Про композитора дополненный вариант известной юмор

Николай Каипецкий
Композитор проснулся, сделал Мигулю левым глазом, а потом правым. Закурил Табачникова. Поднялся с постели, слышит – за окном какой-то Шуман. Надел Шуберта, которого уже давно пора отдать Портнову (с миру по Шнитке!), вышел на улицу, и видит: в утреннем Тухманове летают разные Птичкины-Крылатовы, поют Соловьёвы-Седые, издают Чичкова, а чуть поодаль ходят Штраусы.
- Да-а-а-а-а, - подумал композитор. – Ханок мне. Они меня заклюют. Однако, если подумать, у меня есть Шаинский выжить. Пойду-ка я лучше домой.
Так как на дороге было скользко, а идти нужно было десять Верстовских, композитор несколько раз сделал Паулс.
- Надо бы купить Новиковые ботинки и сделать Покрасс пола, - подумал композитор.
Вернулся, позвал Дьячкова, который воспел в его честь Богословского, и сел делать Аедоницкого. Налил в Бокалова Вайнберга. Закусил Ивасюком. Поел Гречанинова и Мясковского, приправленного Хренниковым и Сметаной, на десерт – зелёные Антоновы и Чайковский с Бизе. Вдохновлённый, композитор написал несколько Строк.
Всё было настолько вкусным, что не прошло и двух минут после трапезы, как его Пуччини на Дворжак Паганини. Второпях композитор сделал Зацепина за гвоздь. Бах, Брамс – и «Могучая кучка»! Гуно... Фучик! Композитор подтёр Шопена Листом, и выбросил последнего в Мусоргского.
Облегчившись, композитор снова решил прогуляться: побегал немного по Россини, полюбовался на Березиных, с которых уже давно опали Листовы. Затем, несмотря на сильный Морозов, искупался в Дунаевском. Плавал, пуская пузыри: «Бюль-Бюль оглы, Бюль-Бюль оглы...». Затем безуспешно пытался поймать Рыбникова.
Выйдя из воды и высушив Мокроусова, а также причесав Бородина, композитор стал думать, кому бы сделать Добрынина. Вдруг из леса раздался грозный звериный Рычков. Этого уж композитор не стерпел и показал тиграм Фиготина, потом заорал трёхэтажным Матецким.

- ...Слушай, ты не мог бы сделать Лепина из Глинки?
- Гайдном буду! – ответил композитор. – И не надо мне этих Баснеров рассказывать!
 С этими словами он намазал Голощёкина бальзамом Шостаковича, сказал своему Доге «Рядом!» и отправился спать.