Амаркорд - воспоминание (римский диалект итальянского языка); название фильма Федерико Феллини.
...Все-таки не удержалась, задала ему этот дурацкий вопрос: "Ави, а как вы пишете свою музыку? Откуда она к вам приходит?" И неожиданно услышала серьезный ответ: "У меня такое ощущение, что вся музыка уже давным-давно написана и где-то существует, а я ее просто вспоминаю. То есть процесс написания музыки - это что-то вроде воспоминания. Трудно сказать, откуда приходит музыка. Проблема заключается в отборе информации".
Мы встретились в будничный день - вот сейчас закончится наше интервью и Ави поедет в театр на репетицию (в "Гешере" ставят Гольдони), вечером погуляет в скверике с дочкой (я вижу их там довольно часто), а потом (если останутся силы) поработает над диском песен Гриши Лямпе.
"ИГРАЮТ ВСЕ ЭТЮДЫ ЧЕРНИ..."
Я тоже их когда-то играла - весь этот обязательный набор детской музыкальной школы: Гедике, Черни, Майкапар... Да только ничего музыкального из меня не вышло. Зато вышло из Ави (и многих других). Правда, не без - как бы это поделикатнее выразиться - маминого ремешка. Никакого насилия - Б-же упаси! Эдит Яковлевна клянется, что ремешок использовался только для устрашения и никогда не применялся по назначению. (Ави Беньямин: "Моя мама когда-то играла на фортепьяно, но почему-то совершенно не помню ее сидящей за инструментом. Больше запомнилось, как она сидит рядом - с ремешком, а я играю нелюбимые этюды. В то время я предпочитал играть не на инструменте, а в футбол.")
ОСТРЫЕ УГЛЫ
Ави очень любит своих родителей (вырос он в интеллигентной еврейской семье с крепкими идишистскими традициями), жену (известную актрису Евгению Додину), детей (у Ави их двое - сын и дочь), друзей (иные здесь, а те далече - в Эстонии, Америке, Австралии, Европе), театр (в «Гешере» - почти со дня его основания). А вот советскую власть Ави никогда не любил. Потому и уехал из страны, ее породившей. (Ави: "Это началось у меня довольно рано. Сначала двойная мораль, законам которой мы должны были подчиняться, вызывала недоумение, и появлялось желание разобраться, я начал задаваться вопросами и очень скоро понял, что задавать их некому, да и незачем. Как-то я гостил в Питере у маминого брата, архитектора. Кто-то принес почитать "Архипелаг ГУЛаг". По утрам книгу читал дядя, потом тетя, за ней - бабушка, затем моя двоюродная сестра. На исходе ночи "Архипелаг" попадал ко мне, и мне оставался на чтение кусочек до рассвета. Эта книга меня перевернула. Не знаю, как бы я отнесся к ней сейчас, но тогда она произвела на меня очень сильное впечатление".)
В те времена даже фига в кармане расценивалась как гражданское мужество. Ави хранил у себя дома запрещенную литературу, кому-то что-то передавал, вращался в сионистских кругах. (Ави: "Тогда мне казалось, что я занят чем-то очень значительным, теперь это выглядит несколько по-иному".) Эдит Яковлевна, как истинная "идише маме", опасалась, что сын влипнет в какую-нибудь историю. Беньямин же Яковлевич, профессор Тартуского университета (по словам Ави - большой идеалист и мудрейший человек), придерживался непреложного правила: хочешь изменить что-то, начни с себя, будь порядочным человеком. (Ави: "Сам отец всегда следовал этому правилу в том непростом жизненном пространстве, именуемом советской действительностью, и ему это удавалось, несмотря на то, что сфера его деятельности – педагогика – очень близка к идеологии»)
К началу 90-х Ави окончательно созрел для того, чтобы покинуть пределы кончавшейся советской империи. Он приземлился в аэропорту Бен-Гурион в феврале 91-го, когда Израиль вовсю обстреливался иракскими "скалами" и многие потенциальные репатрианты сдавали билеты, предпочитая пересидеть опасное время в Москве. Ави этой опасности не ощущал, он всегда стремился быть в месте, которое является эпицентром событий. А Москва в то время если и была эпицентром, то разве что эпицентром "чернухи". Одним словом, Ави свернул все работы, которые держали его "там", и отправился к заветным берегам Земли обетованной, где к тому времени уже обрисовывались контуры будущего театра "Гешер", пока - небольшой театральной компании, с успехом прокатившейся по Израилю с первым концертом.
СЛУШАТЬ И СЛЫШАТЬ
Композитором Ави себя не считает, хотя написал огромное количество музыкальных вещей, а считает - музыкантом. Композитор, по его мнению, это что-то прикладное, специальное, а музыкант - образ жизни, состояние души. Слушают музыку все, да не все ее СЛЫШАТ.
Любовь к музыке у него ог мамы и отца. Мама водила его на концерты в филармонию, где он слушал "вживую" знаменитых Рихтера, Ойстраха, Марию Гринберг и других выдающихся исполнителей. Отец был поклонником вокала: дед Ави со стороны отца до войны был кантором тартуской синагоги. Кстати, в честь этого деда Ави едва было не назвали Яковом, но поскольку в то время был жив второй его дед (по материнской линии), чье имя тоже было Яков, решили не нарушать еврейской традиции, запрещающей называть младенца именем здравствующего родственника. Недзвецкие назвали мальчика Ави, что в условиях России было бы дико, но вполне приемлемо звучало в Эстонии.
Одаренного четырехлетнего мальчика родители определили в музыкальную школу, затем последовали музыкальное училище, консерватория, выступления - с оркестром и соло - в филармонии, лауреатство на конкурсах. И колесить бы сейчас Ави по миру, подобно многим известным пианистам, но судьба уготовила ему иной вираж. Ави оставил наезженную колею, увлеченный театром и потрясенный встречей с неординарными режиссерами - Николаем Шейко, Гетой Яновской, Михаилом Левитиным и Евгением Арье.
Его безнадежно ждала московская аспирантура, а он вовсю писал композиции, которые, что не часто случается с пишущими музыку людьми – начинали звучать в спектаклях, немедленно после того, как он «выпекал» их в студии.
Шесть лат проработав завмузом а Таллиннском драматическом театре, Ави бросил все в одночасье и поехал в Москву (Ави: "Меня вытолкнула из Таллинна определенность. Я вдруг увидел все, что меня там ждет в ближайшие 50 лет - в мельчайших деталях. Мне, 20-летнему, это представилось ужасающе скучным. Меня влекла Москва - там тогда разворачивались интереснейшие театральные эксперименты")
Через пару лет, поработав у Левитина в "Эрмитаже", Ави совершил новый рывок - совсем в другом направлении: неожиданно для многих и отчасти для себя он ушел в рок-музыку. Группа "Не ждали", которую он создал еще работая в Таллинне, неожиданно раскрутилась, стала известной, и ребята позвали Ави покорять с ними Запад. За полтора года Ави объездил с ними всю Европу. Концерты шли на ура, появился собственный менеджер-голландец, творчество было интересным - песни сочиняли вместе. А потом в его жизни возник Израиль, куда Ави прилетел прямо из Амстердама.
После европейских концертных площадок жизнь в израильском киббуце вос¬принималась им как деревенские кани¬кулы. Ави продержался там пару месяцев - сколько можно гулять по полям - и перебрался в Иерусалим, где его и застал судьбоносный звонок администратора театра "Гешер" Ромы Кветнера. Ави к тому времени успешно проедал "корзину абсорбции*, пробовал собирать апельсины, но перспектива стать лучшим сборщиком в стране его почему-то не прельстила - Ави хватило ровно на час такой работы. Поначалу к предложению новорожденного театра он отнесся пассивно. Ему казалось что не за тем он ехал в Израиль, чтобы сразу же подключаться к какому-то "русскому* делу. Но на первых же репетициях возобновленного в Израиле московского варианта "Розенкранца" Ави плавно в это самое "русское" дело вошел и даже впоследствии переписал музыку к спектаклю.
..Свою первую музыку Ави написал лет в 14, но профессиональный отсчет ведет с гораздо более позднего периода, когда он с Андреем Мадисоном (извест¬ным поэтом советского андерграунда, хиппи, философом) давал подпольные концерты в Питере и Москве. Андрей читал свои стихи, Ави играл свою музыку - вместе это называлось ансамбль "Белый Аквилон".
В Израиле все главное писалось и пишется им для театра «Гешер», отчасти - для телевидения, документального кино и других театров («Габима», «"Бейт-Лесин"). Игровой фильм Арика Каплуна "Друзья Яны", музыку к которому Ави написал на стихи известной целительницы Джулии Брейтман, завоевал первый приз японского кинофестиваля в Карловых Варах
СТУДИЯ В "ДИПЛОМАТЕ"
Вся музыка, которую пишет Ави, умещается в компактном компьютере, напоминающем "дипломат". Электронной музыкой он начал интересоваться , когда еще был эстонским поданным и в Израиль приехал уже с компьютером, правда, совсем иных, по сравнению с нынешним, габаритов. Набрав всевозможных ссуд, Ави в первый же год своей израильской эпопеи стал обладетелем мобильного студийного набора, который помещался в компактных ящиках и следовал за владельцем повсюду. Одно из таких перемещений - в Америку вместо с Евгением Арье, которого пригласили поставить спектакль на Бродвее - стало для Ави роковым: у наго украли всю аппаратуру, сперли прямо из машины, пока он пил на Манхэттене прощальную чашечку кофе перед том, как отправиться в аэропорт. Вместо с компьютером отбыли в неизвестном направлении все файлы, в которые Ави записывал на протяжении многих лет свою музыку.
То была самая большая утрата в его музыкальной жизни. Потери мелкие случаются ежедневно: к примеру, вдруг сложилась (или "вспомнилась", следуя его формулировке) замечательная гармония, но в этот момент что-то отвлекло, и музыка улетела. Ави относится к этому философски: "Трамвай ушел - придет следующий, просто надо подождать". Впрочем, иногда его выручает многолетняя работа в театре, научившая мыслить образами и подкреплять ими запоминание муэыки. Со словом музыка у Ави не ассоциируется, хотя он прекрасно понимает, что бывает и по-другому. Еще в консерватории Ави был поражен, насколько точно соответствует музыка Рихарда Штрауса и Франца Шуберта тем стихам, на которые сочинялись их романсы.
ПОЛЕТЫ ВО СНЕ И НАЯВУ
Великий Феллини большинство своих фильмов увидел во сне, Ави его музыка снится наяву. Она приходит, не спрашивая и не в самый подходящий момент. Это может произойти где бы Ави не находился - внезапно он попадает в особое измерение и начинает слышать внутреннюю музыку. (Ави: "Я люблю писать му-зыку на скамейках в метро, где вокруг меня людской поток, я настраиваюсь на эту волну завихряющихся энергий и она словно приподнимает и заряжает меня. Я могу сидеть там часами. За много лег у меня собралась приличная коллекция музыки, написанной в метро разных городов и стран*)
Самый тяжелый момент - просыпаться на другой день после того, как закончена большая работа. Ощущение пустоты тянет вниз: он начинает карабкаться в поисках новой идеи, и иногда это занимает гораздо больше времени, чем хотелось бы.
Кризис среднего возраста (известно, что сорокалетие - середина жизни - многими мужчинами воспринимается нелегко) Ави прошел, как он сам говорит, мягко, хотя его безумно раздражает, что у него будто "упала скорость*.
- Меня вдруг начало "трясти» от того, что я увидал позади этот груз накопленного. Я вдруг почувствовал, что стал медленнее ходить, двигаться, что-то делать – скорость упала, стало меньше энергии. Нет четкости, ясности, появляется множество ниток, и оттого, что их так много, нужные рвутся, а ненужные держат. Мои близкие наверняка ощущали, что со мной происходит, а в театре...нет, не думаю, там у каждого свой кризис.
В последнее время меня раздражает собственная низкая продуктивность. Ты словно попадаешь в пике, начинается пробуксовывание, хождение по привычному, рутинному кругу, откуда отчаянно хочется вырваться. Но ведь невозможно каждой раз начинать все сначала. На самом деле ничего нового нет, все новое - это продолжение уже существующего, с той точки, где ты остановился. А еще все осложняется том, что я не могу существовать по своим внутренним законам, которые не соотносятся с жизнью театра, сроками его премьер и так далее. Но, слава Б-гу, есть что-то еще; очень дорогое и глубоко личное. Это мой поиск, посвященный покойному актору Грише Лямпе, его идишистским песням.
ГОЛОС НА ПЛЕНКЕ
- У Гриши Лямпе были творческие встречи в местных клубах. Он исполнял песни на идиш и аккомпанировал себе на гитаре, - вспоминает Ави; - причем подыгрывал плохо, не умел этого делать и не любил. И вот однажды он обратился ко мне, чтобы я аккомпанировал ему на фортепьяно, и так мы объездили с ним весь Израиль. Однажды Гриша пришел ко мне домой и попросил записать гармонию его песен. Почему-то шло туго, получалось неточно. И тогда я дал Грише диктофон и попросил напеть песни - с том, чтобы потом, ночью, над ними поработать. И Гриша напел. Спустя несколько лет, когда его уже не было в живых, я наткнулся на эту кассету, послушал ее и вдруг понял, что у меня в руках находится уникальный "аудио-файл" - чистый Гришин голос, безо всякого аккомпанемента. Уникальность его состояла еще и в том, что Гриша не старался петь так, как он привык это делать перед публикой. Он именно НАПЕЛ незатейливые мелодии, и в этом было столько мудрости и простоты, что я, человек, выросший на идишисткой культуре почувствовал, как в меня это ПОПАЛО. Я ввел Гришин голос в компьютер и начал искать к нему музыкальное обрамление. Гриша в каком-то смысле обладал гениальными человеческими качествами, и эта манера его пения - не певческая, а скорее актерская – завораживает. И как мне сделать так, чтобы получилось художественное произведение, но при этом сохранилось то мудрое, что рвется из самой глубины Гришиной души?
Работа над диском отняла у меня немало сил и растянулась на годы. Не думаю, что результат будет сильно отличаться от тех продуктов, которые составоляют традиционный "подарочный" набор идишистской культуры.
АВИ БЕНЬЯМИН О МУЗЫКЕ, ВЕЛИКИХ МУЗЫКАНТАХ, О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ
- Как приходила музыка к Бетховену? Я думаю, что как воспоминание. Я одно время очень увлекался чтением писем и дневников композиторов прошлого, и должен сказать, что это гораздо интереснее всей литературы о них написанной, - говорит Ави. - Оказывается, они переживали те же проблемы, что и мы. Например, я прочел письмо Моцарта, в котором он пишет, что работает над неким заказом в связи с постройкой каких-то часов. Время поджимает, а он уже вторую неделю торчит на титульном листе. Его тошнит от этого заказа, и он послал бы его к чертям, если бы не нужда в деньгах и тому подобное. В общем, такие знакомые настроения... Я был поражен, когда понял, что речь идет о его знаменитой концертной симфонии для альта. Так что процесс вроде бы один и тот же, но результат очень разный - зависит от степени таланта.
Пожалуй, Моцарт был самым гениальным проводником этой энергии: он сразу слышал результат, не писал черновиков. Безусловно, там происходила огромная работа, но "внутренний компьютер" Моцарта был настолько мощен и совершенен, что мгновенно выдавал точный результат, попадание было идеальным. У Бетховена, напротив, - огромное количество вариантов и зарисовок.
...Музыку слушают все, но не все ее СЛЫШАТ. Чувствительность наша зависит от степени таланта - и музыканта, к слушателя. Меня, по правде говоря, больше поражают скульпторы. Это как же точно надо ВИДЕТЬ в куске мрамора некую идею, чтобы в результате получилось то, что мы видим в музеях. Непостижимо...
По поводу мистического в музыке: я спокойно отношусь к истории с "черным человеком*, якобы заказавшим Моцарту его "Реквием". Мне кажется все мистические чувства, которые Моцарт испытывал при написании «Реквиема», несоизмеримо выше и глубже любых приходов господ в черном. Иначе говоря, степень падения и вознесения Моцарта в процессе создания "Реквиема" гораздо сильнее, чем все эти сказки.
Когда я слышу музыку, я чувствую человека, ее написавшего. В искусстве трудно обмануть. Бах, по моему ощущению, очень светлый человек, светлейший. Вагнер – "чернушник" (в его музыке колоссальный энергетический заряд, а с каким он знаком - плюс или минус - каждый слышит по-своему. Шнитке - человек с большой болью и, как это ни странно звучит – традицией. Скрябин - гипер¬романтик - им обязательно болеют все музыканты - как скарлатиной. Что касается Вивальди - музыка его времени гораздо менее персонифицироана, чем современная, где каждый композитор предлагает свою систему, свой язык, свое видение мира. Поэтому точнее будет говорить о музыке той эпохи, нежели о сочинениях самого Вивальди.
"Адажио" Альбинони - замачательный пример ПОПАДАНИЯ, не прибавить и не убавить. Но известно ли вам что-нибудь еще у Альбинони, кроме его «Адажио»? А у Баха произведений такого уровня – огромное количество.