Места здесь такие... осень 2

И вот уже умиротворяющий стук колес поезда, ночная тишина плацкарта с её таинственным полумраком, и, опять же, по небрежности разлитый чай. Не заснуть. Ведь не то, чтобы бессонница злая одолевала, но мысли тревожные черным вороном кружат. Вздохнул, посмотрел в окно, а там туман распластался и не видно земли, словно покрывалом с нежностью опутал осенние просторы. Снова прокручивая затертую пленку, возвращаясь в те болота, только сейчас понимаешь: не болота же побуждали сжать зубы и только вперед, просто... отступить, значит потерпеть поражение от самого себя. Да, именно сам себе человек самый злейший враг, и сам же - спаситель. Проиграть... а ведь в бою всего один шанс, и, пусть то что тогда казалось беспощадным неоправданным, сейчас, минуя листы пожелтевших календарей, кажется правильным. Вода ледяная и по пояс промок, холодно. Кажется, что кто-то издевается, будто специально разливая эту топь все шире и дальше - да её конца и края не видно! Посиневшие губы и зубы стучат уже да так хочется прокричать отборным русским матом, но процедив сквозь зубы что-то невнятное, лишь строже взор. И ведь можно бы крикнуть, тут же весело и игриво отзовется эхо, и недовольное хлюпанье воды под ногами с искаженным оскалом промолчит и о своем одиночестве. Этак - хлюп-хлюп. И с новым шагом - хлюп-хлюп. И тишина роковая разразится клокочущим громом, кидающим гневные молний по баллистической траектории, оставляющей длинные следы янтарного цвета, расчерчивающими туманную гладь абстрактным рисунком. Вот парни начинают падать безмолвно и только всплеск холодной воды дает понять насколько хрупка жизнь человеческая. Ведь каждый, кто омочил ноги в той осени - так и не сумел из нее вернуться. Да на всю жизнь, этот туман останется гвоздями вбитыми в Душе. И следы эти переживут нас, словно построенный стариком дом, памятником останется на долгие года после его кончины. И вот, измотанный, оставшейся в осени, пытаешься вернуться, плутая в дебрях редких деревьев, как слепой котенок, на ощупь боязливо пытаешься найти тот единственный путь, который наконец поставит на места и осень, и весну. Найти бы... Да нет бы остановится, подумать, посмотреть - опять, привычкой ведомый идешь, сжав зубы, с решительностью в один только шаг и нет назад пути. И опять мокрое хлюп-хлюп вечным спутником, напоминающим, что пока еще жив. А сейчас за окном туман и осень, как тогда, да стук колес и полутемный плацкарт. Остается несколько часов, и уже письмо, то, что было кленовым покрасневшим листом, словно остерегающим, станет жизнью. Правда время... И уже три холмика с крестами, одиноких и заброшенных в этих холодных, голодных краях, трухлявая изба и покривившейся забор, под унылой луной - непогрешимое опустение. Наряду с опустошенностью и налитыми поминальными, с зажженной свечой, письмом, то что было последним и так не вовремя обратилось в жизнь. Не исправишь. Снова разлитый чай и душа. Душа человеческая, господи... Поежившись, опрокину обжигающую нутро жидкость и хмельное тепло разольется по телу, принося не успокоение, но усталость, в которой хочется надолго забыться, словно в той осени, остаться в топи, проронив свое последнее слово всплеском озябшей воды. Вот и вроде стабильно всё, хорошо, а душа мается, мечется. Покой? Да вроде на ощупь и по признанным понятиям - есть он: стабильно все, предсказуемо, даже немного скучно, но  всё хорошо. И от этого хорошо такая тоска берет, что зверем одичавшим хочется гнаться по лесу и где-нибудь в чистом поле  жутко выть на полную Луну. Покой... и потеряны мысли, с ними и смысл, радость - искренность в общем, которая лезвием оголенного штыка там, в той борьбе, была единственным признаком жизни, как оказалось самой жизнью. Стабильность... и вот уже говорить не о чем, думать не о чем, жить не чем - вместо болота лишь пустошь и ветхость. Остаться в осени - не беда. Просто жизнь настолько многогранна, что и покой может быть беспокойным. Осень - и этого не исправить.