: "Больше всего в жизни Сталин остерегался бессеребренников, вроде Бухарина. Не понимая мотивов их действий, он терялся, какие предположить".
Это суждение о Бухарине трудно оспорить. Мы можем включить в его "актив" немало другого, выгодно отличающего его на фоне соратников, на фоне того, что ожидало страну в 30-х годах и далее. В целом он, по выражению Ст. Коэна, "наименее тоталитарный большевик". 59 Он был за разделение функций партии и государства. Как и Ленин, он решился на выступление с реформистской программой совсем в духе Э. Бернштейна, поношения которого в течение четверти века определяли политическое лицо большевизма. Что особенно должен был ценить А. Платонов: Бухарин в целом был сторонником умеренной политики в деревне, против натравливания одних сельских слоев на другие, с 1925 года - против широкой компании по организации коллективных хозяйств. С 1924 года - он то и дело начал обращаться к этическим нормам в политике, в том числе - применительно к политике партии в деревне. Как и другие "правые" в Политбюро (Рыков, Томский), Бухарин был достаточно популярен и появлялся на улице без охраны. Бухарин придавал большое значение истинной образованности, не одному лишь заучиванию "Капитала". Он был особенно терпим к "попутчикам", к различным течениям в искусстве, литературе. 60
Таким образом, дело никак не свести к упрощенной, манихейской формуле: Платонов - сторонник хороших троцкистов и противник плохих бухаринцев. Тем более, что он откровенно посмеивается и над самим Троцким и над его одержимостью идеей "мировой революции" и уж никак не может разделять победившую идею "третьей революции" в России.
Конечно, не все было ладно и у правых, и у самого яркого из них - Бухарина.
Троцкий считал Бухарина главным изменником революции в пользу партбюрократии. Вклад Бухарина в реальную ситуацию 1928 года, несомненно, исключительно велик. Бухарин видел и осуждал привилегии коммунистов, уже в 1923 году, задолго до М. Джиласа предостерегал против формирования нового монопольно правящего класса, но он же способствовал расправе с левыми, которые в 1925 году и далее как раз всё это и критиковали. Он - ведущий теоретик блока, правившего в 1925 - 1928 годах, единственный, кто мог на равных противостоять в полемике главным говорунам левой оппозиции - Троцкому, Каменеву, Преображенскому, Пятакову, Смилге, Радеку. В его руках была практически партийная печать, он являлся генсеком ИК Коминтерна. В то же время позиция Бухарина как теоретика, конечно, далеко не безупречна. Ст. Коэн прямо отмечает, что Бухарин выискивал самые бессовестные и лицемерные оправдания происходящего. 61 Его пассаж по поводу интеллигентов - носителей самой передовой идеологии (хотя она должна бы исходить от пролетариев) Ст. Коэн 62 характеризует как наивную идеологическую софистику. Если бы разговор шёл о гимназисте на уроке логики или риторики! А то ведь в софистике упражняется ведущий теоретик "миллионнопалого громящего кулака", выворачивающего наизнанку жизнь ста пятидесяти миллионов.
На позицию Платонова могло влиять также и то, что весной и летом 1928 года Бухарин казался победителем. Троцкий всерьёз опасался, что Бухарин и Рыков теперь затравят Сталина как неотроцкиста. Сами "правые", готовясь к июльскому пленуму ЦК, были настроены очень решительно, намеревались сместить Сталина и заменить его Томским или Углановым. 63
Александр и Прокофий Двановы - сводные братья. 64 Писатель как бы приглашает задуматься - каким образом чуть ли не из одной колыбели выходят "дурак" и "мерзавец": идеалист, которого легко изловить на его лучших порывах, и наглый мародёр, не имеющий ничего святого?

10. ЯКОВ ТИТЫЧ
(В антинациональном характере русской революции) отразились национальные особенности русского народа ... тьма и зло заложены <...> в духовном ядре народа ... революция всегда есть в значительной степени маскарад … много есть русских бесов, которые раскрывались русским писателям или владели ими, - бес лжи и подмены ...
Личина подменяет личность. Повсюду маски и двойники <...>. Изолгание бытия правит революцией <...>, призрачны все герои революции. Нигде нельзя нащупать твёрдого бытия.
В стихии революции обнаруживается колоссальное мошенничество, бесчестность как болезнь русской души.
Бесчестье и сентиментальность - основные начала русского социализма.
Революционная святость <...> это - ложная святость, обманчивая видимость святости, подмена.
Н. А. Бердяев " Духи русской революции ". 65
Звёзды <...> не всех прельщали - жителям надоели большие идеи и бесконечные пространства: они убедились, что звёзды могут превратиться в пайковую горсть пшена, а идеалы охраняет тифозная вошь [170].
Завершает нашу галерею главинж человеческих душ, управляющий писательским департаментом, полный генерал от литературы 66 - Максим Горький. Он решал, кто является советским писателем, кто - нет; он из Сорренто доходчиво разъяснял бестолковому Западу, в каких замечательных условиях трудится советский писательский цех, знай самовыражайся! Горький, наверно, самый характерный представитель поколения, которое, по выражению М.Алданова, "прожило жизнь на ходулях", 67 а для заметной части этого поколения - и вовсе предводитель. На своём шестом десятке он не терпел возражений, затрагивавших его мировоззрение - видно чувствовал шаткость этого здания, боялся там хоть что-нибудь шевельнуть, не ровен час - всё и рассыплется (и это - после ходулей!), с чем останешься? Но критикой в свой адрес, заслуживающей внимания (видимо, тут он доверял чутью и неплохо отличал подлинное от ерунды ), живо интересовался. Из тех, с кем стоило считаться, самое главное о нём сказали, наверное, Д. С. Мережковский и И. А. Бунин: большой талант на пошлую литературу.68 Конечно, он отличный публицист, но во-первых, этого явно мало для великого пролетарского писателя, а во-вторых, публицист - это ведь не только стиль, техника, но, прежде всего, свежесть взгляда, ясная, вызывающая интерес позиция... Прочтя рукопись "Чевенгура", Горький и тут не узнал о себе ничего утешительного.
*
Много места в романе уделено двум кузнецам: Сотых и Якову Титычу. Кузнецы сделались любимым символом той эпохи: дух был молод, и энергичная деятельность у раскаленного горна удачнейшим образом символизировала усилия по коренному переустройству общества - выковыванию ключей счастья. 69 Тем более и в первую очередь этот символ был взят на вооружение пролетарскими писателями. Воспользуемся свидетельством Владислава Ходасевича 70 - речь здесь идёт о литературной студии Пролеткульта зимой 1918 - 1919 г. г. "При Пролеткульте решено было издавать журнал <Горн> под редакцией самих студийцев". И далее - о конце 1919 года: "С осени я в Пролеткульт не вернулся <...>. Литературная студия навсегда прекратила своё существование, а её основное ядро сорганизовалось в группу пролетарских поэтов, получивших название <Кузница>. Она просуществовала несколько лет. Ничего выдающегося она не сделала". Наконец, с мая 1920 года по начало 1922 года издавался журнал "Кузница", сначала как орган пролетарских писателей, затем Всероссийской ассоциации пролетарских писателей (ВАПП). Так что свет этого всероссийского горна естественным образом освещал будущему автору "Чевенгура" его первые шаги на литературном поприще, в журнале "Кузница" он публиковался.
Сотых - практически единственный, от кого большевики слышат открытое решительное осуждение своих действий (размышления Сербинова приведены лишь в авторском тексте): про узость своей социальной базы, про свою постыдную опору на никудышные слои общества. Вообще говоря, подобную критику большевики слышали с разных сторон, в том числе - и от разных писателей. Однако два обстоятельства указывают определённый адрес, практически исключая какие - либо альтернативы: оперативность критики (она следует, так сказать, по горячим следам событий) и прямое указание на близость Сотых к Чепурному - Ленину "в сочельник коммунизма" [236]. Сказанное побуждает ассоциировать Сотых с Максимом Горьким, с его журналом "Новая жизнь", с его "Несвоевременными мыслями".
Намного больше сообщено о Якове Титыче. О его непоследовательности: он одобряет главное - ликвидацию лишних классов, но притом пытается критиковать большевиков за частности, за естественные следствия этого главного. Запоминаются его ленивые и маловразумительные препирательства на все эти темы с Копёнкиным - Троцким и с Прокофием - Бухариным. Ему 50 лет в начале событий (1918-й год) [297] и 60 лет ко времени написания романа (1928-й год). Он "без родителей, без людей человека из себя сделал", "жил на голых местах, где не к чему было привыкнуть и привязаться" [286, 316]. 71 Он - сибарит, во всяком случае в обстановке чевенгурского разора требует особого к себе отношения [324]. Вот и ботинки Сербинова пошли на ноги Якову Титычу [354]. 72 Забавная узнаваемая деталь - он двоежёнец. Не забыта и знаменитая горьковская плаксивость [238]. Указания на Горького очень настойчивы, главным образом - на такого, каким он вернулся из эмиграции 1921-1928 г. г., сотрудничающего с большевиками на всю катушку. Яков Титыч снова (!) стал дорог чевенгурцам, они даже видят его во сне 73 [325] (иначе говоря - он у них в печёнках сидит). Забавно выглядит эпизод приглашения Якова Титыча на ревком. Он капризничает, и тогда за ним посылают Жеева, который даёт Якову Титычу успокоительную настойку и растирает ему спину и живот. Зная взаимоотношения Горького с Зиновьевым в 1918-1921 г. г., мы можем оценить эти подробности по достоинству. Также легко узнаются и указания на эмиграцию Горького 20-х годов: "Хочу кузницу подальше на шлях перенесть, буду работать на проезжих" [297]. Он заранее заготавливает лапти "для движения" [297]. Нужно ли напоминать, что Горького в пору его возвращения в СССР, как и литературного героя, стали почтительно именовать по имени отчеству.
Условия договора с возвращающимся Яковом Титычем прямо формулируют Прокофий и Жеев: "слушаться наших распоряжений и тогда жив будешь и тебе будет отлично" [278]; "нам нужно сочувствие, а не искусство" [259]. 74 Яков Титыч привязал чевенгурцев (как детей игрушкой) к счастью жизни [325]. 75
Подлец-неудачник, выдумавший будущее - из эпиграфа к предыдущей главе - это не в последнюю очередь и о Горьком. Воспользовался плодами переворота он не меньше других, а что до выдумывания будущего, - так при его имени и его тиражах - кто же сделал больше? Кто как не Горький громче всех призывал к революции и провозглашал историческую миссию пролетариата? Ключевая для романа фраза о звёздах, идеалах, пайковом пшене и тифозной вши, приведенная в эпиграфе, в тексте вроде бы не касается непосредственно Сотых и Якова Титыча. Но именно Яков Титыч любит смотреть на звёзды и размышлять о жизни на них [285]. Копёнкин так и говорит Якову Титычу "людей на звёзды ценишь!" [287]. Когда Яков Титыч поет заунывные песни шершавым 76 голосом [297], мы сразу вспоминаем вымученный пафос незабываемых песен о Соколе, Буревестнике и прочих пернатых.

У молодежи 20-х годов была довольно популярна задорная ницшеанская концовка стихотворения молодого Горького:
А вы на земле проживёте,
Как черви слепые живут:
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют.
Казалось бы, назвал человека червём, можешь и успокоиться. Ну не пой о нём песен, не рассказывай сказок... Но такая, пассивная позиция не к лицу атакующему классу!
В 1905 году в Трубецком бастионе Петропавловской крепости (16. 01-20.02) Горький написал пьесу "Дети Солнца" (так сказать, драматический вариант "Песни о Соколе"). То ли само пребывание в крепости повлияло, то ли впечатления 9 января, но в этой пьесе Горький не обличает хозяев жизни (всяческих мещан, врагов, дачников), и не только не призывает к бунту, но даже заметно дистанцируется, во всяком случае от проявлений стихийного бунта. Горький как будто вспомнил, что бунт бывает только бессмысленный, и задумался, что ожидает в этом бунте деятелей культуры? Сюжетной канвой и служат так называемые холерные бунты в Нижнем Поволжье в 1892 году, когда бунтующие подозревали врачей в умышленном распространении эпидемии, чтобы обеспечить свой цех работой. Пролетариат в пьесе и вовсе представляет Егор - ловкий слесарь, но пропойца и буян, урезонить которого нельзя иначе как доской по башке. Главная проблема, которая заботит героев пьесы - что делать с серой инертной массой, которая, как водоросли и раковины, присосалась к кораблю прогресса:
            Лиза А какое место в твоей картине, Лена, будут занимать вот эти люди?
Елена Их там не будет, Лиза ...
Протасов Они, как водоросли и раковины, присосутся ко дну корабля ...
Вагин И будут затруднять его движение ...
Лиза Их участь - гибель, Елена? Без помощи, одни, эти люди должны погибнуть?
Елена Они уже погибли, Лиза...
Художник Вагин скоро дополнит - типично горьковским: "Мне органически чуждо всё нездоровое". Проблема названа: чтобы корабль двигался, надо отскребать то, что пристало к его дну. Что делать с отскребённым, пока не уточняется. Явно от лица автора Лиза восторгается: "в этом доме звучат лучшие в мире мысли".
Несколько ранее Горький излагал похожие (и, конечно, тоже "лучшие в мире") мысли Л. Толстому. Про "окружение человекоподобных", что "всё строится на зыбкой почве, во враждебной среде"... Толстой резонно заметил: "Вы - сомнительный социалист. Вы - романтик, а романтики должны быть монархистами". 77 Может быть, романтика и есть отказ от логики?
Было ли для Горького что-нибудь дороже ПРОГРЕССА? Вряд ли. Даже о своём служении самому передовому классу с его самой передовой идеологией он нет-нет и забывал, а о "прогрессе" - никогда. 78 Значит, эти черви, водоросли, ракушки (упоминаются ещё и "слепые кроты") 79 - враги прогресса! Что же с ними делать? При всём пристрастии Горького к миру цветистых метафор, приходилось же возвращаться в скучную реальную жизнь. Там уже нельзя было произвольно манипулировать пространственно-временными координатами, как в приведённой сцене из "Детей Солнца". Никуда не уплыть от этих помех, ни на каком корабле; они тут и останутся рядом. И чем больше будешь пытаться от них оторваться, тем больше будут мешать: "враг" и не собирался сдаваться! Решение лежало на поверхности, наконец, оно было найдено. 80 Статья Горького в "Правде" так и называлась: "Если враг не сдаётся, его уничтожают". И уже совсем не важен конкретный повод, неважно, что он вкладывал в своё понимание прогресса, как определял, кто мешает прогрессу. Важен избранный способ решения проблемы.
Даже те, кто очень заботится о добром имени Горького, вынуждены отмечать его двусмысленность. 81 Конечно, на этом никак нельзя поставить точку. Д. Мережковский писал, что Горький хуже Ленина и Троцкого. Всё, что говорят плохого о большевиках, всё есть в Горьком. И Блок согласился с этой оценкой. 82
Действительно, приведённые в эпиграфе обличения Н. А. Бердяева, пока говорится обо всём народе, несомненно слишком суровы, нуждаются в каком - то ограничении. Адресованные тем, кто выступал от имени революции, эти оценки становятся уже намного точнее. А применительно к Горькому - они просто в самую точку! 83 Об этом есть и в романе. Многое уже отмечалось раньше: о непоследовательности Горького - Якова Титыча; о его слабой укоренённости в российской жизни; о сибаритстве его, пекущегося о счастье угнетённых (вечная российская проблема - где найти неворующего борца за народное благо?); вот и ботинки отняты у Сербинова - всё для того же Якова Титыча; и нежится Яков Титыч в сооружённой для него оранжерее [348]. 84
Не будет преувеличением сказать, что бердяевская тема маскарада, подмены, ложной революционной святости пронизывает текст, касающийся Чевенгура, и прежде всего - касающийся Якова Титыча. Чего стоит одна пресловутая плаксивость Горького и Якова Титыча: человек, теоретически обосновывающий необходимость уничтожения целых категорий соотечественников и издевательства над уцелевшими, выглядит каким-то обиженным, легко ранимым, нуждающимся в сочувствии, заботе и защите - вспомним фотографии Горького этой поры, прекрасный портрет работы Н. Соколова 1928 года! Такой вот сентиментальный, нежный людоед из гуманистов.
Н. Берберова и К. Чуковский пишут, что Горького легко было обмануть. Но, помилуйте, о каком сочувствии может идти речь? Если бы он сам так лихо не обманывал на каждом шагу.
Может показаться, что краски в этой главе излишне сгущены, что текст Платонова хоть сколько-нибудь мягче по отношению к Горькому. Ничуть. И свидетельство тому - заключительный аккорд, к которому и переходим.
Яков Титыч поселился в доме бывшего Зюзина [315]. Вот как описывает А. Авдеенко 85 горьковский (бывший Рябушинского) особняк, где он побывал в 1933 г.: "Стены обшиты дубом и красным деревом. Бронза и зеркала <...>, черный рояль <...>. Безлюдье и тишина <...>. Неуютно, должно быть, чувствует себя в этом раззолоченном дворце Алексей Максимович". Вот и Яков Титыч полюбил одинокого таракана, жил ради таракана, посредством таракана и уподобляясь ему! А таракан спрятался, предпочел тесноту страшной земле за стеклом [323], смотрит в окно - там идёт жизнь [319]. Можно ли сказать что - нибудь сокрушительнее про этого выходца из народа, посвятившего жизнь борьбе за счастье народа? Как нашкодившего котёнка, Платонов ткнул носом великого писателя в его собственную давнишнюю ("На дне") глубокомысленную сентенцию: "человек не таракан, он выше сытости". Вполне благополучный литератор. Известный гурман. Приличные рестораны. Не щи и не лаптем... Хорошо изучил, какими комбинациями слов можно угодить публике, тоже, кстати сказать, накормленной вовремя и качественно. Вот и ходули, вот и жёсткое приземление. Совсем по Маяковскому: "лучше умереть под красным знаменем, чем под забором". Примерно так же объясняет возвращение Горького в Союз и Н. Берберова, в целом достаточно бережно относящаяся к его памяти.
* * *
Таким образом, реальные исторические лица уверенно находят своё место в обширном и многогранном полотне романа. Своим появлением рядом с соответствующими персонажами романа они добавляют им какие-то новые краски, способствуют объёмному восприятию этих персонажей, глубине осмысления коллизий романа. Во многих случаях такие коллизии без предлагаемого сопоставления персонажей романа с их историческими прототипами вообще не поддаются осмыслению, и повествование рассыпается тогда на какие-то абсурдные фрагменты, слабо связанные сюжетно.
Кроме того, сопоставление реальных исторических лиц с соответствующими героями романа обогащает портреты этих исторических лиц, и (или) предоставляет уникальную возможность увидеть их глазами человека конца 20-х годов - самого писателя, его окружения.
Соответственно, и завершающий роман текст о падении Чевенгура, о "последнем Армагеддоне" нужно прочитать не вполне по М. Я. Геллеру 86, а с важными уточнениями. Для характеристики этого этапа в жизни партии воспользуемся формулировкой М. Джиласа: "Плоды «коммунистической революции» достаются партии, их осуществившей <...>. Побеждает то, что стоит за тотальное подчинение производства партии, государственным органам <...>. Уничтожаются революционеры, воспринявшие идеи и лозунги революции буквально, наивно верящие в возможность их осуществления". 87
Только вот, Чепурный погиб, а Прошка уцелел! Так рисовалось Платонову в 1928 году дальнейшее развитие событий. Он зачислил Сталина в когорту обречённых идеалистов, а Бухарина - в торжествующие прагматики. Не напрасно петлял хитромудрый Сталин, не напрасно, прикрываясь Бухариным, строил свои козни. На этот раз ему удалось обмануть даже Платонова. В целом же увлекательная тема "Платонов о Сталине" заслуживает особого рассмотрения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Статья опубликована ранее в несколько сокращённом виде: Континент, 2001, № 3 (109). Здесь и далее - ссылки на страницы издания: А. Платонов. Чевенгур. Рига, "Лиесма", 1989.
2. Цитата из программной передовицы первого номера воронежского журнала "Железный путь", органа Главного Культурно-Просветительного Отдела юго-восточных советских железных дорог. Во втором номере журнала (октябрь 1918-го года) А. Платонов впервые опубликовал своё прозаическое произведение. Это был рассказ "Очередной".
3. Напомним, например, суждение А. Шинделя ( " Свидетель. Заметки об особенностях прозы Андрея Платонова ". " Знамя ", 1989, Nо 9, с. 208 ): Может быть, наше время войдёт в мировую историю только потому, что оно так засвидетельствовано.
4. Подобно инженеру Перри, пытавшемуся в XVIII веке, пренебрегая реальностью, соединить Оку с Доном судоходным каналом (повесть А. Платонова "Епифаские шлюзы").
5. В. В. Васильев. "Андрей Платонов. Очерк жизни и творчества". М , "Современник", 1990; М. Я. Геллер ."Андрей Платонов в поисках счастья". М , "МИК", 1999; С. Г. Семенова. Комм. к: А. Платонов ."Чевенгур". Рига, "Лиесма", 1989; В. А. Чалмаев. «Андрей Платонов». М., «Сов. писатель»., 1983; Л. А. Шубин. Поиски смысла отдельного и общего существования ( об Андрее Платонове ). М ., " Сов. писатель ", 1987; Е.А. Яблоков. На берегу неба (роман Андрея Платонова «Чевенгур»). СПб, 2001.
6. Б. Савинков. Воспоминания террориста. М ., " Мысль ", 1991.
              7. Ненависть как цементирующий элемент в формировании первобытных сообществ ( а порядки в Чевенгуре очень мало отличаются от порядков в первобытных сообществах ) прекрасно исследована Уильямом Голдингом в его притче "Повелитель мух" ( М ., "Педагогика", 1990 ). Дело не в том, что цель оправдывает средства. Цель требует соответствующих ей средств, а избранные средства многое определяют в конечном результате. Разумеется, пустое сердце и обезьяний взгляд - некий идеал, который по плечу далеко не всем строителям нового общества. Вот и А. Дванов, хоть и интересуется обезьяньей позицией Мрачинского, сам не дотягивает до требуемого. Что Дванов! Прожжённый материалист, ведущий чевенгурский теоретик Прокофий и тот обнаруживает недостойные колебания, чем вызывает совершенно справедливую отповедь "стопроцентного" Пиюси: "Всякая б ...дь хочет красным знаменем заткнуться - тогда у ней, дескать, пустое место сразу честью зарастёт... Я тебя пулей сквозь знамя найду" [223].
8. Это особенно интересно слышать от последователей Маркса, всё учение которого построено на мистической вере в неограниченные возможности науки.
9. В марксизме - большевизме пролетариат перестал быть эмпирической реальностью, ибо в качестве эмпирической реальности пролетариат был ничтожен, он был прежде всего идеей пролетариата, носителем же этой идеи может быть и незначительное меньшинство (Н. А. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма (1937). М ., "Наука", 1990, с. 88).
10. Такого рода строки не следует упускать из виду, осмысливая параллели, вроде: Дванов – Гамлет, Дванов - чевенгурский Христос (М. Я. Геллер, цит. соч ., с. 247 и др.).
11. В "Ювенильном море" Платонов добавил важный штрих к проблеме целесообразности революционных свершений его героев. Вермо (заметно повзрослевший Дванов ) "всегда не только хотел радостной участи человечеству, - он не старался её воображать, - сколько убийства всех врагов творящих и трудящихся людей". Типичный платоновский прием - намеренная корявость фразы: по законам синтаксиса "не только" должно быть заменено ещё более чудовищным "не столько"! Отсюда и неизбежный трагический итог героя. Он "слушал начинающееся смятение жизни. Однако, это не был тот напев будущего, в который он беспрерывно и тщетно вникал, - это был обычный вековой шум, счастливый на заре, но равнодушный и безотрадный впоследствии". Вот так: малость пошумели, только и всего!
12. Это весьма своеобразное кладбище: не реже двух раз в год население шумно демонстрировало тут свой энтузиазм, свою любовь к правительству и свою ненависть к наймитам капитала.
13. Ю. Герман. Рассказы о Дзержинском.
             14 ."Эта сволочь" - самое обычное выражение Ильича применительно к интеллигенции. А уже в пределах этого, общего сборища он различал отдельные её разновидности. Так, гордость Серебряного века - философов предреволюционной России он именовал "философской сволочью". Позже на эту аналогию «изгнания остаточной сволочи» и реальных событий 1922 года обратил внимание Б.Сарнов (Б.Сарнов. Сталин и Платонов /Б.Сарнов. Сталин и писатели, Книга третья. М., ЭКСМО, 2009, стр. 888).
            15. Время в эпизоде указано исчерпывающе точно - крестьяне пятый год растаскивают имение, тем и живут.
16. Борьба за влияние в руководстве партией сливалась в это время с борьбой за контроль над армией.
17. В январе 1925 года на пленуме ЦК Зиновьев и Каменев вознамерились обуздать Сталина, предложили Сталину стать наркомом по военным и морским делам. Ряд лиц в партийной верхушке думали в это время о выдвижении Фрунзе в генсеки (в мае 1924 года он стал кандидатом в члены Политбюро). Номер не прошёл, наркомвоенмором стал Фрунзе.
18. Ю. Анненков. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. т. 1. М ., "Художественная литература", 1991, с. 40. Ср .: К. И. Чуковский. Дневник 1918 - 1923 г. г ., запись 24. 11. 1919 - "прошёл Зиновьев - толстый, невысокого роста".
19. В романе Н. Берберовой "Железная женщина" Локкарт и М. И. Будберг в 1925 г. вспоминают Москву 1918 г.: "припадки бешенства Троцкого, остроумие Радека, любовные дела Коллонтай". Конечно, они контактировали в большей степени с наркоматом иностранных дел, но если и вспоминают Чичерина и Карахана, то тоже прежде всего по репликам Радека ("старая баба" и "осёл классической красоты").
20. Кажется, это из Августа Бебеля: "Если тебя хвалит враг, проверь, что ты делаешь неправильно". Н. Я. Мандельштам ("Воспоминания") в связи с пьесой Эрдмана "Самоубийца" отмечает, что демонстрация (в жизни или на сцене) недовольства существующими порядками именовалась тогда "обывательскими разговорами".
21. То, что можно было бы принять за оценку Двановым ситуации в Чевенгуре ("у нас коммунизм", после чего Копёнкин отпускает своего коня Пролетарскую Силу на отдых [322]; "посевная площадь не сократилась, даже город зарос травой" [355]) выглядит каким-то полусонным бормотанием. Этот его вялый конформизм особенно заметен на фоне цепкого деятельного прагматизма его сверстников: "сводного брата" - Прокофия Дванова и истопника - комсомольца (о них речь впереди). Отождествить Сербинова с самим Платоновым предложил М.Я.Геллер. Мою критику попыток увязать Сербинова со Шкловским – см. «Бедный Платонов! Бедные читатели!».
22. Ключевский В. О. Сочинения, т. 3, М ., "Мысль", 1987, с. 232.
23. В. И. Даль, обращаясь к слову "копёнка", отсылает не к "копне", как можно было бы ожидать, а к слову "копа" - скопление, толпа. Конечно, все чевенгурские деятели - порождение толпы, охлократы. Но первый среди них, охлократ из охлократов, разумеется, Л. Троцкий.
24. Троцкого поддерживала практически вся верхушка Красной Армии - Фрунзе, Уборевич, Блюхер, Якир, Егоров, Тухачевский. Но самым влиятельным среди них, "козырным тузом" являлся Фрунзе.
25. А. И. Деникин ("Очерки русской смуты") подчеркивает, например, что Брестский позор подписали со стороны России трое - Бронштейн, Бриллиант, Иоффе.
26. С. Есенин. Избранное. М ., "Художественная литература", 1985.
 27. Цит. соч ., с. 250
28. К. И. Чуковский рассказывает, что более всего беспокоило Горького в начале Первой мировой войны: серые русские мужики, как новые гунны ворвутся в Европу и покалечат такую прекрасную, но хрупкую европейскую культуру (хотя Блока такая перспектива, кажется, даже несколько воодушевляла).
29. Об этом с болью и тревогой писали славянофилы, Достоевский, авторы "Вех". А вот как сформулировал это В. В. Набоков ("Дар"): "Русская мысль - вечная данница той или иной орды <...>, бредили кто Кантом, кто Контом, кто Гегелем, кто Шлегелем" (Набоков верен себе и даже в этой фразе уместил крохотную скрытую цитату из "Петербурга" А. Белого).
30. В романе практически повторен текст о внешности Розы Люксембург из сочинений Троцкого. В числе первых персонажей, которых встретили Копенкин с Двановым по дороге в Чевенгур, есть мужик, назвавшийся Францем Мерингом. Что касается культа Розы Люксембург - красочную деталь сообщает Ю. Анненков (цит. соч ., т. 1, с. 83). В голодном 1920 году в числе организаций, в которых Анненков читал лекции об искусстве, был родильный центр "Капли молока им. Розы Люксембург".
31. Как ни удивительно, достаточно суровые и недвусмысленные обличения, вроде "сначала стреляете, потом спрашиваете", или то, что Копенкин убивает с "будничным тщательным усердием, с каким баба полет просо" [140], практически не ослабляют этого ощущения предвзятости писателя, явно симпатизирующего Троцкому - Копёнкину. Достаточно красноречивы и сами напрашивающиеся сближения Копёнкина, то ли с гидальго из Ламанчи, то ли - с Георгием Победоносцем. Писатель многое прощает герою за трезвость в оценке чевенгурских дел ("нет здесь коммунизма" [318]), за решительное осуждение чевенгурской лжи, бюрократической карикатуры на справедливое общество.
32. Сенатор рассуждает совсем как Чекистов: "русские сплошь пьяницы и потребители никотина".
33. П. Пильский. "Ленин". "Ленинградский литератор", 1990, No 41 ( 46 ).
34. Никаких родственных связей с почти что одноимённым персонажем из "Детей Солнца" Горького (там - Чепурной) не обнаруживается. Разве, что они почти коллеги: там - ветеринарный врач, тут - ротный фельдшер.
35. Похоже, "Старик" - действительно не единственное заглазное кремлёвское прозвище вождя. Советник германской миссии в Стокгольме Рицлер называл сотрудничавшего с ним Ленина "Татарин" (Д. Кузнецов. Перманентный мерзавец Парвус, "Молодая гвардия",1988, No 1 ). Это тот самый К. Рицлер, в присутствии которого через год с небольшим в Москве будет убит граф Мирбах.
36. Кстати сказать, этим он и "закончил своё чувство к Прокофию" [371] (см. следующие две главы).
37. В "Докторе Живаго" в связи с декретами Советской власти Пастернак говорит о "шалых выкриках".
38. А. В. Антонов - Овсеенко. Театр Иосифа Сталина. "Театр", 1988, No 8.
39. В середине 1928 г. Бухарин в частных разговорах прямо называл Сталина неотроцкистом (Ст. Коэн. Бухарин: политическая биография. 1888 - 1938. М ., "Прогресс"; Минск, "Беларусь", 1989, с. 347 ).
40. На VI съезде в августе 1917 года Бухарин вошел в состав ЦК и даже в более узкий круг высшего руководства партией. На рубеже 20-х - 30-х г. г ., когда партпропаганда начала лупить по Бухарину изо всех калибров, любили всячески раздувать идейные расхождения Бухарина с Лениным в период эмиграции. Доходило до намёков, будто бы в это время Бухарин вообще не состоял в партии, хотя это несомненная ложь. Вот как преломил эту тему В. Маяковский в своей сатире "Баня":
Велосипедкин. Что можно сделать с этим проклятым Победоносиковым? Он просто плющит каждого своими заслугами и стажем. Ты знаешь его биографию? На вопрос: "Что делал до 17 года?" - в анкетах ставил: "Был в партии". В какой - неизвестно, и неизвестно, что у него "бе" или "ме" в скобках стояло, а может и не "бе" и не "ме" не было <...> глаза его слезятся от довольства и благодушия. Что можно увидеть такими глазами? Социализм? Нет, только чернильницу, да пресс-папье".
Возможно, Платонов отразил здесь оба аспекта: и реальное включение Бухарина в состав ЦК и будущие попытки " отгрызть " у него дореволюционный стаж - в 1928 г. такая тенденция уже могла ощущаться.
41. Ст. Коэн, цит. соч ., с. 131.
42. Кстати, перед желающими напакостить "любимцу партии" открывались при этом прекрасные перспективы. А такие побуждения, конечно, были. После высылки в 1922 г. "остаточной сволочи", высылки троцкистов и многих других подобных мероприятий, Бухарин и бухаринцы сами оказались в весьма уязвимой и опасной позиции всё той же "остаточной сволочи".
43. Ф. Чуев. Ветер истории. "Наш современник", 1997, No 5.
44. А. М. Ларина. Незабываемое. "Знамя", 1988, No 10, 11, 12. Отец народов обожал говорить загадками. Разное он мог подразумевать, кроме того, что он постоянно завидовал одарённости Бухарина. В то же время его беспокоили, в частности, два связанных обстоятельства. Многие в партии осознали правильность бухаринских предостережений: об осторожности в темпах индустриализации и модернизации сельского хозяйства; о необходимости совместного с социалистическими партиями противостояния германскому фашизму (в 1933 году Гитлер пришёл к власти). В результате в 1934 - м году, вопреки воле Сталина, наступило что-то вроде короткой оттепели, что объективно было победой бухаринских идей и самого Бухарина. На 1934 - 1936 г. г. Бухарин стал редактором "Известий" и наиболее активным членом комиссии по подготовке новой конституции.
45. А. Колесник. Мифы и правда о семье Сталина. М ., "Техинвест", 1991, с. 121.
46. Время в целом было неспокойное и для Сталина. Деревня, сельскохозяйственное производство скоро будут поставлены под жёсткий контроль государства (для сравнения в 1927 году в городе на 10 тыс. населения было 319 членов партии, в деревне - 25; в 3/4 деревень не было никакой организованной партийной деятельности). Но цена этой "войны Сталина с крестьянством" далеко превзошла не только собственные ожидания Сталина (какими бы они ни были), но и наиболее ужасные предположения его оппонентов. Погибло не менее 10 млн. крестьян. Поголовье скота уменьшилось вдвое. Душевое потребление мяса, жиров, птицы с 1928 по 1932 г. сократилось в три раза. Соответственно, как раз на рубеже 1932 - 1933 г. г ., кроме открытой оппозиции, кроме заговоров в партии Сталин неожиданно столкнулся с решительной оппозицией умеренных в своем карманном, вычищенном до блеска Политбюро. Эти "либералы" категорически отвергли его намерение казнить М. Рютина, что было крайне неприятным предостережением Сталину. "Именно в связи с рютинским делом Сталин принял твёрдое решение избавиться от всех ограничений, которыми связывали ему руки тогдашняя большевистская партия, её руководящие кадры и политические традиции" (Cт. Коэн. цит. соч. с. 335, 404, 411 ). Отдавал он себе отчёт в этом или нет, но в числе этих "ограничений" заметное место занимала и Н. Аллилуева. Совпадение во времени указанного решения Сталина и гибели Аллилуевой очень многозначительно.
47. Ларина, цит. соч.
48. Колесник, цит. соч ., с. 56.
49. Приходится раз за разом возвращаться к этому замечательному понятию "сподвижница", поскольку Платонов начинил его таким количеством взрывчатого материала.
50. Ларина, цит. соч .; Коэн, цит. соч ., с. 48.
51. М. М. Пришвин. Дневники. М ., изд - во "Правда", 1990. Запись 27. 01. 1930. Уместно напомнить и некоторые другие записи из дневника М. М. Пришвина. «Не веря ни во что хорошее каждый в отдельности, вместе они (односельчане) все ещё с большой силой за что-то стоят - за что? За пустое место. И сила эта вовсе не от революции, а от тех времен, когда народ сообща убирает урожай и отражает неприятеля. Вместо дела - разбой, но раз они вместе, то нужно, как за настоящее дело, стоять и за разбой и выдавать это за священную правду». (Зап. 23. 04. 1918 г.)  «Мы пересчитываем по пальцам всех примитивных людей, которые пойдут за Лениным <...>. Во всей деревне мы насчитываем человек восемь, и все с уголовным прошлым, все преступники ...» (Зап. 26. 05. 1918 г.). / Из разговора с крестьянином /: «- А если разбойники захватят власть? - Да это же и есть разбойники: пьянствуют, взятки берут.  Эта власть ему нравится, удобная власть.» (Зап. 27. 04. 1918 г.).
52. Л. Шестов. Большевизм, как он есть (1920). Перепечатка: Нов. время, 1991, No 35.
53. В борьбе против " правых " в 1928 году Сталин опирался, прежде всего, на рвущихся вверх карьерно озабоченных партийцев и на комсомол, так что этому комсомольцу в его продвижении к "высшим должностям" мешают, в первую очередь, бухаринцы. Через несколько лет подобным образом будет планировать своё будущее один из героев "Котлована": "пройти в партию и скрыться в руководящем аппарате".
54. Видимо, писатель в значительной мере разделяет взгляды "большевиков-ленинцев" (оппоненты именовали их "троцкистами"), те называли происходящее буржуазной контрреволюцией и возлагали ответственность на Сталина и Бухарина, на созданную ими бюрократию, "верящую во всемогущество госаппарата" (напр. письмо Х. Раковского, В. Косиора, Н. Муралова, В. Каспаровой из сибирской ссылки в апреле 1930 года ).
55. М. М. Пришвин, цит. соч ., зап. 2. 11. 1936; 26. 04. 1941.
56. Точно так же культуроборческий бунт Руссо возвещал о близости Великой Французской революции, а бунт Ницше - о потрясениях, ожидавших Германию в ХХ веке. Поскольку мы в этом отношении шли, что называется, "ноздря в ноздрю" с Германией, у нас старательно штудировали Ницше, а там Толстого ( например - дневники молодого Геббельса ). По поводу российского прочтения Ницше интересно наблюдение из дневника М. М. Пришвина ( цит. соч ., зап. 16. 04. 1909 г. ): Вся беда России, говорил мне высокий чиновник, что нет средних людей. Средний человек - это существо, прежде всего, удовлетворенное всей жизнью, и там где концы её с концами не сходятся вообще и для всех, готовое подчиниться Богу, начальству или закону. Но представьте себе страну, где каждый постиг, как мировую тайну, принцип всеобщего беззакония личного и в то же время высшее право личности, где каждый имеет психологию гения без гениального творчества, где и действительный гений не может быть законодателем, потому что тайну-то гения (личное беззаконие) все подглядели, тайна (личное беззаконие ) стала всеобщим состоянием и всякого законодателя винят в двойной бухгалтерии.
             57. Ср. у В. Нарбиковой ("Девочка показывает". Знамя, 1998, No 3): Хорошо, что была революция в 1917 году. И была она на самом деле не из - за мировой войны. Не из - за немцев. Даже голод тут ни при чём. Только французский язык. Уж слишком много говорили по французски <...>. И русский язык обиделся. И с помощью этой дурацкой революции ... и евреи тут ни при чём ... и большевики ...
58. Коэн, цит. соч ., с. 161.
59. Коэн, цит. соч ., с. 246.
60. Коэн, цит. соч ., с. с. 166, 232, 275, 280.
61. Коэн, цит. соч ., с. с. 60, 177, 258, 330.
62. Коэн, цит. соч ., с. 176.
63. Коэн, цит. соч ., с. с. 326, 349, 352.
64. Традиционная в литературе 20-х годов тема: братья - по разные стороны баррикад (Н. В. Корниенко. История текста и биография А. Платонова (1926 - 1946 ). "Здесь и теперь", 1993, No 1, с. 110 ).
65. Н. А. Бердяев. Духи русской революции. Сб. "Из глубины", 1918. Перепечатка: М ., Изд - во МГУ, 1990.
66. По табели о рангах Н. Гумилёва: сам Гумилёв - капитан, Немирович - полковник, а Горький - генерал (К. И. Чуковский. Дневник 1918 - 1923 г. г. Запись 15. 03. 1922).
67 ."Поколение людей безответственной мысли" (В. Муравьёв. Рёв племени. Сб. " Из глубины ", 1918. Перепечатка: М ., изд - во МГУ, 1990). "Литература Больших Идей" - по В. В. Набокову.
68 ."Что пошло, то пошло". Имея ввиду в том числе и Горького, а может быть - в первую очередь Горького, Пришвин пишет (цит. соч. запись 23. 08. 1932 г.): "талант средних (писателей), не умеющих смеяться, - подозрителен <...>, если ты сомневаешься в своем таланте, попробуй писать юмористику". Известно, в том числе - от Н. Н. Берберовой, что Горькому юмористика совсем не давалась.
69. Просматриваются и более глубокие корни этой радиции. Греческий Олимп отражал господствующие идеалы праздности: постыдным считался любой производительный труд, включая ремесло и даже, в определённой мере - труд ваятеля. Олимпийцы - типичное правящее сословие: энергия поглощенной амброзии расходовалась ими лишь на повелевание и изобретение смертным всяческих пакостей. Неожиданное исключение представляет Гефест (недаром позже его то и дело вытеснял с Олимпа Дионис, малоазийский тунеядец - пьяница и дебошир) - хромоногий (от постоянного вдыхания мышьяка), но неутомимый кузнец. Такое - на особицу - обожествление трудяги-кузнеца обнаруживается и в культах других древних народов, в том числе - у праславянских племен. Железный век - это и есть наша цивилизация, её устои буквально выкованы в кузнице.
70. В. Ходасевич. Страницы воспоминаний. О театре. "Театр", 1989, No 6.
71. Казалось бы - тоже странник, но не из тех, которых так ценит и которыми так интересуется Платонов. Ищет не там, где нужно, и не то, что следовало бы.
72. Эту тему (заботливо обутые партийные бонзы и босые писатели) М. Булгаков великолепно разовьёт в своих устных рассказах 30-х годов.
73. В мае 1928 года на станции Негорелое Горького встречали правительственные делегации Белоруссии и Москвы во главе с И. Скворцовым - Степановым. В Минске, ночью так же встречали толпы народа, и так же состоялся митинг. 28 мая на Белорусском вокзале встречали с почетным караулом Н. Бухарин, К. Ворошилов, С. Орджоникидзе, А. Луначарский, Е. Ярославский, М. Литвинов, А. Бубнов и многие другие (В. Баранов, Сов. культура, 01. 04. 1989 г.). 11 ноября 1931 года, когда Сталин начертал на экземпляре горьковской "Девушки и смерти" свою знаменитую резолюцию: "Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гёте...", Ворошилов на другой странице написал своё: "Я люблю Горького, как моего и моего класса писателя, который определил наше поступательное движение". Ворошилов в 1931 году не мог писать что-либо, хоть на волосок отличное от официальной линии партии.
74. Как в идеальном государстве Платона, в Чевенгуре дозволено думать лишь правителям (остальным верить и слушаться).
75. Опять-таки строго по Платону, правители придумывают мифы для непросвещённых подданных.
76. Второй раз (как и в тексте, касающемся Пашинцева) условный эпитет "шершавый" означает лицемерный, говорит о позе, "личине" по Бердяеву.
77. М. Горький. "Лев Толстой".
78. В начале Первой мировой войны его волновала гибель "мозгов", деятелей культуры, а совсем не потери в передовом классе. Также не беспокоила его гибель рабочих 9 января и вообще в революции. Н. Берберова ("Железная женщина") формулирует по Дж. Оруэллу основные нацистские идеи, близкие Уэллсу: насильственный прогресс, вождь, государственное планирование науки, сталь, бетон и аэропланы. Если оставить в стороне сложный ( в данном случае ) вопрос о вожде, то во всём остальном сразу узнаём и уэллсова друга - Горького.
79. Из этих "слепых кротов" предполагается каким - то образом выращивать "гордых орлов". Если бы требовались ещё доказательства того, что у Горького неладно с чувством юмора (а временами и сам здравый смысл ему изменял), одно это утомительное мелькание перьев в его творчестве первого десятилетия века уже достаточно многозначительно.
80. Точно так же почитывали Ницше, а со временем начали размышлять над похожими проблемами и по-соседству: там свои черви, водоросли и ракушки мешали превращать «германию поверженную» в ГЕРМАНИЮ ВЕЛИКУЮ. Близкие проблемы, общие источники мудрости и вдохновения, похожий, с признаками железобетонности способ мышления - одинаковы и найденные решения.
81. Н. Берберова. Курсив мой. М ., "Согласие", 1996.
82. К. И. Чуковский. Дневник 1918 - 1923 г. г. Запись 22. 12. 1920 г.
83. По поводу двойственности Горького беспокоились и в противоположном лагере. В. Маяковский в своей "Бане" поносил Бухарина так сказать по социальному заказу, сообща со всей сворой. Но тут же он не упустил случая исподтишка, но почувствительнее лягнуть и Горького, которого того и гляди поставят Маяковскому в начальники. Начинается с невинной вроде бы фразы Ивана Ивановича: "Я показываю наши достижения, как любит говорить Алексей Максимович <...>. Кризис нашего роста..." Горький 6 лет пробыл в эмиграции, но связи с отечеством не терял, и, приезжая в 1928 и 1929 годах, каждый раз на 5 месяцев, старался подчеркнуть, прежде всего, свою солидарность с советской действительностью (тем более - без Зиновьева), то, что он - "свой". Но Маяковского это просто бесит, и всего через несколько реплик следует сцена с Моментальниковым, вызывающая совершенно убийственные для Горького ассоциации:
Мезальянсова Мосье Моментальников !... Попутчик! Видит - советская власть идёт - присоединился ... Увидит - они идут, - уйдёт.
Моментальников Сотрудник дореволюционной и пореволюционной прессы. Вот только революционная у меня, понимаете, как - то выпала. Здесь белые, там красные, тут зелёные. <...> Сам я рабочий по убеждениям. Я всегда говорил, что лучше умереть под красным знаменем, чем под забором. Под этим лозунгом можно объединить большое количество интеллигенции моего толка.
84. В случаях Дванова - Сербинова, Копёнкина - Луя два литературных персонажа отвечали одному реальному лицу в разные периоды его жизни. С Горьким - иначе. В свой первый советский период ( 1917 - 1921 годы ) Горький был одновременно и Сотых, и Яковом Титычем. После эмиграции 1921 - 1928 годов остался только Яков Титыч.
85. А. Авдеенко. Отлучение. "Знамя", 1988, No 3.
86. М. Я. Геллер, цит. соч ., с. 197.
87. М. Джилас. " Новый класс ", в: М. Джилас. "Лицо тоталитаризма". М ., "Новости", 1992, с. 189.
*
Другие статьи автора

1     Бедный Платонов! Бедные читатели! (О книге А.Варламова «Андрей Платонов»).
2      Беседа под бомбами (встреча Гумилёва с Честертоном и пр.).
3     Беспечные и спесьеватые (Н.В.Гоголь «Женитьба»).
4     Великое Гу-Гу (А.Платонов о М.Горьком).
5     Весёлая культурология (о статье А.Куляпина, О.Скубач «Пища богов и кроликов» в «Новом мире»).
6     Для чего человек рождается? (Об одной фразе, приписываемой Короленко ).
7     «Гималаи» (Сталин, Бухарин и Горький в прозе А.Платонова).
8     Можно ли устоять против чёрта? (Гоголь спорит с Чаадаевым).
9      Не вещь, а отношение (послесловие к четырём моим статьям о Платонове).
10     О чём скорбела Анна Павловна Шерер? (Л.Толстой «Война и мир»).
11     Пересказ навыворот и буйство фантазии (о статье В.Голованова «Завоевание Индии» в «Новом мире»).
 12    Походы Наполеона в Индию.
 13    Пришествие Платонова (Платонов и литературный мир Москвы).
 14    Частица, сохранившаяся от правильного мира (Ю.Олеша «Зависть»).
 15    Четыре анекдота о времени и пространстве (как Панин вешал Державина, Платов завоёвывал Индию, а Чаадаев отказывался быть адъютантом Александра I).