Воспоминания в Ближнем Зарубежьи

Алик Малорос
     Воспоминания в Ближнем Зарубежьи назойливо приходят к натурам слабым, не сумевшим найти себе места в новом обществе, оставшимся без работы и медленно сдающим свои жизненные привычки и принципы, вынесенные ими из бывшего Союза. Некоторых согревает, что Россия осталась мощной и могучей. Эти ностальгируют даже по железному порядку, существовавшему в СССР по отношению к нижним, забитым и покорным. Тем, которые так и не исхитрились вырвать у государства бесплатную квартиру в своё время, и остались «проклятыми» на нудную копеечную работу за одну лишь зарплату. Эти вспоминают с крошечной гордостью, как начальники вручали им почётные грамоты, значки и удостоверения победителей в социалистическом соревновании, а взамен требовали стать комсомольским или профсоюзным активистом в лаборатории, или отделе, чтобы собирать, собирать взносы, и распространять, распространять лотерейные билеты. А однажды в жизни самому подписываться на облигации государственного займа, и заставлять подписываться своих коллег.

     Они вспоминают, как после перестройки вдруг пропали остатки их скудных сбережений в сберкассе с её гордым лозунгом «Храните деньги в сберегательной кассе. Это надёжно, выгодно, удобно». А после этого как им пришлось выйти на базар, чтобы продавать «излишки» их имущества, и на вырученные деньги купить немудрящие продукты, основой которых был хлеб. К таким гражданам не относятся, конечно, те эмигранты из Союза, у которых были престижные профессии врача, юриста, а также учёные, профессора, академики и доктора наук. И они, и их жёны, дети, а для женщин с нужной профессией их мужья и дети жили уж конечно не хлебом единым, и в их воспоминаниях скорее всего нет места голоду, неизлечимым болезням родных и близких, и как знаку спасения, обычной буханке хлеба, пусть и не совсем горячего и свежего. Хлеб у таких – угроза потолстеть, а человек, приверженный к хлебу, для них – отверженный из круга уважаемых, благополучных, благопристойных людей.

     К воспоминаниям первых относятся и их проданные, или просто оставленные дачные участки, а на них деревца яблонь, груш, слив, что уже начали плодоносить. И глинистая почва этих участков, которые массово раздали трудящимся, чтобы в период после перестройки они могли немного подкормиться. От усердного многолетнего труда и унавоживания эта почва стала плодородной. И выше головы кусты малины с крупными ягодами в период сбора урожая. А клубника с ягодами в полблюдца, арбузы и дыни. И фасоль для супа. И крепкие изумрудные кустики арахиса, хранящие под землёй свои богатства – орехи. Кусты смородины с ягодами размером с лесной орех. И лиственный лес, в котором летом и осенью собирали грибы.

      А новая, реальная жизнь камнем ложится на душу, изнурённую неправильными, потому что нездешними воспоминаниями. И проблемами, здесь не существующими. И людьми, оставшимися в прошлом, и порою протягивающими руки к горлу, хотя от них остались в худшем случае только кости, а то и просто пепел. Чтобы совсем не впасть в депрессию, спокойно спать по ночам, такой мечтатель идёт сперва в Тёплые Дома с их горячим чаем и милыми сердцу коржичками вскладчину, с привычными разговорами, музыкальными номерами, чтением плохих стишков собственного изготовления присутствующих авторов-само(вы)родков, и разыгрывания сценок из Гоголя. Наш мечтатель кстати вспоминает, что он тоже писал стишки, дабы поразить домашних хотя бы этим талантом. И через неделю, а потом ещё, и ещё приходит туда же, на чай, и читает всем свои стихи, тот восторженный бред, в который теперь уже и сам не верит: о нежных руках любимой, о её глазах, развевающихся на ветру волосах, реже о ногах, вскользь касаясь прочих частей её тела; как усердный бухгалтер, он извлекает пыльные воспоминания о былых чувствах, былом огне в крови, былых надеждах. Его выслушивают, жидко и коротко аплодируют, и всё...

     Но похоже, он был нужен в этом Тёплом Доме только, чтобы не возникали неприятные паузы, когда ведущая, она же хозяйка Дома, исчерпалась, и зовёт на подмогу даже графома..., впрочем, нет, любителей поэзии с их цветами чувств, нет, с перлами их мудрости. Правда, перлы эти заёмные, слова из строчек великих поэтов просто переставлены, как кусочки стёклышек в детском калейдоскопе: узор вроде новый, только смысл-то один и тот же.

     Не излечившись в Тёплом Доме, такой эмигрант снова вспоминает родные стены, просторы, леса, сады и огороды, теряя покой и сон. И идёт к психотерапевту. Очень нервно идёт, надеясь успокоиться. Как его психотерапевт может успокоить, вы можете прочесть в моём же коротком рассказе «Очень нервно. Психотерапевт». Но в идеальном случае этого эмигранта вылечат, успокоят, направят на путь истинный, и чтобы он больше не дурил, посоветуют писать мемуары. Или рассказы, повести, а то и романы. Теперь уж он занят, и его не мучат воспоминания. И он наконец-то ищет истину и смысл своей жизни, копаясь в своей душе. А может быть, и не только в своей...

5 сентября 2011 г.