Времени оставалось в обрез.
С десяти до часа в квартире никого не будет. Конечно, лучше бы самому проследить, как Наталья Сергеевна увозит папашу-инвалида, но он не мог. Первые три урока он, как всегда, должен быть на своем рабочем месте. Дальше «окно». Вот в это окно он и влезет. Усмехнувшись нечаянному каламбуру, Горячев под бодренькую мелодию звонка неторопливо прошел в учительскую.
Антон Петрович был единственным мужчиной в многочисленном педагогическом коллективе школы – если, конечно, не считать старенького физрука. Но местные дамы в них обоих давно отказались видеть достойных внимания представителей противоположного пола. Он сам так выстроил отношения с самого начала: пустил байку, будто есть у него постоянная возлюбленная – так выглядела естественней его доброжелательная отстраненность. После короткого периода обид и легких сплетен дамы успокоились.
Десять минут ушло на то, чтоб засветиться в учительской, спуститься к машине, припаркованной у школьной ограды. До Ванькиного дома езды – еще десять минут. А на часах – начало двенадцатого. Поторопитесь, Маэстро.
Лифт на восьмой этаж. На всякий случай дважды коротко позвонил в Ванькину квартиру. Если вдруг они что-то переиграли, и Наталья Сергеевна окажется дома, Горячев скажет, что вчера забыл у них учебник Мерфи, без которого на следующем уроке он как без рук.
Эта квартира всегда казалась ему самой безнадежной. Дед-инвалид из дома не выходил, Наталья Сергеевна не работала, обслуживала отца и всех домашних. Правда, мужа ее – Ванькиного отца - Горячев никогда не видел: тот, кажется, накрепко увяз в своем бизнесе.
Дважды в неделю Горячев приходил сюда вечером дополнительно заниматься с Ваней, и томящее чувство, которому он не мог бы дать названия, становилось все сильнее.
Однажды после занятий - Горячев уже выходил из Ванькиной комнаты - Наталья Сергеевна смущенно окликнула его из гостиной. Он вошел.
Хозяйка стояла у шкафа с выдвинутым ящичком, в руках у нее серели долларовые бумажки.
- Антон Петрович, простите, я не успела приготовить мелочь.
Двадцати долларов для сдачи у Горячева с собой не нашлось. Он успокоил Наталью Сергеевну:
- Какая ерунда! Отдадите в следующий раз. Мы же с вами друг друга не первый день знаем.
Говорил весело и ласково, а внутри все заледенело. Мелочь не приготовила! Восемьдесят долларов за урок платят репетиторам экстра - класса. А она – мелочь! Для нее сам Горячев – мелочь, которая незаметна и неинтересна до тех пор, пока в ней не возникнет необходимость…
После этой сцены необъяснимое томящее чувство переросло в холодную решимость во что бы то ни стало дождаться своего часа.
И вот неделю назад Горячев, как обычно, вел английский в Ванькином классе. Урок закончился, и он уже направился к выходу, как до его слуха донесся ломкий Ванькин тенорок. Мальчик говорил кому-то из ребят: «Нет, ко мне пока нельзя. У меня дед заболел. Пойдем в «Макдоналдс», мама денег на всех даст».
Еще не представляя, как он воспользуется услышанным, Горячев понял: это было сказано для него.
Дождался.
Неслышно утопив ключом язычок замка, он на мгновение замер. В квартире стояла сонная тишина. С порога был виден знакомый холл, несколько дверей в комнаты – их, кажется, пять, но в холл выходит всего три двери и арка в небольшой коридор, из которого – вход в другие помещения. Наверное, спальни.
Горячев бывал только в двух комнатах: в Ванькиной, когда занимался с ним, и всего однажды – в гостиной. В тот раз, когда Наталья Сергеевна не приготовила мелочи для репетитора.
Он, не торопясь, надел на туфли полиэтиленовые бахилы, какие выдают посетителям в музее или в больнице. Снова прислушался. И быстро скользнул через холл в гостиную. Больничные тапки шуршали, но он всегда работал в них, поэтому приучил себя не думать, что тихий сухой звук в пустом помещении похож на оглушительный скрежет металла.
Ящичек был не заперт.
«Умничка»,- подумал о Наталье Сергеевне Горячев. Толстая пачка долларов. Небольшая шкатулка. Камушки.
«На этот раз ты приготовила мне мелочишку. Покорно благодарю». Он бы шаркнул ножкой, если б тапки не шуршали.
Аккуратно рассовав добычу по карманам, Горячев тихо задвинул опустошенный ящичек. И снова услышал сухое шуршание, хотя ноги его были неподвижны. Он повернул голову в сторону арки, ведущей в спальни, и встретился с изумленным взглядом старика. Тот сидел в инвалидной коляске и по инерции еще медленно вдвигался в гостиную. От этого движения и раздавался звук.
- Вы что тут делаете? Вы кто?
Встрепанные со сна белые перья на голове инвалида мелко дрожали. Сухая старческая рука поднялась, прикрывая голову. Этим жестом дед подсказал Горячеву, что другого выхода нет.
Не отрывая взгляда от белых встрепанных перьев, он нащупал на шкафчике с опустошенным ящиком тяжелый подсвечник и сделал два стремительных шага …
Ему что-то мешало, когда в прихожей он начал стаскивать больничные тапки. Правая рука все еще сжимала подсвечник. С бронзы капало.
«Внимание, Маэстро!» - скомандовал Горячев. Как всегда, приказ самому себе помог. Он выскочил из тумана, в который погрузился на короткое время - с того момента, когда в гостиной внезапно появилась инвалидная коляска с седым дедом. Впрочем, цвет волос у того теперь другой…
Горячев вернулся в комнату, не глядя на старика, положил ему на колени подсвечник и пошел к входной двери. Прежде чем открыть ее, внимательно осмотрел одежду. Все в порядке. Ни о чем больше сейчас не думать. Главное – никого не встретить по дороге, без проблем оказаться в машине.
Лифт ненатужно гудел, поднимая кого-то на верхние этажи. Горячев приладил себе беззаботную улыбку и легко заскользил вниз по лестнице… Пятый этаж, четвертый, третий…
На лестничной площадке между первым и вторым стояла пожилая женщина с сумкой, из которой весело торчали перья зеленого лука. То ли не хотелось лифта дожидаться, то ли о здоровье печется бабка. Ничего страшного. Лицо Горячева наполовину прикрывает козырек бейсболки, наружу – только беззаботная ухмылка. Мало ли спортивных мужиков по лестницам бегает…
Почти неслышно насвистывая какой-то мотивчик, Горячев обогнул бабку. Ей бы дальше двигаться, а она почему-то все стоит. Он успел коротко глянуть ей в лицо, чтоб на всякий случай запомнить.
Или вспомнить?
Паническое удушье заставило его сбавить шаг. Он шел к машине, оставленной за углом, лихорадочно перебирая в памяти – где видел эту бабу. Где-то видел. А она-то почему на него так смотрела? Как будто поздороваться собиралась…
Нет, и об этом сейчас думать нельзя. Через сорок минут у него урок английского языка. Он не может его отменить. Не должен.
Добравшись до своей квартиры, Горячев упал на диван. И тут же вскочил. Разгрузить карманы, переодеться, выпить стопку водки и пожевать натертый мускатный орех, чтоб отбить запах. Только так он сейчас и мог: отдавать четкие команды и споро, по-армейски их выполнять.
Иногда ему казалось, что приказы возникают в сознании помимо его воли, независимо от того, что он сейчас думает. Тогда он хвалил себя: сие есть плоды самовоспитания, недаром я столько с тобой возился, Маэстро. С самой сопливой юности возился, превращая амебу в человека. Вспоминать об амебе не хотелось, но иногда это было полезно.
Возле лифта задержался. Надо бы позвонить к соседке, спросить какую-нибудь ерунду. Но одна из дверей сама открылась. Седовласый одышливый полковник в отставке с кошелкой в руке приветливо кивнул Горячеву.
- Антоша, зайди как-нибудь. Ирина для твоей мамы какие-то семена купила, отвезешь.
- Вечерком, ладно? У меня сейчас урок. Было «окно» - в магазин заскочил, холодильник совсем пустой.
- Вот оно как без хозяйки, - улыбнулся сосед. – Когда женишься, Тош?
- А надо? – Горячев постарался, чтоб голос не выдал лишние эмоции. Хоть здесь повезло сегодня! Если кто-нибудь начнет дознаваться, где был Антон Петрович в этот день, в этот час - сосед подтвердит: дома… Типун тебе на язык, Маэстро!
- Да как же не надо? Вот хоть холодильник вовремя забить!
Они еще пошутили на ту же тему, спускаясь в лифте, и Горячев вприпрыжку поспешил к машине.
Он вошел в класс вместе со звонком. Как всегда подтянутый, стремительный, с приветливой полуулыбкой на лице. И, оглядывая еще не затихших после перемены ребят, пригласил Ивана Коробкова прочитать какой-нибудь сонет Шекспира - для разминки. У Ваньки произношение – чистый Оксфорд. Недаром он занимается с отличным репетитором.