Ранней зимой на пересечении улиц в районе Маросейки стояла Ламборгини Диабло. Точнее, ее правильное название я узнала под вечер, а днем это был для меня диковатый, приземистый, нестерпимо жёлтый автомобиль, похожий на прошлогоднюю осу, лежащую между рамами на сугробике белой ваты.
Снег лился с низкого неба, бережно укрывая роскошное тело машины.
Первый снегопад с начала зимы.
Маросейка – улица с очень особенной физиономией. В этой части города чувствуется старая Москва, и мы любили сюда приходить. Начинается Маросейка от деловитой Ильинки, но чем дальше, тем она глуше и стародавнее. Плохо освещена - не хватило, видимо, фонарей - и вечерами на ней темновато. Есть там простые жилые дома, дворы с лавочками и тополями, а изнанка одного дома похожа на муравейник в разрезе – нигде не найдешь ничего похожего, разве что в какой-нибудь разношерстой Италии. Смотришь и думаешь, как загадочна и непредсказуема жизнь больших городов.
Но и здесь, как повсюду, полно офисов, бутиков, Макдоналдсов, кофеен, всякой рекламы и баров с иероглифами, где едят деревянными палочками.
Должно быть, хозяин припарковал машину, чтобы скоро вернуться, и ненароком перегородил пол-улицы - пешеходы старательно обходили тупую скошенную книзу морду, роднившую автомобиль с плавучей военной танкеткой – конечно, очень условно: спесивая Ламборгини никогда не признала бы сходства, а скромная танкетка на сотню метров не приблизилась бы к этому воплощению роскоши.
По улицам спешили люди - всем хотелось укрыться от мокрого снега, лившегося с неба. Светлые пальто покрывались неопрятными пятнами. Женщины в приснеженных шубках бежали на каблуках – их ноги, обтянутые колготками, в сырую снежную пору казались почти такой же экзотикой, как гоночный кар. Узбеки в оранжевых безрукавках терпеливо мели тротуар - смуглые веки прикрыты, словно во сне.
«Пипец», - бормотал на бегу дядька в ковбойской шляпе, косухе и «казаках», глядя на Ламборгини и обращаясь к погоде. «Вещь», - щелкнул пальцами кавказец в синем плаще. Служащие офисов с интересом выглядывали из окон – кому принадлежит необычное транспортное средство? Но владелец не возвращался – должно быть, доедал где-то суши, а может, зашел по делам или в гости. Посетители кафе буравили глазами друг друга – не прячется ли среди них темная лошадка? Может, сидит за дымящимся мисо, рассуждали они, задумчиво ковыряя еду. Поди угадай. Внешний вид в наше время обманчив.
Юркий парнишка в спортивном костюме и гастарбайтерской шапке – он остановился на тротуаре, вылупившись на диковину – улица замерла в ожидании - точно не был хозяином Ламборгини. Не был им и рабочий с железным прутом на плече - этим прутом он на ходу едва не царапнул машину, и секунду помедлил, придурковато улыбаясь.
Мы повернули за угол и сразу ее увидели. Точнее, увидела я: ты смотрел в другую сторону, куда-то поверх моей головы – за секунду до этого мы как раз обсуждали, где бы перекусить. Не в японском же ресторане. И ты старательно думал. «Ого», - воскликнула я. «Что?» – не понял ты – в твоих темных зрачках плясала снежная улица. Ты ничего не заметил!
Вообще-то ты замечал все необычное - иностранных туристов, городских сумасшедших, художников, граффити, ошибку в дореформенной орфографии – владельцы некоторых заведений имеют необъяснимую тягу к искусственному состариванию своих вывесок, но при этом часто ошибаются – путают «ять» и «ер», забывают про десятеричную «i». Заметил бы ты и предгрозовой оттенок воздуха, и то, как внезапно стемнело и необычайно быстро заметало Москву – ты и заметил все это чуть позже, когда прошли перекресток. Но Ламборгини ты не увидел - дорогие машины тебя не занимали.
«Посмотри, какой зверь, - махнула я рукой в варежке. – Интересно, что за марка?» «Ламборгини, - невозмутимо ты ответил. - Или, как еще говорят, Ламборджини». «Откуда ты знаешь?» – я удивилась. «Вот, написано». И правда – на бампере виднелась треугольная эмблема.
К лобовому стеклу кто-то успел прилепить лохматые серенькие листочки - разносчик рекламы тыкал свои бумажки везде без разбору.
Желтая птица странно смотрелась на улице, где становилось тесно из-за обилия снега.
Я вспомнила, как один человек рассказывал про красивую женщину на вечеринке. «Она была такая высоокая, - тянул он мечтательно. – Выше всех баб. Беззащитная дылда. И так меня от жалости зацепило… Прямо хоть женись». «Постой, - я заинтересовалась. – Но ведь обычно жалеют женщин маленького роста». «Ты что, - усмехнулся знакомый. – Маленькие люди крепко стоят на земле. В них много жизненной силы, у них горячие руки. А малокровные дылды мерзнут – к тому же половина мужиков ниже их ростом».
Постояв возле машины – на лицах посетителей кафе, охранников и офисных служащих изобразилась крайняя заинтересованность – мы двинулись дальше. Мы собирались позавтракать: твое утро начиналось поздно, завтрак приходился как раз на мой полдник - и вскоре зашли в «Чебуречную». Таких старых общепитовских заведений в Москве почти не осталось – их закрывают, переделывая в унылые современные кафе - но ты знал наизусть все «Чебуречные», «Пирожковые», «Рюмочные», «Бутербродные». Ты готов был пройти несколько лишних кварталов, чтобы заглянуть в знакомое место, и возмущался, повстречав стилизованный новодел – с советской символикой и футбольным матчем на плазменном экране.
В «Чебуречной» мы заказали чебуреки с бараниной – ароматные, с обжигающим соком. Я съела один, за ним другой – не потому что хотелось есть, а чтобы потом не было обидно: второй чебурек я съела впрок. Неизвестно же, когда снова мы окажемся в этом специфическом месте - без тебя я бы туда не рискнула зайти. А место возьмут и закроют.
Выпили пива, вышли на улицу – в сумерках Москва казалась сказочной и провинциальной, как всякая метрополия в безудержный снегопад. По дороге к метро я вдруг подумала, что на улицах нашего города практически отсутствует жёлтый цвет. Особенно зимой. Кругом все коричневое, чёрное или серое. И, конечно же, белое – какие хочешь оттенки белого. Нам всем отчаянно не хватает жёлтого цвета - как важного витамина.
На подходе к метро мы попрощались, но возле дверей я оглянулась в последний раз – ты стоял посреди улицы и смотрел мне вслед: распахнутое пальто, парижская беретка, стоптанные осенние ботинки. Я тоже выглядела не по сезону: кожаная куртка, джинсы и красные кеды, который еще летом забыла у нас в прихожей одна сумасшедшая американка – приехала в Россию писать книжку про каких-то поэтов. Я улыбнулась и помахала тебе рукой, ты махнул в ответ. В этот миг мне представилось, что Маросейка – а вовсе не Кремль – сердце Москвы, ты – сердце Маросейки, а значит, всего этого большого, древнего и вечно обновляющегося города.
Я живу недалеко от центра и люблю свой дом, но не люблю дорогу домой. В возвращении всегда присутствует едва уловимый привкус разочарования. Город выдал всю заготовленную на день порцию обещаний, не исполнив ни одного.
Дома я набрала «Ламборгини» в поисковике – на меня посыпались фотографии – и мигом узнала знакомую птицу. Нестерпимо дорогое авто, очень стремительное. Честно сказать, я равнодушна к машинам, ничего в них не понимаю и не вижу никакой красоты, потому что машины загрязняют окружающую среду, давят собак, и вообще они – техника. Может ли техника быть красивой? Но днём на Маросейке меня поразила ее нездешняя печаль и ужасающее одиночество. К тому же эту модель - «Диабло» - несколько лет назад перестали выпускать, и за это время она успела трагически и необратимо устареть, навсегда сохранив налёт девяностых. У нас в городе все «Ламборгини» можно по пальцам пересчитать – а «Диабло» от силы две-три, - непонятно зачем читала я с экрана с таким пронзительным чувством, словно передо мной в тишине комнаты открывалась история прекрасных и мудрых островитян, которых вытеснили белые варвары. Машина мощная, - писали на форуме. – Но для ее низкой посадки необходимо абсолютно гладкое, ровное дорожное покрытие.
Господи, да ведь это чудо погибнет в условиях нашей погоды, - переживала я за машину, как за тёплое живое существо. Далась же мне она… Чтобы прийти в себя и отвлечься, я проверила почту. Ответила на пару сообщений, удалила спам. Открыла «Контакты», заглянула в «Фейсбук», полистала «Живой журнал», но ничего интересного за последние несколько часов там не случилось.
Я снова вспомнила тебя: ты владел многими европейскими языками, а французский и английский знал в совершенстве, умел за несколько минут нарисовать чей угодно портрет, объездил всю Европу, знал Париж и Берлин не хуже Москвы – ты, живой энциклопедический справочник, прочитавший, как мне представлялось в детстве, все книжки мира – был совершенно немыслим в «Контактах», «Фейсбуках» и вообще социальных сетях, где ориентируется любой подросток. Суеверно избегал эсемесок и прочей мобильной связи и страдал, поменяв печатную машинку на ноутбук…
Почему-то было жутковато про это думать. Как будто за отражением комнаты в чёрном окне стоял кто-то огромный, многорукий и многоликий, безжалостный к тем, кто ему не принадлежит.
Мне бояться было нечего, но хотелось на всякий случай спрятаться.
И я пряталась, щёлкая мышью и увязая все глубже в форумах и сайтах великой империи интернета – покупка, продажа, починка, краштесты, запчасти и фотографии, фотографии, фотографии прекрасных и бесполезных, длинных, как океанские рыбы Ламборгини Диабло.
Потом я погасила свет и стала смотреть в окно. Снегопад не унимался: к ночи припустил с новой силой. В тишине было слышно, как булькает, шипит и клокочет снег, заполняя до краев город.
На другой день в новостях на «мэйлру» сообщалось, что толщина снежного покрова, опустившегося на Москву, переплюнула все рекорды в истории метеонаблюдений.