Арфуш Валид - Sex. Убийство. Миллион

Аннотация
В запутанный клубок сплетаются судьбы героев - братьев Саймона и Давида, родившихся в солнечном городке Испании. Жизнь приготовила им массу сюрпризов и неожиданных поворотов: переезд в СССР, первый заработок, убийство, бездомная жизнь во Франции, тернистый путь к успеху в Украине. О том, как люди бывают одиноки, счастливы и богаты; о цене дружбы, предательства и силе Любви; о том, как заработать миллион и стать знаменитым; о сексе, мечтах и незабываемых приключениях - "Sex. Убийство. Миллион" никого не оставит равнодушным.

 
 
Посвящается моему брату
 


ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПИСАЮЩИЙ МАЛЬЧИК

— Мама, мне кажется, он сейчас будет на меня писать!
Резкий и достаточно сильный рывок отвернул меня в противоположную сторону от брата Давида, и я спокойно, не особо смущаясь, совершил свое «мокрое дело». Чего тут смущаться? Вполне природное явление. Единственная моя проблема была в том, что я хотел писать очень часто и всегда в не подходящий момент. Но я никогда особо не горевал по такому пустяку, ведь это было моим единственным недостатком.
Кстати, меня зовут Саймон. Я родился на берегу моря в небольшом солнечном городке Испании. Наш город — особенный, и не только потому, что в нем жил мальчик, который часто писал, просто все его жители отличались от других тем, что не любили работать. Причем коллективно. Не было ни одного человека, который бы захотел направить всех на праведный путь. Все были довольны поголовным лентяйством и наслаждались результатом собственной лени каждый день с двух часов дня до шести вечера.
После двух все лавочки, магазины, парикмахерские, кафешки и прочие заведения без лишней скромности закрывались и открывались лишь в десять утра следующего дня. Исключением были, конечно же, кафе, это было бы жестоко. В шесть часов вечера город снова оживал, но, конечно, никак не для того, чтобы вернуться к работе. Оживал, чтобы поговорить. О том, что случилось между десятью и шестью вечера сего дня.
— Мне кажется, Саймон много времени уделяет окну напротив!
Это был звучный голос нашей соседки Магдалены. Эту тучную тетку с большой прической и больным воображением все звали «радио нашей улицы», она знала все и про всех, порою даже то, что сам человек о себе не знал. О своей семье она никогда не сплетничала, потому как не было особой надобности. Какая погода в доме у Магдалены, знала вся улица. Толстушка всегда громко разговаривала, и жители в радиусе пяти домов были хорошо осведомлены ее проблемами. К примеру, каждое утро, ровно с 9.30 до 10.00 Магдалена очень сильно ругалась со своим мужем. Так как ее суженый был достаточно тощим и хилым мужчиной, его препирания были не слышны. Удавалось разобрать лишь голос соседки, но кроме фраз, мол, «уйду навсегда» и «нет, лучше тебя выгоню», разобрать ничего не удавалось. Это было, пожалуй, самой большой тайной нашего городка. Ведь сама Магдалена про утренние перепалки никогда ничего никому не рассказывала.
— Он очень много времени проводит, глядя в окно Натали!  Это подозрительно!  — продолжала вещать соседка моей маме Маргарите.
Наши дома находились очень близко друг от друга, и все соседи могли переговариваться, просто выйдя на балкон. Я же выходил на балкон только для того, дабы смотреть в окна дома, где жила Натали. Не то чтобы она мне нравилась... Просто у нас с Натали была небольшая тайна: я делаю вид, что она мне нравится, чтобы никто не заметил, что самой Натали нравится совсем неприглядный мальчик из бедного соседнего двора.
— Маргарита, пойми, — продолжала кричать неуемная соседка, — кто знает, к чему могут привести увлечения вашего мальчика! Может случиться горе, такое же, как и в моей семье! — На этой фразе практически пол-улицы прервали разговор и затаили дыхание, как вы помните, Магдалена никогда не говорила о своих проблемах. — Моя собака беременна! Не от любимого пса, а от дворняжки!!! Я все поняла по ее глазам...
Только Магдалена могла сравнить дружбу людей с неожиданным «залетом» своей сучки.
Естественно, мы слушали это со смехом. Когда я буду говорить «мы» — это будет означать я и мой брат Давид. Мы всегда были дополнением друг друга. С первых дней моего рождения я находился в одной комнате с братом. Если смотреть фотографии детства, то на всех снимках мы запечатлены вдвоем.
Правда, самих фотографий от силы штук десять, мы что-то неактивно снимались в то время. И наверное, это было связано с одним случаем. Стоял очень жаркий день, солнце как всегда палило так сильно, что могло зажечь листок бумаги, если его оставить вне тени.
К концу дня мы пошли фотографироваться на берег моря. До сих пор сохранилась фотокарточка, на которой запечатлено море, яркое солнце, я прыгаю, а Давид меня пытается словить. Тут папа решил сам сфотографироваться с Давидом, дал мне в руки фотоаппарат, и... я его уронил. Это был последний наш семейный снимок. Быть может, потому, что с этим фотоаппаратом в нашей семье разбилось что-то еще.
Мама с папой не любили друг друга, хоть и очень долго прожили вместе. Оба занимались политикой, а она, как известно, дама коварная. Папа писал агитационные листовки и всегда в строжайшей тайне и с соответствующей конспирацией их печатал. Все ему подыгрывали, даже сплетница Магдалена. Все были в курсе его политической деятельности, и знали, где и как он печатал эти листовки, но, тем не менее, проявляли дипломатичность. Все-таки политика.
Мама с утра до вечера со своими соратницами просиживала у закрытых дверей городской мэрии, боролась за увеличения прав женщин. Однажды всю неделю мама с папой просидели дома. Потом продолжили заниматься политикой, но уже с другими целями. В нашем прекрасном солнечном городке началась война, но мы это как-то не очень ощущали. Особенно жители нашей улицы. Пожалуй, одна Магдалена каждый вечер ныла, как ей трудно жить в голодные дни войны, хотя каждый раз, произнося эту фразу, она уплетала за обе щеки спелый виноград.
Мы учились в религиозной христианской школе, и каждое утро начиналось с обсуждения того, что вечером произошло на улице каждого из нас. Все в классе делились своими впечатлениями от какого-то взрыва и стрельбы, я же мог рассказать только со¬держание последней серии испанского сериала, который мы смотрели по вечерам. Наша улица была как будто под колпаком, и никакие военные действия на ней не происходили. Наша школа была только для мальчиков, но однажды свершилось чудо, и наш директор решил, что пора грызть гранит науки и девочкам.
Как бы это ни было прискорбно, в школу пришли лишь три представительницы женского пола. Они были очень популярны в нашей школе. Настоящие примадонны. Одна была низкого роста и немного прихрамывала, и, по-моему, у нее еще совсем чуть-чуть косил правый глаз. Ну что сделаешь, девочек не выбирают. У нее было много ухажеров.
Вторая из них носила очки с толстыми стеклами, и когда она их снимала, с ней можно было делать что угодно, у девочки было очень плохое зрение.
А третья... Третью звали Майя. У нее не было никаких недостатков, может быть, потому что я их просто не замечал благодаря своей влюбленности.
В течение года мы с Майей встречались. Правда, никто из нас ничего не говорил. Мы смотрели друг на друга, а потом разбегались в разные стороны. Получалась немного глухонемая любовь. Порою я стал задумываться об этом, может, у Майи, как и у ее подруг, все-таки был недостаток, и она, к примеру, не умела говорить...
Однажды моя мама принесла домой очень вкусные конфеты. Очень редкие, которые трудно достать. На следующий день, не спросив на то разрешения мамы, я взял их в школу и на одной из перемен подошел к Майе, кивнул головой в сторону коридора. Девушка улыбнулась и последовала за мной. Мы выбрали самый укромный уголок в нашей школе. В тот день Майя пришла в своей новой школьной форме, и длина ее юбки значительно отличалась от прежней. Она была очень короткая! «Как жаль, что нет сквозняка», — пронеслось в моей голове, и я приступил к решительным действиям.
Не то чтобы Майя не любила сладкое, наверное, она ждала больших сладостей, чем те, что лежали в коробке.
— Ты решил угостить меня только конфетами?  — Голос Майи казался мне самым сексуальным на свете.
— Нет, я хотел кое-что еще, — не очень уверенно, конечно, но хоть что-то...
— Что же? Что же?  —  «Смотри, какая настойчивая!» — подумал я.
— Я  хотел спросить,  э-э-э...  Почему ты в юбке?  —  «Ох, ну какой умный парень стал бы говорить такое девушке, которую на самом деле хочет поцеловать!»
— Я могу тебе ответить на этот вопрос, но только на ушко. — «Вот шустрая какая, сразу в ухо!»
Я наклонился к Майе, и она поцеловала меня сначала в ухо, потом в щеку, а затем в губы! Наверное, именно для этого девочки носят юбки. Да, именно для этого, теперь я это знал точно. У меня как-то быстро поднялась температура, я хотел было что-то сказать Майе, но мысли о юбке меня отвлекли. Она быстро отошла на пару шагов, посмотрела по сторонам и убежала. В моих руках осталась коробка очень вкусных вафельных конфет.
Первая серьезная дружба с моим братом началась, пожалуй, лет в двенадцать. Думаю, единственным недостатком Давида было то, что он ничего не умел прятать. Так, зайдя после обеда в нашу комнату, я увидел на его кровати журнал «Р1ауЬоу». Он был неаккуратно накрыт белой майкой Давида.
Я стал его смотреть, и, к слову, впервые в жизни испытал массу противоречивых эмоций. Во-первых, я сразу осознал все недостатки Майи. Да, она была несовершенна... Во-вторых, я думал, где теперь можно познакомиться хотя бы с одной из девушек, изображенных в журнале. Они были разные: худые и пышные, все с большой грудью и блондинки...
В тот момент, когда я гладил руками журнал именно в том месте, где, по идее, в повседневной жизни девушки носят юбки (сдались они мне, что ли?!), в комнату зашел мой брат. Я стал очень несвязно оправдываться, как-то уж совсем было неудобно перед братом, но Давид спокойно подвел меня к шкафу, где хранилось наше белье, и показал, что на полке, где лежат трусы и майки, хранится еще очень много таких блондинок. Волноваться было не о чем, брат разрешил мне брать журналы при условии, что я ничего не скажу родителям. Вечером в тот день мне скучать не пришлось. В такой-то компании красоток! Пусть и глянцевых...
 
С того самого дня я вошел во взрослый мир своего старшего брата. Этот мир мне очень нравился. Во-первых, были регулярные поступления свежих номеров «Р1ауЬоу», это не могло не радовать мои детские фантазии. Во-вторых, брат стал брать меня с собой на вечерние прогулки со своей компанией. У него были творческие друзья, они были стильно одеты, говорили, как мне казалось, очень умные вещи. Они вообще, как мне казалось, решали все жизненно важные проблемы. Легко говорили о политике, музыке, искусстве. Давид в этой компании был, как бы это сказать, вожаком. Точно! Его мнение всегда было решающим, к нему прислушивались, у него спрашивали совет. Я гордился, что у меня такой брат. Правда, иногда я тоже старался блеснуть своими знаниями и острым словцом, но отчего-то свет моих речей был очень тусклым. Мне всегда казалось, что я говорю что-то невпопад, не к месту, не то, что надо. Меня никто не принимал всерьез. Но меня это не очень сильно волновало.
Однажды вечером, когда мы сидели в кафе на берегу моря в гулкой компании, сдвинув два столика, чтобы быть друг к другу ближе, к нам пришла наша соседка Натали. Она рассказала, что тот парень из соседнего двора, в которого она была влюблена, очень сильно обидел и оскорбил ее. Незамедлительно было принято решение наказать негодяя. Вершителями его судьбы выбрали меня с Давидом.
 
Парня звали Абель. Ну, такой себе обычный парень, что в нем нашла красавица Натали, оставалось загадкой. Волосы прилизаны, в очках с толстыми стеклами, рубашка всегда на все пуговицы застегнута, с виду парень был неприглядный, обыкновенный заучка... Но особым морализмом он не отличался и, как оказалось, был жутким негодяем...
Позвали мы, значит, это чудо к нам домой, предусмотрительно попросив его снять обувь, чтобы не наследил. Помню, от него воняло рыбой, и меня это особо раздражало. Посмотрев на Абеля с пол¬минуты, мы решили его побить. Чтобы без следов, но со смыслом. Сначала мы начали тягать его за волосы. Абель, конечно, пытался сопротивляться, но, по-видимому, его очень смущал вид папиного ружья в моих руках. Начали бить его руками и ногами, о синяках как-то позабыли, нужно ведь было мстить за Натали.
Когда Абель стал мычать и трястись, немного подумав, мы решили, что вряд ли это приступ гриппа, наверное, все-таки пора остановиться. Решили его отпустить, при условии, что, первое, он никогда больше не будет приближаться к Натали и, второе, никому не расскажет, как он весело и с интересом провел время у нас дома. Абель начал было мычать, но после еще одного толчка в бок он согласился. До того, как он вышел из нашей квартиры, мы успели поправить ему очки и расчесать волосы, словно ничего и не произошло.
 
— Маргарита, какое-то зверье вчера до смерти избило Абеля! — кричала вечером через балкон толстушка Магдалена. — Я своими глазами видела. Как мне удалось узнать, это были торговцы с базара! Присматривай за своими мальчиками, ведь они у тебя такие беззащитные!
Знала бы «генеральша», кто были те злые торговцы, вряд ли бы хоть раз пришла к нам домой одолжить сахара. Магдалена сидела на балконе, развалившись на два стула. Кстати, у нее были очень толстые ноги, и для того, чтобы было легче ходить, женщина предусмотрительно мазала их оливковым маслом. Говорила, что порхает как на крыльях, да и ноги блестят красиво.
В тот вечер мы пошли гулять с друзьями брата по набережной, вечером солнце не так сильно палило и немного прохладный ветерок приятно полоскал волосы. Мы разулись и шли по песку босиком, время от времени забегали в море и плескались водой. Нам с Давидом нравился наш город, нравилось вечно палящее солнце, неимоверная жара, ласковое море и синее небо. Пейзажи, которые открывались нашему взору, могли только сравниться с описанием рая из книжек. Все вокруг дышало солнцем, морем и благополучием.
Большая гора, которая гордо стояла за нашей спиной, всегда давала нам ощущение какой-то неправдоподобной защиты...
 
Пишу эти строки и у меня такая ностальгия по моему прекрасному маленькому городку...
Эти горы сразу спускались в море... Когда утром восходит солнце, оно всегда поднимается из-за горы, а к концу дня — тонет в Средиземное море, оставляя на горизонте буйство красок прекрасного заката... Природа в этих краях настолько красивая, настолько уникальная, что нет таких слов, чтобы описать эти живописные места, это надо только увидеть...
Утром следующего дня все спали. Это была суббота, мама с папой не пошли на свои сборы, решили поспать подольше, не думая о политической деятельности хотя бы до обеда. Я проснулся, но продолжал лежать в постели. Солнце стремительно поднималось, и ярко-желтые лучи начали заполнять нашу комнату. Давид спал. А старшая сестра Нелли была уже в ванной.
Вспоминая о Нелли, я до сих пор думаю про мороженое. Кстати, может быть, именно поэтому я не очень жалую этот вид десерта до сих пор. Нелли очень любила мороженое, и каждую субботу в одиннадцать часов утра я не мог заниматься ни одним делом, кроме покупки этого лакомства для сестры. Она давала мне деньги, а я ходил к лавочнику за покупкой. Каждый раз старичок, продававший мороженое, украшал порцию для сестры какой-нибудь сладостью: шоколадом, орехами, джемом... В эту субботу стояла очень сильная жара, наш город вообще отличается особым солнцепеком. Днем находиться на улице без головного убора и бутылки лимонада практически невозможно. Но сегодня жара была просто невыносима.
— Ты точно хочешь мороженое? На улице очень жарко, — вопрошал я Нелли, надеясь, что сегодняшняя суббота будет исключением.
— Саймон, не привыкать. Попроси лавочника порцию без добавки, просто пломбир. — Нелли улыбалась как ни в чем не бывало.
Я не спеша вышел из дома. Ни одной живой души на улице. Все спрятались от жары. Лавочник не стал добавлять в мороженое для Нелли сладости, вместо них он добавил еще один шарик в вафельный стаканчик.
Глядя на этот добавленный шарик пломбира, я испытал массу противоречивых эмоций. Нелли никогда не давала деньги на мороженое мне. И я решил отблагодарить себя сам. Признаться, я хотел съесть только добавленный шарик, ведь так Нелли не заметила бы ничего. То ли жара на меня подействовала, то ли пломбир был особенным, в общем, дойдя до дома, у меня в руках был лишь маленький кусочек вафельного стаканчика. А Нелли так и не поверила в то, что прилетела какая-то огромная птица и выхватила мороженое из моих рук, но к несчастью для птицы мороженое все-таки упало на землю. (Вот и фантазер же я!) Наверняка Магдалена сидела на балконе и непременно рассказала сестре, в какой именно рот упал пломбир, предназначавшийся для сестры.
Я уже практически проснулся. Вдруг мне показалось, что стучат в дверь. Я мигом подскочил и понесся в прихожую, чтобы не разбудить домашних. На пороге стоял высокий мужчина в черном костюме и в галстуке, с портфелем и большой папкой в руках.
— Здравствуйте. Давид живет здесь?
— Может быть, и живет. — Чутье мне подсказывало что-то неладное.
— Позвольте представиться. Я из посольства Советского Союза. Могу ли я войти в дом?
— Да, конечно. — Это был голос из-за спины моей мамы. Таки проснулись.
— Давид    обращался    в    посольство,    чтобы поехать  жить  и  учиться  в  Советский  Союз  музыке и игре на фортепиано, — продолжал незнакомец.
— Вы, пожалуй, ошиблись адресом, — начал я, но был прерван речью брата.
— Я обращался несколько месяцев назад, — подтвердил подошедший, еще немного сонный Давид. Все стояли с раскрытыми ртами от неожиданности и удивления.
— Тогда я уполномочен вручить ваш билет и визу, при условии, что завтра в три часа дня вы должны быть в аэропорту.
Вечером состоялся очень долгий разговор с родителями. Не буду пересказывать его смысл, но ровно в три часа следующего дня Давид таки стоял возле входа в аэропорт.
Шел восемьдесят девятый год.

ГЛАВА ВТОРАЯ БУДЕШЬ КУРИТЬ ТРАВКУ?

Все были в шоке, я в особенности. Всегда думал, что Давид рассказывал мне обо всем. Что бы ни случилось, что бы ни произошло, я был в курсе всех дел брата, а он — моих. Вспомнить тот же «Р1ауЬоу». Как оказалось, в жизни Давида были большие секреты, нежели журналы с голыми девочками. Теперь я стал понимать, о чем шепотом говорили друзья Давида на наших прогулках, что за секрет, который я никак не мог разгадать. Секрет открылся сам, и имя ему было Советский Союз.
Физическое расставание с братом было тяжелым. Я заболел. Температура держалась на столбике сорока градусов и предательски не хотела ползти вниз. Я никак не мог смириться с разлукой. Но организм вылечить легче, чем душу, поэтому вскоре я пошел на поправку, а боль в сердце, хоть и притупилась, но все же осталась.
В то время я уже поступил в университет на факультет экономики. Сказать, что я ничего не понимал в экономике, ничего не сказать. Мой преподаватель говорил: «Чтобы хоть как-то разобраться в предмете, советую вам читать газеты об экономике и смотреть ТВ программы на эту тему!» Я до сих пор не прочитал ни одного экономического обзора, а когда диктор по новостям касается темы экономики — сразу же переключаю. Не сложилось у меня с этой наукой, любви не вышло. Как у меня сегодня получается деньги зарабатывать, даже не знаю!
Месяц мы ничего не слышали о Давиде. Ни звонка, ни телеграмм, никаких других новостей. Неделями позже почтальон доставил в дом конверт со штампом советской почты. Это была открытка от Давида. На ней было изображено море, солнце, девушка загорает на пляже, а на горизонте белел одинокий парус с раздувающимися ветрилами. Черной шариковой ручкой было написано: «Я здесь» и стрел¬кой указано на парусник. Это был почерк Давида. Я тут же схватил словарь и стал искать слово, которое было написано на открытке. «Днепропетровск», — прочитал я по слогам, и родители, стоящие рядом, почему-то усмехнулись. Видимо, слово им показалось необычным.
После этого вся моя жизнь вертелась вокруг этой открытки. Ведь не зря же брат прислал ее, от него не было никаких новостей. Я все думал и думал об этом Петровске, и как лучше туда попасть. Мысли путались, а Петровск был таким же далеким, как и тот одинокий парус на открытке.
В это же время моя сестра Нелли тоже уехала. На каникулы в Париж. Единственной отрадой было то, что по субботам не надо было ходить за мороженым. С другой стороны — дом стал совсем пустым. Каникулы Нелли отчего-то длились слишком долго. Видать, сестра их продлила себе сама, потому как все ее сокурсницы давно приступили к занятиям.
Однажды вечером отец вернулся домой совсем грустный, без настроения. Я думал, что виной этому политические передряги, которые он с регулярностью переносил со своими соратниками. Когда домой вернулась мама, все стало на свои места. Я слышал их разговор. У нас дома не было телефона, и Нелли позвонила соседям. Он сказал лишь одну фразу: «Дочь попросила отправлять ей вещи в чемоданах». Вот так я остался в доме один с родителями. Думал, вроде бы классно быть одному, все внимание на меня, и мама готовит мне, мороженое по субботам я тоже покупал уже для себя.
Помню, когда все жили вместе, родители всегда обсуждали проблемы Давида и Нелли у себя в комнате. Я тайком подслушивал. Никогда они не говорили обо мне, это придавало мне ощущения, что я все делаю правильно. Теперь ничьи проблемы не обсуждались. Оказалось, не так уж и хорошо жить с родителями, приходить по вечерам в пустой дом, кушать в одиночестве и обсуждать новости с фотографиями брата.

— Я развожусь с отцом на следующей неделе. Ты поможешь перенести мои вещи в мою новую 
квартиру, — мама смотрела на меня с неким непониманием, отчего у меня такое перекошенное лицо. Понедельник явно не задался, как любила говаривать Магдалена, как его начнешь, так и вся неделя пройдет. Ощущение того, что в атмосфере развода пройдет не только одна неделя, меня как-то пошатнуло.
Я ничего не ответил матери, молча развернулся и вышел из дому. Как обычно, солнце пыталось сжечь все на свете, я шел по пустому пляжу, как и водится, после двух все сидели по домам и потягивали лимонад со льдом. Волна накрывала одна другую, и казалось, палящее светило скоро высушит море, потом — песок, а потом — и всех нас. Мне стало жарко и душно одновременно.
Пишу эти строки и комок в горле стоит, как и много лет назад. Так же «душно», правда, не от киевской жары — на дворе июль, а от тяжести «камня», который давно висит над моей душой...
Умывшись водой, я стал рисовать на песке. Сначала получилось море, потом — солнце, после моя рука невольно стала выводить парус, он получился немного кривой и перекошенный в сторону. Ну, допустим, сейчас шторм, пусть будет. Я посмотрел на свое творение и отчетливо понял, что чего-то не хватает. Не хватает не только на этой картинке, а и в
моей жизни. Через несколько минут я ответил себе на свой вопрос. И на песке я вывел еще одно слово: «Днепропетровск», после чуть-чуть подумал и добавил: «Давид и Саймон» и стрелкой показал на парусник, подумав, что даже и если будет шторм, то вместе мы обязательно его переживем.
Никогда не думал, что разводятся так быстро. Всего через неделю я уже был свидетелем у адвоката. Подписывались бумаги о разделении имущества. Задавались какие-то глупые вопросы. Бьют родители — не бьют, ругаются — не ругаются, ночуют дома — не ночуют? Лысенький полный адвокат смотрел сквозь свои очечки на меня с сожалением. Чего он на меня так смотрит? Можно подумать, это первый бракоразводный процесс в его практике? Папа и мама тоже сидели за столом возле меня. Адвокат сидел с другой стороны.
Когда были поставлены печати и брак был официально расторгнут, папа закурил. Очень медленно и как-то совсем безнадежно. Мама сидела с таким выражением лица, как будто она была первой женщиной, совершившей полет в открытый космос. Она была счастлива, и как ни парадоксально это звучит, в этом было несчастье папы.
Мамины вещи я переносил очень долго. Она всегда что-то забывала, о чем-то вспоминала, что-то перебирала и выкидывала. Папе было все равно, что уносилось из дому. Он практически всегда был в своей комнате наедине со своими мыслями, сигаретами и книгами. Месяца через два мама окончательно обустроилась в своем новом жилище и, кажется, ничего не забыла в старом.
Дом опустел. Папа по-прежнему жил в непонятном забытье и вяло реагировал на реальность. Он даже не заметил журнала «Р1ауЬоу» в моих руках, когда я перекладывал его с полки на полку прямо у него на глазах. Случись такое месяц назад, дома был бы грандиозный скандал.
К этому времени я уже выучил несколько фраз по-русски. Первая фраза: «Хочу стать пианистом». Вторая: «Сколько стоят яйца?» Особенно мне нравилось слово «яйца». Очень красивое слово, не зная его значения, я бы, пожалуй, смог бы так назвать собаку. Лаконично и звучно. Учить русский язык в полном объеме не было возможности, он очень сложный, самому его осилить очень трудно, тем более, если учесть, что ни одного русскоязычного человека в нашем городке я не знал.
Продолжалась и моя учеба в университете. Правда, в учебное заведение я ходил не за тем, чтобы получить знания по экономике. Я ходил, чтобы посидеть за партой. Ведь напротив меня сидел кое-кто посимпатичнее экономики. Ее звали Алма. Она всегда по-особенному смотрела на меня, улыбалась и хихикала. Ну, так, заигрывала. Я улыбался в ответ.
Однажды она подошла ко мне на перемене и сказала: «Может, ты завтра будешь болеть?»
— В смысле? — Признаюсь, я немного растерялся.
— В смысле ты завтра заболеешь. А я приду тебя лечить. — Не знал, что у нее второе медицинское образование, — подумал я со смехом про себя.
— Да, наверное, я буду болеть, — серьезно ответил я Алме. — Я уже сейчас чувствую жар и головную боль, да, я буду болеть и мне понадобится медицинская помощь.
— Я сделаю тебе компресс, — пообещала Алма, и слово «компресс» мне показалось самым эротичным словом на земле.
Болеть так болеть. Это судьба. Я очень старательно болел. Притворялся, что у меня температура и кашель, зачем-то еще прихрамывал. Даже подумал, что мог иметь неплохой успех в театральном институте, у меня были бы поклонницы, премьеры, спектакли, цветы и гастроли... Мысли о далекой актерской жизни прервал стук в дверь. «Скорая приехала», — пронеслось в моей голове и я поплелся отворять. На пороге стояла Алма. Для полной картины не хватало белого халата.
— Ну так что, ты болеешь? — спросила она тихо.
— Очень, очень болею, доктор, — зачем-то сказал я, она улыбнулась.
— Пойдемте, я посмотрю вас, — Алма решила принять правила игры.
Мы прошли ко мне в комнату.
— Ложитесь, я буду вас лечить.
Не помню, как все произошло, но мы начали целоваться. Не знаю как, но Алма очень быстро оказалась без блузки. И тут я сказал то, что никогда нельзя говорить настоящему мужчине. По крайней мере я так понял по ее поведению.
— Для чего ты сняла одежду?
Алмы не было в доме меньше чем за минуту. Солдаты в стройбате медленнее собираются. Вместе с Алмой капитулировалось и мое настроение. Хотелось болеть. По-настоящему. Неделю я пробыл дома. Было стыдно появиться в университете. Такой позор. Наверное, именно о таких ситуациях русские говорят слово «яйца»! Это было очень, очень большое яйцо для меня, просто яйчище, которое разбилось, не успев свариться. Наверное, Алма в университете слушала лишь часть лекций и была вольным студентом, потому как ровно через неделю ее на занятиях уже не было. А быть может, она тоже где-то глубоко в душе разбила свое яйцо. Сдались они нам обоим!
Жизнь текла своим чередом. С утра в институт, после обеда домой, вечерами я продолжал ходить на встречи с друзьями Давида. Но вся наша компания чувствовала и переживала из-за его отсутствия. Был некий вакуум, пустота, эшафот для мыслей и мелких переживаний... Эту пустоту заполняли кто чем. Кто разговорами, кто прогулками, кто ссорами или любовными романами... Мысль о брате глубоко сидела у меня в голове, и выбросить ее я не мог, да и не хотел, наверное. Все было как обычно, те же улицы, та же набережная, то же море и солнце.
Но все это уже было без Давида. Я понял, как много для меня значит брат. Раньше я как будто находился под его крылом, все было нипочем. Сейчас все трудности и преграды я преодолевал в одиночку. Но не в этом была причина моей тоски. Горевать об ушедшем, невозвратимом — глупо, надо просто принять это и жить дальше. Что-то было такое в отъезде Давида, что я чувствовал, что это не конец, далеко не конец. Это только начало. Начало чего-то светлого, нового и непознанного. И пусть сейчас на небе тучи и собирается дождь, я точно знал, что вскоре что-то обязательно случится, и будет греть привычное жаркое и горячее солнце.
Лето проходило незаметно. Оно было другое, с другим воздухом, другими разговорами, другими воспоминаниями. Не было ярких впечатлений или событий. Ну разве что роды собачки Магдалены. Их вместе с соседкой принимала вся улица. Точнее сказать, слушала, как их принимает толстушка, потому как Магда все всегда очень громко комментировала. Роды были долгими и тяжелыми, и соседка то и дело проклинала того кобеля, который подарил ее сучке потомство. Вскоре у Магдалены было уже семь собак. Топить бедняжек у нее не поднялась рука, и если никто через месяц не захочет взять к себе щененка, Магдалена решила оставить всех у себя.
Каждый день я встречался с друзьями Давида, а на выходных пытался попасть на бичпати — пляжную вечеринку, — не заплатив за вход. Каким-то образом у меня это получалось. В заборе, ограждающем территорию пляжа, на которой устраивались шумные гуляния, то и дело появлялись новые дырки. Мне нравились такие шумные вечеринки с игрой в волейбол, дискотекой и бесконечной выпивкой на баре. Всегда было весело и ярко. Казалось, этот праздник не заканчивался никогда.
К сожалению, каждый раз это впечатление было обманчивым, и реальность возвращалась ко мне на следующее утро жуткой головной болью и легким похмельем. Но бичпати мне все равно нравились.
На одной из таких вечеринок я познакомился с Анитой. Она очень красиво танцевала под самую популярную в то время песню «Ламбада». И отчего-то однажды она решила именно со мной станцевать под эти зажигательные ритмы. Она резко взяла мою руку, положила ее на свою сексуальную попку и сказала: «Теперь расслабься и отдайся мне!»
Как жаль, что эта песня длилась всего пять минут! Мне хотелось, чтобы этот эротичный танец длился весь вечер...
Но Анита не дала мне надолго расстроиться. Она взяла меня за руку и предложила посидеть на «камне». Это было очень романтичное и укрытое от шума место, где можно было наблюдать за тем, что происходит на вечеринке. Если смотреть вперед — взору открываются волны, которые бьются об огромный камень, на котором мы сидели. А если обернуться — увидишь танцующую молодежь на дискотеке у самого подножия горы.
Жаль, что в Киеве нет хоть одной горы... Так сильно этого не хватает! Такое впечатление, что город абсолютно беззащитный!
Как только мы сели, Анита достала из своей маленькой сумочки пачку сигарет и какой-то небольшой кулечек... Она начала вынимать табак из сигареты.
— А ты что, только табак куришь? — пошутил я и добавил: — Ну, конечно, правильно делаешь, а то табак вреден для здоровья...
Анита почему-то не отреагировала на мою шутку. Она была занята тем, что заправляла в пустую сигарету уже другой, почему-то зеленый «табак», который был у нее в кулечке.
— А что это? — спросил наивно я.
Вот на этой фразе она весело рассмеялась и игриво спросила: «Травку будешь курить? Она голландская и очень хорошая...»
— Ой, нет, сегодня что-то не хочется, — сам не знаю почему, ответил я и сделал вид, что конечно же все знаю про травку. А то не знать про это как-то не очень «круто».
После того как она покурила (или затянулась), она целовала меня очень долго (свершилось то, чего я ждал весь вечер...) и сама положила мою руку под ее очень короткую юбку... Я заметил, что в этот вечер она забыла одеть трусики...
В перерыве между поцелуями она решила снова покурить. Но на этот раз была уже настоящая сигарета. Затянувшись, она спросила меня:
— Я тебе нравлюсь?
— О-о-очень! — ответил я быстро.
— И ты готов сделать что-то безумное ради меня?
— Ну, конечно готов! — ответил я возбужденно в надежде на то, что сейчас она закончит курить,и мы снова начнем целоваться.
— И даже терпеть боль? — спросила конкретно она.
— Ну, да! Только скажи, что ты хочешь, и я тут же сделаю это! —  ответил я.
— Тогда закрой глаза и дай мне свою левую руку, — сказала она нежно, но с хитрой улыбкой.
Я почему-то был уверен, что теперь она положит мою руку под свою короткую майку, и там тоже не окажется нижнего белья... Конечно, левой рукой не очень удобно.
— А-а-а-а-а! — закричал я от боли. — Ты что, сумасшедшая?
Я отдернул свою руку, потому что, как оказалось, Анита решила затушить свою сигарету о мою кожу между мизинцем и безымянным пальцем...
— Теперь у тебя на руке останется знак на память обо мне. На всю жизнь! — тихо произнесла она. Затем опять поцеловала меня. Долго. Страстно. После встала и пошла в сторону дискотеки танцевать.
Она была права. Шрам остался. Правда, я так и не понял смысла ее поступка.

Днем летом было всегда как-то скучно. Особенно без Давида. Ну и кроме того, мне было всегда неприятно гулять с друзьями по городу и видеть, как они всегда могли себе позволить тратить много денег. Особенно на красивую одежду. А я всегда мог помочь им всего лишь в выборе, но делал вид, что меня эти «земные», абсолютно материальные вещи не интересуют. На самом деле у меня не было тех финансовых возможностей, которые были у них благодаря богатым родителям. Да и вообще, наш отец всегда учил нас, что деньги — это «ничто», главное, «чтобы что-то в голове было, а не в карманах!»
Голова головой, а новые джинсы очень хотелось. И я решил устроиться на работу: пошел на завод «Соса-со1а» после того, как прочитал объявление о наборе работников на новый, только что построенный завод в тридцати километрах от нашего славного городка.
Поскольку я был без квалификации, меня поставили на мойку стеклянных бутылок. Рабочая неделя с понедельника по пятницу, рабочий день — двенадцать часов подряд, обеденный перерыв — десять минут. Я до сих пор, помню какие движения я выполнял. Они были машинальны, я чувствовал себя настоящим роботом.
Самое неприятное было то, что часто люди оставляли в бутылках трубочки. Просто после того, как выпивали шипучий напиток, проталкивали их внутрь. У меня уходило несколько минут, чтобы извлечь их оттуда и продолжить мыть. Иногда, сидя на пляже, я не выдерживал и подходил к людям, которые пили напитки из бутылок нашей фирмы, и просил не заталкивать в них трубочки. Люди смотрели с явным непониманием, не зная, что ответить. Наверное, поэтому, как только я отходил, запихивали трубочку как можно быстрее. Наверное, это их забавляло. Меня же забавляла оплата, которую я получал за непрерывную рабочую неделю на ногах, — двенадцать долларов.
На заводе у нас был дружный коллектив, но на нем работало столько людей, что всех просто не узнаешь. Да и когда было знакомиться, если целый день на ногах, а обед всего десять минут? Меня особо раздражал обед. Как можно поесть за десять минут? Еще и сходить в туалет и хотя бы немного посидеть, чтобы ноги не так сильно затекали?
В один из таких глупых обедов ко мне подошла пожилая женщина. У меня было очень хорошее настроение, с утра мы получили зарплату, и двенадцать долларов, честно заработанные тяжелым трудом, грели мне душу. Я сидел недалеко от своего рабочего места и пил холодный лимонад. Погода в этот день, как всегда была несносная, стояла сорокоградусная жара, и все пытались укрыться от жестокого солнцепека в тени.
— Добрый день, юноша. Хорошего вам отдыха, — начала женщина первой.
Я тоже поздоровался, но немного недоумевал, кто она. Оказалось, она тоже работает на заводе, у нее такой же маленький перерыв и мизерная зарплата, как у меня. Она была одета в какие-то черные лохмотья, на голове была косынка. Женщина говорила не смешно, как бы обдумывая каждое свое слово. Было видно, что она чудовищно устала. По ее рассказу стало ясно, что день у нее не задался, им задержали зарплату. Ей нечем было кормить своего годовалого ребенка, две недели назад умер ее муж. Она была в полном отчаянии, слезы катились по ее щекам градом.
Я отдал ей свои двенадцать долларов, считая, что это будет правильно. Нет ничего хуже голода, когда тебе не за что купить буханку хлеба, особенно когда у тебя на руках ребенок. 
Только через два месяца ко мне подошел один мой знакомый и пожаловался, что некая незнакомка обдурила его, сказав, что у нее голодает ребенок и умер муж (опять!). Оказывается с этой легендой она ходит по заводу уже месяца три и, судя по всему, неплохо зарабатывает. По крайней мере лучше, чем я.
Я очень старался добиться от начальства один час обеда. Для всех. Десять минут — это было ничтожно и унизительно для людей, которые так тяжело работали. Месяц я добивался изменений, все мои коллеги поддерживали меня, понимая, что это единственное правильное решение. Однажды на выходных ко мне подошла моя знакомая Тереза, она была очень богатой девушкой, дочерью хозяина нашего завода, и заговорила со мной.
— Зачем ты пытаешься испортить режим моего отца? Многие годы люди работали именно так, отдыхая всего десять минут.  Это трудно, но это было.
Я молчал.
— Моему отцу не очень подходит то настроение, которое ты распространяешь на заводе, — продолжала Тереза. — Он не хочет «бунта на корабле». Он просит тебя уйти.
— Хорошо, но при одном условии: пусть твой папа даст моим коллегам если не час отдыха, то хотя бы минут тридцать.
Так и было.
Тереза была очень красивая девушка, но нам было запрещено с ней встречаться из-за разного классового происхождения. Она была богачкой. Не думаю, что ее заботила принадлежность к высшему классу, и возможно, она бы с удовольствием со мной встречалась, но в их семье, как и на всем нашем заводе, решал все отец.
На завод я больше не ходил. Но признаюсь, и по сей день не оставляю трубочки в стеклянных бутылках.
Единственным воспоминанием о работе на заводе был мой мопед, я купил его за шестьдесят долларов, которые мне удалось скопить. Правда, он был без фары и тормозов. Фарой мне служил обычный фонарик, который я держал во рту, а тормозом — кроссовки. Соседи всегда недоумевали, что это грохочет с улицы с фонариком во рту. Было очень неудобно, мухи постоянно залетали мне в рот, и я боялся, что вскоре начну их есть и совсем откажусь от нормальной пищи.
В тот вечер, подъезжая к дому, я заметил, что свет горит ярче, чем обычно. Все столпились возле входа в наш дом, были слышны восторженные голоса и смех. Я подумал, что наконец-то мама с папой помирились и будут теперь жить вместе. Я подкатил к крыльцу, привязал мопед к лестнице и стал подниматься в дом.
Людей было невероятно много, казалось, весь город пришел к нам в гости. Аккуратно распихивая всех, я пробрался к себе в комнату и что-то совершенно неземное остановило меня. Сначала я услышал голос и мое сознание отказывалось принимать его. С полминуты я просто слушал, закрыв глаза, когда я их открыл и сделал еще пару шагов через толпу, на меня смотрел Давид. Я кинулся к нему в объятия и настолько сильно обнял его, что, казалось, сейчас сломаю брата пополам. Воздух в комнате наполнился чем-то необычным, непривычным и незнакомым. Все стояли улыбаясь, мама с папой сидели рядом и были тоже счастливы.
Я посмотрел на Давида и сказал лишь одну фразу, которую я повторял себе каждый день в его отсутствие:
— Забери меня отсюда.
Он улыбнулся.
 
ГЛАВА ТРЕТЬЯ СССР

Стыдно сказать, но в самолете я оказался впервые. Когда мы уже начинали набирать скорость на взлетной полосе, у меня было стойкое убеждение, что «тут явно с этим аппаратом что-то не так». Были мысли встать, пойти к пилоту и предупредить его, что самолет как-то быстро едет и что, пожалуй, нужно прекращать все это — мы точно не взлетим. Естественно, стюардесса ни к какому пилоту меня не пустила, и я понял, что самолет все-таки рано или поздно окажется в небе.
Когда через четыре часа пилот на ломаном английском объявил, что самолет совершает посадку в Москве, я был безумно рад. Через пять минут начнется новая жизнь! Стоит заметить, что я не дослушал пилота и не сразу узнал, какая на улице температура.
Шереметьево-2. Мы приземлились. «На улице минус двадцать», — услышал я краем уха. Советский Союз встретил нас большим количеством хмурых, неулыбчивых людей, одетых практически одинаково. Мы подошли к стойке пограничников, паспорта проверял какой-то очень злой солдат. Позади нас было зеркало, и прежде чем посмотреть в глаза, пограничник оценивал наш вид сзади. Посмотрел на фото в документах, вернул их назад. Ни тебе улыбки, ни «Добро пожаловать в нашу страну!» Все было очень странно, я сразу учуял что-то неладное. Может, у них сегодня объявлен национальный траур? Или пограничник просто такой злой, потому как кто-то сжал его яйца под столом, и ему не до лишних любезностей. Давид все время меня успокаивал, говорил, что все идет просто замечательно. Но несмотря ни на что внутри меня сидел страх.
После того, как прошли пограничный контроль, мы забрали свои чемоданы и вышли из аэропорта. И я тут же вернулся назад. Я мог себе мысленно представить, что такое 20 градусов на улице, но все-таки не стоит забывать, что всю свою сознательную жизнь я прожил в очень жарком городе.
Вернувшись в зал ожидания, я сказал брату: «Я остаюсь здесь» и сел на пол. Ну, может, вскоре будет рейс назад, и я смогу вернуться в свой солнечный любимый городок. Давид сел рядом со мной.
— Вернемся домой вместе, — едва слышно сказал брат. — Мы ведь решили, что будем как нечто одно целое. Значит, я вернусь домой тоже.
— Других вариантов нет? — не умирала во мне надежда.
— Можно тут просидеть до мая месяца и выйти на улицу, когда уже будет совсем тепло.
Я с трудом улыбнулся, теперь хорошо понимая тех людей, которые не улыбались вообще. Я поднялся с пола и решил смело войти в свою новую жизнь. Точнее было сказать, окончательно попрощаться с прежней...
Мы сели в «жигули» (как по мне, совершенно сумасшедшая машина). Ночь провели в стоячем поезде, проводники пускали в купе людей, пока состав стоял на запасных путях. В пять утра разбудили, в шесть — в поезд должны были сесть уже настоящие пассажиры. Денег не было совсем, кажется, у Давида были пять долларов и что-то советскими рублями, но это было смешно... А сам Давид говорил, что сам факт, точнее ощущение, что у нас есть пять долларов, — очень сильно помогает...
Кстати, я заметил, Давид всегда улыбался. Конечно, он понимал, что все происходящее для меня это настоящий шок, но я должен был пройти через это, тем более, что это был мой выбор. Когда мы вышли из вагона, я заметил, на перроне, прямо на земле лежали люди, некоторые из них уже явно закоченели, но никто из окружающих не подходил к ним, не пытался предложить помощь. Мы зашли во внутрь вокзала. Первое, что бросилось в глаза — купка парней, сидящих на корточках с таким выражением лица, как будто они прямо в WС находятся. Они лускали семечки, плевали их прямо на пол и о чем-то очень агрессивно разговаривали. Мы подошли к буфету. За очень грязным стеклом виднелось блюдо с курицей в желе. Как потом оказалось, это был холодец. Хотя выглядело как десерт. Я так и не отважился в тот день отведать этот писк советской кулинарии, как, впрочем, не сделал это и по сей день.
После мы поднялись на второй этаж, где был расположен кинотеатр, если его можно так назвать. На столе стоял советский телевизор, из которого торчала большая антенна и куча проводов. Переводчик одним гнущавым голосом озвучивал абсолютно все роли: и женщины, и мужчины, старики и дети тоже говорили в нос ужасным голосом. Признаться, у нас на родине все думали, что Сильвестр Сталлонне в «Роки-2» отлично говорит по-испански, как оказалось, это был всего лишь хороший дублированный перевод.
Рядом с кинотеатром сновало огромное количество народа, и все они как один были с огромными полосатыми сумками в трех цветах: красный, белый, голубой. Нам сказали, что это называется «бизнес-сумка». Я тогда подумал, как повезло продавцу, все у него покупают такие модные сумки, и нет никакой конкуренции. Наверное, эти сумки, хоть и некрасивые, действительно уникальны.
Два часа пребывания здесь, и я отчетливо понял, что это такое — «советский вокзал»! Много людей с одинаковыми сумками, много пьяных, много ребят в кожаных куртках, сидящих в позе WС, много злых людей и кассиров, один переводчик на все роли в телевизоре.
Я посмотрел по сторонам и увидел, как по направлению к нам идет Хосе с тремя красотками. «И когда он успел?» — проскользнуло в моей голове. Кстати, Хосе — это наш очень хороший друг, он тоже давно хотел уехать из нашего скучного солнечного городка, и Давид согласился и взял его с собой.
Хосе спортсмен и хочет стать чемпионом по баскетболу. Мяч он, конечно, держать умеет, да и играет неплохо, вот только есть одна небольшая проблемка: Хосе очень маленького роста — 165 см. Но он верил в то, что его рост не меньше метра восьмидесяти и что он обязательно станет чемпионом.
— Вы знаете, как по-русски будет «нос»? — спрашивает Хосе и показывает на нос одной из красавиц, которая просто заливалась смехом.
«Вот, Хосе даром время не теряет. Он уже знает слова «нос», «губы» и «переходник», — подумал я как-то уныло. Три красавицы сидели с нами очень долго, ни одного не обделили вниманием и заботой. Сидели до тех пор, пока Давид не сообщил, что пора идти на поезд.
Это был вагон на порядок лучше, чем тот, в котором мы провели ночь. Здесь была застлана постель, были зашторены окна, а на стенке висела картинка с изображением моря и парусника. (Такая же картинка, только побольше, целый год висела у меня в комнате.)
На вокзале начала играть музыка, как будто нас провожали на войну, и поезд тронулся. Мы ехали в ДНЕПРОПЕТРОВСК.
«Началась война в Ираке, будут освобождать КуРейт», — повторил я за диктором вслух, тем самым разбудив Давида. Мы жили все вместе в однокомнатной квартире с видом на речку.
Про Ирак я только что услышал по радио, на волне ВВС. Вообще, оказалось, очень тяжело найти какую-нибудь радиоволну на иностранном языке, мы как будто были отрезаны от мира.
— «Какой Ирак, какой Курейт? В смысле Ку¬вейт! — зевая, спросил Давид и поцеловал рядом лежащую Белицию. Она была его девушкой. Ничего такая... Только у нее ротик был сильно маленький. Как у рыбки. Ну, как мне казалось... И голос еще такой, низкий слишком, что ли...
Курейт, Кувейт... Какая разница? Главное, что война началась! Я всегда интересовался политикой. Для меня любое громкое событие в мире становилось моей личной проблемой. Я должен был знать все, что происходит, почему, как и что случилось, кто виноват, и кому отвечать... Наверное, такой интерес был следствием воспитания в семье, где родители занимались политикой. Кстати, от стресса, пережитого благодаря несносному холоду, я так и не успел соскучиться по родителям. Причем мне казалось, что этот холод будет всегда и везде, и все рассказы Давида о весне и лете не что иное, как байка.
Солнце не выходило месяцами, и для того, чтобы его увидеть, мы изредка покупали билет на самолет в Вильнюс и обратно (тогда он стоил $10). Когда самолет поднимался в воздух или шел на посадку, ты непременно из окна увидишь солнце! Однажды мы приземлились, как я подумал, в Вильнюсе, но не сразу пошли на посадочный рейс обратно в Днепропетровск. Была очень плохая погода и пассажиры были вынуждены ждать ближайшего рейса в аэропорту. Я был не один, в самолете я познакомился с очаровательной девушкой по имени Инга.
Она была очень симпатичная, но главное, Инга говорила по-английски, все-таки разговорный русский я знал еще очень плохо. Мы сошлись на любви к английскому романизму, может быть, именно поэтому она пригласила меня переночевать у своей подруги. Рейс в Днепропетровск задержали до утра. В эту ночь я потерял девственность. Ребята, я вам скажу, это что-то! (И тут же попрошу женскую аудиторию читательниц пропустить этот абзац. Разговор будет чисто мужской. Спасибо.)
Так вот. Именно в ту ночь я понял значение фразы: «Настоящий секс — это что-то!» Она мне делала такое! Подобных поз даже в моих мечтах не было! При этом она всегда улыбалась. Никогда до той ночи не думал, что минет делают не только в порнофильмах. Это оказалось реальностью. Очень теплой и загадочной реальностью. Мне было просто неудобно кричать, но очень-очень хотелось, что было мочи прыгать на маленьком раскладном диванчике и кричать так, чтобы даже в нашем маленьком городке был слышен мой возглас: «Люди, я сделал это!»
Когда мы зашли в квартиру к подруге Инге, я никак не ожидал, что я всего лишь потеряю девственность. То, что Инга устраивала в ту ночь, для меня было тайными желаниями, тем, о чем мечтает, наверное, любой мужчина.
После того, как она поставила очень приятную музыку, она зажгла свечи во всей квартире и извинилась за то, что ей с подружкой нужно зайти в ванную комнату, принять душ.
Когда она вышла, на ней был одет прозрачный облегающий топик и очень сексуальные трусики. А ее подружка, которая шла за ней, была в очень коротком сарафане, из-под которого выглядывала ее маленькая попка.
Инга попросила меня лечь на диван и ничего не делать. Только смотреть на них.
Наверное, ее возбуждала сама мысль, что я еще «девственник». Хотя этого я ей не говорил, но, думаю, меня выдали мои квадратные от счастья глаза.
Я лежал и наблюдал за тем, как они целовались. Затем они начали медленно и нежно раздевать друг друга. С каждым их движением у меня поднималась температура.
Инге сильно нравилось целовать твердые от возбуждения соски подруги, которая, улыбаясь, смотрела на меня.
Когда они вдвоем решили «отполировать» меня, я не знал, куда деться. Они одновременно начали целовать меня повсюду и как-то быстро дошли до моего «достоинства»...
Дальше все происходило без контроля над эмоциями. Я сыграл хорошо свою роль и, по-видимому, Инга со своей подружкой были мной довольны. Хотя до сих пор не понимаю, почему после того как мы «закончили», они продолжали «играться» между собой до утра.
Утром, усаживаясь на места в самолете, я спросил у Инги, куда мы летим?
— Как куда? В Вильнюс, конечно.
— Как в Вильнюс? А мы где были?
— Солнце, мы были в Риге!
— Занесло же, — только и успел промолвить я и тут же заснул.
 
У меня была камера Раnasonic, для Советского Союза это просто суперстар. Хоть она и была обычная VНS, но считалась по тем временам настоящим сокровищем. Именно поэтому мы и получили предложение о сотрудничестве от одного местного телеканала. Но обо всем по порядку.
— Чем  могу  быть  вам  полезен?   —  Чиновник смотрел на нас  с  братом с  каким-то  недоверием.  Мы пришли на прием к очень влиятельному человеку в центральной телекомпании нашего города.
— Видите ли, мы хотели бы подарить вашему каналу вот эту камеру, — вымолвил Давид и показал Panasonic.
— Ты что, с ума сошел? — сказал я по-испански, наклонившись поближе к брату.
— Не переживай. Подожди чуток.
— И что бы вы хотели взамен? — прервал наш шепот чиновник.
— Мой брат хочет стать оператором на вашем канале, — без следа смущения спокойно ответил Давид и посмотрел на меня с улыбкой.
— Прошу прощения, но мы не имеем права принимать подобные подарки, — так же спокойно, но без улыбки сказал чиновник.
«Вот и славненько», — подумал я.
— Но...
«Ой, только давайте без этих «но...», — лихорадочно пронеслось в моей голове.
— Но,  —  продолжал чиновник,  —  мы можем  оформить  с  вами  договор:   вы  нам  сдаете видеокамеру  на  временное  пользование,  а  мы  в свою  очередь  даем  вашему  брату  возможность поработать  у  нас,   набраться  опыта...   Возможно,мы даже поможем ему поступить в университет на факультет  журналистики.
— А камера? — тут же спросил я.
— Камера — это ваша личная собственность, но ночевать она будет у нас.
«Вот хитрюга», — подумал я.
Через полчаса после разговора с телевизионным чиновником я стоял в операторской комнате, в предвкушении новой работы. Давид пошел домой, пожелав мне удачного первого рабочего дня. Телевидение пленило мое сознание, ведь «голубой» экран открывает большие возможности перед человеком.
— Пойдешь на улицу и будешь снимать весну! -  сказал главный оператор телеканала, мой начальник, как я понял. Точнее было сказать, настав¬ник. Он был... Как бы вам сказать... Такой весь сжавшийся, как печеное яблоко, в старых поломанных очках и с желтыми зубами.
«Ну, что ж... весну так весну, — подумал я. — Это даже очень неплохо для первого задания».
По поводу съемок весны у меня возникла масса идей. Ведь это замечательное время года, наконец-то куда-то уходит невозможный советский холод, начинают набухать почки, девушки снимают пуховики, оголяют ноги и оттепель в душе наступает незамедлительно. Ну, в путь-дорогу.
День прошел просто замечательно. Я снял столько классного материала, что гордость переполняла мое сознание. Я вернулся на канал и послушно ждал в коридоре, когда выйдет оператор и оценит мою работу.
— Входи, — коротко сказал дядька и открыл дверь в комнату, в которой стояли несколько телевизоров, две допотопные камеры и валялось очень много разных проводов.
Оператор с важным видом взял у меня кассету и стал с задумчивым видом отсматривать отснятый мною материал. Стояло гробовое молчание, оператор не говорил ни слова, я спокойно сидел и ждал, когда же на меня обрушатся заслуженные лавры восхищения. Кассета закончилась.
— Что бл... за бред ты снимал? — стал, как не в себе, орать оператор. Он кричал так громко, что я увидел себя в отражении его золотых зубов в глубине рта. Никто и никогда не повысил на меня голоса за всю жизнь.
— Ну, вы же меня просили снимать весну, вот я и снимал, — стал оправдываться я с надеждой на капитуляцию.
— Весну, снимать весну я тебя просил, а ты?  — захлебывался пеной оператор.
— Да я же говорю, что и снимал вашу чертову весну! Я снимал красивых girls в коротких юбках, снимал, как они ходят и улыбаются, как ветер задирает их платья... Это же и есть весна, весна не только на улице, а и в душе человека.
— Кому нужна здесь твоя романтика? Лучше бы снял вот этот цветочек, — оператор ткнул пальцем на пошарканный плакат, висящий на стене, с изображением гвоздики и подписью:  «С Первым Мая!» — Снял бы птичек, которые стоят на указательном пальце на памятнике товарищу Ленину. Это и есть весна. Советская весна!
Я опешил. Но делать было нечего, пошел переснимать сюжет. Помню, еще тогда подумал, что Ленин как-то всегда смотрит куда-то вдаль, очень далеко. В будущее. Наверное, думал: «Хорошо там, где нас нет!» Или же: «А правда ли, что у них лучше, чем у нас?» После этой мысли я невольно улыбнулся.

Слухи о появлении «Пепси-колы» в центральных гастрономах города разрослись довольно быстро. Мы узнали об этом случайно и тут же собрали компанию из шести человек. Как нам сказали, больше трех бутылок одному человеку не продадут. Мы сняли целлофановые кульки с сушилки (как и все советские люди, мы тоже стали их стирать) и отправились за вожделенной «Пепси».
В гастрономе была огромная очередь, все толкались, кидали друг на друга озлобленные взгляды и громко шелестели пустыми пакетами. Мы стали в конец очереди и молча прикидывали, хватит ли на нас «Пепси». Судя по количеству людей, желавших отведать заморский напиток, — нет.
Хосе как всегда со всеми шутил и приставал к девушкам. Люди не любили его юмор, они по-прежнему никогда не улыбались и ничему не радовались. Вообще я заметил, что в этом городе все ходят грустные, насупленные, погруженные в свои мысли и раздумья. Никто никому не улыбается, ни с кем не здоровается, никуда не ходит развлекаться. (До сих пор меня удивляет, что люди не любят, когда с ними здороваются в лифте или говорят о погоде...)
Все, кто стоял в очереди, томно вздыхали, кое-кто разговаривал с друзьями, обсуждая, как же им хочется попробовать этот черный напиток.
Разумеется, что кроме «Пепси-колы» в этом гастрономе ничего другого из напитков не продавалось, и все ждали появления заветных бутылок.
В один прекрасный момент, когда подошла наша очередь, Хосе был первым среди нас и почему-то после четырех часов ожидания решил пошутить над продавщицей. Она была очень толстая, очень злая, очень хмурая продавщица в белом, но очень грязном халате, и с белой, как ее называли, береткой на голове. Хосе подошел к ней поближе и спросил:
— А «Фанта» есть?
Тут же это злое чудовище встало со своего стула, сдвинула брови, положила руки к себе на колени и очень громко закричала:
— Вы, шестеро, которые не наши, а ну вышли немедленно из очереди, вам «Колы» не будет! Шутники!
Тетя оказалась без юмора. Мы вышли на улицу и с грустью смотрели на улыбающегося Хосе и на то, как «Колы» становилось все меньше и меньше.
— У вас взгляд, как у кокер-спаниеля, — сказал с усмешкой Давид. — Пошли назад в магазин, сейчас достанем эту «Колу» без проблем.
«Что задумал Давид?» — тут же подумал я. Сколько себя помню, брат всегда находил выход из любой ситуации. Как говорится, если дверь заперта, и вам кажется, что выхода нет, постучите в нее, может быть, вам откроют.
Только вот куда сейчас собирался стучать Давид, оставалось загадкой. Как по мне, стучать можно было только в лоб злой продавщице, может, тогда бы она и начала шевелить своими извилинами.
Мы все вместе зашли в магазин, но никто не обратил на это внимание. Все были настолько поглощены продажей «Пепси» (чтобы, не дай бог, кому-нибудь не продали больше трех бутылок!), что даже злая продавщица не заметила, как Давид подошел к кассе, не стоя в очереди.
Через несколько секунд она зыркнула на брата, и уже хотела выдать еще одну злобную тираду... но тут случилось невозможное (для злюки-тетки так точно). Давид очень скромно, но уверенно положил на стол продавщице 100 000 карбованцев (это деньги того времени) и стал ждать.
Мы замерли на месте, затаив дыхание. Все ждали, что же случится дальше. Но в любом случае были готовы бежать из этого магазина что было сил.
Давид стоял молча и внимательно наблюдал за реакцией толстухи. Продавщица медленно поднялась со своего места, посмотрела сначала на Давида, потом на всех остальных и... расплылась в нежнейшей улыбке. Она, как в русской народной сказке, превратилась из грязного утенка в белого лебедя. Стала вежливой и обходительной дамой. Со всеми поздоровалась, каждому уделила внимание, не забыла сделать комплимент, какие же мы все замечательные, и как хорошо, что мы пришли к ней в магазин, и «добро пожаловать», и «ждем вас еще...»
И вот вам шесть ящиков «Пепси-колы», и зачем нам какие-то дурные правила, что одному человеку продают только по три бутылки. Будем друзьями, будем дружить...
С этого момента вся наша жизнь изменилась на 180 градусов. Мы наконец-то разгадали секрет успеха в СССР.
 
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ КГБ

В этот период законов не было. Ну, например, чтобы купить $, нужно было пойти на угол улиц Ленина и Плеханова, где стояла группка парней. Они были не сильно заметны и в принципе довольно естественны. Одеты все, как правило, в черные кожаные пиджаки с большими глубокими внутренними карманами. Из них они доставали огромные пачки денег, замотанные в резинку.
Мы с Давидом за ними долго наблюдали. Подолгу сидели либо в неприметной машине неподалеку, либо делали вид, что гуляем. Движение было нереально огромное. Эти люди стояли с девяти утра до пяти вечера, их было почти тридцать человек. И они без перерыва работали. Все тридцать!
Расписание у них было следующее: приходят туда рано утром в восемь утра, каждый занимает отведенное ему место. Клиенты к этому времени уже ждали. Все работали очень аккуратно и серьезно. Без улыбок и лишних разговоров.
Также мы заметили, что где-то в двенадцать дня приходил один и тот же человек с большим магазинным кульком в руках. Он всегда вытягивал его из своих «крутых» «жигулей» только после того, как выходил сам, осматривался по сторонам, изучал ситуацию.
Далее все выглядело следующим образом: к нему подходили буквально все тридцать человек, по очереди, давали ему пачки рублей, расписывались на маленькой бумажке. Взамен они получали «новую» пачку долларов. В итоге у всех было пачек с деньгами поровну. Кроме одного человека. Он выделялся из толпы практически всем. Во-первых, своей курткой. Она была не черная и даже не кожаная. И каждый раз разная. Он менял гардероб каждый день (надо же!). Она никогда не была многокарманной, деньги он держал в «импортной» сумочке, которую носил через плечо. Наверняка купил в комиссионном магазине.
Этот человек был единственным, кто не подписал у «кассира» бумагу при получении новой суммы денег. Кроме этого, он всегда получал приблизительно в четыре раза больше, чем остальные.
Этот валютный базар работал до пяти. Разумеется, он был нелегальным. В те времена только за «having» валюты можно было попасть на скамью. Это считалось преступлением. Что уж говорить, что могло ждать тех, кто занимался этим каждый божий день под открытым небом?
Конечно, легко догадаться, что власть тогда покрывала и этот «черный» бизнес. Нужные люди всегда получали «откаты» за то, что «страховали» обменники. За любой бизнес нужно платить «налог», главное знать, кому платить.
После долгих наблюдений мы с Давидом пришли к выводу, что, пожалуй, стоит этим заняться. Мы сидели на кухне и уже начинало темнеть. Я заметил, что солнце всегда принимает одинаковый окрас при закате, как будто наливается кровью, не хочет уходить, не знает, вернется ли. У меня сейчас было похожее состояние, я не знал, как мы провернем все то, что задумали.
— Где ты нас тут видишь? Стоять тут целый день в такой холод не очень-то и прикольно! — сказал я серьезно. Я был как солдат, который готов идти в бой, если прикажет «генерал».
Я задумался об этом.
Еще с детства помню, Давид всегда шел впереди меня во многих проявлениях. В том числе шел на любой риск без всякого страха.
Однажды мы поднялись на вершину самой большой горы, которая окружала наш славный маленький городок. Поднялись очень аккуратно, потому как спуск был очень крутым, и на подъеме нужно быть очень внимательным и осторожным. Гора казалась нам недосягаемой, огромной, великой! Особенно, если учесть, что нам было по 10 и 12 лет.
По легенде, эта гора носила название «Гора Сорока мертвых!» Почему именно так, мы поняли, когда добрались до самой вершины. Там было расположено старинное кладбище сорока разбойников, которые, по легенде, отдали свою жизнь ради защиты нашего городка от захватчиков. Они были захоронены на вершине горы в знак уважения за спасение.
По правде говоря, место, где находилось это кладбище, было не просто «сказочным», это слово не сможет точно описать те чувства, которые мы испытали. Это место — уникально и безгранично прекрасно одновременно.
Представьте себе, что вы стоите на самой вершине горы, где воздух совсем другой, очень чистый и свежий, вдали — поля, поля, а после — Средиземное море до бесконечности... И небо — синее и глубокое. Облака были настолько низко, что, казалось, до них можно дотронуться... И тут же — два орла, которые летают среди этих облаков по кругу, будто бы охраняют гору и сам город тоже.
И вот, насмотревшись на всю эту красоту, Давид решил спускаться с горы по прямой! Я ему говорю, что это может быть очень опасным, что гора скользкая, спуск крутой, и что это может очень плохо кончиться! А точнее — пополнением на легендарном кладбище. И будет теперь гора называться «Сорок разбойников и два идиота»!.. Но Давид, как всегда, ничего не слушал, как будто значение моих слов было с точностью до наоборот, мол, все
здорово, спускаемся!..
Он начинает спускаться, а я начинаю плакать. Смотрю по сторонам и понимаю, что, хоть солнце очень красиво уходит и тонет в море, как тонут в чувствах и объятиях друг друга влюбленные, но после всего этого наступит ночь. А темнота — это холод и голодные волки. А значит, прав Давид, что нужно спускаться сейчас, до заката солнца.
Раз Давид уже спускается, значит, и я могу!
Вот так и до сих пор.
Голос Давида вернул меня в реальность.
— Стоять тут никто не будет. Мы возьмем место «крутого дяди» на «жигулях». А нам в этом поможет другой «крутой дядя», тот, который в разных куртках ходит, — спокойно, впрочем, как всегда, ответил Давид.
Мы решили не тянуть. Пойдем к нему завтра же и сделаем все так, как решили. Может, что и получится.
Мы собрали «саsh» в долларах, все что было у нас и у наших друзей. В сумме получилось около пяти тысяч долларов. Нормально! Для того времени это вообще была просто огромная сумма денег. Взяли в аренду единственный рабочий «ЗИЛ» в городе (просто-таки советский «лимузин»!). На нем ездил когда-то сам Брежнев. Попросили Хосе, чтобы тот посоветовал нам какого-нибудь своего друга, чтобы тот играл роль нашего телохранителя. Им оказался
большой, рослый баскетболист. Мы с Давидом оделись в черные костюмы, длинные пальто и... направились к «валютному базару».
Немного смахивало на съемки детективного экшена. Парни в черном выходят из черного «лимузина» и бах-бах... «Бах-бах», конечно, не было, но все-таки я пожалел, что мы не взяли мою камеру Раnasonic, чтобы кто-то нас снимал. Вот, думаю, сейчас бы посмотреть, любой режиссер позавидует. А мы, наверное, обхохочемся...
Если бы тогда действительно кто-то снимал, то на экране была бы следующая картина: полдень, подъезжает черный «лимузин». Сначала выходит охранник, который, кстати, одел черные очки для полного образа и соответствия отведенной ему роли. Посмотрел по сторонам, постоял немного. Медленно подошел к задней двери, аккуратно открывая ее.
Первым выходил я, уверенно поправляя одежду. Затем выходил Давид. В руках серебряный samsonite, в котором лежали те 5000$, что удалось собрать, только мелкими купюрами. Уверенным шагом мы направились к «крутому дяде». Такое впечатление, что все вокруг замерло и сильная напряженность в воздухе очень чувствовалась. Каждый косился на нас. Каждый хотел узнать, кто они и зачем приехали?..
Не совру, сказав, что наш приход резко поменял всю общую картину на «базаре». Моментально все валютчики стали, как друзья. Я-то за ними очень внимательно наблюдал более десяти дней и не мог не заметить разницы. Такое впечатление, что с нашим приходом они вдруг поняли, что жизнь могла быть совсем другая...
«Крутой дядя» поначалу не знал, как реагировать, но одна на его лице крупными буквами читалась надпись: «Наконец начну серьезный бизнес».
— Мы хотим купить карбованцев на 5000$,  — сказал я ему таким тоном, как будто делал это каждый день.
— Вы что, господа? — Это что-то новое! «Господа», не товарищи!  Наверное цену себе набивает. — При себе я столько не имею, — ответил он, немного замявшись. — Но давайте перейдем в вашу машину и... э... все обсудим.
— Давайте, только, если можно, быстро, а то у нас времени мало, — ответил ему Давид.
Он гордо направился к нашей машине, несмотря на очень недовольное лицо «кассира»...
— Я это сделаю для вас, — сказал он шепотом, сев напротив нас в салон «лимузина». — Мне только нужен один час,  и после  мы встретимся, только не здесь, а возле входа в гостиницу «Украина».
— Ок, — ответил Давид.
— Только я вас очень прошу, если можно, конечно, не обращайтесь ни к кому другому. Кстати, не представился, меня зовут Владимир, — так же тихо говорил он, выходя из машины явно под впечатлением.
Когда мы уезжали оттуда, я наблюдал, как все остальные собрались вокруг него с огромным любопытством, и мы поняли, что «кассир» — это всего лишь наемник.
В назначенное время подошел Владимир, осмотрел еще раз наш «лимузин» и помахал рукой через стекло. Он был не один, с ним был еще какой-то странный мужчина, который представился, как Маркиян (что за имя?), он был блондин и очень аккуратно расчесан.
Сначала атмосфера была чуть напряжена, но когда Давид пошутил насчет карбованцев, сказав, что мы станем миллионерами (один доллар тогда равнялся 150 000 карбованцам!!!), все начали смеяться, а Маркиян добавил: «Давайте, может, станем действительно миллионерами, только в валютном эквиваленте!»
Маркиян и Владимир были очень близки. Они понимали друг друга с полуслова, словно были одно целое. Говорят, братья-близнецы чувствуют друг друга на расстоянии, если одному из них плохо, другой, пусть и находящийся за тысячу километров от брата, почувствует это. В этом они были похожи. В работе они хорошо распределили обязанности, каждый занимался своим делом: Владимир отвечал за отношения с «клиентами» на «земле», а Маркиян открывал двери «наверху»... Он занимал высокую должность в городской администрации.
— Итак, ребята, хоть вы и не наши, мы хотим с вами делать «бизнес», — сказал Маркиян.
Слово «бизнес» тогда было очень модным и новым, сейчас бы его назвали сленговым, и я думал, что хоть Маркиян и националист, но он продвинутый, и с ним можно дела делать.
— И на каких условиях будем работать?  — спросил серьезно Давид.
— Все очень просто. Без наклада друг для друга и с выгодой обеим сторонам. Мы будем вас покрывать, а вы нам за это будете платить! 15% с любой вашей сделки, — ответил Маркиян, улыбаясь так, будто делает бесплатную рекламу своему стоматологу.
— Но это очень много, — возразил я. — Давай меньше процентов, будет более логично.
— Ну, тогда никто работать, наверно, не сможет, — сказал Маркиян Владимиру, но так, чтобы мы тоже слышали, затем посмотрел на нас и добавил: — Поймите, тут же не все так просто. Вопросов к вам может быть очень много. Вот, кстати, вы регистрировали свой паспорт в центральном ОВИРе?
Сомневаюсь...
— Регистрировали! — тут же сказал Давид с должной интонацией. — Думаю, что 15% вполне справедливо. Я даже подготовил уже ваши 750 дол¬ларов за нашу первую сделку.
Через полчаса все было решено и мы, по словам наших «хранителей», могли спать спокойно. Мы остались дома одни и решили посчитать наши карбованцы, их оказалось очень много... Думали, что же с ними делать? Держать все в квартире опасно, но где еще?
Длинный звонок по телефону прервал наши мысли. Судя по сигналу, звонок международный. В те времена по длине сигнала можно было определить, какой звонок: городской, междугородный или международный. Городской: обычный звонок; междугородный: очень длинный; международный: беспрерывный «вызов» от местного оператора. Все звонки из-за границы всегда шли через оператора: власть все контролировала.
— Привет, Педро! Ке тал? (Как дела?), — ответил Давид своему другу из Перу. Он познакомился с ним, когда был в Москве. — Откуда ты звонишь?
— Привет. Рад тебя слышать! Я сейчас в очень красивом городе, Горки называется,  — услышал я ответ Педро по громкоговорителю.
— Здорово, — тут же ответил Давид.
— Приезжай к нам, Давид. — Голос звучал все громче. — Тут очень красиво. Мы обязательно что-нибудь сочиним на фортепиано, — пригласил Педро.
— Спроси лучше, почем у них доллар, — сказал я шепотом брату.
— Обязательно приеду. Слушай, Педро, а почем у вас обмен доллара?
— Думаю, где-то по 3.8... А зачем тебе доллары? — ответил Педро.
— Да так.  На всякий случай. Давай я тебе перезвоню. У меня высветился твой номер на определителе. Тоже был рад тебя слышать, — сказал ему быстро Давид.
Мы без труда посчитали разницу между карбо¬ванцами, рублями и долларами. Получался зарабо¬ток два с половиной доллара на каждой десятке. Значит, при каждом обмене тысячи мы получаем надбавку в 250$! Минус дорога и процент местных «ангелов хранителей», все равно выходит очень выгодный «бизнес».
Горки оказался очень симпатичным городком. Там даже маленький Кремль был. После первой «проверочной» поездки мы стали часто ездить туда за обменом. Все шло очень быстро и выгодно. С помощью Владимира и Маркияна дела налаживались, все было даже лучше, чем мы ожидали.
— Придется добавить еще пять процентов, — заявил Владимир на очередной встрече, на которую пришел без друга-напарника.
После того как Маркияна повысили в должности, он стал более «крутой», надувался без видимых причин. Редко приходил на наши встречи, мог по несколько дней не брать трубку, мол, очень занят, не до вас. Решение всех вопросов он перепоручил Владимиру.
— А зачем добавлять еще 5%? Мы и так отлично работаем, — ответил ему Давид.
— Про вас уже многие знают. Придется с кое-кем поделиться. Это не от нас зависит, — объяснил Владимир, не глядя в глаза.  При этом лицо его выглядело слишком театральным.
Естественно, мы с Давидом подумали, что они просто хотят поднять ставку, и решили оставить все на 15%, как и было раньше.
Как оказалось после — ЗРЯ.
Буквально через три дня, когда мы подъехали к дому, наш водитель (да, теперь у нас есть водитель) вел себя очень странно. Егор в очередной раз спросил, хотим ли мы идти домой. Его вопрос был очень подозрительный: он никогда с нами не говорил раньше, ограничиваясь репликами «куда?» и «ждать?», в редких случаях: «завтра, как обычно?»... Мы подтвердили свое твердое решение идти домой и отпустили странноватого водителя. «Что-то не так», — молнией пронеслось в моей голове.  Но что?
Зайдя в квартиру, мы сразу увидели Хосе с завязанными руками. Он лежал на полу лицом вниз.   Тут  же  трое   парней  в  черных  кожаных куртках с пистолетами в руках попросили нас спокойно присесть на диван. Они были хорошо сложены и в общем-то прилично выглядели. Не бандиты. Кто же тогда? И зачем здесь? Нет, вопрос в другом: почему они здесь? Неужели мы недостаточно платим Владимиру с Маркияном, что они не могут обеспечить нашу безопасность полностью. Или это как-то связано с отказом платить дополнительные пять процентов? Ответа не было. Пока. Нам показали какие-то удостоверения, вроде бы КГБ, но, может быть, и нет... Все выглядело более чем серьезно.
— У нас есть вопросы... — медленно произнес старший среди них.
— А у нас готов ответ, — четко сказал Давид и добавил: — С завтрашнего дня будем давать по 20%. Даже с сегодняшнего, если надо.
— Подожди. А разве вы «нашим» не десять даете? — спросил старший, опустивший свой пистолет от явного удивления таким ответом. — Мы попросили всего лишь пять.
Упс. Оказывается, Маркиян с Владимиром решили наварить себе десять процентов, обставив «крышу» покруче... Вот это дела. А подставили, получается, нас.
— Даем десять!.. — ответил быстро я. — Но мы хотим с вами подружиться. Так что предлагаем и вам десять!
Я не знаю, какой разговор состоялся потом между Олегом (так звали старшего) и Маркияном, но после этого последний стал с нами добр и обходителен и не пропускал ни одну нашу встречу. С незваными гостями мы просидели весь вечер, пили горькую и договаривались о сделках.
После этого случая дела шли намного быстрей. Единственная проблема: не было места, где хранить деньги. Приходилось их всегда прятать в квартире в «оригинальных» местах.
 
ГЛАВА ПЯТАЯ УБИЙСТВО

Я сидел на кухне и допивал очередную бутылку «Кока-колы». Напитка в ящике осталось уже совсем немного. Думал о том, что мы наконец-то поняли, как можно в Союзе заработать деньги, как можно договориться с любым человеком, который в начале твоей беседы с ним даже и не думает, чтобы просто улыбнуться.
Все гениальное просто: взятка.
Ну, ладно, соглашаюсь, звучит грубо. Назовем это по-другому: благодарность. Главное, заставить человека думать, что в этом нет ничего плохого, что это просто презент, знак внимания его скромной особе. Нет, ни в коем случае я сейчас не занимаюсь пропагандой взяточничества. Просто в то время это был единственный способ комфортного существования. Как правило, сначала люди очень смущаются, краснеют, бледнеют, говорят, что, мол, не стоит так беспокоиться, но разум человеческий живет в тесном союзе с эмоциями, и если вы кладете на стол «благодарность», что бы ни говорил ваш собеседник, его рука все равно потянется за ней. Мы это поняли, сделали правильный  вывод  и  уже  полгода  жили  в
прекрасной съемной квартире в центре города, за нашим скромным хозяйством присматривала домработница, а мы наслаждались тем, что за окном ярко светило солнце, и осень наступит только через три месяца.
Кстати, о домработницах. Тамара, так звали нашу домработницу, была очень полная, но в то же время жизнерадостная женщина. В отличие от многих живущих в городе, она была улыбчива, приветлива, но, увы, очень болтлива. Сто советов в день и еще столько же на ночь. Еще она очень любила всевозможные приметы, была очень мнительна и суеверна. «Не передавай деньги через порог», «Нельзя выносить мусор на ночь», «Нельзя свистеть — не будет денег». Вот последняя ее фраза меня всегда умиляла. Как финансовое положение человека может измениться оттого, что он свистит, до сих пор для меня остается загадкой.
Мало-помалу Тамара превращалась в нашу маму. «Советскую» маму. Она старалась быть в курсе всех наших дел (включая бизнес), давать, как ей казалось, дельные советы, проводить воспитательные беседы. О, это было ее любимым занятием. Начиналось все с ее неизменной фразы: «Мне надо с тобой серьезно поговорить...» И пошло-поехало. «Я всю жизнь прожила в этой стране, я лучше понимаю, что к чему, послушай старую женщину и ты поймешь, как же я права...»
Мы любили Тамару с этими всеми ее приметами, замечаниями и бесконечными беседами на нравственные темы. К тому же она действительно была хорошей домработницей: в доме всегда было очень чисто, еда была очень вкусной, везде царил порядок. Что еще можно желать? Ну, только чтобы домработница была немой. Шутка.
Мои мысли прервал звонок в дверь. Я нехотя поднялся со стула, выбросил пустую бутылку из-под «колы» в мусорное ведро (еще раз вспомнив те времена, когда работал на заводе и мыл такие вот бутылки целый день) и поплелся в прихожую.
— Я открою, — крикнул я Давиду, который уже битый час разговаривал со своей французской невестой по телефону. Да, сейчас она француженка... И какая-то не очень веселая.
Смотрю в глазок. Ух ты. На пороге стоял молодой парень с большим букетом роз в руках. Как это мило, цветы уже разносят по домам. Интересно, он сейчас предложит их купить, или скажет, что это презент от профсоюза? В котором, конечно, состояла одна Тамара.
Не успел я открыть дверь, как парень с розами резко толкнул меня вовнутрь, а за ним следом в квартиру ворвались трое качков, только уже без роз. С автоматами. По-своему романтично.
Я как-то очень спокойно пытался предупредить Давида, что тут у нас в гостях люди с автоматами, они уже вошли в нашу квартиру, и хорошо было бы, чтобы пули из их автоматов не вошли в наши головы.
Давид стоял у окна, спиной ко мне, и продолжал очень громко говорить по телефону. Он помахал мне рукой, мол, уходи, не мешай, и продолжал дальше выяснять отношения со своей девушкой. Пришлось-таки его развернуть лицом к себе, чтобы он увидел живописную картину сзади. Давид на секунду запнулся, но все же успел очень спокойно сказать француженке: «Нас грабят, по-моему...»
И положил трубку.
Через минуту мизансцена была следующая: я в одной комнате с одним «героем» ограбления и автоматом у виска, Давид в соседней комнате у рояля с двумя другими «героями», а Жасмин — моя невеста — застигнута врасплох на кухне с домработницей Тамарой. Они как раз смотрели очередную серию любимого мексиканского сериала Жасмин — «Богатые тоже плачут», когда к ним ворвался парень с розами. Правда, теперь он был тоже с автоматом. Букет валялся в прихожей.
Они допрашивали каждого из нас на предмет нахождения денег в нашей квартире. Говорили всем примерно одно и то же: если не скажем где, убьют тех, кто в соседней комнате. Скажу честно, было страшно. Это только в фильмах все такие смелые, когда с тобой подобное случается в реальной жизни, фильмы приобретают какой-то надуманно-туманный характер.
Я очень долго пытался молчать. Меня били в живот и по почкам, запрокидывали голову за волосы и повторяли свои условия. Не скажу — убьют всех остальных. У меня на глазах.
Я сказал, что денег мы в доме не держим. Все сбережения в одном секретном месте, куда мы можем вместе съездить, но за это они отпустят всех остальных. Мои мысли путались и как волны накрывали одна другую. Я хотел, чтобы мы просто вышли из квартиры, а там... Может, соседи помогут, может, услышат шаги, увидят людей с автоматами и поймут, что к чему. Через некоторое время я практически был без сознания, боль приобрела какой-то синевато-красный оттенок в глазах. Мне казалось, что вся комната стала красной. С каждым ударом боль становилось все глубже, мысли — все дальше, я уже не так отчетливо слышал то, что мне говорили. Я мог думать только об одном: жив ли Давид? Все ли с ним в порядке? Что с Жасмин и Тамарой?
Меня очень резко подняли и попытались поставить на ноги. Лицо было в крови, стоять самостоятельно я уже не мог. Меня потащили в комнату, где на коленях стоял Давид, к нему уже присоединились Жасмин с домработницей. Меня поставили перед ними на колени, дуло автомата вставили в рот.
— Считаю до трех, или деньги, или стреляю, — сказал тот, кто был в их группе старший.
Я зажмурил глаза.
— Раз, два...
— Они в книге на второй полке слева, — прокричал Давид очень громко. — Не трогайте брата, а то я сам вас убью.
Я думал, что сейчас они заберут деньги и всех нас перестреляют. Зачем им свидетели? Мы же видели их лица.
Один из группы был очень нервный. Он все время направлял на всех оружие. Казалось, что в любой момент он может выстрелить и ему все равно в кого. Он кивнул одному из своих в сторону полки, тот сразу же рванул перебирать все книги.
Тамара громко всхлипывала и плакала. Просила не убивать, говорила, что никому ничего не скажет. Мне показалось, что ее вой особенно раздражал бандитов. Одним ударом рукоятки автомата старший из группы ударил домработницу по лицу, разбив ей тем самым губу. Тамара упала на пол лицом вниз. Она попыталась выплюнуть сгусток крови на пол, но поперхнулась. Стала откашливаться. Она уже не кричала, она просто стонала от боли и ужаса, который охватил ее сознание полностью. Как и всех нас, впрочем, тоже. Давид попытался мне сказать что-то по-испански, но бандит приставил автомат к его виску. Жасмин сидела на полу в мокрых джинсах и очень сильно дрожала. Она уписалась. Ее глаза смотрели в одну точку, она что-то еле слышно бормотала. По-моему, это была молитва.
Жасмин стала все больше дрожать, ее голос стал срываться на крик, Тамара попыталась подняться, но поскользнулась о кровь на полу, Давид еще раз что-то мне сказал, но я не услышал... В одну долю секунды... Выстрел. Мне показалось, что я оглох. Я ничего не слышал. Я положил руки на голову в целях защиты. На меня брызнуло много крови. Я очень боялся поднять голову. Я боялся узнать, чья это кровь. Я чувствую, как кровь капает на пол с моей правой руки. Она была горячей.
— Уходим, — прокричал один из бандитов.
— Деньги, бл..., возьми! — сказал нервно их старший.
— Если   хоть   слово   скажете   милиции,   всех убьем.
Тишина. Эти минуты, наверное, были самыми длинными в моей жизни. Я сидел на полу с закрытыми глазами весь в крови. Я не мог их открыть. Я боялся их открыть. Чья кровь на мне? Кого я потерял сегодня? Кого я больше никогда не увижу в своей жизни? Наверное, именно тогда я понял значение этого страшного слова «никогда»...
Рука Жасмин нежно взяла мою руку. Я понял, что она жива. Давид? Почему ничего не говорит Давид? Нет, нет, не может быть! На минуту я остался без кислорода. Я просто не мог дышать!
— Я жив, — голос Давида, слезы на моих глазах. Вдох. Я дышу.

Мы медленно подняли свои головы и осмотрели комнату. Была страшная картина. На полу лежала Тамара с выстрелом в голову. Без движения. Практически весь паркет был в огромной луже крови.
Она умерла сразу. Мое сердце снова пронзило слово «никогда». Я больше никогда не увижу ее улыбку, она больше никогда не будет говорить мне, что нельзя свистеть, я больше никогда не отведаю ее стряпню. Никогда...
Прошло десять минут. Входная дверь приоткрылась, зашел Хосе. Мы смотрели на него без эмоций и как-то совсем затравленно. Он сел на колени и смотрел с открытым ртом то на меня, то на Давида.
Никто не говорил ни слова.
Прошло еще несколько минут, и я тихо сказал Давиду:
— Повезло ему, что не пришел раньше.
— Странно, что он зашел сразу после ухода
бандитов, — еле слышно вымолвил Давид.
Хосе нас не слышал.
— Она беременна, — сказал мне Давид.
«Она» — это его французская невеста, с которой он постоянно ругается по телефону. Эта новость повернула нашу жизнь на 180 градусов в обратную сторону и, наверное, изменила нашу судьбу навсегда. Иногда думаю, что если бы изобрели машину времени, и можно было бы вернуться назад, исправил бы я ситуацию, смог ли, и захотел ли? Что бы мы не пережили — это всегда будет лишь нашей жизнью и ничьей другой. Чему быть, того не миновать? Едва ли.
— Что ты будешь делать? — спросил я брата. Мы сидели в комнате, где стоял рояль, и Давид медленно перебирал клавиши, не наигрывая ничего конкретного. Просто звуки, исходящие благодаря черно-белым клавишам. Давид всегда мог выразить свои чувства в музыке, рояль понимал его душу, как никто другой, он заполнял отдельный мир в
пространстве, Давид начинал играть, и рождалось что-то новое. Думаю, что музыка — это тоже жизнь, а музыка Давида всегда была написана только сердцем.  Есть такая английская поговорка:  «Если бы стены могли говорить». Да, они бы многое рассказали. Они смогли бы рассказать о поступках людей, о тайных заговорах, о коварных интригах и ужасных преступлениях. Они бы рассказали о великой любви, больших победах и печальных поражениях. Но, если бы вы хотели, чтобы вам рассказали о силе души, гармонии мира и бесконечности красоты, вряд ли бы вам ответили стены.  Вам нужно было бы поговорить с музыкой. Она знает. Давид — тоже.
— Как что? — Давид немного удивился и перестал играть. — Полечу к ней в Париж. Буду рядом с ней. Ведь в ней МОИ первый ребенок...
Наутро следующего дня Давид покидает так горячо им любимую Украину и начинается какой-то долгий период ожиданий, переживаний, расставаний эмоциональных и физических...
Хочу сказать, что Давид и Жасмин никогда не дружили. Это было огромное внутреннее страдание для меня... Ведь я люблю и брата, и Жасмин очень сильно. Иногда думаю, почему они начали между собой эту «холодную войну»? До сих пор не нашел ответа.
За неделю до рождения дочери Давида я в свою очередь также покидаю Украину и свою любимую Жасмин, лечу к Давиду на помощь: он расстался с французской невестой, которая, к слову, ему заявила: «Рожу и отдам тебе ребенка — это ведь и твоя дочка тоже».
В этот период у нас начались большие финансовые затруднения. Было тяжело, даже слишком. Расставание с Жасмин было тяжелым испытанием для меня, особым отпечатком или даже разгоряченным клеймом на моем сердце. Ничто не забывается так, как потеря. Потеря части тебя. Я любил ее. И она меня тоже. Я верил, что я все равно еще вернусь в Украину и что мы обязательно будем вместе. Любовь... Мне кажется очень странное слово. Разве может одно слово из шести букв описать те чувства, которые ты испытываешь. Боль... Такое же слово. Такие же чувства. Они взаимосвязаны. «Любить больней, чем не любить...» Смысл этих слов я прочувствовал на себе.
После пяти лет жизни в Украине Париж поразил меня, показался очень ярким. В автобусах было мало народу, да еще и удобные сиденья!.. Все люди были одеты в чистую и красивую одежду, все улыбаются, радуются друг другу, все были абсолютно счастливы! С каждым днем я возвращался в жизнь, к которой привык с детства.
В это время мы с Давидом жили в полуподвальном помещении, правда, в самом центре Парижа. Наш доход зависел исключительно от размера гонорара Давида за преподавание игры на фортепиано для детей богатых людей.
А я работал ЬаЬуsitter. Няней, если по-русски. (Но не такой, как в сериале «Моя прекрасная няня».) Это была почасовая работа. Двадцать франков в час, по тем временам почти что четыре доллара. Но, к сожалению, это была не постоянная работа. Иногда работал неделю, а бывало вообще не работал. Но, в любом случае, это был хоть какой-то доход с моей стороны. Пусть небольшой доход я все же приносил, и мы понемногу покрывали свои «огромные» затраты: оплата полуподвальной студии в 16-м районе Парижа, в которой мы жили, еда для меня, Давида и для огромной собаки St.Bernard, которую мы привезли с собой из Украины, когда она была еще совсем маленьким щенком. Теперь она выросла и была похожа на большого доброго медведя. Ну, и, конечно, нужно было еще откладывать хоть какие-то деньги к рождению ребенка.
Бывало, что денег на еду катастрофически не хватало. Только ради того, чтобы не голодать, мы могли запросто взять черствый хлеб, который соседи клали возле двери на улице, после того, как ку¬пили себе свежий багет.
Поверьте мне, когда голодаешь, и хлеб, поднятый с тротуара, кажется самым вкусным на земле...
Вспоминаю сейчас о тех сухих кусках хлеба, записываю и думаю о том, что сам сейчас сижу в дорогом ресторане «Мураками» (сеть ресторанов «Козырная карта») и ем суши, стоимость которых, пожалуй, эквивалентна сотни свежих багетов!
Давид был всегда востребован. Особенно в богатых семьях. Он преподавал детям игру на фортепиано (все-таки учеба в жизни иногда спасает!). Думаю, он для них был симпатичным, нестрогим, молодым преподавателем. Совсем непохожим на классических занудных музыкантов-учителей. Мне даже кажется, что, скорее всего, он был в чем-то похожим на Джона Леннона.
Жизнь в то время имела лишь один смысл: дожить до следующего дня.
В это же время беременная и нелюбимая невеста Давида перебралась в Ниццу, где жила у подруги и ждала рождения ребенка.
Мы часто виделись с Нелли, нашей сестрой, которая когда-то давно покинула родительский дом, отправившись на каникулы в Париж, так и не вернувшись назад. Сейчас она училась, занималась литературой, у нее всегда были свои особенные взгляды на жизнь, которые мы с Давидом далеко не всегда понимали... Но Нелли жила так же, как и в детстве, в своем идеальном придуманном мире. Она редко стригла свои черные, длинные, красивые волосы. Всегда принимала нас только как младших братьев, которых надо стеречь и оберегать... А мы ведь уже были взрослые. Взрослее, чем она думала.
За несколько дней до рождения дочки Давида мы приехали в Ниццу автостопом. Накопленные нами деньги мы хотели сохранить на покупку памперсов, коляски, кроватки и всего, что необходимо ребенку. Единственное о чем мы забыли: где нам спать в дорогой Ницце? Мы не знали там никого. Все, что у нас было — это листок бумаги, на котором был написан адрес роддома, и несколько франков в кармане, на которые, по идее, мы должны были жить, кушать и купить все, что необходимо для новорожденного.
Все это напоминало первый день приезда в Союз. Только в Ницце в марте уже тепло, не мороз, а двадцать градусов со знаком «плюс».
— Ну что? Будем спать на улице? — спросил меня Давид.
— Нет, давай снимем королевский номер гостиницы Negrecko! — ответил я. — Ну конечно на улице поспим!
Вот и начался один из самых запоминающихся эпизодов в нашей жизни: мы начали бомжевать!
Итак, правило номер один: никогда не спать там, где ты ничего не знаешь: что это за улица и кто на ней кроме тебя собирается спать еще.
Правило номер два: всегда спрашивать у местных бомжей, где тебе лучше переночевать.
Правило номер три: никогда не забывать правило номер один и номер два.
Наша первая «бездомная» ночь началась удачно: возле филиала Ваnk ВNF чистый тротуар, рядом фонтан... Недалеко мы нашли более-менее «чистый» матрас. Одна добрая женщина дала нам «чистые» одеяла. Чем не отель «пять звезд»?
Мы с Давидом решили делать так, как делали когда-то давно, когда еще были скаутами: я сплю 4 часа, он охраняет, потом спит он, а я на стреме... Вдвоем мы заснули ближе к трем ночи.
В пять утра нас разбудил громкий и страшный звук, казалось, он захватил всю улицу, на которой мы спим. Неужели Третья мировая началась именно в Ницце и именно на улице, где мы с Давидом решили начать свою «бездомную» жизнь? Это первое, что я подумал, пока не открыл глаза, чтобы понять, что же вокруг происходит. Сначала решил посмотреть на Давида, который уже успел надеть свои очки, и увидел у него вполне спокойное и довольное выражение лица. Просто наша улица оказалась центральным овощным базаром в Ницце. И сегодня было воскресенье!
Конечно, рождение ребенка полностью меняет твою жизнь. Особенно, если за ним должны ухаживать двое парней, которые ничегошеньки не понимают в воспитании.
Родилась прекрасная девочка. Ее назвали Paris.
Мы с Давидом не спали ночами. Paris надо было кормить каждые четыре часа. Пока готовишь молоко, меняешь pampers, моешь посуду, нужно кормить снова... И так по кругу.
Наша собака St. Веrnard!, которую звали Россия (не дом, а международная конференция: Россия, Paris...), всегда смотрела на нас такими глазами, что, казалось, она вот-вот скажет: «Мне вас так жаль, я готова вам помочь, но — вот беда! — у меня рук нет...»
Ритм жизни был очень тяжелый. Но внутреннее состояние было на удивление приятное, от заботы о маленьком человечке мы получали колоссальное удовольствие.
В какой-то момент Давид решил пожить с матерью его ребенка, чтобы у Paris был какой-то родительский уют. Они втроем переехали жить в очень маленькую студию, правда, в центре Парижа, но там для меня места уже не было.
«Ну и хорошо», — подумал я. Почему-то в этот период мне очень хотелось вернуться в свой замечательный, солнечный родной городок. Быть может, я нуждался в какой-то крыше над головой, где я смогу нормально спать, есть, что-то делать в этой жизни.
Очень неожиданно для Давида я коротко подстригся и заявил, что вечером возвращаюсь домой...
Свое возвращение могу охарактеризовать одним словом: «Скучно!»
Наш славный городок остался таким же скучным и солнечным, как и раньше. Напоминал мне эпиграф, который мой отец написал в начале своей книги «Замороженное время». А звучал он так: «Я ушел из своего села, и мои друзья кушали семечки под большой березой; я вернулся в село через двадцать лет, а они до сих пор кушают семечки под той же березой!»
Я почувствовал, что опять попал в старую ловушку. Оставалось только скучать и ждать, пока Давид позовет меня с собой навстречу новым приключениям.
Это произошло через семь месяцев.
Давид позвонил мне сам и с большой радостью рассказал о новых интересных изменениях, которые постигли Украину. Все это он видел по ТВ.
Я не мог с ним не согласиться. Ведь там выбрали нового президента, а он был родом из Днепропетровска!
Для нас это был большой знак. Мысль об Украине не покидала мою голову ни на секунду. Наконец встречусь с моим «Жасмином» снова!
На этот раз мы приехали в Киев. Взяли с собой совсем немного денег, то, что удалось скопить за последний год.
Мы с Давидом были решительно настроены на удачу.
Мы знали, что после череды горьких дней нам пора возвращать славу.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПЕТЯ И ВРЕМЕННАЯ СМЕРТЬ

— Я слышал, что завтра он собирается ехать обратно на поезде.
Эту информацию мне подбросил близкий родственник Пети, который на самом деле не очень любил его.
«Петя» — так между собой многие называли одного весьма влиятельного украинского политика. С вышеупомянутым Петей мы были очень дружны, однако после его недавнего назначения на новую, еще более высокую должность, он стал практически недоступен.
Кстати, подобные симптомы недосягаемости мы с Давидом до сих пор называем синдромом «звони моей секретарше!» Этот недуг поражает всякий раз «обычного» украинского чиновника после президентского указа «о новом назначении».
Из разряда «обычных» он становится «высоким» украинским чиновником и никакие близкие отношения накануне нового поста не имеют значения. То, что мы играли вместе на бильярде, ездили с семьями на шашлыки, уже никакого значения не имеет, все это попросту забывается. В ответ на твое обращение он непременно скажет: «Если тебе что-то нужно от
меня, не стесняйся... Звони моей секретарше!» Петя исключением не стал...
Он обещал помочь в получении лицензии на радиостанцию FМ-диапазона. В то время, надо заметить, коммерческие радиостанции вообще были редкостью (1995 год) и пытаться поймать хотя бы одну было бесполезно.
Вот тогда я и решил воспользоваться «услугой» близкого родственника Пети, который сообщил мне, где его можно «поймать».
Узнав дату, когда Петя будет возвращаться на поезде из Одессы, я решил выкупить все свободные билеты в СВ-вагоне, оставив только один. Этот билет, по моему замыслу, и купил помощник Пети для своего шефа. Таким образом, я оказался в нужном купе в ожидании нужного человека. Отъезд поезда немного задержали, потому как Петя опаздывал. Состав терпеливо ждал «главного» пассажира. Он появился через 10 минут после того, как мы должны были быть в пути, и с недоумением спросил:
— А ты шо тут делаешь?
— О, Петрович!  — Я изобразил искреннее удивление. — Приятно вас видеть! Я тут по делам был... вот это совпадение! В одном купе едем.
— Отож! Мой помощник сказав, шо билетов нет! Это ж надо, дожили! Я хотел ото всех отдельно ехать, а тут на те...
— А зачем отдельное купе выкупать? — удивился я.
— А шоб нихто не мешав! — выпалил Петя.
— Разве я вам мешаю? — вырвалось у меня.
— Та ты еще ладно, — устало и высокомерно сказал чиновник. — А вот бывают надоедливые, из народа, начинают жаловаться и нудить, як им погано живется.
— Вы же сами вроде как из народа...
— Ну, када то было? И я бы не нудил, если бы ехав в одном вагоне с кем-то з верхов...
— Ох, Петя. — Мне стало жалко его и всех чиновников вместе взятых враз: такие маленькие мысли и такое большое самолюбие. — Люди, как ты говоришь, из народа вряд ли могут позволить себе билет в СВ-вагоне. А если бы тебе не было что есть, одевать, у тебя были дети, которые плачут, потому как мерзнут в неотапливаемой квартире, ты
бы не «нудил»? Ты бы кричал что есть силы...
— Ну да... — неохотно согласился Петя.
Огни за окном проносились один за другим. Проводница принесла чай и проверила билеты. Кстати, она не забыла мою «благодарность» и выполнила обещанное, сказав Петровичу, что свободных мест в вагоне нет! Петя стал копошиться, распаковывать свои большие сумки, доставать какие-то свертки...
— Слухай, Саймон, ты-то сало любишь?
— Обожаю сало, — как-то автоматически вырвалось у меня. Я, выпучив глаза, смотрел на этот неожиданный «сюрприз». Сказать по правде, никогда «это» даже не пробовал.
— От и славно! — Петя стал нарезать куски.
— Петрович, хочу воспользоваться случаем, мы оказались соседями по купе и я вот решил напомнить вам о моей просьбе по поводу получения лицензии на радиочастоту.
— Ну помню я твой цей проект... молодежное радио — чи шо?
— Да, верно, молодежное. Как вы думаете, когда мы сможем получить лицензию? — поинтересовался я, с ужасом глядя на сало и думая, как бы мне отказаться от угощения.
— Надо глядеть. Ща подумаем. Ты давай, ишь сало, не стесняйся... Я пока в туалет, наверное, схожу.
«Как хорошо, что он в туалет собрался. Будет возможность спрятать где-нибудь сало и заодно проветрить купе», — мысли неслись в моей голове со скоростью ветра, а тем временем Петрович уже вернулся.
— Дывысь, думаю, в ближайший четверг, на очередном заседании Национального Совета по телевидению и радиовещанию, ваш вопрос может быть рассмотрен. Но до этого ты должен успеть написать концепцию радиостанции такую, какую... я тебе скажу. Кстати, как тебе сало?
— О, сало — супер! — соврал я, отводя глаза в сторону, и добавил:  —  Концепцию готов хоть сейчас написать.
— Ну ладно, ото бери ручку, бумагу и пиши.

В то время я еще только-только приступал к изучению русской грамматики и писать под диктовку было для меня сложно, но я старался записывать за Петровичем каждое слово. (Наверное, сейчас стал лучше по-русски писать — это может подтвердить Павел.)
Однако задача моя усложнялась неважной дикцией и шкрябающим звуком зубочистки, которой он ковырял в золотых зубах. Нужно было ловить смысл и, как говорится, читать между строк.
В речи Петровича были общие фразы, прямо он изъяснялся крайне редко. Наверное, он просто меня «испытывал» таким образом, и думал, «если этот парень поймет то, что я имею в виду, значит, дам ему шанс войти в мир СМИ». А может, по-другому он мыслить сам не умел... но казался себе очень умным.
Пока я записывал за Петровичем, вспомнил о нашей с Давидом первой FМ-станции. Располагалась она на берегу моря и называлась SOS радио (Sound of Silence) — как безумно популярная тогда песня Simon and Garfield (кстати, ее до сих пор любят крутить в эфире радиостанций).
Это было курортное местечко в 20 км от нашего города. Концепция SOS радио соответствовала формату Веасh Radio (пляжному), для которого подходил не особо мощный передатчик в 200 Вт. Его хватало на километров десять прибрежной территории. В этом районе отдыхала, как правило, состоятельная молодежь (сейчас они уже таковыми не являются!), ведь отель, в башне которого разместилось наше SOS радио, принадлежал к категории самых крутых гостиничных комплексов.
Для меня и сейчас остается загадкой, почему хозяин радио позволил нам с Давидом управлять «такой игрушкой». Это было круто! У нас появилось множество фанаток, если честно, то больше у Давида...
Иногда я подменял Давида, исполняя роль «приглашенного диджея» на разных свадьбах. В этом случае существовала одна особенность: «приглашенный диджей» играл ту музыку, которую считал нужной он сам, а отнюдь не заказчик! По этой причине приходилось покидать свадьбы сразу после того, как заказчик начинал понимать, что «заказывать» музыку бесполезно.
Кстати, пишу я эти строки в модном ресторане Safe, а справа от меня сидит очень шумный парень и рассказывает своим друзьям, как он оказался в новом стеклянном лифте гостиницы Premier Palace вместе с Кобзоном и Гордоном... (вообще не смешно)... хотя барышни смеялись.
Так вот. На свадьбах Давид покидал свою «работу» без гонорара (20$) из-за своих музыкальных принципов.
Каждый сотрудник нашего гостиничного комплекса имел персональный бейдж с надписью «владелец этой карточки НЕ имеет права пользоваться сервисными услугами гостиницы». Нам с Давидом удалось избавиться от частицы НЕ. Это кардинально меняло дело.
Теперь мы ИМЕЛИ ПРАВО и пользовались, например, бассейном, где плавали вместе с пафосными мажорами. Одной из них была яркая, надменная барышня по имени Изабелла. Ни на секунду она не расставалась со своей собачонкой, которая очень не любила плавать, но плавала... Что не сделаешь ради любимой хозяйки!
Как-то в один жаркий день я невольно подслушал разговор Изабеллы с подружками о предстоящей свадьбе ее сестры. Торжество должно было состояться на следующей неделе у нас в гостинице. Событие предстояло громкое и пафосное, о нем говорили все вокруг. Конечно, ведь папочка девушки собирался «вбабахать» в свадьбу немеренно денег. На месте бассейна собирались устроить сцену-подиум для шоу и выступления приглашенных исполнителей, в том числе и самого Хулио Иглесиаса.
Так что свадьба обещала пройти с размахом: звезда с мировым именем, более 3000 гостей, среди которых министры и первые лица государства, горы русской черной икры. Да и платье для невесты шил не кто иной, как Ив Сен Лоран. Настоящая мажорная свадьба для родительской показухи... Слушал я все россказни аппетитной Изабеллы на эту тему и не удержался — спросил:
— А еды будет много?
— Да!  Да!   —  чуть  ли  не  выкрикнула  она, но без всякого интереса в мою сторону, но удивилась, как это какой-то там мальчишка подслушивает, да еще и вопросы задает! По-моему, даже собачонка ее удивленно заморгала. Однако я продолжал:
— А... ну извини, конечно, но у меня есть небольшая просьба... Можно, я после свадьбы заберу оставшуюся еду и отдам ее в один детский дом?  — Да, вот так наивно. В то время я с несколькими своими друзьями занимался благотворительностью, а проще — помогал детям-сиротам. Раз в неделю мы ездили в детский дом, играли с детьми, придумывали для них культурную программу, старались раздобыть одежду и что-нибудь вкусненькое.
— Тю, о чем ты говоришь?! Какие дети? Какой дом?  Все пойдет в мусор...  Кто вообще позволил тебе со мной говорить,  папе сейчас расскажу!  —  последовал  целый  поток возмущенных слов.
В  этот момент собачка возмущенной хозяйки звонко гавкнула и чуть не утонула в бассейне...
Наступил день свадьбы. Я сидел с Давидом на крыше возле нашей студии, наблюдая, как гости в дорогих платьях и смокингах дефилируют друг перед другом как на «красной дорожке» Каннского кинофестиваля. Играла музыка, ветер шелестел в листьях пальм, которые «танцевали» под ненавязчивые аккорды, все происходящее было похоже на сказку... Кроме одного. Столько еды, и вся она скоро попадет в мусор, а не к маленьким обитателям нашего детского дома!
С этим смириться я не мог.
И вот, когда ведущий вечера торжественно объявил Иглесиаса (да простит меня господин Хулио), я вырвался на сцену и стал выговаривать все, что накипело, этим богатым взрослым, которые смотрели на меня с открытыми от шока ртами.
«У вас нет ни капли совести, — кричал я, — пока вы тут жрете свои деликатесы, недалеко отсюда живут 55 очень несчастных детей, которым часто нечего кушать!»
Праздничное настроение я им испортил однозначно! Охрана вывела меня со сцены, ко мне подошел Давид со словами: «Я договорился, что еду нам не просто отдадут, но еще и доставят прямо в детский дом».
Это была наша победа!
Больше, конечно, мы не видели свою любимую радиостанцию, бассейн и гостиницу. Нас выгнали оттуда навсегда. Что говорить, даже мама не могла простить мои поступок, сокрушаясь о том, что, уходя со сцены, я не взял автограф и не сфотографировался с ее любимым певцом Хулио Иглесиасом?!
— Ты сало-то будешь ще, чи шо? — громко прозвучал вопрос Петровича, вернувший меня в поезд Одесса—Киев.
— Пожалуй, да, — ответил я без энтузиазма и добавил: — А вы в туалет не собираетесь?
Петрович собирался. Это была хорошая новость, можно было припрятать сало, есть его не было ни¬какого желания.
К приезду в Киев концепция радио была уже написана и сала «съели» тоже немало (да простит меня Петрович). До окончания нашей поездки я договорился с Петей о нашей следующей встрече, таким образом, появилась уверенность или скорее надежда, что дело будет доведено до победного конца.
Шел 95-й год. Я жил вместе с Жасмин в частном доме и для того, чтобы ежедневно «дежурить» возле Национального Совета (он располагался на Михайловской площади в здании сегодняшнего Украинского МИДа) мне приходилось менять три вида транспорта — автобус, троллейбус и... собственные ноги.
Поездки в общественном транспорте я очень не любил, особенно зимой, впрочем, и летом ничего хорошего в них не было. Единственное, что служило утешением, так это наблюдение за пассажирами.
Я и сейчас люблю наблюдать за людьми. Сижу вот в кафе «Нувелъ», пишу эти строки и смотрю на прохожих. Меня привлекает такая игра: вглядываясь в лицо человека, угадывать, чем он занимается в жизни, а потом спрашивать и проверять себя. Один раз я, как говорится, нарвался и услышал в ответ — «Не ваше собачье дело!»
После 3-х мучительных месяцев ожидания я все-таки стал обладателем лицензии на вещание, которую мы так ждали с Давидом. Все было отлично, кроме одного момента: «за лицензию треба платити», а... денег-то нема!
Пришлось пойти на маленький обман с гарантийным письмом, в котором было обещано оплатить счет в течение 10 дней. Мои последние деньги ушли на покупку более 32-х билетов СВ. Как всегда спасал Давид. Он жил в Париже и воспитывал дочку, он очень быстро раздобыл необходимую сумму, и прилетел с ними в Киев со словами: «Ты пока порули тут сам, без меня. Я уверен, что теперь многие двери откроются для нас, и мы станем очень богатыми! Обещаю».
Организовать радиостанцию в 95-м году в Киеве оказалось не так-то просто. Музыку нормальную даже негде было достать, да и современная украинская только «начиналась». Помню, везде звучала «Под дождем» Сгееп Сгеу.
Жасмин в то время была беременная, и я обещал жениться до рождения сына. Для этого я предпринял два шага: купил 2 золотых (каждое по 25$) кольца в ювелирном на Крещатике и съездил с Жасмин в центральный загс (Бермудский треугольник в народе) и записался на 12 октября 1995 года на 16:00.
Радио начиналось с 2-х комнатной, арендованной в центре Киева квартиры, которую мы ремонтировали все вместе, общими силами. Работы было очень много и домой приходилось возвращаться не раньше полуночи. Бывало, даже ночевали на работе. Все были увлечены, процесс создания радио оказался очень интересным. Одним словом,  мы не скучали.
И вот в один из таких напряженных дней зазвонил телефон. На часах было около 16:10. Я был в запарке и даже не брал трубку, но когда Маша, моя верная и давняя помощница, пытаясь до меня докричаться, сообщила, что звонят из загса, я тут же посмотрел на календарь и понял, ЧТО... пропустил! Пропустил самое важное событие в моей жизни — собственную свадьбу! Жасмин меня простила, я пообещал сыграть большую свадьбу ровно через год, что, в общем, и было сделано.
Давид в это время занимался в Париже поиском инвестиций для нового бизнеса и, к слову, весьма успешно. Начиная с этого времени он стал чаще появляться в Украине. А спустя еще некоторое время — пореже посещать Францию. Наше финансовое положение заметно улучшилось. Да и не только финансовое. Наши связи в стране начинали расти. Многие двери для нас были открыты, и мы с Давидом могли работать в прекрасной гармонии: он занимался глобальными вопросами, а я — делами.
Жизнь по-прежнему улыбалась нам, даря все то, что в ней есть прекрасного...
...Так было до того дня, когда я чуть не умер...
В течение продолжительного времени у меня постоянно болел живот. По какой причине, я не знал. Многие знакомые рассказывали мне о больничных кошмарах, и от этого мне становилось еще хуже. Когда же боль стала почти невыносима, я обратился в ближайшую больницу. «Бориса» и «Медикома» тогда еще не было, была самая обычная больница.
— Мы не можем вас отпустить. Вам немедленно нужна операция! — заявил строго дежурный врач из Октябрьской больницы.
— Как? Что со мной? Я хочу улететь во Францию, мне смогут сделать все там, в 15:00 есть рейс самолета французских авиалиний! — пролепетал я испуганно.
— Никакой Франции. Исключено. У вас острый аппендицит, он может лопнуть в любой момент. Все, что могу вам разрешить, так это позвонить близким, чтобы принесли деньги и вещи. Поначалу я подумал, что это он так шутит, но очередной приступ боли заставил меня «отдаться» в руки местных врачей. Я был готов на любую жертву. Жасмин после моего звонка прибежала вся в слезах, а я уже договаривался о деньгах. На дворе был февраль месяц, отопления в больнице почти не чувствовалось, а я уже голый и бритый, дрожа от холода, лежал на железной каталке, готовый к операции. Вокруг лучше было не смотреть — тусклый свет и облезшие стены. Уже в операционной четко помню голос женщины, раздавшийся откуда-то из-за моей головы.
— Я ваш анестезиолог. У вас есть какие-либо противопоказания или аллергия?
— Не знаю! Я никогда не был под наркозом, и вообще  никогда  мне  никаких операций  не делали!
— Ладно, разберемся с вами...
Уже сейчас, по прошествии стольких лет, я вспоминаю свое состояние, и мне становится страшно. Первый укол, второй, я начинаю терять сознание... Тишина.
Затем воспоминания становятся все более четкими, хотя и отстраненными. Я видел себя со стороны. Наблюдал, как врачи пытаются спасти одного молодого человека, который наперекор всему борется за жизнь. Был белый, длинный, хорошо освещенный коридор и много людей. Среди них я пытался отыскать Давида, и вот, увидев его, закричал: «Давид, спаси меня, эти люди хотят убить меня».
Потом я начал подниматься над землей, пытаясь схватить его за руку. Он говорил что-то, но я уже не слышал. В какой-то момент все вдруг стало черным, и даже несмотря на широко открытые глаза, мне не удалось ничего рассмотреть. Мрак буквально поглощал все вокруг. И тут появляется белый свет и длинный коридор, про который говорят многие, те, кто пережил клиническую смерть. Мой коридор почему-то окружали множество людей с обеих сторон. В руках они держали транспаранты. Справа от меня были, как мне тогда казалось, хорошие люди. Они стояли, улыбаясь мне, и время от времени указывали пальцами на свои транспаранты. На них были написаны добрые слова и нарисованы лица близких людей. В основном портреты Давида.
А вот слева от меня стояли какие-то злые люди. Они все время пытались сбить меня своими транспарантами, пытались ухватить меня за руку, чтобы утащить к себе в толпу. Я сильно кричал, пытался вырваться. Постоянно искал Давида среди «хороших». Опять его увидел, и на этот раз решительно тянул свою руку к нему, пытался дотронуться до него.
До сегодняшнего дня помню очень четко, как я вернулся в свое лежащее без сил тело, в холодный операционный зал Октябрьской больницы. Помню, что мое тело сильно дрожало, и что мои руки и ноги были очень напряжены, я их практически не чувствовал.
Правду о случившемся я узнал только спустя четыре года.
Я пришел проведать одного своего друга, его так же, как и меня когда-то давно, прооперировали в Октябрьской. И вдруг сзади ко мне подошла маленькая женщина и неожиданно похлопала меня по плечу со словами:
— Ты Саймон?
— Да...  — Я даже немного растерялся.  — Откуда вы меня знаете?
— А ты лежал под моими руками четыре года назад.   Я   была   твоим   анестезиологом,   — отвечала она без эмоций. И вдруг я очень четко вспомнил этот голос. У меня пошли мурашки по коже...
— На самом деле ты тогда умер. Правда, ненадолго, — продолжала она. — У тебя оказалась аллергия на один препарат, и реакция твоего организма была такова, что твои вены резко стали набухать, вот-вот лопнут!.. Твое сердце не выдержало и остановилось. На три с половиной минуты. Мы тогда были уверены, что ты умер, но каким-то чудом сердце забилось снова. Наверное, тебя Бог спас.
Я посмотрел ей в глаза. И подумал лишь о том, что меня спас другой...
...Давид.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ПЕРВЫЙ МИЛЛИОН

— Я смогу это сделать, — ответил я Питеру. Хоть и не знал, как это сделать, внутренний голос мне подсказывал ответ, который следовало дать: «да»!
— И сколько нам будет стоить такая услуга?  — тут же спросил Питер.
— Кхе-кхе-хе, — я сделал вид, что покашливаю, и уверенно продолжил: — На такие вопросы у нас отвечает Давид.
— Хорошо, тогда встречаемся в Амстердаме, как и договорились. Передай Давиду, чтобы тоже был. С моей стороны будет наш Босс. В среду, в 13.30. — Питер поднялся, пожал мне крепко руку, он всегда спешил, и у него вечно не было времени.
— Где? А в каком месте? Как? — Пока я задал эти вопросы, Питера уже не было.
Теперь нужно обо всем рассказать Давиду.
— Он сказал, что встретимся в Амстердаме и что будет его Босс!
— Ты уверен, что Босс будет? — уточнил Давид. — Ты же понимаешь, о ком речь идет? Ты уверен?
— Ну да. Уверен. У него же Босс один!
— И что теперь нам делать? Сколько можно попросить за такую сделку? И вообще, можем ли мы решить этот вопрос? — Давид как будто размышлял вслух. — И хватит ли у тебя знаний, сил, времени, чтобы все решить? За такое ведь никто не берется, и ты знаешь это...
— Откуда я знаю? Если деньги будут, то вопрос решим. Я так думаю. Ну, а если вдруг не решим, то деньги вернем,  — ответил я с большой неуверенностью в голосе.
— Ну ладно. Как думаешь, сколько понадобится денег, чтобы вопрос решить?
— Ну, не знаю... Давай попросим 100 000 и посмотрим на их реакцию.  Если они будут злые, скажем 50. Как думаешь?
— Думаю, что сто не хватит. Такой вопрос требует много поездок, ужины там, обеды, большие подарки... Это тебе не «Кока-Колу» купить. Давай 300 000 попросим.
— Офигеть! Ты что? Это же ведь очень много! Ты представляешь, сколько понадобится времени только для того, чтобы эти деньги пересчитать? — Такая у меня была странная реакция.
— Какой там деньги считать? Мы должны действовать, как профессионалы! — Голос Давида принял интонацию героя детективных фильмов. — Берем деньги и уходим. Дома считать будем.
— А откуда ты знаешь, что профессионалы деньги не считают?
— Как откуда? — Давид задумался. — Вот не считают и все. Смотрят на деньги, потом кивают головой в знак согласия, прощаются и уходят.
— И потом что?
— Ну, потом купим себе... Ой, ну подожди, давай сначала сделку заключим, а потом уже об этом думать будем.
— Нет, ну скажи хоть, что мы купим!  Ведь мечтать не вредно, здоровью не повредит!
— Купим себе серию книг, которую папа всегда запрещал нам трогать. «История цивилизации».
Не знаю, знал ли папа, что Давид, когда покидал наш дом, таки взял одну книгу из 30 томов, которые рассказывали о рождении современного искусства.
Прилетели мы в Амстердам. В среду, в 7.30. Летели в самолете компании МАУ (Международные авиалинии Украины) бизнес-классом, чувствовали себя в этом самолете, как дома. Ну, например, подходит стюардесса и спрашивает: «Желаете позавтракать?»
— Нет, спасибо. Я уже поел, — отвечаю я.
— Ну почему?  Попробуйте хотя  бы блинчик с яйцом,  очень вкусненький!  —  настаивает стюардесса, лучезарно улыбаясь, демонстрируя золотой зуб.
— Ну,   хорошо.  Давайте  попробуем  ваши яйца! — сказал я и подумал, как хорошо, что передо мной женщина, а не мужчина. А то бы фраза «попробуем ваши яйца» была бы не очень уместна! Весь перелет я думал о том, как странно все складывается. Первая наша большая сделка состоится в городе секса и марихуаны, с россиянами, а не с украинцами... Да еще и с такой шишкой, как Босс!
Я еще раз проверил, взял ли с собой фотоаппарат. Подумал, даже если сделка провалится, хоть сфотографируемся с этим Боссом, а то никто не поверит потом, что мы с ним лично встречались.
Он был в то время очень популярен. Про него легенды слагали. Говорили, что к президенту ходит без предварительной договоренности в любое время суток. Все так круто, и тут мы с Давидом едем решать вопрос для Босса. Ух, классно.
Правда, я до сих пор не могу понять, почему именно к нам решили обратиться за помощью. Ведь они сами парни не промах, такие могучие, и всезнающие. По правде сказать, я почему-то был уверен, что сделка все-таки не состоится, но, тем не менее, не видел никакого вреда оттого, что встреча с Боссом произойдет, пусть и без заметного результата для нас.
Приземлились. Признаться, думал, что в Амстердаме увижу только голых женщин и обкуренных людей. «Наколотых», как стало модно сейчас говорить. Ничего подобного! Такой себе мирный город.
Много велосипедистов на очень красивых улицах. Мы гуляли по городу около часа. На какое-то время я даже забыл, зачем мы сюда приехали, просто наслаждался той мыслью, что мы здесь, и у нас есть возможность всю эту красоту видеть своими глазами.
Громкий звонок телефона прервал мои мысли и напомнил о цели нашей поездки. Да, у меня уже был мобильный телефон. Nоkiа, такая большая, с огромной антенной, первая модель, наверное. Тогда еще не было современных мобильников с тихим виброзвонком. Телефон звонил так, как будто рядом находилась средняя школа и это было сигналом идти на урок. Или на вокзале, когда поезд отправлялся.
— Езжайте в «Ренессанс», — сказал незнакомый грубый голос.
— А вы к... — не успел я задать вопрос, как на другом конце провода уже повесили трубку.
— We'll go to Reneccance Hotel please, — сказал я водителю, который битый час катал нас с Давидом по Амстердаму без указания точного маршрута.
Начали волноваться. Англичане говорят, «в жи¬воте стали бабочки порхать». У меня в животе порхал весь животный мир!.. Позвонил неизвестный, едем просить «огромные» деньги у «босса» за дело, которое мы еще точно сами не знаем, сможем ли решить или нет... И почему-то на этот раз Давид не так часто улыбается. Как будто он читает мои мысли и думает, как странно, что они совпадают с его.
Мы вышли у входа в отель. Оба молчали. Понимали, что берем на себя огромную ответственность и серьезный риск. Но оба были уверены, что нас никто и ничто не остановит.
В «Ренессансе» мы ждали в холле. Опять зазвонил мой гигантский телефон, да так громко, что все люди, которые находились в гостинице, по крайней мере те, что были в поле нашего зрения, тут же обернулись. И все с недовольными лицами.
— Будем через пять минут, — сказал все тот же незнакомый голос и тут же повесил трубку.
Часы показывали: 13.25.
Мы с Давидом резко встали, как солдаты, поправили одежду и смотрели на главный вход. Ни слова. Тишина. Такое впечатление, что все вокруг замерли и наблюдали за нами.
Ситуация напоминала съемки фильма про гангстеров. Чтобы лучше понять, что происходило в тот момент, представьте себе следующую картину (только в замедленном действии...). Консьерж внезапно открывает дверь с выражением лица на грани шока и дурацкой улыбки, заходит настоящая банда. Босс выделялся из своего окружения. Белые туфли, уверенная походка, большие солнечные очки. Он тихо переговаривался с дамой, которая была слева от него: блондинка, небольшого роста. Было видно, что ее мнение для него много значит, он слушал внимательно, она что-то неторопливо говорила.
А вот справа, вот тут был настоящий персонаж кинофильма о русской мафии: короткая стрижка, большие уши, черная рубашка, расстегнутая почти до пупка, на шее большая золотая цепь с крестиком. Вся банда шла прямиком к нам, не смотря по сторонам, и когда они приблизились, все стало происходить даже быстрей, чем хотелось бы.
— Ты Давид? — спросил Босс брата, подойдя к нам.
-       Да.
— Твой брат,  — Босс показал пальцем на меня,  — сказал, что может помочь, а ты должен сказать, сколько это может стоить.  Сколько?  — Внезапно Босс задал самый главный вопрос и добавил: — Напиши мне на бумаге, вот ручка.
Я чуть не упал от страха. Так все серьезно, быстро и неожиданно!
Давид всегда путался в цифрах... Он мог платить больше, чем нужно, скажем, в магазине или еще где-нибудь, только потому, что путал нули на купюрах.
Я отдал Давиду листок бумаги с ручкой. Он написал. Но что? Я так боялся, что он ошибется и вместо трехсот тысяч напишет тридцать. Что тогда делать? Цифру три он написал точно, это уже радовало.
Давид отдал листок Боссу. Тот посмотрел, показал ее своей спутнице-блондинке и спросил:
— Запомнила?
— Так точно, — ответила она.
— Ок. Ты свое слово держи, младший, а то я могу быть и недовольным, если что. — Босс снял очки, показав свои черные, большие глаза, — его взгляд говорил о многом. Он кивнул своему второму помощнику, который на русского мафиози похож.
— Половина сейчас, половина после, — добавил Босс, вернул Давиду листок с цифрами и быстро ушел со всей своей компанией.
У Давида выпал листок из рук, я наклонился и взял... Смотрю на цифры, которые там написаны, и с открытым ртом медленно спрашиваю Давида:
— Ты специально?
— А... Что? — Давид явно не понимал, почему я так перепуган. — Как мы и договаривались — 300 000.
К счастью, на этот раз Давид опять перепутал цифры и запутался с количеством нулей. На бумаге была ровным почерком брата выведена сумма в три миллиона самых что ни на есть американских долларов.
А-а-а-а... Представляете!
$ 3.000.000!!!
Мы никак не могли отойти от такой новости. Это заметил даже консьерж отеля. Он очень эле
гантно подошел и спросил: «МауЬе уои want take a drink in the bar?» В общем-то мы были не против, но смотрели на него с подозрением, нам казалось, что все вокруг — это люди Босса.
— Ок, — ответили мы. Глоток виски со льдом не помешает. Минут десять мы сидели в каком-то общем оцепенении, не могли сказать друг другу и слова.  Не знаю,  о чем думал Давид,  но лично я уже лежал на солнце на крутом катере с коктейлем в руках. Солнце, волны, напитки, чемодан с деньгами рядышком. Или в банке уже. Еще не решил.
— А ты как думаешь? — Давид прервал молчание первым. — Он был всего три минуты. Немного подумал, сказал «Ок» и все! Это как понимать?
— Подожди, — ответил я, положив свой виртуальный коктейль на палубу «нашего» катера. — Давай перемотаем пленку. Он зашел, спросил, ты написал сумму, он показал ее своей помощнице, которая сказала «так точно», потом он сказал главную фразу:   «Половина сейчас,  половина после...»  Это целых полтора миллиона! И сейчас! Вот это да.
— Но где «сейчас»? У кого взять? Каким образом? Он же ничего не сказал. Ты вообще представляешь, как могут выглядеть полтора миллиона?
Мы были в полной растерянности.
Все было как мираж. Никакой конкретики.
— Кто из вас старший? — Голос прозвучал над нами внезапно, я даже вздрогнул. Мы подняли головы, над нами стоял пожилой мужчина, лет пятидесяти, русые волосы, немного полноват, в черном костюме.
— Я старший, — как ни в чем не бывало произнес Давид.
— Хорошо. Меня зовут Борис. Мне было сказано передать вам полтора миллиона. Когда ко мне сможете заскочить?
Только этого не хватало для полного счастья. Борис, это ж надо, Борис! Я подумал, что это слишком оригинальное имя для русского. Он говорил так буднично, как будто мы обсуждали покупку туфель на предстоящий летний сезон. Полтора миллиона? Давай, купим, надо же в чем-то ходить... Так просто. Заскочите ко мне, заберите свои «зеленые».
— А когда вам удобно? — спросил по-деловому брат.
— Давайте в четверг, то бишь завтра. Вот моя визитка в Монако, — Борис протянул нам карточку, — там мой адрес. Я жду вас в 13.30.
Ну, ничего себе! Вот это денек. И визитку так просто дает. Интересно, что там будет написано? «Борис, миллион по четвергам»?
Давид взял визитку, взглянул на нее и ответил: «Конечно, мы будем завтра, в 13.30. Договорились».
В тот же вечер мы прилетели в Ниццу. Взлетные полосы встречали нас огнями, почти стемнело.
Небо приняло синевато-красную окраску, уже вышла луна, но на горизонте виднелось солнце. Люблю взлетные полосы, они напоминают о «начале начал» Когда откуда-то улетаешь или куда-нибудь прилетаешь, всегда есть повод все начать сначала.
Мы решили побродить по тем улицам, где раньше нам негде было спать. Пахло летом. Нашим любимым временем года. Оно стало таковым после Советского Союза с его холодом и суровыми зимами.
Давид искал своего «Иисуса», который когда-то его защищал возле МакДональдса. Безуспешно искал. Мы спрашивали о нем у разных бомжей, они просто про него не слышали. Даже русские бомжи, которые «живут» в парке напротив гостиницы «Меридиан» возле знаменитой набережной Ргоmenade des Anglais, ничего не знали про него...
Где он? ЧТО ОН? ЖИВ, нет?
— Мы тут всех знаем, — пожимала плечами полненькая тетка. — Но этого нигде не встречали...
Может быть, он все-таки был настоящим «ангелом»?
Все дело в том, что когда мы с Давидом «бомжевали» на улицах Ниццы в ожидании рождения его дочки, в один из пасмурных вечеров Давид пообещал мне вкусный горячий обед от МcDonald's. Тогда для нас это был большой «люкс»! Пока брат считал мелочь, чтобы насобирать два франка на еду, я пошел в туалет. Выхожу и вижу расстроенного Давида.
— Меня только что незаметно обокрали. Взяли все, что было в руках и в карманах, — сказал Давид.
— Не переживай! — сказал незнакомый и очень добрый голос. — Вот вам ваш обед. Саймону — МакЧикен Меню с колой, как он любит. Тебе, Давид, двойной БикМак с апельсиновым соком. Тоже как ты любишь. Кстати, меня зовут Иисус. И я ваш
ангел-хранитель. После обеда зайдете ко мне. Искупаетесь, отдохнете и будете свой путь дальше держать...  Ведь,  —  Иисус обратился к Давиду,  — твоя дочь сегодня родится, в 19.45 вечера. У нее будет точка на лбу.
Все произошло именно так, как он сказал.
Помню, когда мы вошли в его огромную, но очень уютную квартиру, я попросил его оставить свой адрес и телефон. На что он по-доброму рассмеялся и ответил, что этот адрес мы больше никогда не найдем, ведь он живет на всех улицах.
Мираж или правда? Не знаю до сих пор. Но, тем не менее, как и было сказано, у Давида родилась дочка с прекрасной родинкой между глаз. Это всем известно.
На следующий день мы ехали на такси из отеля «Negгеско» в Монако.
Прекрасные пейзажи, серпантинная дорога среди великих гор мне напомнила наш солнечный городок. Солнце отражалось в Средиземном море, виднелись яхты, катера, красивая жизнь. Когда я увидел красно-белый флаг на границе Монако, я вспомнил, что мы едем на встречу с Борисом.
В 13.25 мы уже стояли возле входа в здание по указанному на визитке адресу. Я уже держал свою Nokia в руках на случай, если кто-нибудь позвонит, как в прошлый раз.
Было жарко и очень хотелось пить, но отлучиться никто из нас не решался, если все пройдет как надо, успеем еще напиться. И не только воды с газом.
В этот момент возле нас остановилось самое обычное городское такси, и из него вышел наш «друг» Борис. Никакой тебе крутой тачки, никакой охраны. В руках у него большой кулек из супермаркета «Метро».
— Вы такие пунктуальные ребята! — восторженно произнес он. — Это хороший знак. Пойдем, поднимемся к нам в офис.
В этот день Борис был другой. Более «европейский», что ли. Без белых кроссовок не обошлось, конечно, но все же... Выглядел он очень устало. Или просто расслабленно.
Мы зашли к нему в кабинет. Очень просторный, большие окна, минимализм. Солнце заливало всю комнату, казалось, что мы на 50-м этаже небоскреба.
Борис молча протянул нам кулек «Метро».
Давид взял его, так же не говоря ни слова.
Борис сел в свое кожаное кресло, закурил сигару. Предложил нам, мы отказались. Какой тут курить? Полтора миллиона в руках.
— Это  теперь   ваше,   —   безразлично   сказал Борис.
Неплохо. В руках у Давида кулек, где лежат наши полтора миллиона. Какая красивая цифра! И звучит приятно, слух греет!
Так, деньги у нас. Что там еще говорил Давид? Нужно небрежно посмотреть на них, попрощаться и уходить.
— Деньги любят, чтобы их считали, — заявил Борис.
Упс. Об этом мы не подумали. Это вообще не входило в наши планы.
— Да, конечно, — ответил «профессионал»- Давид.
Вот такая она, жизнь. Сидим сейчас мы в каком-то офисе в Монако, у Бориса, считаем миллион... И делаем вид, что мы это делаем каждый день, и далеко не впервые видим такую сумму... Вот посчитаем сейчас, завершим столь будничное для нас дело и пойдем себе по своим делам.
Я уверен, что в офисе была скрытая камера, и то, как мы пересчитываем деньги, — записывалось. Я представил лица Бориса, Ароновича, которого все звали Боссом, его команды во главе с миниатюрной блондинкой... Какие у них будут лица, когда они увидят эти кадры? Увидят, как их полтора миллиона передаются в руки двух молодых братьев, которые вовсе не выглядели профессионалами.
Я бы и сам очень хотел посмотреть на эту пленку.
Было прикольно ходить по улицам Монте-Карло с кульком из супермаркета «Метро» в руках, полным «дорогих продуктов»...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ОЧЕНЬ МНОГО МОДЕЛЕЙ

Бытует мнение, что конкурсы красоты в Украине всегда проходят по одному и тому же сценарию: кто платит, тот и получает. Это касается не только кандидатки на победу, но и спонсоров тоже.
Начнем со спонсоров.
Для того чтобы сделать красивое и интересное шоу, необходимо иметь достаточно средств, чтобы все это было организовано на достойном уровне. А значит, прежде всего нужны спонсоры.
Как правило, за то, что дают деньги, спонсоры требуют не только рекламу, а и услуги. Правда, если бы сами организаторы не предоставляли таких услуг, требовать было бы нечего. Как говорится, сами приучили.
Наша с Давидом проблема заключалась в том, что предложений всегда было много, но найти достойных спонсоров для конкурса красоты было практически невозможно. Люди с деньгами всегда считали, что им позволено все. Еще было расхожее мнение, что кандидатки на победу каким-то образом полностью от нас зависимы и готовы сделать все, что им будет сказано. Конечно, на самом деле это было не так.
Девушки, принимающие участие в конкурсе, пришли не для того, чтобы доставлять удовольствие спонсорам, а для того, чтобы, как минимум, поймать удачу: начать новую карьеру, попасть на обложку глянцевого модного журнала или, в конце концов, выиграть первое место и тогда уж точно стать известной моделью.
Подготовка к финальному шоу любого из наших конкурсов всегда была серьезной и жесткой.
В какой-то момент появлялись якобы безумно богатые мужчины, которые, по их мнению, — ну, конечно же! — знали лучше, кто достоин победы.
Мы готовились к конкурсу, где наше агентство должно было выбирать лицо одного очень популярного безалкогольного напитка.
Финал должен был состояться в «Модабаре», в очень модном на то время заведении, которое находилось на корабле, на берегу Днепра, и входило в состав сети модных заведений «Козырная Карта».
Когда ко мне подошел наш креативный директор Александр с опущенным лицом, я сразу понял, что появились какие-то проблемы.
Александр редко показывает свои эмоции, но не всегда умеет их контролировать.
— К нам какие-то люди в черном пришли, — сказал Александр, не снимая свои красные очки, которые никак не скрывали его испуганных глаз.
— А отчего ты решил, что именно к нам? — попытался успокоить его я.
Я осмотрелся.
По всему бару действительно расхаживали незнакомые ребята в черном. По непонятным причинам звукорежиссер Игорь остановил музыку. Моя помощница Оксана стала говорить со мной громко и исключительно по-испански. Стало понятно, что «пахнет жареным».
Ко мне подошел какой-то толстый мужчина с расстегнутой до груди рубашкой, в окружении двух охранников. В правой руке у него была маленькая коричневая сумочка.
Девушки все как одна замерли, так и не закончив репетицию дефиле в купальниках. Что происходит — никто не понимал.
Наш «охранник» Илья как всегда был занят то ли едой, то ли написанием sms по телефону.
В общем, я остался «наедине» с толстым злым дядей.
— Ты Саймон? — прозвучало грубо и неестественно громко.
— А что? — я ответил без эмоций. — У меня тут вообще-то работа, а ты со своей бандой мне мешаешь...
— Послушай, меня зовут Ванек. И номер семь — это наша, и мне надо, чтобы она победила. Сколько нужно за ее победу? — спросил он прямо в лоб.
— Очень дорого вам это обойдется, даже дороже, чем вы себе представляете, — ответил ему Давид, который уже подошел ко мне. — Во-первых, это не «номер семь», а Таня, если я правильно помню. А во-вторых, я вам советую немедленно забрать свою Таню и покинуть этот корабль, пока мы не вызвали милицию. Тогда-то вам эта история обойдется очень дорого.
Звучало, конечно, по-героически, но я все равно переживал не на шутку. Эти люди выглядели не только по-бандитски, а и по-дурацки. А больше всего на свете я боялся дураков.
После я наблюдал, как Таня вяло пыталась уговорить своего Ванька не вмешиваться в ее жизнь, а он в очень грубой форме ей отвечал что-то вроде: «Собирайся и пошли, бля*! А с братьями я скоро разберусь!..»
Для финала мы всегда выбираем двадцать финалисток, хотя на сцену выходят всего восемнадцать. Девушек предупреждаем заранее, что оставшиеся две — это наша страховка, любая из присутствующих будет исключена в случае нарушений правил конкурса или плохого поведения. Это давало хоть какое-то моральное влияние на конкурсанток.
Всем девушкам было, как правило, восемнадцать-двадцать лет, и очень часто, в силу своего возраста, они вели себя неподобающе.
Скажем, та же Таня не уважала запрет на разговоры по мобильному телефону во время репетиций и тренировок. К тому же, эта большая жевательная резинка во рту...
На следующий день Ваня попытался сорвать очередную репетицию, но был остановлен соответствующими правоохранительными органами.
Сам финал прошел, как всегда, очень ярко и удачно. На нем присутствовал весь бомонд Киева, людей было так много, что казалось, корабль «Мо-дабара» от тяжести вот-вот пойдет ко дну.
Победила девушка из Львова. Уже через месяц ее улыбающееся лицо можно было увидеть на всех рекламных биллбордах безалкогольного напитка, а ролик, в котором она снялась и получила за это большое вознаграждение, крутился по ТВ не только по всем каналам Украины, но и за рубежом.
Когда она победила, она сказала мне лишь одну фразу: «Признаться, я никогда не думала, что в Украине бывают честные конкурсы красоты. Я была уверена, что поскольку у меня не было никакой поддержки, о победе не стоит даже мечтать!»
О купленных победах в мире красоты в Украине можно слагать легенды, примеров множество. Официальные национальные конкурсы — не исключение. Может быть, именно поэтому страна, в которой живет самый большой процент красивых девушек в Европе (статистика известного французского журнала Paris Match, ни разу не победила ни в одном международном конкурсе красоты, будь то «Мiзз World» или «Мiss Universe». И даже в несчастном «Мiss Europe» ни на шаг не приблизились к победе.
У индустрии красоты свои правила, их надо уважать и не нарушать. Если, конечно, хочется получить достойный окончательный результат.
Вот, к примеру, Индия. Уже несколько раз побеждала в разных мировых конкурсах красоты. А все дело в том, что национальный индийский комитет «Мисс Индия» относится к выбору победительницы очень серьезно и профессионально. Никогда и ни за какие деньги не продается титул. Это же честь их страны.
К тому же и так «настоящие» официальные спонсоры конкурса дают хорошие деньги, которых более чем достаточно для организации и прибыли.
Таким образом, ни один папа, любовник или просто «меценат» не позволит себе даже думать о том, чтобы «купить» победу для своей любимой дочки, девушки или просто подруги.
Поиск «новых лиц» по Украине было одной из самых серьезных и самых тяжелых работ для нас. К счастью, Давид всегда мог предугадать, кто из девушек станет действительно профессиональной моделью и добьется успеха. Думаю, это все потому, что он рисует. В основном, портреты. Ему легко определить реальные возможности человека, точнее его лица.
Кастинги, которые мы устраивали, могли собирать по несколько тысяч девушек. Разные возраста, разное социальное положение.
Наверняка многие, если не все, приходили на кастинг в надежде на мировую известность. Именно поэтому девушки были готовы на все ради попадания в заветный список прошедших отборочный тур.
Помню, однажды мы были на кастинге в Запорожье и одна девушка не прошла его...
Через полчаса она вернулась с мамой. Было понятно, что инициатором сцены «пойдем разбираться» была именно мать.
— Так, кто главный? — басила женщина громче паровоза. — Это почему вам моя Катюха не понравилась, а? Она вон свеженькая какая! — Резким движением женщина задрала кофточку дочери, нашему обозрению открылась грудь девушки. — Смотри, грудь какая! Дыньки сладенькие!
Катя стояла красная, как помидор.
Девушка была настолько шокирована поведением собственной матери, что стала потихоньку отходить назад, а потом и вовсе бежать что есть силы. Мама догоняла дочку с майкой в руке и диким воплем: «Вернись, дура!»
Но это были только цветочки. Ягодки мы вкусили в Одессе.
На кастинг как всегда пришло очень много людей, отбор проводили в одном местном клубе.
Давид быстро определял, кому оставаться, а кто может идти домой. Или купаться, по желанию. Все девушки знали, что услышать слово «спасибо» от Давида означало не попадание в финальный отбор.
Одна из кандидаток выделялась из массы. Понтами. Курточка с огромной надписью на спине Dolce&Gаbbаnа, много золота, жвачка. Чавкала она еще громче, чем говорила.
Минут сорок после того, как Давид сказал ей «спасибо», очень грубый голос вещал, словно на вокзале, из колонок: «Остановите на *уй этот *ба-ный цирк и ведите этих двух братьев ко мне в кабинет».
Как оказалось, до микрофона добрался хозяин клуба. Девушка была его любовницей.
Естественно, ни в какой кабинет мы не зашли, кастинг был сорван. Мы вышли из клуба, не дослушав глупую брань. Наше модельное «движение» было на слуху.
Все говорили о кастингах, о конкурсах и о том, где в общем-то можно встретить самых красивых девушек страны. Все это привело к тому, что самое известное модельное агентство в мире Prolit вышло на нас через своих московских представителей.
Мы быстро поняли друг друга и вскоре начали работать. Довольно удачно. Мы дали агентству немало хороших и очень перспективных моделей.
Наши кастинги проходили по всей Украине и везде с огромным успехом.
Все это продолжалось в течение трех лет.
Вскоре наше сотрудничество с Рго1к нашло свое место и за пределами Украины. К нам стали обращаться очень влиятельные люди из разных стран с предложением организовать в их стране какой-нибудь конкурс красоты. Они знали, что наши конкурсы — это всегда яркое и красивое шоу, привлекающее к себе немалое внимание всех местных и зарубежных СМИ. А это означало возможность хорошей рекламы. К тому же быть спонсором подобных конкурсов с каждым годом становилось все более престижным.
Красивые лица наших девушек были замечательной поддержкой их продукции в рекламном мире.
Мы с Давидом были счастливы и очень довольны результатом нашей работы. Как в финансовом, так и в моральном плане. Думаю, это был самый яркий и самый красивый период в те годы.
— Ты когда-нибудь видел «негра», который играет в шахматы? — внезапно спросил один из руководителей модельного агентства Prolit-Россия. ...Он был известным авторитетом. Звали его Никитой.
Он был (наверное, и до сих пор есть) расистом. Причем очень этим гордился. В общем мы были об этом наслышаны, но никогда не думали, что эта его черта характера проявится именно на встрече с нами, особенно в таком прекрасном городе, как Палермо, что в Сицилии.
Во-первых, в переводе на русский слово «негр» означает «черный», и употребление английского варианта считается неприличным сленгом. Во-вторых, этого слова уже давно нет в словаре современного мира. Видимо, русским филологам было не до того, что бы поменять это слово или убрать вовсе. «Черный» — это значит цвет, когда человек черный, а «негр» — ну, здесь совсем другое значение... То бишь раб, слуга.
И вот о «негре» нас спросил Никита.
— А  ты  что,   расист?   —   спросил  его   резко Давид.
— Нет, конечно... я просто говорю факты... — Звучало вяло и неуверенно. — Негры никогда не играли в шахматы, и это значит, что они без мозгов! — Он громко рассмеялся.
— Никита, ты что хочешь от нас? Коротко и быстро. Ну, говори. — Тон Давида приобрел раздражительную окраску и предполагал подобный смысл: «Мы здесь на отдыхе, ты приехал к нам очень срочно, явно не по любви небесной, так, быть может, будем о делах, а не о расизме...»
— Ок. Дайте мне два лимона «зеленых», и завтра же я улечу.
— М-да... Ты умом часом не двинулся? — Давид даже улыбнулся. — За что это я должен дать тебе два миллиона?
— Как за что? — Никита манерно вскинул брови. — С Prolit работаешь? Работаешь! Зарабатываешь? Зарабатываешь! Вот и за это дашь денег.
Железная логика.
— А что, если не дадим?  —  спросили спокойно мы.
— Нет, нет. Не хочу такого ответа от вас, никак не хочу. И вообще, Давид, скажи своему младшему, чтобы не мешал нам в разговоре, — ответил некультурно Никита.
Подобные слова (от кого бы то ни было) для Давида означали официальное нападение на брата... Значит, молчать нельзя. Значит, горит внутри. Значит будет резкая и незамедлительная реакция.
— Слушай, ты, расист, я тебе советую прямо сейчас встать и бежать отсюда, словно земля под ногами дымится! Меня не волнует ни твой авторитет в Москве, ни твои криминальные связи в Украине. Меня в данный момент волнует только одно: ты обидел моего младшего брата. Советую на ближайшие лет пятьдесят забыть о нас, и никогда нам не пересекать дорогу. И не дай бог тебе что-то из ранее сказанного не сделать, — сказал, стоя, Давид.
— Ты что, войну объявляешь? — спросил, хитро улыбаясь, Никита.
— Называй как хочешь.
Мы с Давидом ушли, не оглядываясь назад. Наша сила была в том, что мы всегда рядом плечо к плечу при любых обстоятельствах.
Люди никогда не понимали, откуда у нас берутся новые силы... Кто же нас поддерживает?
В этот вечер, словно природа была обижена вместе с нами, «проснулся» вулкан Этна. Рано утром вся гостиница собралась на балконах и вокруг бассейна...  Все проснулись от страшного грохота...
Издали можно было наблюдать за черным дымом, который выходил из вулкана... Было страшно. Хоть это и неповторимое зрелище...
Картинка менялась стремительно: сначала был просто черный дым, потом огонь, который был по¬хож на огромный факел, освещающий, казалось, всю Вселенную, и вот-вот сожжет все вокруг, все доро¬ги, пески и горы. Под впечатлением от вулкана люди наконец-то перестали сплетничать о Билле Клинтоне и его «любовной» истории под столом с Моникой Левински. Ведь именно в этот вечер в прямом эфире СNN он признался.
Именно сейчас мне вспомнилось, что не так давно мне с Клинтоном была организована встреча. В этом помог один сотрудник Белого дома в Вашингтоне, который являлся близким советником президента. Я готовился к этой встрече и знал, что надо очень умно использовать отведенное время на общение с президентом самой влиятельной страны на нашей планете.
Встреча состоялась во дворе одного дворца, в столице одной из стран Восточной Европы. Куда я специально и прилетел по рекомендации советника из Белого дома. Я уже прошел два пункта охраны. Очень впечатляет. Также уже состоялась пятиминутная беседа с незнакомым, но очень профессиональным, вежливым мужским голосом. С ним меня соединила операторская служба  Белого  дома.
Меня провели в одно очень спокойное место на открытом воздухе. Вокруг прекрасная, ухоженная природа и прекрасный замок восемнадцатого столетия. Не прошло и пяти минут, как я издалека увидел кортеж президента США. Да, да. Один в один, как показывают по ТВ. Заезжая во двор дворца, мотоциклы и служебные машины заняли отведенные им места парковки. Машина, где предположительно сидел сам Клинтон, ехала дальше и остановилась в двадцати метрах от меня. Признаться, я начал переживать. Вдруг голос потеряю, когда ко мне подойдет Клинтон?
Далее я наблюдал, как из черного «лимузина» с переднего сиденья вышел огромный черный охранник и открыл дверь с правой стороны. Вот оттуда и вышел президент США — Билл Клинтон. В то время как раз вовсю гремел скандал с Моникой Левински. Не было ни одного дня, чтобы мировая пресса не говорила об этом скандале. Такое впечатление, что в мире уже все проблемы решены, войны закончились, дети в Африке уже не голодают и богатые страны давно безвозмездно помогают бедным странам.
Вот теперь-то можно себе позволить такую маленькую шалость, как тратить все время и все внимание общественности на Монику Левински и на то, как она замечательно «курила» одну сигару в Овальном кабинете.
Лично для меня Клинтон был (и есть) одним из самых прагматичных президентов США. Он умел слушать других, умел думать и принимать по крайней мере разумные решения для урегулирования больших проблем.
Следом за президентом из машины (если так можно назвать этот элегантный двигающийся черный бункер) вышел мой знакомый, советник президента. Ничего себе! Катается прямо с президентом в одной машине!
Советник посмотрел на меня так, словно говорил: «Вижу, вижу, что ты здесь» и потихоньку двигался в моем направлении вместе с Клинтоном. Они о чем-то говорили, время от времени поглядывая на меня. Я стоял и ждал, когда же они подойдут ко мне. Медленно ходят американцы, медленно! Через не¬сколько минут президент подошел ко мне, спокойно поздоровался.
— Неllо, Simon. Nice weather today
— Не11о, mr. President.
Мы общались двенадцать минут. По правде сказать, я старательно вел себя спокойно, не выдавая переполнявшие меня эмоции.
Сильно хотелось спросить о Левински.
Но мой вопрос был бы: «Почему он это сделал?» (А кто бы из мужчин этого не сделал? Даже из мужчин-президентов!) Просто было интересно, неужели во всем Белом доме он не мог найти хотя бы одну девушку, которая была бы хоть на капельку красивее и скромнее, нежели Моника?
К слову, после встречи советник рассказал мне один анекдот о Клинтоне. Отчего, где бы ни находился президент, он устраивает утренние пробежки в парках? Ответ прост. Спорт тут ни при чем. Просто он всегда любил смотреть на бегающих девушек по утрам. Настоящий соблазнитель!
А вот по киевскому Мариинскому парку не так давно бегал президент Грузии Саакашвили. Надеюсь, не по той же причине, что и Клинтон.
— Будем оставаться, пока гостиницу не соберутся эвакуировать, — голос Давида прервал мои воспоминания о Клинтоне и вернул в реальность.
К нам присоединился наш давний и верный друг-пианист немец Велвет.
Он очень смешной и добрый. На второй день своего пребывания в Сицилии он выучил два слова по-итальянски: «gracia mille» («тысячи слов благодарности»). Он их повторял целый день, всем итальянцам.
...Мы очень долго говорили с Давидом о Никите. Мы обзвонили многих знакомых в России. Включая БОССА. Мы хотели понять, реально ли Никита представляет опасность. Судя по всему, он был действительно опасен, но с нами связываться он бы не рискнул, побоявшись большого количества наших связей.
Но когда мы разговаривали с его французскими партнерами, они же являлись и нашими по модельному бизнесу в Украине и других странах, они были очень нечеткими в своих высказываниях... Было такое впечатление, что Никита с ними поговорил раньше нас. Было похоже на сговор. Против нас, конечно же. Пытались нас пугать, чтобы мы тихо и спокойно ушли из этого бизнеса.
В тот период мы как раз очень прочно стояли на ногах. Мы были первыми, благодаря грандиозному успеху наших шоу,  которые мы организовывали в разных столицах по всему миру. В какой-то степени Киев в параллели проведения шоу конкурса красоты тоже вышел на арену «модных» столиц... Конечно, авторитет поднимали и связи с огромным количеством компаний, которым мы предоставляли своих моделей для съемок в имиджевой рекламе.
— Давай проанализируем ситуацию, — сказал я Давиду. Он прилетел к нам внезапно, в принципе по непонятным причинам забрать у нас два миллиона долларов.  Французы играют нечестно, сразу видно, что все шаги Никиты были спланированы ими  заранее.   Они  явно  хотят,  чтобы  мы  сошли с дороги...
— А что, если все будет наоборот? — спросил Давид.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, смотри. Они старые, мы молодые. Пресса проявляет к нам не детский интерес. Мы на подъеме. Ну, скажи, почему нам в этой ситуации не делать все наоборот? Они ведь хотят нас убрать. Так давай мы их уберем! И... — Давид посмотрел на мои квадратные от удивления глаза. — Пойми меня правильно... Под словом «убрать» я имел в виду купить все их акции в агентстве. Я всегда говорил про Давида, что он тот человек, который может превращать нереальное в реальность... Но тут, вот тут, он, конечно, уже просто чует...
— Ну, и как мы это сделаем? Это ведь агентство Рrolit, ты что, забыл? У них лучшие модели мира работает, у них офисы по всему миру... Париж, Нью-Йорк, Берлин, Москва, Дели... Ты хоть представляешь, о чем речь идет?
Ответ на мой вопрос я прочитал по глазам Давида. Там было написано все очень четко: «Я не просто представляю, но и хорошо знаю, как это сделать».
Три месяца спустя контрольный пакет акций модельного агентства Рrolit был у Давида в руках. Он их держал в руках всего несколько недель, после чего продал ровно в семь раз дороже, чем купил.
Давид всегда говорил, что это была самая красивая сделка в его жизни. Она ему дала не только прибыль, но и славу, и почетное место среди мировых и самых значимых бизнесменов мира.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ДОМ КОФЕ

На дисплее мобильного высветилось имя Артема.
Пропущенный звонок.
Его фамилия была Глуков, надо сказать, не последний человек в стране. Он работал в одном здании по улице Банковая в Киеве. Его не многие знали лично, гораздо больше людей шушукались по углам: заочно обсуждали Артема, не имея ни малейшего представления, каков он в реальной жизни. Он был замечательным собеседником. Несмотря на огромную разницу в возрасте, мне всегда было с ним интересно общаться.
Он тридцать лет проработал в разных госструктурах. Его огромный опыт неизменно наложил отпечаток на стиль общения: о чем бы мы ни говорили, слушать его всегда было интересно. У него неизменно был свой взгляд на все, что происходит в стране. Мнение, к которому хотелось прислушиваться.
Я перезвонил ему, и на этот раз мы решили не ходить играть на бильярде (обязательная традиция времяпровождения до полудня по воскресеньям). Остановились на «просто посидеть» в Доме Кофе в Пассаже, в двух шагах от главной улицы Киева Крещатик.
Был май месяц. Теплая погода. Люблю солнце, и до сих пор никак не могу привыкнуть к холоду и украинским зимам, хоть в последнее время они и теплые.
Мы выбрали столик на террасе. Единственный свободный. Последнее время невозможно просто зайти в кафе и сесть туда, где тебе больше приглянулось. Все занято или «на резерве». Резерв снимался только в том случае, если ты сразу выкладываешь немаленькую сумму за подобную услугу. Платить только за то, чтобы сесть, — вот это настоящий принцип хорошего обслуживания в Украине.
Вокруг нас сидело много людей, еще больше медленно прогуливались по Пассажу. Мне всегда нравилось сидеть в каком-нибудь кафе на этой улице, наблюдать за движениями людей, слышать обрывки фраз, словно листаешь фотоальбом чужой жизни.
— Привет! — одна симпатичная девушка помахала нам рукой. На вид ей было лет тридцать. Стройная блондинка с идеальной фигурой, очень яркой внешностью. Про таких говорят: «с харизмой». Но я бы сказал: «с шармом», что-то в ней было притягательного во взгляде ли, в движении рук ли. На ней был черный деловой костюм, но не сказать, что она шла с работы, скорее всего это был ее повседневный стиль. Она легкой походкой поднялась по ступенькам на летнюю площадку и направилась к нам. Официант галантно отодвинул стул, она села и поцеловала в щеку Артема.
— Привет, Леночка, ты, как всегда, очаровательна.
Тут же принесли меню, наверное, все официанты были в курсе, что Артем высокопоставленный чиновник, и нужно быть услужливыми.
У Лены был очень загадочный взгляд. Или задумчивый. Она смотрела на нас как будто сквозь, как будто она с нами, но вроде бы и нет, словно мы все в разных измерениях. Наверняка у нее были какие-то проблемы, а может, просто глубокие переживания. Личностные.
— Тебе как всегда Магиш? — голос Артема прервал неловкую паузу.
— Да, пожалуй... Магит будет кстати. Впрочем, как всегда. — Она говорила так, будто бы не знала русский и сначала проговаривала задуманное про себя.
Артем заказал сигары. СоhiЬа, кубинские. Лена отказалась.
— Бросила, курю только сигареты, — коротко объяснила она.
Прошло несколько минут. Все молчали, никакого напряжения, просто каждый из нас думал о чем-то своем, о том, что могло волновать каждого из нас по отдельности, но никогда — вместе.
Лена склонилась над Артемом и начала шептать ему что-то. По-видимому, очень серьезное, раз не стала говорить вслух. Артем очень внимательно слушал, опершись правой рукой о спинку стула, изредка кивая головой. Сигарный дым клубился над нами, как дождливое облако.
Лена стала говорить эмоциональнее, начав немного жестикулировать. До меня донеслась ее последняя фраза, что-то по типу: «Он, наверное, это сделал...»
— Не переживай, он появится, — ответил Артем, правда, как-то неуверенно. Это была единственная фраза, которую он сказал за все это время длинного Лениного монолога и добавил: — Он ведь умный парень. Я его давно знаю, хоть он и авантюрист по жизни... Но все же он границы хорошо знает, поверь мне на слово.
«Что за секрет?» — подумал я, глядя на их лица с застывшим серьезным выражением.
Артем никогда не был весельчаком, даже не помню, когда я от него слышал последний анекдот, он редко улыбался. После разговора с незнакомкой он стал еще более задумчивым.
Официант принес Магйт. Лена вежливо поблагодарила. Артем встал, извинился, ему срочно надо было уезжать. «Вызывают», — ясно пояснил он. Он поцеловал в щеку Лену и, будто бы опомнившись, сказал:
— Леночка, совсем забыл, дырявая моя голова. Это Саймон, мой большой друг, — Артем обратил внимание на меня. — Можешь с ним говорить о чем пожелаешь. Это наш человек.
Когда она заказала второй Магйт со льдом, я понял, что мы тут надолго. Ну и пусть. Спешить некуда. Мне очень понравилась манера разговора и обсуждение «дела» Лены. Тем паче во мне разыгрался интерес: что у нее там за «секрет»? О чем она шептала Артему?
Себе я заказал немного холодного белого французского вина и тут же без комплексов обратился к Лене.
— Все нормально?
— А что, сильно видно, что не все нормально, да? — как-то безнадежно произнесла она. — Это моя вечная проблема, всегда все можно прочесть по моему лицу. Не могу грустить и радоваться без эмоций!
— Но это ведь и не от тебя зависит, — ответил я. — Тем более, не такая уж это и плохая черта характера.
— Характера...  — зачем-то повторила она и съела оливку. — И как ты об этом подумал?
— Вы знаете, Лена, мне кажется, что нет ни одной проблемы, которая б не имела своего решения. Надо просто уметь и, что немаловажно, хотеть ана¬лизировать ситуацию вокруг нее, сделать правильные выводы и найти выход из затруднительного положения. Ведь говорят же: «Выход есть всегда!» Многие возражают: «Вот только проблема: дверь заперта!» А я спрашиваю: а вы стучали? Может быть, откроют!
— Да, это так, это так... Но ты понимаешь, ничего что я на ты? мне кажется, что в моей ситуации выхода нет. Это даже не ситуация, а длинная, запутанная история, обнародование ее подробностей приведет к огромному политическому скандалу в
стране. Закинь только удочку, пресса сама клюнет и еще вытащит на арену самую крупную рыбу.
— Акулу? — я попытался пошутить.
— Пиранью, — тихо ответила Лена.
— Серьезно. И не позавидуешь, — ответил я после долгой паузы. Признаться, я сам до конца не понимал, о чем или о ком идет речь.
— Моя интуиция мне подсказывает, что мой любимый парень... он... пропал. Надолго. Если не навсегда.
«Ой-йо-й-ой», — подумал я. Тут тебе и любимый парень появился.
Роль второго плана. Акт первый.
Теперь понятно, кого имел в виду Артем, говоря: «Он точно вернется...»
— Ты понимаешь,  — продолжала свою речь Лена, допивая залпом, словно воду, уже третий по счету Магйт. — Мой шеф, кажется, не смог выдержать... как бы это сказать лучше... Отношений с моим парнем. Скажу больше, боюсь, он просто попросил его «убрать»!
Акт второй. Занавес.
Я задумался. Если я ничего не напутал, что вряд ли, и я четко понимаю, кто такой ее шеф... Нет, не права Лена, скандала в стране не будет, будет скандал во всем мире. Как она верно подметила про удочку и прессу! Теперь-то я ее понимаю.
— Может, не стоит так волноваться? Вдруг он просто с друзьями куда-то поехал?  — попытался я успокоить девушку.
— Ох, нет... Серкан, так зовут моего парня, всегда говорил мне, где он и с кем, всегда!.. Тем более, он прекрасно знал, как сильно я ревную к его жене и высказываю непоколебимое желание знать его детальное расписание.
«Ще Магйт, будь ласка», — обратилась Лена к официанту.
— Ничего, что я так много интимного тебе рассказываю? — Лена внезапно перешла на шепот и посмотрела мне прямо в глаза. — Артем же сказал, что ты «наш» человек.
— Ваш, ваш, — поспешил я заверить свою новую знакомую.
И зачем мне все это надо слушать?
И главное: зачем она все это мне рассказывает? Именно мне?
Только ли потому, что Артем сказал, что мне можно доверять. И она решила вдруг поведать мне такие вещи...
Случайность или нет? Может, хорошо срежиссированная постановка? Непохоже, хотя кто станет зарекаться...
В тот момент у меня было ясное желание встать, попрощаться и уйти. И не видеть больше этой странной девушки и не знать, чем закончилась ее страшная история.
А она действительно страшная, и не только ее герои, а и просто люди, которые знают подробности, становятся частью единого механизма. Опасного и порою смертельного. И дело тут не в том, что кто-то пропал, или в том, что у ее любовника есть жена... Вовсе нет. Дело все в том, кто ее шеф! Он очень влиятельный человек в стране! Хотя, понимая, КТО он на самом деле, «влиятельный человек» звучит как-то скромно.
Не хочу даже думать, что даже капелька из того, что рассказала мне Лена, окажется правдой.
— Ты не подумай, у меня нет никаких серьезных отношений с моим шефом, — продолжала свой рассказ Лена. — Все началось с того дня, когда я начала летать с ним по работе в разные страны. На его личном самолете. Я не сразу поняла, что ему нравлюсь... А потом все как-то очень быстро завертелось, не спланированно, спонтанно... Все эти ужины за границей, приемы, красивые, дорогие рестораны, интересные разговоры. И еще вдобавок это самое вкусное в мире французское красное вино! Думаю, что в какой-то степени и он начинал мне нравиться, появлялась симпатия. Но я себе четко сказала, что это бесперспективные отношения. У него такое положение в жизни, он... не может быть со мной... официально. А я люблю другого человека, который тоже женат. Я предложила своему шефу, чтобы каждый из нас сохранил свои «открытые» отношения, а сами будем дальше встречаться, как и раньше. Тайно. Какая же я была дура, когда это предложила...
Последнюю фразу Лена практически выкрикнула, наполнив ее глубоким и одиноким отчаянием.
Она заплакала и не могла дольше говорить. На этот раз я уже самолично заказал для нее очередной Магит, который по счету был, наверное, шестой или седьмой (а вы посчитали?), и пытался что-то ей сказать, успокоить...
Но не выходило, слова путались и приобретали ненужный оттенок.
— Прости «ласка» за мое состояние. Мне просто надо было выговориться, мне некому это рассказать, не с кем поделиться, — тихо проговорила Лена, вытирая белоснежным платком глаза. Она посмотрела на меня и рассказала то, что я никогда и ни при каких обстоятельствах слышать не должен.
— После того как я ему все это предложила, он категорически отказался. Был скандал. Он кричал на меня, мол, «ты завтра же после нашего возвращения из Сан-Пауло (это такой город в Бразилии, вот откуда у нее такой загар!) скажешь своему пи*-даватому парню, что все кончено. И вы расстанетесь!» Я поняла, что это фраза очень однозначная. Я потерялась, задохнулась тем воздухом ревности, мести и злобы... Когда увиделась с Серканом, я ничего сразу не смогла ему сказать. Мы так горячо занимались любовью... Все-таки я нашла силы открыться ему, выложила все как на чистый лист бумаги об отношениях с шефом. И это было еще одной моей ошибкой. Ни одна женщина не должна рассказывать своему любимому человеку о таком... особенно, если он таких горячих кровей, как Серкан.
«Я ему отомщу. Я его опозорю перед всей страной, — сказал мне в запале Серкан и добавил: — Ты знаешь, какие у меня связи в прессе! Вот увидишь!»
Мы сидели с Леной в Доме Кофе уже два часа. Я в очередной раз попросил у Лены извинения и вышел в туалет (помните «писающего мальчика»?). Наверно, четвертый раз за всю нашу встречу. Ну и заодно попросил официанта, который все время подслушивал нас, стоять подальше от столика...
И в шутку предложил: «Вы бы лучше заранее позаботились: поставили жучки под стол. Так же лучше слышно будет, и записывать можно!»
Когда я вернулся, Лена уже пила кофе и с кем-то говорила по телефону.
— Ну, добре, добре. Не переймайтесь! Якщо я хоч що-небудь д1знаюсь, негайно вам зателефоную! — чистейший украинский. Немного помолчав, Лена снова обратилась ко мне: — Видишь, даже его мама беспокоится, места себе не находит. Он бы предупредил, нет, все же что-то случилось... Знаешь, ведь Серкан очень много своих друзей журналистов уговорил написать о моем шефе. В основном плохого, в основном гадостей. После этих публикаций мы встретились с шефом на нейтральной территории. Он был зол. Сказал, мол, не бросишь его — я сам смогу это сделать, только по-своему! Через два дня после этого разговора Серкан пропал. Я теперь с ума схожу. Мой шеф никогда не кидает слов на ветер.
У меня начала болеть голова. Все плыло перед глазами. Лена курила какие-то странные сигареты, их дым меня раздражал. Да еще эта история! Если бы можно было вернуться на три часа назад, я бы ни за что не познакомился с Леной. Тут же распрощался и ушел. Пусть с Артемом говорит о своих бедах, душу изливает.
Как всегда меня спас Давид своим звонком на мобильный. Я извинился перед Леной и зашел внутрь кафе, чтобы поговорить с братом. Я рассказал ему об этом кошмаре, о Лене, ее истории и назвал имя шефа...
— Не волнуйся! — сказал мне Давид. — Я позвоню куда надо, и ты больше не увидишь ее.
Когда я вернулся на террасу, Лены там уже не было. Больше я никогда в своей жизни с ней не встречался, хоть и часто видел ее по телевизору. Она не менялась: такой же грустный взгляд и дело¬вые костюмы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ЮЩЕНКО, ТАК?

Она рассеянно улыбнулась.
— Мы готовы к этому... И если даже власть всех терроризирует, купила все средства массовой информации, то что тогда? Нам руки опустить? — Несмотря на серьезный тон, Катерина Ющенко умела легко расположить к себе собеседника. Ее чистейший английский и прекрасный внешний вид еще раз доказывал, что украинские женщины не оставляют шансов никому. Я понимал, что у этой женщины было чему научиться...
На этот раз мы встречались в ресторане РеШш на Городецкой, недалеко от известного «Майдана Незалежности» в центре Киева.
Был сентябрь 2004 года. На улице более-менее тепло, поэтому решили сесть на террасе.
Когда я смотрел в лицо Катерины, то отчетливо понимал, что в ближайшее время Украину ждут очень бурные и неповторимые события.
Я думал, неужели эта современная украино-американская пара станет Президентом и Первой Леди Украины? Катя всегда была человеком «дела». «Земным», не летала в облаках. Она всегда старалась не пропускать ни одно родительское собрание в школе, где учатся ее дети. У нее феноменальная память. Она следила за любым интересным событием в Киеве. Интерес вовсе не поддельный. Искренний. А сейчас она непосредственно борется за право своего мужа стать президентом.
— Мне кажется, что много людей не пойдут голосовать лишь потому, что считают, что за них уже давно все решено. Что их голос все равно считаться не будет, — сказал я после короткой паузы. Катя сделала заказ. Непринужденно и как-то даже безразлично. Официант, по-видимому, так и не понял, кому предстоит подать минеральную воду Регпег с лимоном.
— Интересная мысль. — Катя достала ручку и в небольшом блокноте сделала запись: «уоиг voice counts» («ваш голос учитывается»). Она делала пометки. Для себя.
— И что будет, если, положим, Центральная Избирательная Комиссия объявит резидентом Януковича, а вы не будете с этим согласны? — я размышлял вслух. Катя слушала.
— Народ пойдет на улицу... — задумчиво произнесла она.
— Хм, но ведь украинский народ очень пассивный. Я не помню, чтобы люди шли на улицу по политическим причинам... В Украине такого ни разу не было! Вот массовые гуляния или бесплатные концерты — это пожалуйста! Крещатик забит, — ответил я.
— А вот тут ты не очень прав. Люди устали от  нынешней  власти.   Коррупция  повсюду.   Старые политики  очень  жестко  ко  всему  относятся, мировое сообщество  и  Европа не признает нас... Пора это все менять, — она махнула рукой, поправила  идеально  уложенные  волосы.   —   Кроме того, мы готовы к этому. Думаю, все сойдется в
одну точку, в нужный и час и нужное место. Вот увидишь...
Действительно так и было... После второго тура выборов началось то, что называли «оранжевая революция».
— Что ты имеешь в виду под «мы готовы»? — спросил я с интересом.
— Уже все готово. И весь мир будет нас поддерживать: Америка, Европа... Даже Грузия, — ответила Катя с доброй улыбкой, как будто о чем-то вспомнила.
Слушая эти слова и зная, что нынешняя власть не намерена ни на секунду отдавать свое кресло, я думал: ну откуда берутся силы и уверенность у такой молодой женщины,  как Катерина Ющенко?
Неужели действительно все готово и случится чудо на украинской земле?
— Я буду всегда рад поддержать и помочь. Если, конечно, вы нуждаетесь в моей помощи... — ответил я.
— Ну конечно! Мы будем рады работать с тобой, — Катя немного помолчала, словно что-то обдумывая, и добавила: — И вот в каком направлении...
После этой фразы наш разговор длился больше часа, он был очень насыщен и эмоционален. Что приятно удивило, на время беседы Катя перевела мобильный телефон в беззвучный режим, чтобы не отвлекали.
...Вскоре Катя элегантно попрощалась. Мы вообще с ней говорили исключительно на английском языке, ни слова по-украински. Катерина сошла с террасы одна. Никаких тебе охранников и службы безопасности. Подошла к ларьку напротив Fellini « Audio&Video  (его, кстати, уже убрали), купила несколько DVD , по-моему, детские мультфильмы.
После села в свой белый «джип». За рулем, как всегда, был ее добрый усатый водитель, который быстро выбросил свою сигарету, как только увидел свою начальницу. Она уехала.
Я осмотрелся. На террасе в ресторане я остался один. Никого вокруг.
Это ж надо! Не везет мне, так не везет! Именно тогда, когда я сижу в публичном месте с будущей Первой Леди страны, вокруг нет никого, ни друзей, ни просто знакомых...
Я быстро набрал номер Давида. Рассказал ему все детально. Ждал от него реакции, чтобы понимать, что ответить Кате на ее предложение при следующей встрече...
— Вы когда в следующий раз встречаетесь? — спросил Давид.
— Через два дня, в среду, — ответил я.
— Ну, хорошо. Давай чуть подумаем и к среде решим, — закончил наш разговор брат.
В тот период было трудно о чем-либо спокойно думать. В Украине жизнь стала ритмичнее...
Каждую минуту — новые новости, подробности. Все созванивались, передавая их.
Новости смотрели лишь по «Пятому каналу».
Когда началась «оранжевая революция», Киев стал похож на город вечного праздника. Несмотря на жуткий мороз, люди дежурили на всех центральных улицах... На запястьях людей, на сумках, на машинах — оранжевые ленточки, знак принадлежности к движению Ющенко. Весь город был в этом солнечном свете, вся атмосфера в центре была пропитана единым смыслом. Смыслом «победить»!
С Катериной мы все чаще стали общаться по телефону, а не с глазу на глаз. Встречаться, как раньше, не получалось. Все наши встречи имели какой-то «конспиративный» стиль. Думаю, это было связано с соблюдением мер безопасности. Это был тот период, когда «химическое покушение» на жизнь Ющенко уже было совершено.
Помню, однажды мне пришлось звонить Кате шесть раз. За один день. И это только для того, чтобы на седьмом звонке узнать, по какому адресу мне нужно быть, чтобы встретиться с Катериной.
На этот раз мы встретились в их «секретной» квартире в центре Киева недалеко от Майдана Независимости. Они жили в двухэтажной небольшой квартире. Интерьер — в украинском стиле. Эта квартира принадлежала одному человеку, очень близкому их семье. Он предложил им пожить там временно.
Когда мы с Катей поднимались в лифте, у нее на руках уже заснула младшая дочка.
В прихожей нас встречали близкие и верные люди семьи Ющенко. Это и няня, которая при виде Кати тут же взяла у нее из рук дремлющую дочку и пошла укладывать ее спать... И домработница, которая своей приятной улыбкой дает возможность любому гостю чувствовать себя как дома... Ну и конечно тот усатый водитель-помощник-охранник, который ни на шаг не отходил от Катерины, пока не был уверен, что она в безопасном месте.
На дворе стоял декабрь. Самый разгар «оранжевой революции». Я думал, что Катерина
Михайловна будет напряжена. Ничего подобного. Она рассказывала мне о банальных жизненных вещах. На кухне плазменный телевизор был включен на «5 Канал», и любое появление Ющенко или Януковича на голубом экране сопровождалось бурным политическим обсуждением всеми, кто находился в доме. Через окно квартиры можно было четко слышать все лозунги, которые звучали в то время на всех улицах Киева.
Младшая дочь Катерины уже проснулась и ходила по квартире, громко напевая самый известный тогда лозунг: «Разом нас багато, нас не по-долати!»
Когда я спросил ее по-французски, знает ли она, что эти слова означают, она наивно, но тоже на французском, ответила, что эта очень популярная песня, которую все сейчас поют на улице.
— Ты знаешь, я вот постоянно об этом думаю, — начала Катя как-то задумчиво. — Конечно, может, и не очень хорошо, что наши дети теперь даже в школу не могут ходить. Но я думаю, что ради такого школа подождет...
— Я тоже так думаю, — ответил я искренне. — Главное, чтобы все эти события психологически на них никак не повлияли...
— Вот за это я как раз и переживаю. Только иногда они меня спрашивают, кто же сделал больно их папе, — ответила Катерина.

...События в стране быстро менялись, и мнения после второго тура, кто победит в спорном третьем, были очень разные.
На одном дипломатическом ужине, на который были приглашены десять послов из десяти «влиятельных» стран, я попал не случайно (как выяснилось гораздо позже). В итоге, совершенно «случайно» мое имя оказалось рядом с именем посла одной «великой» страны за общим столом. Мы сидели рядом.
— Как вы думаете, кто победит на выборах?  — задал я ему вопрос в ходе нашей беседы.
— Янукович! — четко ответил он. Я был шокирован.
Во-первых, такой ответ недипломатичен, во-вто¬рых, я не думал, что он вообще ответит... Ну, может, он скажет что-то вроде: «Ну, посмотрим, время покажет, надо подождать...» А в-третьих, я думал, что если и прозвучит фамилия, то это будет так: «Мы надеемся, что победит Ющенко...»
Странно. Или лукаво как-то. Чтобы так конкретно и прямо посол другой страны давал подобные ответы! Мне показалось, что, возможно, он просто хотел посмотреть на мою реакцию. А на самом деле думал иначе... Но что я мог добавить после подобного ответа?
— И какая будет ваша официальная реакция в случае победы Януковича? — спросил я.
— Если победа честная, то наше правительство признает его... А если будем сомневаться в подсчете голосов, то у нас будет жесткая позиция! — ответил он быстрее пулеметной очереди и поднял свой бокал в знак внимания тосту, который только что произнес посол США.
На Майдане становилось все холоднее, но в то же время веселее. В палаточном городке уже сыграли несколько свадеб, с каждым днем жизнь там становилась более организованной и привычной.
Находясь там, я все чаще вспоминал каждое слово, сказанное Катериной о том, что «все готово»...
Со всех улиц доносился клич людей: «Ющенко!» Все жили ожиданием и безграничной надеждой на то, что завтра будет лучше, чем вчера. Но, увы, завтра никогда не приходит таким, каким ты его ждешь, счастье не бывает безграничным, а одиночество — всегда очищающим.
Думаю, пожалуй, Ющенко повезло, что его соперником на выборах был именно Янукович, а не, скажем, спикер парламента Литвин или тот же молодой и элегантный Тигипко. Ему было гораздо легче противостоять человеку, который кроме денег ничего больше не имел. Да еще и с таким «ярким» прошлым...
Народу было легко выбирать между человеком, который не умел правильно говорить, не мог вести себя достойно на людях и у которого довольно «странная» жена; и человеком с харизмой, который уже один раз смог завоевать доверие своих граждан, человеком с правильно поставленной речью, который имел поддержку зарубежных стран и прекрасную жену.
Признание Президентом Украины Виктора Ющенко было лишь вопросом времени.
Так и вышло.
День инаугурации.
Мы с Давидом были в списках официально приглашенных.
Когда мы пешком спускались по улице Институтская, пока камеры транслировали все движение официальной церемонии на большие экраны, пока миллионы людей во всем мире следили за этим событием, пока тысячи украинцев, пришедших в то утро на Майдан, приветствовали победу Виктора Андреевича, Давид мне сказал: «Ну и популярный же твой Ющенко! Он по-настоящему народный президент!»
Яркое солнце слепило глаза, а «собачий» мороз в конце января щипал нос.
Пока мы с Давидом стояли на трибунах, я пробежал взглядом по тем, кто стоял за ограждением с оранжевыми флагами и ленточками. Евгений Червоненко, который во время «революции» показал себя верным и надежным другом и защитником президента Ющенко, как всегда, «заправлял» всем процессом, все шло будто бы под его чутким руководством.
В этот момент, морщась от жуткого холода и противного ветра, перед моими глазами на фоне бурного приветствия народа «Ющенко!», который уже приехал на майдан, стали проноситься картины всей моей взрослой жизни.

Я вспоминал о встрече с Катериной Ющенко в ресторане Fellini...
Об опасной беседе в Доме Кофе с девушкой Леной, о ее проблемах с шефом и пропавшим парнем...
О прекрасном времени, когда мы занимались модельным бизнесом.
О нашем первом миллионе и моей «временной смерти»...
О поезде, в котором договорился о получении лицензии на радио...
О бездомных днях во Франции...
Я вспоминал о Владимире и Маркияне, о Хосе, который предал нас, и ценою этого предательства стала наша домработница Тамара...
Вспоминал о жизни в Днепропетровске, где царили законы «джунглей»: каждый сам за себя...
О том, как не хотел выходить из Шереметьево и говорил брату, что останусь в аэропорту до весны.
Перед глазами одна картинка сменялась другой, чередуя то чувства страдания и безграничной печали, то чувства радости и облегчения...
Память вернула даже сварливую Магдалену, которая каждое утро ругалась со своим мужем...
Все это было рядом со мной, все сразу, и все в один момент...
Я думал об этом и смотрел на Давида, который покачал головой, словно прочитал мои мысли... Что-то уходит, что-то приходит, каждый день становится похож на предыдущий, светит то же солнце... Но иногда что-то меняется, что-то случается в этом мире: и я думаю, все-таки здорово, когда это «что-то» случается именно с тобой...
Я подумал, что с этого дня, наверное, жизнь больше не будет такой же интересной и разнообразной, какой она была до этого все эти годы...

Несколько месяцев спустя на одной из шумных вечеринок, посвященной конкурсу «Евровидение», в модном клубе «Арена», я случайно встретился с певцом Женей Фокиным.
Он подошел ко мне. По-видимому, это было его первым публичным появлением после выхода из больницы...
— На *уя мы так долго стояли во время «революции» на Майдане в жутком холоде? Ради счастья одной семьи? — Он смотрел на меня так, словно я должен был дать ответ на главный вопрос в его жизни.
Я хохотал до глубины души, пока мы с ним стояли вместе и наблюдали за тем, как танцует юный Андрей Викторович Ющенко. Он как всегда тусовался в окружении большого количества невоспитанных охранников и красивых украинских девушек. :)
Год спустя на Украине прошла новая революция. Те же люди, которые кричали «Ющенко — ТАК!», вышли на улицу с новым лозунгом: «Ющен¬ко -  НИ».
А несколько лет спустя в Украине президентом была избрана женщина.
В 2032 году Украина была принята в Евросоюз.

 
Магдалена
по-прежнему ругается каждое утро со своим мужем
Хосе
тренирует маленьких детей играть в баскетбол (как правило, они меньше его ростом)
БОСС
живет в Лондоне в ожидании лучших времен в России
Папа с мамой
по-прежнему в разводе, но каждый из них нашел себе вторую половинку
Нелли
удачно работает тележурналистом в горячих
точках мира и недавно чуть не попала в плен
в Ираке
Давид
живет со своей второй половинкой в Токио. Пишет музыку и рисует картины
живу в простом доме со своей семьей на берегу
океана, вокруг много пальм, а во дворе —
5 куриц
FIN
 
Данная книга является художественным произведением, все действующие лица и события которого вымышлены. Любое сходство с реальными людьми и событиями случайно.
 

 
© В. Арфуш, 2005
©  Т. В. Петропольская, художественное
оформление, 2005 ©   Г. Н. Никитина, иллюстрации, 2005