Он стоял у реки и ни о чем не думал. Высокий коротко стриженый крепкий мужчина. Остались в прошлом уговоры врачей лечиться. Мама, которая ничего не говорила, тоже осталась в прошлом. Она только жалобно смотрела на него и заглядывала в глаза так, как могут заглядывать в глаза только матери. Глубоко-глубоко - в самую душу. Конечно, диагноз жуткий, конечно, вылечиться почти невозможно. Но можно прожить еще долго. Может полгода, а может целых два года. Он не стал играть в эти игры - его позвала война. Она уже была в его жизни, только тогда он попробовал ее чуть-чуть, надкусив самый краешек, так и не распробовав ее терпкого вкуса. Нужно вернуться и доесть, да! Только война могла перемолоть остатки его жизни во что-то значимое, только она могла утилизировать его достойно, только с ней можно слиться в настоящее единство. Нехитрое снаряжение, билет в один конец - и вот он здесь, у реки. У реки, которая надежно отделит его прошлое от настоящего. А вот будущее... Будущего нет. Оно попросту не существует. Это сказки для мирных жирных и расслабленных обывателей. Сказки из прошлого мира. Там, где пескари бьются о стенки банки, соревнуются в кульбитах и пируэтах и не задумываются ни о чем. Потому-то воспоминания и стали самой тяжелой частью его снаряжения.
Еще была Пальма. Он подобрал ее на автостанции километрах в 80 отсюда. Пожалуй, подобрал - будет громко сказано. Она тоже шла с войны на войну. По диагонали ее рыжей мордочки шел не то шрам не то рубец, где совсем не было шерсти. Местами проглядывала голая кость мордочки. Пальма была солдатом. Она без лишних слов и без всяких разговоров и приманки собралась и пошла. Она как будто ждала, там, на автостанции, свою группу. Пальма пьет воду из мутной реки и ничего не думает. Или наоборот, она думает такие тяжелые думы, которые выходят за границы понятия мыслей, подобно тому, как они вышли на границу земли и самих себя.
Они с Пальмой дуэтом не думают свои думы. Только одна-единственная мысль не прогонялась, не выветривалась и торчала гвоздем: "Прости, мама..."