26
Наступил канун праздника солидарности всех трудящихся. Тридцатого апреля на заводе, как обычно, объявили “короткий” день. Это значило, что после обеда трудовой народ повалит домой, и на территории “Океана” никого, кроме охраны и дежурных, не останется.
“Дед” укатил домой — в Москву, и оставил за себя второго механика; а я с утра заступил на суточную вахту.
В честь праздника к командирам понаехали жены с детьми, и обнаружили у нас некоторые неудобства. На судах, в отличие от квартир, пресная вода расходуется очень экономно; и только на питьё, мытьё и приготовление пищи. Воду же... пардон, для унитаза используют забортную, то есть ту в которой, в данном случае, находится судно.
Выслушай женщину и сделай наоборот. Вот в том, конкретном случае, выполнив этот афоризм буквально, мы могли бы избежать крупной неприятности. Дело в том что гидрофор забортной воды и его насос, подающие, в частности, воду и по санузлам, были отключены ещё до моего прибытия на пароход. И экипаж пользовался береговым туалетом, — так сказать часть удобств находилась на улице.
Оставшийся за “деда” второй велел мне открыть бортовой кингстон и включить этот самый злополучный насос забортной воды.
Открыть кингстон! Это звучит героически, но, в общем-то, не совсем верно. Если уж так нужно утопить пароход, чтобы он не достался врагу, то открывают вообще-то крышку кингстонного фильтра, и тогда вода фонтаном поступает прямо в машину.
А сами кингстоны: бортовые и днищевые — это так называемые клинкетные клапаны, открыв которые мы подаем забортную воду для охлаждения теплообменников главных и вспомогательных двигателей, конденсаторов паровых котлов и для различных других технологических и бытовых нужд судна.
Увы, получилось почти точно так, как в героических книжках. В рефрижераторном отделении, находившемся за водонепроницаемой переборкой, впереди машинного, часть трубопровода оказалась демонтированной. Из трёх разболченных труб, диаметром миллиметров по двести водопадом хлынула вода, и в считанные минуты накрыла с верхом аммиачные компрессоры; и что самое неприятное их здоровенные электродвигатели.
Хорошо, что это случилось до полудня, и рабочие разобравшие эти трубы не успели оттуда уйти. Они то и подняли тревогу.
Кингстон закрыли, воду откачали. Электрики замерили сопротивление изоляции злосчастных электродвигателей.
Какое там к чёрту сопротивление изоляции! После их купания в солоноватой бугской воде она была ближе к нулю.
Оставшаяся часть вахты прошла в авральном режиме не только для меня но и для всего остального наявного состава машинной команды. Пришлось тащить с берега резиновые шланги и сжатым воздухом выдувать из двигателей остатки влаги. А затем с помощью калориферов, — вентиляторов с нагревателями, сушить их.
Хоть и утверждают, что работа отвлекает от дурных дум, но сказать что я был спокоен как древнегреческий олимпиец было бы неправдой. Интересно во что мне это ЧП выльется? Сейчас правда не тридцать седьмой год и по этапу, как Степаныча, меня конечно не отправят. А вот отстранение от работы, после “разбора полётов”, с последующей внеочередной проверкой знаний Правил технической эксплуатации и правил обслуживания судовой техники, не считая выговора, мне уж точно обеспечено. Понятно, что мысли эти оптимизма прибавить ну ни как не могли.
Закончились все аварийные мероприятия лишь к полудню следующего дня. Сушка электродвигателей была налажена, и я хоть и без особого настроения отправился, наконец, домой.
Люди на улицах праздновали Первомай, солнце светило по-летнему, а я мрачный и не выспавшийся хмуро смотрел на всё это веселье из-за окна автобуса.
За Николаевым, справа и слева от шоссе, ровные, почти как футбольные, поля, окаймлённые лесополосами, были сплошь покрыты зеленью. По некоторым из них разъезжали колёсные тракторы с косилками и прицепами. Косилки, похожие на жирафов, наклонив длинные шеи в сторону прицепов, непрерывной струёй выплёвывали туда зелёную массу. Шли первые укосы.
Весна в разгаре, природа радуется. А у меня на душе неуютно и гадостно.
Женщин своих в мои производственные проблемы я посвящать не стал, придумав на скорую руку какой-то извинительный повод для опоздания. Хлопнул стакан домашнего вина в честь дня солидарности всех трудящихся, а также для снятия стресса; и мы, как и договаривались, отправились с Галинкой в гости, с ночёвкой, к её старшей сестре Людмиле.
Люда вышла замуж два года тому назад. Познакомились они с Гришей там же где и работали, — на ХБК.
Паренька из пригородного села пристроили родители, по-первах, у городских родственников. Главное было зацепиться за городскую жизнь; а там видно будет. Рассуждали Гринькины старики наверное так же как и многие другие сельские труженики: мы-де всю жизнь быкам хвосты крутили, — пускай хоть дети поживут по-людски.
У большинства же сельской молодёжи, попавшей в город, судьба обычно складывалась точно так, как она сложилась и у Гриши с Людой. Сначала холостяцкое общежитие, потом глядишь год, другой, а там и свадьба. Свадьба обязательно в селе: на два — три дня, со столами, ломящимся от еды и питья; с гулянкой человек на сто пятьдесят — двести. (Меньше нельзя, а то люди осудят).
Потом молодожены, собрав достаточное количество разнообразных справок, становятся в очередь на квартиру, по месту работы. А сами пока снимают времянку у хозяев, в частном городском секторе: с холодным полом, сырыми стенами и с плохо греющей печкой.
Через год появляется лялька. Жена с ребёнком отправляется к маме, или к свекрови, в село. А глава семьи мыкается, после работы, один в холодной, осточертевшей времянке. До вожделенной собственной городской квартиры ещё минимум лет десять — пятнадцать, если не больше. После нескольких месяцев такого прозябания он плюёт на реальную городскую работу и виртуальную квартиру, рассчитывается, возвращается в родное село и переквалифицируется в механизатора — комбайнёра или тракториста. Вот и кончилась городская жизнь!
Небольшой теплоход, называемый по-местному катером, отвалил от причала речного вокзала и, выйдя из Кошевой протоки на широкий плёс Днепра, направился вниз по течению вдоль Карантинного острова. Справа, сначала проплыли назад громоздкие туши плавучих доков, достраивавшихся у бетонной стенки завода “Паллада”. Затем показались чёрные громады сухогрузов, с ещё не окрашенными бортами и надстройками, высящиеся на берегу, на стапелях судостроительного завода.
Но вот наш катер стал больше ворочать в сторону от правого берега и, обойдя стоявшие на рейде океанские суда, начал приближаться к низкому, болотистому, поросшему камышом и деревьями, левому. Теперь индустриальный пейзаж сменился идилистическими картинками ещё не тронутой промышленным прогрессом природы. Вдоль берега важно разгуливали по песочку или стояли в воде, поджав под себя одну ногу, белые цапли. За нами крикливой стаей вились чайки, подкармливаемые детворой, которая, облепив корму, развлекалась, бросая птицам кусочки хлеба. Я думаю, Гринпис умилился бы от такой картины.
На траверзе Белогрудова острова мы обогнали автомобильный паром — фэру, — как говорят тут сельские дядьки. Как затесалось английское ferry в нашу щіру українську мову — ума не приложу.
Справа потянулись хаты Кузминков. А вот и белая мазанка деда-браконьера, у которого мы, — то есть Генка, я и Славик Юрченко почти два года тому назад, высадившись с Генкиной яхты,... то бишь моторной лодки, покупали красное домашнее вино.
Як Ви там, діду? Дай Вам Боже здоровья і довгого життя.
Наконец из-за камышей и верб показался промежуточный пункт нашего путешествия — Голая Пристань.
После Полтавской битвы запорожские казаки, иммигрировав в эти края, основали неподалёку отсюда Олешковскою Сечь. Они-то и назвали это место Голым перевозом. Вдоль Днепра, от Каховки до самого Чёрного моря, узким песчаным языком, — шириной в несколько километров и длиною в пару сотен, протянулась единственная на Украине пустыня, называемая Алешковскими или Нижне-Днепровскими песками. Бывало, когда-то, что песчаные барханы, называемые здесь кучугурами, во время сильных ветров заносили песком редкие тогда в этих местах селения.
Постепенно большую часть пустыни засадили сосной и акацией. И теперь Голая Пристань, окруженная лесами, больше походит на какой-нибудь полесский городок, и ничем уже не напоминает старый казацкий Голый перевоз.
Но дух запорожский тут укоренился крепко-накрепко. Голопристанский район славен своими арбузами и ... героями. При царе-батюшке здесь выращивали Георгиевских кавалеров, а при Советской власти — Героев Советского Союза. Есть тут неподалёку, на Кинбурнской косе, село называвшееся когда-то Прогноями, а теперь переименованное в Геройское. Так вот только из него одного вышло больше десятка Героев Советского Союза и Георгиевских кавалеров.
В мирное же время местность эта исправно поставляет стране моряков, рыбаков и китобоев. Кстати, со временем, обзавелась она и своим собственным космонавтом...
Через дорогу, наискось от, окруженного могучими пирамидальными тополями, здания речного вокзала, выстроенного во вкусе сталинских времён, стояла автостанция, — современный ящик из стекла железа и бетона. Купив в кассе билеты, мы присоединились к толпе штурмовавшей желтый ПАЗик, отправлявшийся в Збурьевку — конечный пункт нашего маршрута.
Наконец всё: мешки, корзины и люди — запихнуты вовнутрь; снаружи помогли закрыть дверцы-раскладушки, — и в путь. Опасно кренясь на повороте, автобус выруливает на центральную улицу и, мимо бюста дважды Герою Советского Союза лётчику-истребителю Покрышеву, направляется на выезд из городка. Сразу же за окраиной, справа, сплошной зелёной стеной потянулся сосновый молодняк, а слева расстилались плоские, бесконечные поля.
Минут сорок ехали без остановок; а потом поля и лес закончились, а за пыльными стёклами поплыли назад одноэтажные дома и огороды. Раза три автобус останавливался; люди выходили, но свободнее почему-то не становилось. Наконец водитель объявил:
— Старозбурьевский поворот!
— Выходим, — толкнула меня в бок Галинка.
Много ли человеку для радости надо?! Выпусти его из духовки на колёсах, и он уже будет счастлив!
Помятые и потные, обдуваемые приятным, холодящим разгоряченные лица, ветерком побрели мы в сторону от асфальта по песчаной дороге, прямо посредине улицы, упиравшейся дальним концом в степь. Идти по тропинке, протоптанной рядом с заборами, было небезопасно. Почуяв чужаков хозяйские псы, чуть не обрывали цепь кидаясь на ворота, честно отрабатывая свой собачий хлеб.
Молодые жили пока под одной крышей с Гришиными родителями. Кроме свёкра и свекрови, обожавших своего первого внука, с годовалым племянником Сашей с удовольствием возился и Володя — младший брат Гриши. Собственный дом для молодоженов находился ещё в стадии строительства. Вернее в наличии был лишь фундамент, заложенный на пустыре, на краю села; на участке выделенном, новоиспечённому колхознику, сельским советом.
Главным руководителем и производителем строительных работ был Гришин отец — дядя Толя. Он же, одновременно являлся: каменщиком, столяром, плотником, печником,... короче, если перечислять все профессии которыми владел дядя Толя, — не хватит пальцев на руках, и даже на ногах.
Галю он знал давно, и относился к ней ласково, по родственному. А вот меня встретил довольно официально; я бы даже сказал, с некоторым предубеждением.
Пока женщины готовили стол, мужчины: то есть дядя Толя, Гриша и я уселись на перекур на открытой веранде, увитой виноградными лозами. Молодые, зелёные, сочные, ещё хрупкие пагоны сплошь покрылись ажурными, резными листьями; а их длинные цепкие усики пытались ухватиться за любую ближайшую к ним опору.
От предложенной мною сигареты с фильтром дядя Толя гордо отказался; достал из собственной пачки папиросу “Беломор”, прикурил и, между затяжками, произнёс следующий монолог:
— Бувае і таке. Приїздить городянин до родичів у село. Сяде посеред хати, витягне з кишені газету, розгорне і читає. Дивіться мов селяни який я освідчений.
“Наезд” был весьма прозрачным, но я его проглотил молча. Всё-таки в чём-то он был прав.
Чтобы сгладить неловкость и разрядить обстановку Гриша предложил мне осмотреть его трактор. Трактор был вообще-то колхозный, но для удобства Гриша парковал его на батином дворе.
Колёсная машина, выкрашенная, как теперь говорят в национальные цвета — синий и желтый, была ещё не совсем старой и в довольно хорошем состоянии. И трактор и Гриша были приписаны к колхозной ферме, и обязаны были доставлять и раздавать бычкам, телятам и коровам сено, солому, силос и прочие деликатесы для крупного рогатого скота. А также выполнять другие сельскохозяйственные работы.
Наконец Гришина матушка — тётя Нюся позвала всех к столу.
После третьей рюмки, дядя Толя подобрел и уже довольно дружелюбно разговаривал со мною, и даже называл Виталиком. А тётя Нюся всё подкладывала и подкладывала мне на тарелку и уговаривала попробовать и то, и другое, и третье.... Да, умеют и любят в Збурьевке и приготовить и покушать.
После ужина вся молодёжь, оставив деду с бабкой внука, отправилась в местный клуб в кино, на вечерний сеанс.
На следующее утро культурная программа визита продолжилась. Пока я дрыхнул, без задних ног, Гриша как обычно встал в пять утра, смотался на ферму, роздал корма своим подопечным и вернулся домой как раз к завтраку. До обеда он был свободен, поэтому и предложил мне совершить тракторную прогулку по окрестностям.
Кто же от такого удовольствия откажется!?
Сначала мы проехались по дороге ведущей через виноградные плантации. Гриша как заправский гид кричал мне в ухо, сквозь торахтение мотора:
— Справа — это “рислинг”, а слева — “каберне”.
Я не удержался и съехидничал:
— Слышь Гриня, а “портвейн”, у тебя, где растёт?
— “Портвейн” — в гастрономе, — отпарировал тот.
За виноградниками начались настоящие барханы, местами поросшие травою; а местами шел сплошной песок, как на пляже. Трактор бросало из стороны в сторону не хуже парохода в шторм. Когда я поинтересовался, не перевернёмся ли мы от такой езды, Гриша гордо заявил:
— Спокойно; слабонервных не берём.
Тоже мне, ковбой украинских степей.
Вдруг посреди этой пустыни показалось озеро.
— Мираж! — подумал я.
Но, в отличие от Сахары, это был не мираж, а настоящее озеро среди песков, заросшее по краям камышами. И даже группки деревьев росли у самого берега. Просто подземные воды тут очень близко от поверхности и поэтому в низких местах — подах часто встречаются такие озёра — саги.
Накатавшись по пустыне, и нагуляв аппетит, мы вернулись в село.
А домой, в Херсон, мы возвратились с Галей только к вечеру.
---------------------
гидрофор - устройство для подачи воды.
Продолжение следует.