Мне нравится убивать людей. Это так забавно! Куда забавнее, чем убивать диких зверей в лесу! Потому что человек — самый опасный на свете зверь… Лучше всего будет, когда я умру. Я воскресну в раю, и тогда все, кого я убил, станут моими рабами. Я не назову вам своего имени, потому что вы попытаетесь остановить меня и помешать собирать рабов для загробной жизни.
Зодиак, самый известный из не пойманных убийц
Ты любишь всех, а любить всех – значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны.
Оскар Уайльд "Портрет Дориана Грея"
О, Боже! Космические пришельцы! Не ешьте меня. У меня жена, дети. Съешьте их! Гомер Симпсон
-1-
Пятая жертва
Президент сидел в своём кабинете, в Кремле, и судорожно листал свежий номер «Пекинских Ведомостей». Он был изрядно раздражён и раздосадован последними событиями в столице. Жирный заголовок огромной статьи на первой полосе говорил сам за себя:
НОВОЕ ЗЛОДЕЯНИЕ МАЛЕВИЧА
Этот маньяк орудовал в городе уже второй месяц, и последняя жертва была пятой в его безумной коллекции. Перелистав газету снова, уже в третий раз, Президент, не найдя ничего более интересного, ещё раз перечитал статью о психопате. Потом, немного поёрзав в кресле и закусив губу, перечитал ещё раз.
– Сука, – процедил он сквозь зубы, и набрал номер на одном из восьми телефонов, выстроившихся в ряд на столе.
– Ургант слушает, – услышал он заспанный голос своего секретаря на том конце линии. – Кто говорит?
– Ты чё, охренел, Ваня? Это твой, сука, начальник, разряд тебе в дышло! Ты чем там занимаешься, недоделок?
– А, эт вы, Фёд-никитич, – угрюмо просопел Ургант. Разговор с шефом в столь ранний час, видимо, никак не входил в его планы. – Вам честно или соврать?
– Учти Ваня, если ты снова занимаешься непотребствами на рабочем месте, тебе несдобровать. Смертную казнь у нас пока не отменяли.
– Да ладно вам, Фёд-никитич, я всего лишь задремал тут. Перебирал бумаги и совершенно случайно задрых. У меня сёдня бессонная ночка выдалась…
– Уж не Ольга ли предмет твоих бессонниц в последнее время? – искренне поинтересовался Президент, почёсывая усы. Под усами невольно, сама собой, проявилась хитроватая улыбка. – Смотри, Ванятко, дорезвишься ты с ней. Уж она с тебя все соки повыжмет. Вместе с кишками.
– Тут правда ваша, Фёд-никитич, Олька девка без тормозов. Заводится с пол-оборота и гонит по трассе на полной. А бензобак у неё прожорливый, ажно…
– Ну ладно, – прервал его Президент. – Хватит об этой силиконовой суке. Ты вот скажи мне лучше, прессу утреннюю читал?
– Угу. Наши просрали эфиопам 4:2.
– Да ёб я в жопу твой футбол, Ваня! – рассердился Президент, и даже ударил по столу кулаком – так, чтобы секретарь мог услышать этот звук на том конце провода. – Про Малевича на первой полосе читал?
– Вы ж знаете, Фёд-никитич, я газеты наоборот читаю, с зада наперёд. Болезнь у меня такая, с детства ещё. Я и «Мурзилку» с зада наперёд читал, и «Весёлые Картинки». Всегда вначале конец узнавал, и лишь потом с чего же, бля, всё начиналось. Эт реверсизм называется, встречается у 0,00000001 процента людей. Мне просто нереально повезло. Так что до первой-то полосы я ещё не дошёл. Разгадал сканворд на последней и пробежал по спортивной хронике и погоде. Завтра, кстати, немножко похолодает, плюс тридцать один.
– А документы государственные ты тоже наоборот читаешь, чудо ты сталеросовое?
– Ну Фёд-никитич, я ж про себя. А уже прочитав до конца, то есть до начала, в моём мозгу формируется понимание исходного содержания текста, и сей процесс даже в какой-то степени способствует прогрессивному развитию во мне аналитического мышления, исследующего причинно-следственные связи между написанным в итоге, и тем, с чего, собственно начиналось сие повествование. Проще говоря, становится ясно, откуда конец растёт.
Несколько минут Президент молчал, переваривая услышанное. Очки его вспотели, и он снова заёрзал в кресле. Привычка ёрзать не оставляла его с тех самых пор, когда он ещё был обыкновенным смертным знатоком, а не Президентом. Когда зарабатывал себе на жизнь своим собственным умом, в единственном в мире элитарном казино, предоставлявшим такую возможность. А чтобы правильно ответить на вопрос, приходилось ёрзать. И он ёрзал. И почти всегда находил правильный ответ. С тех пор в мире многое изменилось – страны, в которой он выигрывал своих хрустальных сов, как таковой, уже не существовало, а передача, хоть и продолжала выходить, кардинально поменяла своё лицо. В случае проигрыша знатоков, всю команду теперь расстреливали в прямом эфире. Рейтинг передачи зашкаливал, но знатоков от этого больше не становилось. Из «старых» выжили только Друзь и Бурда, за поединком которых Президент отчаянно наблюдал каждую пятницу (программа стала еженедельной). Болел Фёдор Никитич за Бурду, так как когда-то играл с ним в одной команде.
Президенту повезло. Его жизни уже ничего не угрожало. Он был главой великих СШР, Соединённых Штатов России, и потенциальных врагов у его страны не было. С Эфиопией, Австралией, Украиной и Гондурасом, единственными суверенными, не вошедшими в состав СШР странами, поддерживались добрососедские отношения, его губернаторы и министры подчинялись ему беспрекословно, а народ – обожал. Но главное – он уже не играл в элитарном клубе, а значит, мог не трястись каждый раз, отвечая на вопросы крупье перед телевизором.
И всё-таки он ёрзал. Ёрзал сейчас в своём кресле, мысленно прокручивая назад плёнку истории, от конца в начало, как Ваня Ургант, читающий газету. Пытался нащупать причинно-следственные связи между событиями последних недель, но даже мозг бывшего знатока отказывался помогать ему в этом. Откуда растёт этот чёртов конец, Президент разглядеть не мог.
– Ладно, Ваня. Слушай сюда. Малевич снова дал о себе знать. Вчера ночью нашли труп Машки Распутиной. Помнишь такую?
– Как же, как же, Фёд-никитич, помню. – И Ургант нараспев промычал: – Я ро-ди-ла-а-ась в Сиби-и-ри… – Но постойте-ка, разве ж её не казнили тогда, в двадцать шестом, вместе с Укупником и Малежиком?
– Да нет, Ваня. Выжила, сволочь. Кол прошёл по всему телу, не задев жизненно важных органов. Пришлось отпустить.
– А, пункт 14 нового УК, – вспомнил Ургант. – Я б на вашем месте его давно отменил, Фёд-никитич. Или кол надо сменить. Ядом курары его, штоль, смазывать, чтоб уж наверняка. А то ведь и раньше были случаи. Зверева помните? Тоже ведь сорвался, и живёт себе, горя не знает.
– Ага. Только хромает теперь на обе ноги, да и срать толком не может. Каждый день к Генке Малахову на промывку бегает, а так – ничего. Это закон, Ванюша, а закон надо уважать. Иначе превратимся с тобой вот в таких же малевичей.
– И что этот фрукт изобразил на сей раз?
– Ты не поверишь. Он её под хохлому расписал. И ещё какая-то дурацкая надпись на жопе. Кстати, тоже на тему футбола. Только вот не пойму, что бы она означала.
– Что за надпись-то? – заинтересовался Ургант. Сон его как рукой сняло.
– Чуть ниже талии написано «Аргентина-Ямайка», а на каждой из ягодиц по одной цифре. Пятёрка и ноль. Тебе это о чём-нибудь говорит?
– Ну… – Ваня задумался. – Аргентинский и Ямайский штаты никогда между собой не играли, если имеется в виду какой-то внутренний чемпионат. Если только при старом режиме, ещё в эпоху Федерации, когда они были суверенны… Так сразу не могу сказать, Фёд-никитич, тут надо бы в архиве покопаться. Проштудировать, так сказать, спортивную хронику прошлого.
– Вот ты и займись этим, Вань. Может быть это и не футбол вовсе, а хоккей. Не знаю, пригодится ли, ну уж на всякий случай, сделай. А мне вызови министра внутренних дел. Будет у меня пендюлей получать. Это ж надо – Президент узнаёт о том, что творится в государстве из утренней прессы! Срочно, Ваня, срочно, его ко мне!
-2-
Разбор полётов
Вид у Деппа был довольно потрёпан и истерзан неблагоприятными семейными обстоятельствами. Уже два месяца он пил, употреблял наркотики и морально разлагался, угнетённый внутренними дрязгами как в собственной жизни, так и в жизни любимой страны. Постоянная неразбериха и аврал во вверенном ему министерстве всё нарастали, словно снежный ком, летящий с горы. И не знал Джонни, какую дыру нужно было залатать прежде всего, хоть и сознавал внутренне, что государственный долг стоит выше всего остального.
Получив вызов в Кремль, он долго плакал, пока жена, понося его всякими обидными словами, гладила ему брюки. Вчера вечером он снова приполз домой вдрызг пьяным.
– Доиграешься ты, Джонни, ой доиграешься! Попрут тебя со службы! Где ж видано, чтоб чиновник бухал как лошадь! Где ты вчера шлялся всю ночь, мразь?
– Не понимаешь ведь ты ни хрена, Анька! – злился в свою очередь Депп. – Приятелей я давних встретил, вот и отметили, посидели немного в «Маодзюдуне», вспомнили прежние времена…
– И долго ты будешь ещё эти прежние времена вспоминать? На тебе ж весь правопорядок в стране, туды её в качель, какой пример ты своим подчинённым подаёшь?! Мож ты по бабам опять начал ходить? – Анна оставила брюки, и уперев руки в место, где ещё десять лет назад можно было встретить талию, пошла танком на мужа.
– Ты чьего этьо, Аньют, чьего? – попятился назад Джонни.
– Иди ты, акцент у него старый от страха прорезался! Америку свою никак сраную вспомнил? Калифорникэйшн? Голый-вуд? Снова за старое, да? Дженифер В-жопес, Вайнона С-райдером, кто ещё? Прежние времена, говоришь? Опять своё воробьятничество затеял? Джек-воробей, получи-****юлей!
– Ноу, ноу! – Джонни ретировался под диван, где незамедлительно вляпался в дымящуюся кучку фекалий, торжественно возложенную туда котом Бергамотом – то был его регулярный вклад в семейные войны.
– Хватит ноукать, по-русски говори, сука!
В доме запахло сожжёнными брюками, и Джонни выругался на чисто русском языке. Он безнадёжно опаздывал в Кремль…
***
– Ну и как это всё изволишь понимать, Джонни? – Президент с прищуром смотрел на измочаленного Деппа, поигрывая в руках канцелярскими ножницами. – До каких пор будут продолжаться твои разгильдяйства? Страна надломлена вероломными действиями какой-то паршивой твари, а ты в это время порочишь правительство своими антиобщественными поступками! Я уже навёл справки. Вчера тебя видели в обществе Безрукова и Миронова в ресторане «Маодзюдун».
– Ну да… я был там, – сознался Депп, – Серёга недавно Оскара получил, ну наверняка слышали, вот мы и обмывали. Не часто ж такое…
– Ну да, как же, слышал. Лучшая мужская роль в новом шедевре Никиты Сергеевича.
– Ага, «Десять». Римейк «Десяти негритят». Видели?
– Да нет ещё. А чего, зрелище стоит глаз?
– О да, Фёдор Никитич, обязательно посмотрите. Там некий господин N приглашает на свой остров самых известных наших классиков – Пушкина, Есенина, Толстого, Акунина, ну и прочих… И короче, там их всех по одному в расход пускает. Кому пулю в лоб, кому топором по хребту, а Донцову так вообще расчленили… умора! – На лице Деппа появилась довольная ухмылка. Президент продолжал играть с ножницами.
– А Безруков что, снова Есенина сыграл?
– Да нет, Есенина сыграл Ди Каприо. Его в самом начале в ванной замочили. Ну а Безруков почти до конца продержался, то есть, конечно, не Безруков, а его герой, Коэльо.
– Гм, – Президент почесал усы и подмигнул Деппу правым глазом. – Ну и кто же этот маньяк?
– Так кто ж его знает, Фёдор Никитич. Второй же месяц ищем. Ну никаких зацепок. Никаких улик – ни окурков, ни плевков, ни спермы. Сами же знаете. Хоть бы насиловал он их что ли, а так… Малюет только, почём зря. Художничек, мать его…
Несколько секунд Президент недоумённо ёрзал в кресле, пока не сообразил, что Джонни говорит о Малевиче.
– Да не о Малевиче речь, – раздражённо проворчал Президент. – В фильме-то кто маньяком оказался?
– А-а-а, в фильме… да вы посмотрите, Фёдор Никитич, а то вам не интересно будет. Хотите, я вам диск подгоню?
– Всенепременно, Джонни, всенепременно. Завтра же принеси.
-3-
Игра до шести очков
Великий и ужасный господин Крупье, которого никто никогда не видел (а если таковые и попадались, то с тех пор их тоже больше никогда не видели), утробным голосом маньяка-конструктора из «Пилы» возвестил о том, что игра началась. Знатоки, как всегда перед игрой, были нежно прикованы по рукам и ногам к своим креслам, отчего маленький подземный бункер, где теперь располагалось интеллектуальное казино, время от времени сотрясало от неприятного скрежета металлических цепей.
Гостей в этот раз набилось немерено. Бессменный адвокат Барщевский, не пропускающий ни одной игры, судорожно облизывал губы, предвкушая новую кровь. Президент Бин-Банка Гусельников просчитывал на своём наладоннике возможные убытки от того или иного исхода игры. Старожилы поговаривали в коридорах, что «гуся скоро уберут», так как он «слишком много знает» и «слишком много на себя берёт» – но это были всего лишь слухи. Чудом выжившие в предыдущем сезоне господа Поташов и Аскеров молча перешёптывались. Господин Блинов раздувал щёки, пытаясь достать ими до ушей. Он понимал, что если сегодняшняя команда знатоков победит, у его команды шансов выжить практически не останется. В финал могла выйти только одна команда. Он перевёл взгляд в сторону стола и встретился с бездонно-выпученным взглядом господина Бурды. Бурда, в отличие от своих коллег, вечно дёргающегося и обливающегося нервным потом господина Козлова и жующего что-то господина Капустина, вёл себя довольно спокойно. Нацепив себе на лицо выражение марокканского павиана, присевшего над выгребной ямой, он скрупулёзно перебирал в памяти миллионы гигабайт всевозможной информации, вынимая оттуда самые ценные файлы и копируя их на внешнюю корку мозга, ближе к ушам. Эта незамысловатая для Бурды процедура уже многие годы служила ему верой и правдой: вопрос, звучащий из невидимых уст господина Крупье, проникал Бурде в уши и приводил в действие внешнюю корку мозга. Если в тот момент там находились нужные файлы, то Бурда мгновенно производил ротовые манипуляции, хвастаясь соплеменникам, что он уже знает правильный ответ. Таким образом он много раз зарабатывал дополнительную минуту на обсуждение. Не зря все называли Бурду Ходячей энциклопедией – он был ею, хотя совсем немногие знали ещё одну тайну неприметного очкарика: Бурда был киборгом.
– Не зли меня. Убью. – Прорычал Козлов, обращаясь к Капустину. – Чего ты всё время жуёшь и жуёшь, жуёшь и жуёшь, жуёшь и жуёшь…
– Аньфч-аньфч-аньфч, – протяжно зажевал Капустин, выпячивая бородку в сторону своего капитана. – Пирожки… аньфч-аньфч-аньфч… с капустой.
– Самоед проклятый! Ты чего, дома не мог этим заняться?
– Не успел… аньфч-аньфч-аньфч… жена в дорогу… аньфч… напекла. Так сказать… аньфч… в последний путь…
– Типун тебе на язык, – пропищал господин Тимофеенко. Его колени пробила мелкая дрожь. Прерывисто зазвенели цепи.
– Все там будем, – кивнул непоколебимый господин Либер, который всегда трезво оценивал ситуацию и предусматривал все варианты исхода сегодняшней игры. Он уже заблаговременно приобрёл место на Южном кладбище и даже поручил могильщикам рыть могилу на завтрашний день, а также заказал столик в лучшем ресторане Пекина на сегодняшний вечер. Ледяное спокойствие, которое покрывало всю величавую фигуру господина Либера, как будто говорило о том, что ему абсолютно всё равно, каким из этих двух заказов ему вскоре предстоит воспользоваться.
У господина Козлова вспотели глаза, и он стал быстро моргать, при этом шевеля усами, словно только что отведавший «Машеньки» таракан, производя при этом весьма двусмысленный шорох. То ли от этого шороха капитанских усов, то ли от громоподобного голоса господина Крупье наконец-то вышел из ступора Бурда.
– Досрочный ответ, – сказал он чисто механически, повинуясь внутреннему инстинкту игрока, в ту же долю секунды с ужасом осознавая, что он каким-то невероятным для себя образом умудрился прослушать вопрос первого раунда. Господин Капустин подавился пирожком, а господин Тимофеенко, не сумевший удержаться от волны нахлынувших эмоций, потерял сознание. Два подбежавших помощника – один с нашатырём, другой со стаканом воды, кое-как привели его в чувство.
Продолжение следует...