Заслуженный отпуск

 
        - Вольно-о! Разойдись! - гремит металлом динамик с высокой рубки плавбазы и выстроенные вдоль ее бортов сине-белые шеренги рассыпаются.
        Сегодня воскресенье и после завтрака и подъема флага, одни готовятся к желанному увольнению и сходу на берег, а вторые, как говорят, пустому времяпрепровождению.
        Мы с Витькой Допиро и Славкой Гордеевым относимся к последним и, засунув руки в карманы роб, лениво шаркаем  в корму, предаться страсти табакокурения у наполненного водой обреза.*
        На флоте она культивируется, и нам даже выдают табачное довольствие.
              «На палубе матросы,
               Курили папиросы,
               А Славке дураку,
               Не дали табаку!»
отбив у обреза дробную чечетку, весело поет Витька и выщелкивает из пачки себе и мне по беломорине.
        - Сам дурак, беззлобно бубнит Славка,   ловко умыкает у Витьки всю пачку  и, чиркнув спичкой, дает нам поочередно прикурить.
        Потом мы усаживаемся на одну из стоящих здесь же раскладных скамеек, вольготно вытягиваем ноги и, попыхивая дымком, с интересом пялимся на залив.
        По его фарватеру, проходящему  в двухстах метрах по правому борту, оставляя за собой пенный след, со стороны завода ходко несется белоснежная  моторка.
        - Узлов пятнадцать чешет, - пожевав мундштук папиросы, флегматично заявляет Допиро. - Видать начальство гулять поехало.
        - И та так же шла,- смачно харкает в обрез Славка. - А потом раз и нету. Картина Репина «Приплыли».
        С месяц назад, когда залив только что очистился ото льда, по нему мимо наше плавбазы вот так же несся военный катер. Потом раздался треск, катер взлетел на воздух, взвыл винтом и перевернулся. Из воды выудили двоих, а третий - моторист, потонул.
        Как выяснилось потом, суденышко налетело на топляк, такие часто плавают в Белом  море.
        На этот раз топляка не оказалось, распуская широкие усы моторка прошла мимо, и мы разочарованно вздыхаем.
        Потом нас привлекает какое-то движение  у высящихся неподалеку шлюпочных ростр  и, покидав бычки в обрез, мы   направляемся  в ту сторону.
        Под висящей над палубой шлюпкой, на корточках сидят два плавбазовских матроса и о  чем-то оживленно дискутируют. При нашем появлении они встают тоже суют руки в карманы и принимают независимый вид.
        - Привет, кореша, - кивает рыжеволосой головой Витька. - О чем базар, может потравим вместе?
        - Здорово Витек, - щербато улыбается  один из плавбазовских и протягивает руку, - держи краба.
        Они обмениваются рукопожатием, затем обе стороны   представляются друг другу и новые знакомые показывают нам предмет дискуссии.
        В одну из досок палубы, в тени шлюпки,  вогнана  тонкая стальная пика, с насаженными на нее тремя  крысами. Две нижних не подают признаков жизни, а верхняя сучит лапками и медленно вращается по оси.
        - Ни хрена себе, - брезгливо косимся мы на плавбазовских. - Вы че, живодеры?
        - Не-а, - довольно ухмыляется щербатый Санька, а второй, который представился  Мишкой, делает обиженную мину.
Тогда зачем изгаляетесь над тварями? Пришибли бы и все дела.
        - Это, - значительно тычет Санька пальцем в крыс, трое суток отпуска.
        - ?!
        - Ну да, - поддерживает приятеля Мишка. - С выездом на родину.
        - Это вы че, серьезно? - все еще не веря переспрашиваем мы. - За крыс отпуск?
        - Серьезней не бывает, - смеются парни. - Вы ж  знаете, сколько их на этой коробке*, тихий ужас.
        Крыс на плавбазе действительно   великое множество. Днем они дрыхнут в ее бездонных трюмах, а по ночам поднимаются наверх и делают набеги на судовые склады,  провизионки, каюты офицеров и матросские кубрики. Причем жрут эти твари все, начиная от макарон и круп и заканчивая яловыми сапогами и полихлорвиниловыми оплетками электрокабелей. Иногда нам удается  пристукнуть серых разбойников, но редко.
        Кто-то из местных рассказывал, что на судне несколько раз заводили кошек, но крысы употребили и их. Такие вот дела.
        - А отпуска за крыс у нас  на коробке* дают давно, - продолжает Санька. - За каждую добытую одни сутки. Но нужно ухлопать не меньше десятка. Тогда  кэп * издает приказ и тю-тю, кати на родину, как отличник боевой и политической подготовки.
        - А кто и как их учитывает? - заинтересованно косится на крыс Славка.
        - Кто-кто,- подойдя к леерам, сплевывает за борт Мишка. - Сам командир лично.
        - Травишь, - с сомнением поглядываем мы на Мишку. - Будет ваш  кэп  заниматься такой хренью.
        - Сами вы хрень, - обижаются плавбазовцы. - Наш интендант  в трансе, сколько эти твари сжирают продуктов, не успевает списывать. К тому же они регулярно грызут кабели и в  судовой электросистеме часто бывают сбои. А это, как известно, чревато, особенно в море.
        - М-да, резонно, - соглашаемся мы. - Так как все-таки организован учет?
        - Да очень просто, - хитро щурит глаза Санька.  - Каждая добытая особь, после подъема флага доставляется кэпу на мостик,  там он ее записывает в специальный кондуит, после чего, в его присутствии, крыса выбрасывается за борт. Раньше  можно было приносить крысиные хвосты, которые после записи выбрасывались в иллюминатор.   
        Но нашлись умельцы и стали ловить их сачком из нижнего. Их быстро вычислили и систему поменяли. Нашего кэпа хрен обуешь.
        - И что, отпуск всегда дает, не зажиливает?
        - Всегда, - дружно кивают головами плавбазовцы.  - Вон Мишка, -хлопает Санька по плечу приятеля, - гостил у себя в деревне на Вологодщине целых десять суток.
        - Ага, - довольно растягивает в улыбке губы Мишка. - В первый день, вечером, собрали всю родню. Папаня спрашивает, - за что мол отпуск, сынок. А я возьми и ляпни, за крыс. Хорошо не поверили.
        - Да, потфартило вам, - завистливо вздыхаем мы. - Ухлопал десяток крыс и кати в отпуск. А тут служишь как бобик и хрен чего дадут.
        - Не скажите, - заботливо осматривает усопшего наконец грызуна Санька. - Очень уж хитрые это твари, пока ухандокаешь семь потов сойдет.
        - А как вы их того, хандокаете? - живо интересуемся мы.
        - О, тут целая наука, - солидно отвечает Мишка. - Нужна твердая рука, точный глаз и вот такая пика. Для начала учимся ее метать   в трюмах в цель,      а когда поднатореем, берем с собой на ночные вахты, выслеживаем добычу и устраиваем на нее охоту.
        - Навроде папуасов в джунглях! - радостно хохочем мы. - Это ж надо!
        - И ничего смешного - пожимают плечами Санька с Мишкой.               
        - Кстати, если есть желание, можете ночью заглянуть в котельную, сами все увидите.
        - Идет, - соглашаемся мы, желаем парням дальнейших успехов и топаем в сторону своего кубрика.
        Там пушечно ухают костяшки домино, кто-то в углу бренчит на гитаре, в трубах отопления тонко шипит пар.
        Далее все идет по воскресному  распорядку. Обед, здоровый   сон,    выступление какого-то лектора из политотдела, а потом ужин, просмотр   нескольких кинофильмов и отбой.
        Когда в кубрике все затихает и из разных его концов доносится разноголосый храп, мы с Витькой выбираемся из подвесных коек и, сунув ноги в тапки, пытаемся разбудить Славку. Тот кемарит  внизу на рундуках, брыкается и просыпаться  упорно не желает.
        - Ну и хрен с ним, - зевает Витька,- пойдем сами.
        В синем свете ночного освещения мы минуем бдящего у входного люка  дневального, осторожно карабкаемся вверх по крутому трапу и направляемся  по средней палубе в   носовую часть судна. Миновав несколько  водонепроницаемых дверей  мы оказываемся в  мрачном, тускло освещенном несколькими плафонами помещении, под которым находится котельная.
        Под ногами чуть вибрирует теплый  металл палубы, слышен запах перегоревшего соляра и размеренный шум механизмов.
        - Шуруют ребята, - прислушавшись говорит Витька. - Обеспечивают нас условиями.
        - Ну да, - говорю я, - шуруют,- после чего подхожу к тяжелой двери в котельную, проворачиваю тугой клинкет, тяну ее на себя и мы поочередно переступаем высокий комингс.
        Перед нами небольшая металлическая площадка, с  вертикальным  трапом, а внизу хитросплетенье судовых трубопроводов, машин  и механизмов.
        Все они вертятся, трясутся, попыхивают дымком и создают непередаваемую какофонию звуков. Температура в котельной градусов на двадцать выше, чем в других помещениях и мы чувствуем, как наши тела покрываются испариной.
       -Да, вахта тут не мед! - наклонившись к моему уху орет Витька, а я чихаю от душного  запаха  машинных выхлопов. 
        Но внизу не только работающий металл. По блестящим от масла, ярко начищенным пайолам* переходов, в одних трусах и тапках,   отсвечивая потным торсом, с пикой в руке осторожно ступает  вахтенный и внимательно озирается по сторонам.
        Внезапно его внимание что-то привлекает, пика взлетает в воздух  и  с лязгом рикошетит от  одного из пиллерсов.
        - Промазал! – снова орет мне в ухо Витька, и мы продолжаем наблюдение.
        За те четверть часа, что мы проводим на верхней площадке, парень внизу еще трижды мечет свою пику в  появляющиеся в рассеянном свете тени, и все безрезультатно.
        - Да, это уж точно не сафари, - думаю я и, утерев со лба  обильный пот, толкаю Витьку в бок, - пошли отсюда!
        - Ага! - тяжело сопит тот, и мы вываливаемся из котельной в прохладу переходного коридора.
        - Ну и как тебе такая охота? -  блестя потной мордой, интересуется Витька?
        -  В гробу   я ее видел, пошли спать.
        А через неделю, вернувшись после ракетных стрельб с моря, мы с Витькой встречаем  в увольнении Мишку.
       - Здорово, - радостно  приветствуем мы его.  - А где же  твой кореш Санька?
       - Как где, в отпуске, - довольно отвечает тот. - Последняя охота была удачной. Ну, а как у вас? Мы слышали, отстрелялись на отлично.
       - Отстрелялись, - киваем мы с Витькой.
       - Ну и что, кому-нибудь из ребят отпуска дали?
       - Не-а, - отрицательно вертим мы головами и почему-то хохочем.