Серый

  - Кончай свой укроп жрать, беги сюда, дядька Никишка волка живого поймал! – закричал сосед Колька, высовываясь из-за плетня.
    Его голова исчезла. Девочка, ошеломлённо замерла и прислушалась. На улице, будто потревоженные пчёлы, роились голоса. Вроде не врёт, с чего бы это народ так волновался. Волк не волк, а всё равно, что-то интересное случилось. Положив стрелку укропа на куст картошки, побежала на улицу. Дружок к этому времени сорвался с цепи, и теперь яростно лая, носился вдоль ворот, словно ошпаренный, пытаясь выбраться на улицу. Поэтому девочка не стала открывать калитку, а перелезла через ворота. Напротив их двора толпились люди. Собаки окрестных дворов исходили лаем. Лошадь, впряжённая в телегу, волновалась. Она пряла ушами, всхрапывая, вскидывала голову, и нервно перебирая ногами, косила глаза в сторону подводы. Дядька Никита всё время осаживал её, дёргая, и без того, натянутые вожжи.
    Девочка протиснулась сквозь толпу, и, став на ступицу колеса, очутилась прямо перед мордой волка. Его горячее дыхание пахнуло ей в лицо. Это было так неожиданно, что её нога соскользнула с колеса, и она больно ударилась подбородком о край телеги.
  - Тамарку волк укусил! – засмеялся Лёнька   мальчишка с соседней улицы и, схватив зверя за хвост, с силой дёрнул его.
    Волк вздрогнул.
  - Не хулигань, строго сказал Валькин отец. Бить лежачего   последнее дело.
  - А чо он овец жрёт…. - начал оправдываться Колька.
  - Ну, пирогов ему никто не печёт, питается тем, что сам добыть может. А вот мучить того, кто сдачи дать не может – последнее дело.
    Колька насупился и с ненавистью посмотрел на волка, будто тот его чем-то обидел. Тем временем девочка рассматривала зверя, который лежал неподвижно, безучастно глядя на людей. В его взгляде не было, ни злобы, ни страдания, этот взгляд не выражал ничего, кроме пустоты. Волк, как видно смирился с судьбой, и покорно ждал своей участи. Девочка никогда не видела волка живым и теперь, затаив дыхание, с интересом рассматривала его. Несмотря на лето у него был густой серебристый загривок и, как у Дружка, светлая манишка на груди. Он чем-то был похож на собаку, только очень, очень большую. А лапищи – то, какие! Девочка посмотрела на свою ладошку. «Ничего себе, поболее моей будет»,   подумала она, слегка отступив назад. – «И все-таки злой Никита. Разве можно так издеваться над животиной. Мало того, что связанные ноги прикрутил к дрючку, так ещё в рот засунул палку, и обмотал морду верёвками. Над ним бы так поиздеваться».
  - Повезу его в зверинец, там мне за него хорошо заплатят, – хвастался дядька Никита. –
 Давно я за ним охотился, да всё не удавалось поймать, больно хитёр гад.
  - Ну, а если в зоопарк его не возьмут, что с ним делать будешь?
  - К тебе в сарай запущу.
    Раздался дружный хохот.
    Девочке очень было жаль волка. Она протянула руку и погладила его по голове. Тот взглянул на человеческого детёныша. До сего момента рука человека причиняла ему только боль. Прикосновение маленькой ладошки волку, вероятно, было приятно, и он прикрыл глаза.
  - А что, знатный волчище, вон какие зубы страшные. Такими овце враз горло перекусить можно,  сказал кто-то из толпы.
  - Да что говорить, матёрый зверь, он одной своей лапой хребет любому переломит. Никита, а что ты с волчатами сделал?
  - Покаместь ничего. Мамаша, стерва, увела их с насиженного места. Но я всё равно доберусь до них по осени.
  - А чо тебе осень далась? Сейчас с ними легче справиться.
  - Пусть подрастут. За малых волчат платят меньше, чем за взрослых.
  - Ой, Никита, зачтутся тебе твои зверства, когда на тот свет попадёшь,   сказала бабушка девочки, подходя к телеге.
  - А что, по-твоему, пусть лучше овец режут? – огрызнулся Никита.
  - Я, что-то не припомню, чтобы они кого-нибудь резали.
  - Забыла, как после войны двух колхозных телят на летнем пастбище задрали?
  - Ты бы им ещё кобылу припомнил, которую они у немцев спёрли.
  - И чего это ты, Мария, защищаешь этого разбойника? Родня он тебе что ли?
  - Родня не родня, а тварь то живая. Да о чём с тобою можно говорить. Ты же мать родную за десятку продашь.
  - Куда уж нам до вас добреньких,   в сердцах бросил Никита, и сев на передок телеги покатил к своей хате.
  - Пойдём на речку,   предложил девочке Колька,   там сейчас запруду делают.
  — Не хочется… - рассеянно ответила та и пошла домой.
  — Ну и катись свой укроп жрать, А на запруду не приходи, не пустим!
    Остаток дня девочка ходила сама не своя. Ей так хотелось помочь волку! Но как это сделать не знала. Развязать верёвки не под силу, а другого на ум ничего не приходило. Тем временем бабушка, накопав картошки, соскребала с неё кожуру. Глядя как она ловко управляется с ножом, девочка нахмурив бровки задумалась, а потом улыбнулась и, взяв куклу Ленку, направилась в сад.
    Время тянулось  очень медленно. Солнышко никак не хотело идти спать. Его словно гвоздями к небу приколотили. За обедом девочка нечаянно опрокинула на себя тарелку с супом, а потом сидя у окошка, ни с того, ни сего расплакалась.
  — Что с нею? – удивилась мать.
  — Наверное, волка жалеет, — вздохнула бабушка. Ты бы, Маруся, её лицо видела, когда этот живодёр сказал, что если в зоопарк не возьмут серого, то он его дубиной убьёт. Вот, наверное, до сих пор успокоится и не может. Я удивляюсь, откуда у Никишки столько злобы в душе пасётся! Всё ему мало. Куска никому не подаст. Плетень в человеческий рост поставил, а спрашивается, от кого городится?
  — Да он вообще у нас странный какой-то. Один из всего села в колхоз не вступил. А чего хорохорится, сам не знает. Зачем против течения идти? Ведь рано или поздно оно его с ног собьёт
  — Знаешь, дочка, — вздохнула бабушка, — чужая душа потёмки, а Никишкина тем более. Вот смотри, с войны возвернулся, — вся грудь в орденах, и, что интересно, ни разу их не надел, не прошёлся по селу, не покрасовался, как другие мужики. В колхозе состоять не хочет, а когда пшеницу ураган положил, он ведь первый с серпом в поле вышел, да ещё и Ксеньку свою прихватил.
  — Скорее всего, ему с конякой расставаться не хочется. На чём же потом лесные дары возить будет. На своём горбу много не натаскаешь. Ведь за них ему на заготпункте неплохие денежки дают. Ну да Бог ему судья. Недаром в народе говорят, что не суди, и сам судим не будешь.

    Наконец стало вечереть. Солнышко укатилось за бугор и освещало только верхушки деревьев. Хозяйки доили коров, пришедших с пастбища. Угомонились утки с курами. Отправился в катух* поросёнок.
  — Внученька, иди мыть ноги, скоро будем ложиться спать
    Девочка покорно выполнила бабушкино приказание. Выпив кружку парного молока, отправилась в кровать. Крепко зажмурив глаза, затаилась под одеялом.
  — Надо ж, какая послушная сегодня. Танька своего Кольку никак домой загнать не может, а наша уже, по-моему, сон встречает, – мать осторожно вышла из комнаты и закрыла двери.
*Катух – домик для кур и поросёнка.
Наконец в доме наступила тишина. Девочка осторожно выбралась из-под одеяла, и, взяв, заранее припасённый нож, вылезла в окно. Выскользнув в огород, по-над плетнём стала пробираться к соседней улице. Перелезла через плетень у одних соседей, затем у других,
и, наконец, очутилась в саду дядьки Никиты. Присев за раскидистый куст смородины, притаилась.
  — Никита, скоро налюбуешься на своего зверюгу? Спать пора, — раздался голос тёти Ксени, — завтра вставать ни свет, ни заря. Я думаю выезжать надо в полночь, как раз успеем к открытию зверинца. А то вдруг кто-нибудь раньше привезет свою добычу, и ты останешься с носом.
  — Ага, там они уже с вечера толкутся. Ты, Ксенька, как ляпнешь чего-нибудь, так хоть стой, хоть падай, — сказал Никита, захлопывая дверь уборной.
    По дороге он заглянул в сарай, вынес оттуда упряжь, и, положив её на телегу, отправился в хату. Наконец звякнула щеколда, стукнул засов, и наступила тишина. Девочка проскользнула на скотный двор, и с замиранием сердца подошла к зверю. Волк попытался поднять голову, но не смог, мешали туго стянутые верёвки и палка во рту.
  — Погоди, родненький, я тебе сейчас помогу, — шепотом сказала девочка, взбираясь на телегу, — ты же меня не съешь, правда?
    Волк узнал девочку. Он помнил её ласковые прикосновения и, возможно, был уверен, что и на сей раз, ему тоже не причинят зла. У девочки дрожали руки, когда она стала резать верёвку возле распахнутой пасти. Горячее дыхание зверя нагоняло страх, её зубы выбивали барабанную дробь, а сердечко колотилось так, словно хотело выскочить из груди. Противный холодок шастал от головы к ногам и обратно, но она упорно продолжила начатую работу. Вскорости верёвка была перерезана. Девочка облегчённо вздохнула и стала торопливо разматывать её. Наконец морда была освобождена. Волк стал мотать головою, пытаясь выбросить изо рта палку, которая никак не хотела покидать его. Девочка с трудом выдернула её из пасти. У зверя как-то странно задрожала нижняя челюсть, и он, почему-то, некоторое время не мог закрыть рот. Тем временем были перерезаны верёвки, стягивающие лапы зверя. Пока девочка распутывала задние ноги, волк зубами пытался освободить передние. Зверь остервенело рвал бечовку, стараясь как можно скорее избавиться от пут.
  — Не спеши, не спеши, уже совсем немножко осталось, — шептала девочка, раздвигая последнюю петлю. Пока она возилась с нею, волк освободил передние лапы. После чего резко встал, и тут же завалился на бок. Снова попытка и вновь неудача. Девочка тихо заплакала. Столько трудов, пережитого страха и всё напрасно.
  — Серенький, миленький, вставай! Не дай Бог, Никита проснётся, тогда нам с тобой не поздоровиться. Я бы тебя на руках к выгону* отнесла, но ты тяжёлый, мне в жизнь тебя не поднять.
    Она стала тормошить его.
  — Вставай, вставай, нам некогда разлёживаться, время идёт.
    Волк лизнул ей руку и с очередной попытки с трудом поднялся. На сей раз, он не завалился на бок, а, шатаясь, сделал шаг и спрыгнул с телеги. Вернее свалился с неё. Девочка бросилась ему на помощь. Но серый сам поднялся на ноги, и, пошатываясь, пытался удержать равновесие.
  — Вот и умничка, — обрадовалась девочка, — погоди, мы сейчас выберемся отсюда. Я покажу тебе дорогу к выгону, а лес там рядом.
    Открыв нараспашку калитку, она терпеливо ждала, пока волк, пошатываясь, шел на выход. Очутившись на улице, он остановился, шумно вздохнул и посмотрел на свою спасительницу.
  - Ну, чего глаза таращишь? Пойдём скорее отсюда, – сказала она, и торопливо пошла по тропинке, которая тянулась вдоль плетня по бузине – однолетки, стебли которой поднимались над головой.
*Выгон – пастбище для скота.
    Волк едва поспевал за нею. Дойдя до угла, девочка остановилась, и осторожно выглянула на боковую улицу. Та была пустынна. Они быстро перешли её, и вновь
нырнули в бузину. И хотя ярко светила луна, в бузине было темно и мрачно. Но девочке не было страшно. Ведь следом за ней идёт сильный зверь, которого боятся даже взрослые. Дойдя до своего огорода, она повернулась к волку:
— Давай беги, да смотри, больше не попадайся!
    Волк словно понимал, о чём говорит человеческий детёныш. Обойдя девочку с боку, он пошёл по тропинке, но, сделав несколько шагов, остановился и оглянулся назад.
  - Не стой, дальше иди сам, а то ненароком кто-нибудь нас застукает. Вон собаки уже, наверное, учуяли тебя, ишь, как разгавкались. Скоро тут такое поднимется, рад не будешь, что на свет уродился. Давай, поспешай.
    Волк нырнул в кусты бурьяна, а девочка поспешила домой.
    Едва она ступила на веранду, как распахнулась дверь и на пороге появилась мама.
  — Где тебя черти носили? Почему через окно ушла, дверей для тебя в доме нет, что ли? Где блукала? Ночь уже на дворе, а она шатается неизвестно в каком краю. Еще раз так сделаешь – накажу!
    Девочка молча разделась и легла в кровать. В эту ночь сон долго не приходил к ней. «Он волка, наверное, провожает к волчатам. Проводит его и ко мне вернётся, может даже сказку принесёт»,— думала она, ворочаясь с боку на бок на мягкой перине.
    Вдруг её словно водой ледяной облили – НОЖ! Он остался лежать на телеге…. «Никита точно убьёт меня, а ещё хуже, заставит маму заплатить за волка. Где же ей бедной взять такие деньжища»! — с ужасом подумала девочка, — «Ну, как же можно было забыть про нож? Ведь дядьке он хорошо знаком. Что теперь будет»?…. Она заплакала от страха перед неминуемой расплатой за содеянное добро.
    К ней подбежали, испуганные, бабушка и мама. Они ничего не могли понять из обрывистых фраз, которые сквозь всхлипы произносила девочка.
 — Какой волк, какой нож? Мам, ты что-нибудь понимаешь? – спрашивала мама девочки бабушку.
 — Бредит, наверное. Уж больно она переживает за волка. Где этот Никишка взялся с ним на нашу голову! Так, где ты, говоришь, нож потеряла?
  — Я его на телеге оставила, — сквозь всхлипы произнесла девочка.
  — Господи! Маруся, да она же волка, кажется, отпустила. Отпустила?
    Девочка кивнула головой и вновь зарыдала. Бабушка обхватила её руками и, целуя, журила:
  — Как же ты могла до такого додуматься, а вдруг бы он тебя загрыз? Ты о нас хоть бы немножко подумала, горюшко наше луковое.
  — Завтра нас Никишка, точно убьёт, — вздохнула мама.
  — Он меня убивать будет. Вас только поругает, за то, что меня плохо воспитываете, ремнём не бьёте.
    Долго сидели женщины, обсуждая случившиеся. Успокаивали своё «горюшко», как могли, обещая заступиться перед Никитой.

    Девочка проснулась, едва забрезжил рассвет.
  — Чего спозаранку подхватилась? – удивилась бабушка, — да не переживай ты так, надеюсь, что всё обойдётся. Ты доброе дело сделала, а за него и пострадать не грех.

    Никита пришёл в тот момент, когда все сели завтракать.
  — Садись с нами,— предложила мама.
    Но он молча положил на стол нож и подошел к девочке. « Волк не загрыз, так этот отлупит», — подумала она, и скукожилась. Крепко зажмурив глаза, и втянув голову в плечи, девочка замерла, одновременно ощутив на своей макушке поцелуй. Капельку подождав, она облегчённо вздохнула и открыла глаза. В это время Никита закрывал за собой входные двери, а бабушка с мамой сидели с раскрытыми ртами.
  — Вот дела, так дела, — только и смогла произнести мама.