«Обломов» - произведение идейное, пропагандистское, а всякая пропаганда – по определению что-то фальшивое, искусственное, вымученное, мёртвое…
По замыслу автора я должен видеть в Обломове пропащего человека: обленился, опустился, зарыл таланты в землю, пустоцвет, заморил свою жизнь…
Но ничего не могу с собой поделать: чувствую совсем другое.
В конце концов, Обломов – единственный живой, настоящий, думающий и чувствующий человек в этой книге; все остальные персонажи – марионетки, схемы, призванные оттенять единственного героя (то же можно сказать о Татьяне в «Евгении Онегине» и о Пугачеве в «Капитанской дочке» - они там одни настоящие).
Кажется, что у самого автора рассудок расходится с чувством: умом он думает одно, а сердцем чувствует совсем другое...
Обломов написан так любовно, что едва ли Гончаров не писал его с самого себя.
В сюжете книги есть две крупные несообразности.
Первое. Здоровый человек не в состоянии всё время лежать.
Ему станет физически плохо – и он поневоле вскочит и побежит.
(А если Обломов серьёзно болен – чего от него можно требовать?)
Второе. Я не верю, что такой человек, как Обломов, мог ничего не сделать.
Чувства скапливаются, вызревают – и ТРЕБУЮТ выхода.
Он ПОНЕВОЛЕ должен был что-то создать: музыка, проза, стихи…
Как физически здоровый человек не может всё время лежать, так душевно здоровый творческий человек не может ничего не сделать.
Временами в нотациях автора (то бишь Штольца) проглядывает чуть ли не пушкинский Сальери, назвавший Моцарта «гулякой праздным»…
Конечно, Обломов – не Моцарт, но человек глубоко, искренне чувствующий, умеющий погружаться в себя (в свои чувства и размышления) – а стало быть, неизбежно творческий.
Какой «работы» ждёт от него автор?
Встать в семь часов, набить в желудок завтрак, натянуть парадный мундир, поскакать в должность, весь день корпеть над бумажками, наспех поужинать и заснуть, чтобы завтра было всё то же?
Это – для сухих, жёстких людей, у которых сердце бьётся ровно, как часовой механизм.
У чувствующих людей работа – ВНУТРЕННЯЯ: думать, чувствовать, смотреть, слушать, вызреть, вырастить в себе мысли, чувства, образы…
Обломов - человек крайне чувствительный, непрактичный, болезненный.
Я могу представить Обломова музыкантом или писателем, или критиком; в крайнем случае журналистом.
Но я никак не могу представить его чиновником или предпринимателем, или хозяином имения - эти профессии совершенно не соответствуют его природе.
В конце концов, почему нужно постоянно себя ломать и воевать против собственной природы?
Не лучше ли следовать природе и найти своё - найти дело для души?
Что касается имения, то Обломову следовало бы продать его или сдать в аренду - тогда вместо головной боли появились бы средства к существованию.
Есть косвенное подтверждение того, что Гончаров писал Обломова с самого себя.
В самом конце книги даётся описание внешности литератора – будущего автора истории Обломова (то есть самого Гончарова): «…полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами».
И ещё: «Может быть… - лениво зевая, проговорил литератор».
Ну – разве это не Обломов?
Обломов – живой, здоровый, нисколько не опустившийся и ставший одним из лучших российских писателей.
Обломов не умер – он жив!
О Штольце.
Штольц – это идеальный гражданин в понимании автора.
А всякий рассудочный идеал неизбежно выходит неживым.
Ни одной живой мысли, ни одного живого сердечного движения в нем не заметно – только сухие рассудочные схемы.
Обломов задал вполне резонный вопрос: «Для чего же трудиться?».
Штольц разразился нравоучением: «Трудиться – ради труда. Труд – это самоцель».
Какой ужас.
Кажется, что Штольц перенёсся в будущее и наслушался советской пропаганды.
Трудиться – не ради живого конкретного человека, не ради наслаждения творчества, а просто работать и работать, как машина или тягловое животное...
В общем, из Штольца получился идеально полезный автомат, заводная железяка, которую завели один раз на всю жизнь…
Поэтому так дико звучат споры Штольца с Обломовым: живой слабый человек против прочной бездушной машины…
Если Штольц – "идеал" гражданина, то Ольга – "идеал" женщины.
Действительно, Ольга – личность исключительная.
Чего стоит описание её внешности.
«Тонкие, всегда сжатые губы» - уже мороз идёт по коже…
«Глаза без внутреннего света, но всегда пристально на что-то устремлённые»…
Да ведь это – Медуза Горгона, каменящая своим напряженным взглядом!..
Характер Ольги пугает ещё больше её внешности.
Она любит (и требует), чтобы её развлекали – признак душевной пустоты.
Она любит (и требует), чтобы её хвалили, говорили комплименты, расхваливали её пение – признак пустоты и тщеславия.
Она любит чувствовать свою власть над мужчиной – и показывает эту власть – признак гордости.
Когда Обломов не догадался похвалить её пение, она пошутила, прибавив: «Вот вам маленькое отмщение за вашу неловкость!»
Это, конечно, шутка; но ведь в каждой шутке есть доля правды.
Значит, где-то в душе она готова отомстить за то, что её недостаточно расхвалили…
Слова «самолюбие», «гордость» по отношению к Ольге – чуть ли не на каждой странице, как главная причина её поступков.
Сказано, что Ольга не кокетничала.
Кокетничала она так явно и с таким напором, что автор, видимо, уже не считает это кокетством…
Похоже, что Ольга - сплошной сгусток нервов, страстей, гордости, самолюбия.
Словом, если Штольц – автомат, то Ольга – маленькое чудище из Древней Греции:
то ли Медуза Горгона, то ли сладкозвучная Сирена, которая заманивает путников в пучину своим пением…
Когда Обломов расстался с Ольгой, я против воли автора испытал огромное облегчение…
А чего стоят сцены объяснения Обломова с Ольгой:
у него невольно вырвалось признание в любви, она вроде бы смутилась (ага!); он начал извиняться, потом извиняться за извинения; она то краснела, то бледнела – и так далее.
Из какой немецкой сентиментальщины взята эта слащавая размазня?
В тех эпизодах, где Ольги нет – нет и следа этой пошлости.
Очень красноречиво последнее объяснение Ольги с Обломовым.
От Ольги только и слышно: «Я, я, я, мне, для меня, мне нужно, я делаю»…
К кому эта любовь: к Обломову или к себе?
Обломов, не выдержав, отвечает: «…за что ТЫ терзаешь себя? …ТЫ не перенесёшь разлуки! Возьми меня КАК Я ЕСТЬ, люби во мне, ЧТО ЕСТЬ ХОРОШЕГО».
Нет ответа.
Что такого сделала для него Ольга, чем так гордится и что так выставляет напоказ: «Камень ожил бы от того, что я сделала»?
Простая Агафья Пшеницына сделала для него гораздо больше, не ставя это себе в вечную заслугу и вечную претензию к любимому.
Теперь об Агафье Пшеницыной, на которой женился Обломов.
Автор очень постарался испортить её образ, упирая главным образом на тупость, неразвитость: совершенно тупая баба, ничего не понимает, ничем не интересуется, не видит дальше собственного носа…
Глупость раздражает только тогда, когда она сочетается с наглостью, самоуверенностью, болтливостью - то есть с нравственными изъянами.
Найдите у Агафьи хоть один нравственный изъян. Их нет.
Она так и думает о себе, что она глупая и лучше ей помалкивать.
Немногие способны на такое смирение...
Если она понимает, что она глупая - не так уж она и глупа.
Настоящий дурак никогда не догадается о собственной глупости.
"У Агафьи нет серьёзных интересов, она занята только хозяйством."
Но разве для себя она занимается хозяйством? Нет, для детей и для мужа - о себе она, кажется, совсем забыла.
Человек живёт для других - если это тупость, то побольше бы такой тупости.
Некоторые сцены с Агафьей Пшеницыной написаны очень тепло, светло и трепетно.
Когда Обломов взял её за руки и заглянул в лицо - как она потерялась, стушевалась, не знала, куда ей деться...
Лёгкими, едва заметными штрихами Гончарову удалось показать, какая она застенчивая, стыдливая, тихая...
Если смущение Ольги - показное, театральное, нервное; то у Агафьи всё - настоящее.
Агафья добрая, тихая, кроткая, нежная, скромная и стыдливая, простая, правдивая, преданная, заботливая – то есть обладает главными женскими (женьими) добродетелями.
Которых начисто лишена Ольга, с заменой этих добродетелей на их противоположность: гордость, тщеславие, душевную пустоту, самолюбие, властолюбие, страсти…
«Тёмная» Агафья душевно гораздо богаче «развитой» Ольги…
Агафья немного похожа на чеховскую Душечку.
Душечку ведь тоже можно считать дурой. Но почему-то не хочется.
Уж если выбирать между Агафьей и Ольгой, то Обломов сделал для себя единственно правильный выбор.
Если бы не такие женщины, как Агафья - российская творческая интеллигенция просто вымерла бы во цвете лет.
Кстати, я не верю, что такая особа, как Ольга, могла петь по-настоящему хорошо (то есть искренне, душевно и с хорошим чувством).
Возможно, Агафья спела бы намного душевнее (хотя по скромности ей и в голову не приходило считать себя певицей).
Сказано, что сирена Ольга была счастлива с автоматом Штольцем (его-то она не погубит своим сладким пением)…
Мухи дохнут от описания этого счастья: сухо, скучно, искусственно…
Тихое, нежное чувство Обломов предпочитает бурным, разрушительным страстям (за что и получил нагоняй от автора).
Что же здесь плохого?
Так вся авторская идеология разлетается в клочки.
От этой книги остаётся только одно: образ доброго, мягкого, чувствительного Обломова.
Хороший, светлый образ.