На моей Родине говорят ”бурак” и ”базар”, а не ”рынок” и ”свёкла”.
Моя Родина лишь немногим южнее Петербурга, но говорят здесь по-иному.
На Родине моей говорят ”по-тутейшему” – на смеси русского, польского и литовского, причем порой одновременно, в одном предложении. И это по-своему ужас как симпатично. Хотя кто-то скажет, что сие есть кощунство с точки зрения чистой лингвистики (а бывает ли лингвистика грязной?)
На Родине моей говорят ”замного” и ”замало”, имея в виду ”слишком много” и ”слишком мало”. А про заварку говорят: ”чай натянулся” в смысле ”настоялся” или ”настоялся” также неверно? Тогда, ”заварился”.
На Родине моей цветут липы. Не круглый год, но в течение значительного отрезка времени в разрезе года.
Здесь Пётр Великий крестил Ганнибала, прадеда Александра Сергеевича.
Здесь жил Григорий, носивший отчество Александрович и фамилию Пушкин. Из раскрытого окна усадьбы его, что в Маркучяй (в народе ”Пушкиновка”) в году ’56, что девятьсот, моя тогда 11-летняя мама украла (о, ужас!) одну из книг Полного собрания сочинений А.С., вышедшую в 1949 году, к 150-летию со дня рождения ”нашего всего”. В музее-усадьбе Григория Александровича шёл ремонт, вещи были раскиданы по комнатам, а дети гуляли-бегали рядом.
Мама моя не расставалась с толстенной книгой до студенчества своего в Ленинграде. А потом книга пропала – оказалось, что братьям – родному и двоюродному – пригодилась для обмена на денежные знаки шестидесятых, которые в свою очередь были необходимы для поиска истины. А Истину, как известно, сразу не найти… Если вообще найти. Ну, хотя бы приблизиться...
Когда обнаружился обман, мама была в гневе, но неправедном, что поделать – книга пришла; книга ушла.
У Родины моей свой, особенный запах. Здесь никогда не болит голова (”Не болит голова у дятла”). Думается лучше. Здесь меньше серых лиц (но угрюмых не меньше). Но меньше и интеллектуальных выражений последних. Или так только кажется.
На Родине моей птицы поют нежнее и звонче.
Ручьи весной ручьистей на Родине моей. Здесь настоящие подснежники смотрят на тебя глазами синими, пробиваясь из земли. И так каждую весну. Хотя бы по причине встреч с лесом.
Здесь сосны – которым поклонение.
Еда – которая понятна.
Родные, любящие меня безусловно. И это взаимно. Сложные характеры не есть повод этого не чувствовать.
На Родине моей не слишком жарко летом. И в меру холодно зимой.
Здесь ходят поющие троллейбусы.
И недавно поставили памятник Гаону Виленскому. Как извинение. За холокост. Как и кого винить? И скольких? Истребляли люди, а не политические правители своей рукой. И было так не только в Европе, но и на 1/6 части суши. Свои своих, не только ”инородцев”. Вина на всех. И в Книгу вписана. И на тех, кто совершал, и кто молча смотрел. И на нас, их потомках. На всех, кто в аналогичных обстоятельствах поступал бы так же.
На Родине моей чище дожди, живее речки и холмы холмистей (хотя бы потому, что есть они).
Минусы? Как ни горько признать, но "Мишка на Севере" имени Надежды Константиновны более настоящие, чем "Meska siaureje" имени RUTA. по инерции я долго сопротивлялась, ослепленная миражами детства. Но, против правды никуда. "Мишка...".
А в остальном...
О, как прекрасна Родина моя.
Но Сердца ей всего я не могу отдать. На донышке сердечном примостилась. Навсегда. Но вместе с донышком всё сердце отдаю Другому. Тому, которого люблю. С кем открываю Родину иную. Географически и в сердце. В чувств пространстве.
Как-то так.
2.9.2011