ГЛАВА 6
Ветки обезумевших от ярости деревьев будто в отчаянии колотили по саням, в которых находилась промерзшая насквозь Уленька. Черный ворон летел перед самой мордой неповоротливой гнедой кобылы и изредка затравленно каркал. Многометровые, казалось, вечные, сосны медленно и неохотно расступались перед его проворным маленьким тельцем, чтобы, скрепя сердце, пропустить беглянку туда, в неизвестность, где на самом краю города ждала девицу ее злая судьба.
Прошла вечность, прежде чем неяркие звездочки несмело прокололи хмурое от постоянной непогоды небо. Призрачными тенями показались первые городские строения и похожи были они на кособокие сорокинские крестьянские избы. Темнота незримым одеялом окутывала эти уродливые городские строения, мешая разглядеть их, чтобы не упустить предсказанную Марфой-колдуньей горькую долю.
В одной из приземистых, сонных избушек теплился крохотный робкий огонек, несмело, а, может, чересчур смело, указывающий странствующим незнакомцам, добрым и злым, на то, что в ней еще есть жизнь. И тогда девушка неожиданно осознала, будто некто неведомый шепнул ей на ухо, что именно здесь находится тот, которого всемогущий Господь определил ей в супруги вечные. Спрыгнув на скрипучий снежок, замирая сердцем, зашла Уля во дворик этого небольшого подслеповатого домика и, помедлив немного, открыла крепкую незапертую дверь.
Резкий мужской стон потряс Ульяну настолько, что она, промерзшая до косточек и проголодавшаяся за долгую дорогу, чуть не потеряла сознание. Тем не менее, беглянка взяла себя в руки и, памятуя о том, что там, в полутьме чужой горницы, лежит ее наговоренная судьба, несмело вошла в светлицу и приостановилась возле большой русской, по вероятности, еще утром растопленной печи. Пучок свечей возлежал на приткнувшемся к стене столике, а рядом с ними примостился и нетронутый коробок спичек.
Дрожащими пальцами Уля зажгла свечечку и поставила ее на табурет, к изголовью старой железной кровати, на которой покоился молодой парень с красным, будто обожженным, лицом. Парень пошевелился и резко повернул остриженную наголо голову к той, которая посмела побеспокоить его хмельное жуткое одиночество. Уля шарахнулась в сторону от этого дикого бессмысленного взгляда и позвала на помощь милосердного ангела-хранителя.
– Что с тобой? – к своему удивлению не ощущая запаха самогона, дрожащими губами произнесла девушка и, не получив ответа, с разочарованием осознала, что юноша ничего не понимает.
Жаркий лоб лежачего в беспамятстве обжег пальцы, и Уленька поняла, что хозяин дома тяжело болен. Возле порога ровными рядами лежали наколотые дрова, которые незваная гостья с удовольствием подбросила в остывшую уже печь и, когда они вспыхнули веселым пламенем, она с облегчением осела возле импровизированного костра, чтобы вытянуть перед ним окоченевшие после обременительного путешествия ноги.
Стон повторился. Невольно вздрогнув, Уленька тяжело встала и вновь подошла к постели несчастного. Тот застыл в том же положении, в котором она застала его несколько минут назад.
«Хочет пить, – почему-то решила беглянка, метнулась к крохотной, отгороженной печью, кухоньке и нашла там ведро с водой. Положив на пустой стол вынутый из-за пазухи шматок подаренного ведьмой сала, Уля набрала полную кружку животворящего напитка, а затем несмело приблизилась к железной кровати.
Больной спал. Намочив висевшее на крюке несвежее полотенце, девушка заботливо вытерла багровое лицо юноши и смочила бесценной влагой его сухие горячие губы. Неожиданный облегченный вздох вырвался изо рта хозяина дома, и он на мгновение приоткрыл глаза.
« Как у кролика», – подумала Уленька и присела на стул рядом с беспамятным незнакомцем, чтобы забыться тяжелым, без сновидений, сном.
Утро пришло мгновенно. Очнувшись на неудобном своем ложе, Уля зябко поежилась и тотчас вспомнила все, что произошло с нею накануне. Больной тихо постанывал и напоминал собою кумачовую отцовскую рубаху, второпях брошенную на кровать.
«Хочет пить», – подумала незваная гостья и щедро намочила губы парня чистой колодезной водой.
– Кто ты? – поинтересовался нежный голосок, раздавшийся возле входной двери.
Вздрогнув, Уля резко развернулась на этот неожиданный голосок и увидела тоненькую черноволосую особу в кокетливом, отороченном неизвестным мехом, коричневом овечьем тулупчике.
– Ульяной звать, – проводя пальцами по затекшей шее, растерянно улыбнулась беглянка и сразу же почувствовала, как едкая волна кожного зуда пронеслась по ее несколько дней не мытой голове. – Ехала мимо и надумала попроситься на ночлег.
– Неважное ты выбрала место, – осуждающе вздохнула пришедшая, и, мелко-мелко ступая, стремительно подошла к парню.
– Знаешь, что у Германа сыпной тиф? – после некоторой паузы, вытирая бардовое лицо пациента смоченной в разведенном уксусе тряпочкой, осведомилась девица. – И ты можешь подцепить от него болезнь.
– Значит, так тому и бывать, – вновь вспоминая про свою богом данную судьбину, заключенную в неуютных стенах этой холостятской избы, прошептала Улюшка и вновь почувствовала на своем виске нечто инородное.
– Это обыкновенные вши, – проследив движение руки странной путешественницы, подтвердила ее опасения «докторша», – Меня зовут Фаиной, я соседка этого интересного молодого человека. А потому, когда нет дома родителей, прибегаю оказывать ему необходимую медицинскую помощь.
– А если заразишься ты? – с жалостью окидывая взглядом ее неразвитую, по причине юного возраста, фигурку, тускло пробормотала Ульяна. – Тебе надобно жить, ведь ты еще так молода и ладна собой!
– Кто бы говорил! – неожиданно звонко расхохоталась Фаина и постаралась влить в безвольный рот больного несколько глотков мутной белесой влаги.
– Давай сладимся так, – собравшись с духом, торжественно провозгласила беглянка, – я буду ухаживать за Германом, а ты…. А ты будешь изредка являться ко мне в гости, только встречаться мы будем во дворе. Там свежий воздух, а мне так потребно дышать свежим воздухом.
– Ну, нет! – возмутилась пришелица и заботливо поправила на парне сползшее к полу одеяло. – Ты не сможешь выходить моего пациента, а потому….
– А что такое пациент? – озадаченно переспросила Уля.– Воще то я выхаживала и не таких хворых пациентов, – Поверь, что только я смогу вылечить боляшего брюшным тифом.
– Не брюшным! – возмутилась девочка и тотчас сильно закашлялась.
– Сыпным, – немедленно согласилась с всезнающей малышкой Уленька и заботливо похлопала ту по спине. – Подавилась?
– Ну, ладно, – успокоилась Фая и мгновенно покрылась крупными каплями пота. – Ну, ладно, оставайся, а я пойду домой. В погребе у Германа есть картошка, репка, лук и еще кое-что. Он умеет работать на земле. Так что корми его и сама ешь. Кстати, там, в углу, стоит настоящая пшеничная мука.
Еще раз закашлявшись, Фаина ушла. Вздохнув и мысленно пожалев милую девочку, Уля подошла к печи и с радостью обнаружила за ней большой мешок с благословенной надеждой на жизнь.
Подтопив печь, беглянка принялась за хлеба. Уж что-что, а они у нее получались на славу.
Тесто поднялось незамедлительно, будто давным-давно ждало своего часа. Запахло уютом, повеяло теплом, и помирающий от тяжкой немочи открыл большие, с петлистыми, красными прожилками, глаза.
«Как у кролика», – снова подумала новоявленная хозяюшка и, схватив полную кружку воды, поторопилась к внезапно пробудившемуся.
– Ты кто? – сделав большой, жадный глоток, невыразительно поинтересовался у прекрасного видения заново родившийся. – Тебя прислали ко мне Новоселовы?
– Я ехала мимо и решила попроситься на ночлег, – крайне смутившись, пролепетала Уленька. – А потом увидела возлежащего без сознания. Вот и решила….
– Тебе необходимо как можно быстрее бежать отсюда, – нахмурил темные брови юноша. – Возле меня уже давно притаилась смерть, и нет никакой необходимости в том, чтобы вместо одной жертвы костлявая забрала две.
– Не гони меня, – с тревогой и набежавшей неожиданно нежностью всматриваясь в правильные черты лица нареченного, жалобно всхлипнула Улюшка. – Некуда идти мне, так как еще третьего дня сбежала я от ненавистного мужа и его похотливого родителя. На улице сиротинушку ожидает погибель, а здесь, кто знает, может, милосердный Господь и пожалеет горемычную.
Ничего не сказал парень, а только откинулся на подушку и снова впал в беспамятство.
Пришло время приниматься за тяжкую, опасную работу, которая могла закончиться кончиной, тем не менее, Уля с решимостью засучила рукава бежевого платья, подаренного любвеобильным Дементием Евсеичем в той, другой жизни.
День сменялся ночью, ночь – днем, но не было для старательной сиделки ни дня, ни ночи, а был лишь сплошной серый вечер, который она посвятила тому, за которого в скором будущем непременно должна выйти замуж. Так сказала Марфа, а она никогда не лжет.
Прошло около двух недель. Каждое утро, в одно и то же время, навещала вынужденных отшельников раскрасневшаяся от мороза Фаина и, надрывно кашляя в расписную варежку, неизменно приносила беспамятному подопечному лекарства и что-нибудь вкусненькое. Обливаясь потом, она настороженно наблюдала за действиями взявшейся из неизвестности подозрительной особы, и, по всей видимости, оставалась довольна теми операциями, кои Ульяна совершала на ее глазах. Все шло своим чередом. Постепенно лицо Германа приобрело естественный цвет, подсохли, а затем исчезли окровавленные укусы насекомых, он перестал потеть, но все еще не приходил в сознание.
А однажды, когда на дворе надрывисто завывала метель, Уля поднялась после ночи, как всегда, проведенной на полати, разбитая, словно кто-то неведомый в ярости, как окаянный Тришка Макаров, исступленно колотил ее бедное тело железными кулаками. Спотыкаясь на ровном месте, утопая мелко трясущимися руками в плывущей в никуда воздушной, как облако, стенке, она с трудом приблизилась к кровати Германа, а там с радостью обнаружила, что бывший уже больной открыл глаза.
– Хочу пить и есть, кажется, съел бы быка и выпил бы ведро воды, – покрываясь алым румянцем, виновато признался он и как-то по-новому, ласково, взглянул на слишком усталую и, видимо, все же заболевшую сыпным тифом прелестную девушку, ценою своей жизни спасшую его от старухи-смерти.
«У него, наконец-то, прочистились ясны глазыньки», – с нежностью подумала Ульяна, и ее маленькое неопытное сердечко часто-часто застучало в груди.
– Сейчас, сейчас, – засуетилась хозяюшка и, запинаясь, стараясь не обращать внимания на позывы к рвоте, поплелась к печи, чтобы согреть нареченному настоящих русских блинов, испеченных вчера вечером, благо, вместе с настоящим городским нижним бельем и своими старыми, но не рваными и не выцветшими платьицами, четыре яйца третьего дня принесла любезная Фаенька.
Тяжелая сковородка с кушаньем была уже совсем рядом, как у Уленьки отчаянно закружилась голова. Тихо ойкнув, девушка попыталась ухватиться за несуществующую опору, но та, словно дразня ее, медленно отплыла на приличное расстояние. Крепко стиснув зубы, Уля упрямо шагнула к необшитой бревенчатой стене и, не достигнув места назначения, неожиданно для самой себя кулем повалилась на холодный некрашеный пол.
Продолжение http://www.proza.ru/2011/09/05/694