6. Эпидемия
Когда капитану наконец-то разрешили заниматься делами, выяснилось сразу много всего. Хозяева не беспокоили, и с Земли ответа ещё не могло быть: первое сообщение не дошло. На корабле всё было в порядке. Но среди семёрки начались трения. Ларс влюбился в целительницу Исто, и добавили ещё одну целительницу, чтобы Гиоргиос не чувствовал себя обделенным. Но тут начали дико ревновать женщины, кроме Лейлы, которая влюбилась в одноногого Ксора, заказала ему на корабле биопротез, тщательно измерив все характеристики культи и самого Ксора, и этот протез уже доставлен вторым рейсом челнока, на котором также привезён груз золота и редких металлов. На корабле хотели было насинтезировать золота, но местные почему-то заявили, что Империя не примет в дар более пуда, ещё по пуду вклад в монастырь Ломо и подарок королевству Старквайе, и по пуду на каждого землянина, который сразу же обменяют на имперские монеты, дабы земляне могли жить, как подобает князьям. Зато поназаказывали германия, европия, галлия, неодима и празеодима и других редких металлов, так что пришлось попотеть, их синтезируя.
Местные для женщин добавили ещё двух врачей. Капитан краснел, представляя, как смеются в душе хозяева над землянами.
Среди подопытных началась эпидемия тяжелейшей кори. Умерло уже около четверти. Земные прививки помогали, но их почему-то заказали очень мало.
Капитан решительно приказал:
— Идём к подопытным. Может, чем-то поможем.
Помочь почти ничем не удалось. Обвинять местных в излишней жестокости было нельзя. За больными хорошо ухаживали, но, правда, половину из них вообще не лечили. Когда земляне спросили, что сделают с выжившими после болезни, местные ответили:
— Они получают прощение части вин и будут подняты в социальной лестнице на одну ступень. Если эпидемия будет признана не опасной, их продадут хорошим хозяевам как честных рабов. Если же опасной — безболезненно и почётно убьют, как носителей заразы.
Но на следующий день после этого визита капитан, Лейла, Эльва и Деви стали кашлять. Состояние быстро ухудшалось, и выяснилось, что они заразились местным коклюшем. Прежде чем провалиться в забытьё, капитан запретил лечить себя земными лекарствами и пошутил:
— Надо же! И для тех, и для других опаснее всего оказались детские вроде бы почти безвредные болезни.
***
Неделю Юмжагийн провалялся в забытье, а потом неделю приходил в себя. Аэтин выглядела измождённой и осунувшейся: сразу можно было понять, сколько сил она приложила для целительства землянина и ухода за ним. Бедная девушка с некоторым страхом смотрела на своего пациента и возлюбленного: а не отвернется ли он от неё? Но пока что все было наоборот: капитан ещё больше оценил ту, которая в тяжелой ситуации всё отдавала ему, и этим была не похожа на обычных земных подруг в свободных отношениях, которые сбегали при первой трудности. Вместе с тем у Аэтин не было ни тени приниженности. Еще одна ходячая «истина» разваливалась: вроде здесь нет и речи о равноправии женщин, а женщины отнюдь не чувствуют себя забитыми. Капитан вспоминал королев, и вдруг вновь перед ним встали улыбка и всё ослепительно красивое тело Алтироссы. Он отогнал от себя это видение и нежно поцеловал свою подругу. Но Аэтин, видимо, что-то заметила, и погрустнела на некоторое время.
Силы восстанавливались быстро, да капитан и не собирался расслабляться. Ежедневно он занимался гимнастикой (по земным понятиям — беспощадной), раз нельзя было заниматься делами, а лечение от добавкозависимости, видимо, очень сильно продвинулось вперед. Теперь пища казалась необыкновенно вкусной (какой она на самом деле и была), а вода чуть ли не живой. Врач наблюдал за ходом выздоровления, и почти не вмешивался. Аэтин регулярно проводила с капитаном сеансы лёгких воздействий и ежедневно обследовала всё его тело (как она говорила: «читаю ауру»), почему-то грустно улыбаясь. На третий день после того, как капитан поднялся с постели, врач не пришёл. Аэтин печально сообщила:
— Брат Стор заболел корью. Через четыре дня станет понятно, выживет ли он. Он отказался сделать прививку от кори земной вакциной, а я была вынуждена пойти на это: не могла рисковать оставить тебя.
— Как жаль, что Стор может умереть! Но у нас есть не только вакцина, но и лекарства. Как я понял, он отказался и от лекарств. Так что он рискует стать жертвой не столько болезни, сколько собственного упрямства и мракобесия. А ведь на него не было похоже: вроде разумный человек, хоть и верит в Бога и часто молится, — неожиданно для себя начал рассуждать вслух капитан.
Неожиданно лицо Аэтин помрачнело и взгляд стал суровым.
— Это вы всё время становитесь жертвами своей темноты, невежества и обскурантизма! Все ваши лекарства варварские. Они одно лечат, другое калечат, и прежде всего бьют по высшим способностям и самым тонким восприятиям людей. Вы эти способности просто не знаете, и кажется мне, потому, что знать не хотите! Но, впрочем, помолчу.
Юмжагийн мог бы сделать из этого неожиданного пассажа очень много выводов, но по земной привычке не извлекать неприятные следствия из известных фактов, пока не вынужден этого сделать, практически сразу выбросил слова любимой из головы, обнял её, и в первый раз за время болезни они слились воедино.
Вечером в тот же день зашла немного бледная Лейла и уселась рядом с капитаном уписывать ужин.
— Юм, я тебя так буду называть, пока ещё приказ Давида не отменен. Как я рада, что ты выкарабкался. На шестой день болезни ты был на грани. Стор и Аэтин вытащили тебя и гарантируют, что осложнений не будет. Деви тоже не пожелала вакцины, ей пришлось тяжелее, чем мне, но уже два дня, как кризис миновал. Есть и хорошая новость. У нас теперь иммунитет к местному коклюшу на всю жизнь, а у тех, кто прививался или лечился земными лекарствами — лишь временный, правда, как минимум на несколько лет. Заодно клин клином вышибают. У нас с тобой этот гадкий коклюш здорово помог лечению наркозависимости, и я тоже наслаждаюсь вкусом настоящей еды. Деви во время болезни добавок не давали, а потом она сама отказалась от гербалифа, и переносит это легче, чем мы с тобой. А вот у Тарры болезнь после наших лекарств и вакцинации прошла за день, зато ломка возобновилась и усилилась. А нам с тобой теперь, как говорят, ещё полгода нужно будет наблюдаться и порою проводить легкие поддерживающие процедуры. Ну и свиньи эти Гербалиф! Добавляли в свои снадобья такое вещество, которое вызывало привыкание к их вкусу, чтобы никто не перебежал к снадобьям других фирм! Наши говорят, что другие его эффекты малы, но местные утверждают противоположное и внесли Гербалиф в самый страшный список наркотиков. Теперь любой, у кого его обнаружат, подлежит пыткам с целью выяснить, откуда взял наркотик, а затем позорной смерти.
Болтовня Лейлы успокаивающе действовала на капитана. Аэтин тоже чувствовала это и понимающе улыбалась. Поражало полное отсутствие инстинктивной ревности, которую часто проявляли в таких случаях земные женщины (мы-то имеем право менять мужчин, когда пожелаем, а вы, самцы, на других самок смотреть не смейте!)
— Лейла, как я рад тебя видеть здоровой! Как ты перенесла болезнь?
— Значительно легче тебя. Правда, местные говорят, что это на самом деле опаснее: если ты проходишь тяжёлый кризис, ты или умираешь, или полностью выздоравливаешь. А если болезнь стёртая, она может «угнездиться внутри», как они говорят, и вызвать нежелательные отдаленные последствия. Но теперь точно всех нас по возвращению на Землю в карантин засунут надолго. Так что желание пробыть здесь подольше у наших ещё усилилось. Да заодно, наши улучшили вакцину от коклюша.
— Ну в том, что они быстро её улучшат и сделают лекарство, я был уверен, — улыбнулся капитан.
— А явление, когда одна болезнь помогает излечить другую, у нас хорошо известно и врачи им часто пользуются. Но целительницам делать такое запрещено, они должны отвергать всё, в чем есть хоть примесь зла, — прокомментировала Аэтин.
— На Земле такой способ лечения был бы просто немыслим: засудят за намеренное заражение и нарушение права на жизнь, — ответила Лейла. — Вообще, в последние пару дней местные как-то потеряли осторожность. Слуги с едой заходят прямо в дом. Монахи стали нас посещать. Надо будет это пресечь, пока мы не провели массовую вакцинацию от кори. А вообще, чем ближе я знакомлюсь с местной медициной, тем больше её уважаю. Тем более что они и как люди заслуживают почтения. На место заболевших врачей немедленно пришли другие. У них нет многих догм и тараканов в голове, которые у нас просто кишат. Но зато есть свои. Они почему-то с большим недоверием относятся к приборам и предпочитают субъективные восприятия на грани возможностей человека. Так что в отношении аналитических методов и объективности наша медицина далеко впереди, а вот в отношении методов лечения и реабилитации — я уже не уверена. Соединить бы две этих школы! Но здесь зачастую слишком грубые и жестокие методы, и даже эвтаназия является обычным явлением. Правда, это соответствует их мировоззрению. У нас предпочитают о смерти не говорить, потому что почти все её панически боятся. И даже безнадёжным больным врут насчёт выздоровления. А у них смерть — дело житейское: раз родился, должен умереть!
— Ну да, у них невозможны наши струльдбруги, — засмеялся капитан.
— А кто это такие? — спросила Аэтин.
Капитан с доктором начали, смеясь, рассказывать о богатых и эгоцентричных старикашках, которые, пользуясь достижениями медицины, бесконечно продлевают свое существование. Они быстро перестают воспринимать новое, деградируют и думают лишь о том, какая еда наименее вредна, как не подхватить заразу, где достать очередные препараты из человеческих эмбрионов для задержки процесса старения либо орган для пересадки. Некоторые из таких уже живут по двести лет, если это можно назвать жизнью, и будут жить, пока у них есть деньги оплачивать все, что требуется.
— Так это страшно, а не смешно! — вдруг заявила Аэтин. — Это вампиры, а не люди: нежить в человеческой шкуре. У нас бы их сожгли живьём или даже распяли за вампиризм. Ведь у вас, судя по всему, на них работают целые банды похитителей людей и человеческих органов? И у матерей нерождённых детей покупают, чтобы из них сделать вытяжку для вампиров?
Действительно, такая деятельность мафии существовала. С ней, дескать, боролись, но почему-то побороть не могли. И тут Аэтин неожиданно перевела разговор на тему, которую до сих пор и те, и другие старались не затрагивать.
— Всё это результат того, что вы фактически запретили веру в Бога, боясь выродков, превращающих её в фанатизм. У нас обе религии считают фанатизм страшнейшей из ересей. Других еретиков можно переубеждать, а этих полагается уничтожать.
— Но я не понимаю, почему это я должен верить в существо, существование которого опровергнуто наукой? — возмутился Юмжагийн. — И почему это я, свободный человек, должен признавать себя рабом Божьим?
— Ты не учёный, я не Настоятель и не учёная, так что давай не спорить о том, что доказывает либо не доказывает наука. На самом деле мы оба в этом не разбираемся. Но ты сделал две грубых ошибки. Бог не существо. И любое существо уже не Бог. А второе, ты имел наглость и дерзость назвать себя рабом Божьим.
— Какая же наглость и дерзость? — удивились капитан и Лейла. — Во всех наших религиях именно так и называли себя верующие и падали ниц перед изображениями бога.
— Вот это и привело ваши религии к печальному концу. Что такое раб? Это человек, лишённый своей воли. Он должен лишь выполнять приказания хозяина, и самое большее, молить хозяина, чтобы тот отменил приказание, которое не по душе или не по силам рабу. И, пока он выполняет приказания хозяина, все его грехи лежат на хозяине. Хозяин несёт ответственность за все дела раба, совершенные по его приказу, и за все его проступки, даже совершённые без ведома хозяина. Так что утверждающий, что он — раб Божий, заражён преступной гордыней и легко скатывается в фанатизм. Он считает, что все его поступки совершаются по повелению Божию, что за все, что он совершил, отвечает Бог. А когда ему плохо, он не думает, что и как он плохо сделал, и как нынешние неудачи использовать для того, чтобы всё-таки выполнить своё предназначение. Он считает, что провинился перед хозяином и хозяин его наказывает. Он не думает, как исправить последствия своих ошибок и загладить свои вины перед другими. Он кается в грехах перед господином. Это моральный и духовный урод.
— А как же вы себя называете?
— Есть символ веры Единобожников, часть которого признаем и мы. И я буду счастлива, если перед смертью смогу с чистой душой сказать: «Нет Бога, кроме Бога единого, и я была верной служанкой его».
— А какая, по сути, разница между служанкой и рабыней? — ехидно, как ей казалось, спросила Лейла.
— Громадная, — ответила Аэтин. — Слуга — свободный человек. Хозяин может ему приказать, а слуга свободен оспорить приказание и не выполнять его. Даже если он действовал по приказанию, он сам определяет, как это приказание выполнить. И сам ответственен за свои действия. Хозяин может вообще не приказывать слуге, а поставить цель. Слуга сам решает, как её достичь. Такую цель Бог ставит каждой воплотившейся душе: она называется предназначением. Понять свое предназначение и исполнить его — высшая доблесть человека.
— А не кажется ли тебе, сестра Аэтин, что ты нарушаешь условия, которые поставили Император и Патриарх? На чужой земле можно исповедовать свою веру, но не проповедовать её, — вновь попыталась взять верх Лейла.
— Вы на нашей земле. Но я была бы даже не против, если бы вы попытались мне проповедовать ваше примитивное идолопоклонничество, — отрезала Аэтин.
— Какое ещё идолопоклонничество? Мы свободомыслящие и неверующие, — возмутился капитан.
— Если вы не верите в Бога, то вы стремитесь воздвигнуть себе идола. Два идола рядом: собственное нечистое тело, собственная жалкая жизнь. А, помимо них, есть ещё собственный убогий разум и золото. Сколько я видела картины вашей жизни, этим четырём вы и поклоняетесь.
— Разум человеческий всесилен! — воскликнула Лейла.
Аэтин не стала даже опровергать, а неожиданно грубовато и презрительно сказала:
— Не пори чушь, в которую сама на самом деле не веришь!
Лейла стушевалась.
Разговор сам собой затих. Некоторая отчуждённость после него оставалась, даже когда капитан с любимой легли в постель, и она стала воздействовать на его активные точки, проводя поддерживающую терапию. Вдруг Юмжагийн кое-что сообразил.
— Милая Аэтин, ты сказала, что наши лекарства повреждают самые тонкие способности? А как ты?
— Я теперь чувствую ауру намного хуже и воздействую намного слабее, — с горечью сказала целительница. — По сути дела я перестала быть целительницей, разве что самого низкого разряда для маленькой захолустной деревни. Я теперь массажистка и травница с познаниями целительницы. Я не смогла бы теперь вылечить тебя от тяжелых болезней и наркозависимости. Я могу лишь поддерживать тебя. А ты теперь свободен меня отослать.
Но вместо того, чтобы прогнать эту женщину, Юмжагийн почувствовал к ней острую любовь и жалость: она уже пожертвовала ради него самым ценным, что имела! И он неистово сжал её в объятиях, а она столь же неистово ответила ему. В эту ночь капитан понял пропасть между страстью и сексом.
Обнимая любимую после бурной страсти, капитан вдруг открыл Америку через форточку. Он даже не задумывался о средствах предохранения и защиты. Слияния были не безопасным сексом, а естественным соединением мужчины и женщины.
— Аэтин, а что будет, если ты зачала от меня?
Аэтин с горечью сказала:
— Монахини и шлюхи ежемесячно получают противозачаточное и не имеют права понести даже случайно. Вот если бы ты был гражданин… Наложница имеет право выносить ребёнка, а её господин должен его признать.
Капитан уже посмотрел в информатории, что здесь наложница — рабыня. Правда, рабыня, права которой защищены законами и обычаями.
— Неужели ты могла бы стать рабыней из свободной женщины?
— Твоей — да! — ответила Аэтин и вновь страстно обняла любимого. — Но не твоей служанкой. Служанка, прыгнувшая в постель хозяину, это блудница или любовница. И прав никаких иметь не может.
В первый раз капитан подумал, что, возможно, быть гражданином в этом жестком мире намного лучше, чем быть единицей планктона на «добренькой» Земле. А оба любовника после этой ночи стали уверены, что они нашли друг друга на всю жизнь.
***
На следующее утро в поместье неожиданно зашла группа монахов во главе с незнакомым пожилым иноком явно не низкого ранга.
— Гости! Я временный местоблюститель должности Настоятеля Лисс. У меня три новости: плохая и две хороших. Плохая: наш почитаемый владыко заболел корью и я прошу вас молиться по своим обычаям за его выздоровление. Чтобы предотвратить некоторые разговоры, сообщаю: от лечения владыко отказался. Две хороших: корь признана не вредной эпидемией, а очистительным мечом Судьбы, и даже невольная вина с вас снята. Соответственно, вы имеете право ходить повсюду без ваших лат и вызвать новых землян с корабля. А сейчас я попрошу брата Тина зачитать перевод заключения наших врачей и монастырей на земной язык.
Монах развернул большой лист отличной бумаги и начал чтение.
«Все двенадцать Великих Монастырей Победителей и Первосвященник веры Бога единого рассмотрели следующее.
Корь, занесенная с Земли, отличается от нашей кори. Она проходит у взрослых намного тяжелее и смертность достигает половины. Кризис обычно наступает на третий-пятый день. Почти все выздоровевшие без лечения никаких постоянных вредных эффектов не приобретают, зато получают прочный пожизненный иммунитет. В случае лечения удается снизить смертность вдвое за счет того, что половина выздоровевших получают вредные последствия, вплоть до полной инвалидности, на всю жизнь или на долгие годы. И иммунитет оказывается менее стойким: может через несколько лет сойти на нет.
Тем самым данная болезнь является прекрасным средством очищения человеческого общества от менее жизнеспособных и приведения населения Родины в состояние, когда вновь возможен рост. По этой причине монастыри и Первосвященник рекомендуют не предпринимать никаких противоэпидемических мер, лечить лишь пожилых людей и лишь по их явному согласию, а остальным больным только обеспечивать уход».
— Ну я ещё понимаю, почему вы рекомендуете лечить лишь в некоторых случаях. Но ведь, сколько я слышала от ваших врачей, вы вполне могли бы локализовать эпидемию: система мер карантина у вас прекрасно отработана! — возмутилась Лейла.
— Многие неприятности лучше выдерживать быстрее, — отрезал Лисс. — Сейчас эпидемия прокатится по всей Родине лет за три-пять. А тогда она постоянно вспыхивала бы в разных местах из-за отсутствия иммунитета, и держала бы всех в страхе долгие и долгие годы.
Через полчаса, после обсуждения некоторых вопросов, как рекомендуется вести себя землянам в обществе в соответствии с их статусом, монахи двинулись назад. Один из них вдруг задрожал от озноба и спокойно сказал: «У меня, вероятно, корь». Остальные не отшатнулись, а взяли его под руки и увели.
— Я же говорил, что они думают по-другому! — пояснил ошеломленным землянам Гиоргиос. — Они, когда что-нибудь делают, прежде всего представляют новое устойчивое состояние, а не переходный процесс. Другими словами, не ближайшие выгоды, а отдаленные последствия.